CC BY
78
УДК882
Г. А. Островатикова
ДОМ И БЕЗДОМЬЕ В «ОЧЕРКАХ БУРСЫ» Н. Г. ПОМЯЛОВСКОГО
Статья посвящена исследованию традиционных для русской литературы и культуры понятий дома и бездомъя на материале «Очерков бурсы» Н. Г. Помяловского. Предметом размышления автора статьи становятся центральные для указанного цикла образы дома и антидома, воплощением которых является духовное училище - бурса. Особое внимание уделяется анализу противопоставления дома и антидома-бурсы как своего, безопасного пространства - чужому, опасному.
Ключевые слова: Н. Г. Помяловский, «Очерки бурсы», дом, антидом, бездомъе.
Образ дома, по мнению многