CC BY
346
УДК 821.111 Е. С. Аминева
ДЖОН ФАУЛЗ: ПАРАДОКСЫ РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД МЕТОДОМ
Статья посвящена проблеме художественного метода Д. Фаулза. Выявляется специфика, ближайший и удаленный контекст гуманизма писателя. Автор статьи отмечает, что, сочетая традицию и эксперимент, Фаулз демонстрирует ограниченность и классической традиции, и постмодернистской эстетики. Гуманизм писателя выражается в сознании ответственности перед самим собой, своими читателями и в стремлении указывать на непрерывность традиции и участвовать в ней.
Ключевые слова: гуманизм, художественный метод, Д. Фаулз, М. Монтень, «гуманистический скептицизм», «философия компромисса», традиция, постмодернизм.
John Fowles: The paradoxes of the reflection on the method. ELENA S. AMINEVA (Far Eastern State Academy for Humanities and Social Studies, Birobidzhan).
The article deals with the peculiarities of John Fowles’s literary method as well as the near and remote context of the author’s humanism. The article points out that, combining tradition and experiment, Fowles demonstrates a limited nature of both classical tradition and postmodernistic aesthetics. The author’s humanism manifests itself in his being aware of his responsibility to himself and his readers as well as in his eagerness to emphasise the continuity of tradition and to participate in it.
Key words: humanism, art method, J. Fowles, M. Montaigne, “humanistic skepticism”, “compromise philosophy”.
Постмодернистский взгляд на мир характеризуется утверждением, что любые попытки сконструировать законченную и безальтернативную модель мира, установить иерархический порядок или систему приоритетов оказываются бессмысленными и заранее обречены на провал. Идеи о невозможности существования индивидуальной судьбы и исчезновении конкретной человеческой личности привели к «ощутимому дефициту гуманизма» [5, с. 310] в постмодернистской литературе.
На общем фоне экспериментов и теоретизирования в искусстве и литературе Фаулз неожиданно заявляет: «Я - гуманист номер один. Я верю в гуманизм, который в философском смысле потерпел крах. Его очень трудно обосновать, как и невозможно строить какую-либо практическую политику на том, что ты - гуманист. И, тем не менее, я им остаюсь» [2, с. 175]. Высказывание содержит намеренный парадокс: автор верит в то, что потерпело крах. Все это заставляет говорить о том, что гуманизм Фаулза - гуманизм особого рода.
Сборники эссе, интервью, дневники свидетельствуют, что автор опирается на целостный опыт человеческого бытия и на фоне упразднения всякой гуманистической перспективы остается верен тому, восходящему еще к Аристотелю, взгляду на вещи, согласно которому искусство должно ориентироваться на человека и его
проблемы. Что понимает Фаулз под гуманизмом? Каков ближайший и удаленный контекст этого гуманизма? В чем заключается специфика гуманизма писателя? В какой мере проблема гуманизма связана с художественным методом Фаулза? Что, наконец, означает эта автохарактеристика: «гуманист номер один»? Эти вопросы и станут предметом обсуждения в нашей статье.
Фаулз верит в возможность существования целостной личности человека и в ее способность самосовершенствоваться. Как показывает творчество писателя, Фаулз мастерски обыгрывает разные традиционные романные жанры, однако ведущим для автора является жанр романа воспитания (что, как нам кажется, принципиально для авторской концепции метода). Как справедливо замечает Н.А. Смирнова, одной из отличительных черт фаулзовского текста (на фоне произведений постмодернистов) является наличие обязательной «парадигмы образования, которая нацелена на преодоление “дробного”, смятенного сознания постмодернизма и его симулякров» [7, с. 45].
Желание всмотреться в обыденную действительность, вера в моральные и нравственные категории, внимание к проблемам воспитания и образования - все это позволяет говорить о Фаулзе как писателе, ориентирующемся на классический гуманизм, в котором «общая сущность человеческого образования состоит
АМИНЕВА Елена Сергеевна, ст. преподаватель кафедры литературы (Дальневосточная государственная социально-гуманитарная академия, Биробиджан). E-mail: amineva1975@mail.ru © Аминева Е.С., 2010
в том, что человек делает себя во всех отношениях духовным существом» [3, с. 54].
Особое значение при характеристике гуманизма Фаулза имеют философские концепции, отличающиеся диалектическим восприятием мира. Речь в первую очередь идет о Гераклите, под влиянием которого был написан сборник эссе «Аристос» (1964). Фаулзу оказались близкими идеи античного философа о вечной изменчивости и развитии, борьбе и единстве противоположностей. Противоречие, с точки зрения Фаулза, - это импульс к развитию.
Философия Сократа (Фаулз называет его «первым экзистенциалистом» [8, с. 234]), в которой обретение человеком истины происходит через первоначальное замешательство и преодоление ограниченных представлений в процессе диалога, также оказалась близка писателю XX в.
Фаулз испытал большое влияние гуманистического скептицизма Монтеня: «Я всегда очень любил Монтеня. Он вообще кажется мне одним из здоровых и привлекательных в интеллектуальном отношении европейцев, которые когда-либо жили, и это он наставил меня на путь гуманизма, которым я с тех пор следую» [2, с. 175].
В философской концепции Монтеня преобладает убеждение в недостоверности человеческого познания. Философ считает, что человек не может познать абсолютной истины, что все истины, признаваемые нами абсолютными, не более как относительные. В свою очередь Фаулз заявляет: «Все в мире относительно. Не существует ничего абсолютного, за исключением нашего - и вашего, и моего - безусловного невежества. Мы можем притворяться, что знаем и понимаем все на свете, но мы никогда не сможем ни узнать, ни понять этого. И уж менее всего мы способны понять, как счастливы мы в том, что живем “здесь и сейчас”» [10, с. 571-572].
Монтень считает человека непостоянным и вечно колеблющимся существом, главная цель которого - самопознание. По мнению философа, счастье, успех в жизни зависят от человека, так как «мера жизни не в ее длительности, а в том, как вы использовали ее: иной прожил долго, да пожил мало, не мешкайте, пока пребываете здесь. Ваша воля, а не количество прожитых лет определяет продолжительность вашей жизни» [6, с. 73]. Фаулз также считает человека автором собственной судьбы. По Фаулзу, «подлинное предназначение человека - самому стать магом» [8, с. 412], то есть хозяином собственной жизни.
Скептицизм для Монтеня является базовым методологическим правилом, позволяющим критически проверять притязания на истину и ценностные утверждения. При этом философ сохраняет разумную сдержанность, которая спасает его от крайностей нигилистического скептицизма (что отличает, на наш взгляд, и позицию Фаулза).
Скептицизм Фаулза (писатель использует определение «благожелательный гуманистический скепти-
цизм» [Там же, с. 221]) порожден верой в человека и одновременно неверием в спасительную миссию уже открытых философских истин, превращаемых людьми в догмы. Автор критикует традиционные догматические и авторитарные системы, подвергает ревизии этические нормы и постулаты. На наш взгляд, скептицизм Фаулза отличается от нигилистического скептицизма постмодернистов и носит умеренный характер. Автор считает способность человека к сомнению его фундаментальной чертой и видит внутреннее родство разума и свободы. Писатель подвергает критике замкнутый в себе и в этом смысле догматичный разум, неспособный признать вероятность, хаос, нестабильность, динамику самой природы мира. Все его отрицания, сомнения и насмешки над существующими философскими системами и стереотипами порождаются принципиальным интересом к человеку и его проблемам. Именно это позволяет писателю называть себя «гуманистом номер один». Как и у постмодернистов, у Фаулза нет окончательного критерия истины, но вместе с тем, в отличие от многих современников, автор верит в некое положительное начало, которое не дает ему сорваться в бездну относительного.
В «Кротовых норах» Фаулз говорит: «Гуманизм для меня - это главным образом состояние нелюбви или отвращения к насилию. В некотором смысле это философия компромисса (курсив мой. - Е.А.)» [10, с. 560]. Гуманист, по мнению автора, «придерживается “золотой середины”, здравого смысла, середины пути и учитывает мнение обеих сторон; он завоевывает уважение, но не пленяет воображение» [8, с. 217].
Эта двойственная позиция позволяет некоторым критикам упрекать автора в непоследовательности взглядов. Например, И.П. Ильин подчеркивает неоднозначность, «кричащую противоречивость» мировоззренческих постулатов Фаулза, отмечая, что «гуманизм писателя страдает существенными изъянами» [4, с. 272]. Считая роман «Маг» художественным провалом Фаулза, критик рассматривает «обучение» Николаса как цепь театрализованных розыгрышей, организованных «с такой жестокостью и нечистоплотностью средств, что это неизбежно вызывает сомнение не только в необходимости подобной “свободы”, но и серьезные размышления о допустимых пределах экспериментирования с человеком даже с самыми благими намерениями... оправдать моральные издержки пусть даже и чисто литературной бесчеловечности никак нельзя» [Там же]. Критик называет Фаулза «сторонником “духовной конфронтации”, обвиняя автора в том, что тот, «абсолютизируя негативное отношение к социальной действительности, не выдвигает никакой позитивной программы [Там же, с. 275].
Заявления такого характера свидетельствуют о том, что авторская концепция метода Фаулза так и не была до конца понята и принята критиками. На наш взгляд, в отношении этого автора речь должна идти не столько о противоречиях в сфере мировоззренческих
ФИЛОЛОГИЯ. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
установок, сколько об их компромиссном сосуществовании и взаимодополнении. Фаулз создает собственную гуманистическую программу, суть которой в следующем: помочь читателю «принять ограниченность своей свободы, принять собственную изоляцию, принять эту ответственность и изучить свои личные способности, а затем с их помощью сделать целое человечнее...» [8, с. 412].
Тщательно выстраивая в своих романах когнитивную парадигму, в которую вовлекается пространство всей культуры, Фаулз разрабатывает собственную концепцию автора, где особое место отводится понятиям «свобода» и «игра». Очевиден тот факт, что Фаулз не приемлет идею бессмысленности человеческого существования и трактует слова Ницше «бог умер» в другом контексте. Для писателя они означают утрату единственно возможного (как это было в викторианском романе) взгляда на мир, который классический автор пытался «внушить» читателю. Фаулз не приемлет авторитарности и, как экзистенциалист, признает только одного бога - свободу. С позиции Фаулза, авторская свобода - возможность предоставить пространство для разных, порой альтернативных интерпретаций. При этом автору важно чувствовать свою ответственность и видеть ту границу, за которой свобода превращается в анархию.
Но в отличие от классического романа, в котором автор уподоблялся богу и активно приобщал читателя к своей верховной точке зрения, свою задачу как пи-сателя-гуманиста Фаулз видит в том, чтобы разоблачать устойчивые (уже сформированные литературой) читательские реакции как иллюзии: «Я действительно хотел, чтобы Кончис продемонстрировал ряд масок, представляющих людские понятия бога, от сверхъестественных до научных; другими словами, ряд человеческих иллюзий о том, чего фактически нет, - абсолютном знании и абсолютной власти. Мне и сейчас кажется важным разрушать подобные иллюзии - это гуманистическая цель (курсив мой - Е.А.)» [9, с. 7].
То есть, с одной стороны, Фаулз стремится в своем творчестве (как и писатели-постмодернисты) продемонстрировать относительность любой истины - точнее, любого языка, имеющего претензию представлять истину и учить ей. С другой - разрушение читательских конвенций и привычных стереотипов, стремление научить своего читателя ориентироваться в хаосе мира, помочь ему сделать свободный выбор - все это Фаулз считает важнейшей составляющей своего творчества (чем отличается от многих писателей-современ-ников). Главным приемом для достижения этой цели служит игра, которая становится в романах Фаулза единственно возможным способом приближения к той истине, которая соответствует масштабу человеческой свободы.
Здесь кроется еще один парадокс. Учитывая игровую концепцию постмодернистов, писатель предлагает собственную, ответственную, игру. Для Фаулза в игре
важно не потерять себя, так как главное, чтобы человек соблюдал ответственность перед самим собой, а автор - перед читателем. Подлинной реальностью для автора является человек (в отличие от постмодернистов, где реальность - набор симулякров или текстов). В то же время реальность в понимании Фаулза - реальность «многодонной жизни вне закона» (выражение
О.Э. Мандельштама). Вслед за современниками Фаулз представляет ее как семиотическую систему, но при этом ему важно, чтобы человек в этой реальности не потерял себя. С помощью игры автор каждый раз слой за слоем «снимает» семиотические покровы с реальности, стремясь приблизиться к истине. Писатель не принимает постмодернистский принцип безграничного сомнения и, ориентируясь на читателя как соавтора, стремится создать «лучший мир... лучшее метафизическое состояние, чем то, которое есть» [8, с. 23].
Концепция ответственного автора, выработанная традицией, оказывается близка Фаулзу и - в контексте методологических поисков в XX веке - не только ему. М.М. Бахтин в работе «Искусство и ответственность» высказывает аналогичную мысль: «Поэт должен помнить, что в пошлой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в бесплодности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов. Личность должна стать сплошь ответственной: все ее моменты должны не только укладываться рядом во временном ряду ее жизни, но проникать друг друга в единстве вины и ответственности» [1, с. 4]. Все попытки постмодернистов «отменить и изгнать» автора из текста и поставить на его место читателя представляются Фаулзу крайностью. Отстаивая идею о ведущей роли автора в творческом процессе, Фаулз говорит об изначальной обреченности на провал стремления современных писателей сделать игру в тексте демонстративно зримой (речь идет о так называемой «игре в самоустранение», стремлении постмодернистов реализовать в тексте принцип «смерти автора») и, как бы продолжая мысль М.М. Бахтина, замечает: «Художник может выбрать не быть художником, но он не может быть художником, который выбрал не быть художником» [8, с. 376].
Вместе с тем автор у Фаулза (в отличие от традиции)
- автор играющий и свободный, который пытается разобраться в проблеме власти языка над человеком. Фа-улзу важно показать, что читатель в жизни чаще всего руководствуется навязчивыми языковыми дискурсами. Автор понимает, что между жизнью и языком - существенная разница, и видит свою задачу в том, чтобы «освободить» читателя от ложных представлений. Считая себя гуманистом, автор ставит перед собой цель - научить читателя руководствоваться в своих поступках свободным выбором. На вопрос «Что вы понимаете под гуманизмом в историческом смысле?» Фаулз отвечает: «Для меня это всегда часть человечества, которая тянется к большей свободе... большей свободе каждого» [2, с. 175]. В соответствии с этим представлением
в творческой концепции Фаулза появляется свободный от авторского влияния, экзистенциальный читатель.
Известно, что намеренная стилевая эклектика
- одна из характеристик литературы постмодернизма. Именно таким образом постмодернисты пытаются отразить хаос, отсутствие авторитетного начала в тексте и в мире. Для Фаулза же использование различных приемов и стилей открывает возможность всякий раз по-разному отражать действительность, при этом ответственно играя со стереотипными читательскими ожиданиями и разрушая их. Этот подход (Фаулз называет его «синоптическим», что означает «сводный, обзорный, позволяющий увидеть все части сложного целого») позволяет отразить постоянно изменяющуюся реальность. В «Кротовых норах» он пишет: «Метод, который я сам предпочитаю, можно проиллюстрировать образом противоположным - он подобен путешественникам, разъезжающим по разным странам. Возникает возможность использовать разные стили и разные голоса, разные романные формы. <...> Мое наваждение - это новые (для меня самого) миры писательства, а не укрепление когда-то уже выбранных старых. не обязательно атаковывать один и тот же объект с помощью всегда одного и того же оружия, и можно кое-что сказать в пользу другого вооружения и иной стратегии» - и, размышляя о творчестве Роб-Грийе, продолжает: «его настойчивые призывы к поиску новых форм создают некий стресс для пишущих сегодня, отравляя каждую сочиняемую строку. В какой мере я попадаю в разряд трусов, работая в старой традиции? Не загоняет ли меня паника в авангардизм?» [10, с. 326].
С точки зрения фаулзовского автора, содержание романа по своей природе должно быть традиционным, то есть иметь нравственное содержание. Творчество, по Фаулзу, становится продуктивным и подлинным лишь тогда, когда художник отчетливо ощущает неудовлетворенность действительностью и, тем не менее, не игнорирует ее. Автор постоянно обращается в своих мыслях к реальности, которой отдает приоритет. Как автор Фаулз практикует нечто вроде неокантианства. Реальность для него - «вещь в себе», к сущности которой никак не подобраться, но это не означает, что вещи не существует. Тем самым Фаулз «подрывает постмодернистскую аксиому о том, что реальность - это всего лишь совокупность симулякров» [5, с. 310], и считает, что бессодержательных моментов в жизни нет.
Гуманизм писателя тесно связан с категориями игры и свободы, то есть получает экзистенциальное наполнение и проявляется в стремлении превратить читателя из сочувствующего адресата (как это было в классическом романе) в соавтора, анализирующего и сомневающегося. Художественное мышление Фаул-за, как писателя XX в., ориентировано на вариативное представление действительности, именно поэтому его автор с легкостью эксплуатирует набор игровых стратегий, заимствованных у постмодернистов. Однако ни
философия, ни формальные эксперименты постмодернизма не становятся для этого автора ultima ratio.
В связи с этим может показаться, что творчество Фаулза представляет собой вариант умеренного постмодернизма. В то же время Фаулз является продолжателем традиций классического гуманизма, но при этом выступает противником любых абсолютов и подвергает сомнению непреложные истины, наделяя своего читателя в этой области большой степенью свободы. На наш взгляд, в отношении Фаулза любые попытки разграничения традиционного и экспериментального письма просто неуместны1. Парадокс заключается в том, что, сочетая традицию и эксперимент, Фаулз демонстрирует ограниченность и классической традиции, и постмодернистской эстетики. Гуманизм писателя выражается в сознании ответственности перед самим собой, своими читателями и в стремлении указывать на непрерывность традиции и участвовать в ней.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров. М.: Искусство, 1986. 445 с.
2. Бушманова Н. Дерево и чайка в открытом окне: Беседа с Джоном Фаулзом // Вопр. литературы. 1994. № 1. С. 165208.
3. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики: пер. с нем. / общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. М.: Прогресс, 1988. 704 с.
4. Ильин И.П. «Постмодернизм»: проблема соотношения творческих методов в современном романе Запада // Современный роман: Опыт исследования. М.: Наука, 1990. С. 255-280.
5. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 1997. 317 с.
6. Монтень М. Опыты. Избранные произведения. В 3 т. T 1. М.: Голос, 1992. 384 с.
7. Смирнова Н.А. Эволюция метатекста английского романтизма: Байрон - Уайльд - Гарди - Фаулз: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2002. 45 с.
8. Фаулз Д. Аристос. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. 432 с.
9. Фаулз Д. Волхв. М.: Махаон, 2001. 704 с.
10. Фаулз Д. Кротовые норы: сб. эссе / пер. с англ. М. Бессмертной, И. Тогоевой. М.: Махаон, 2002. 640 с.
1 что, наверное, можно сказать вообще об английском романе 80-90-х годов XX в. и, в частности, о произведениях таких авторов, как А. Байет, Г. Свифт, Д. Барнс, П. Акройд и др.
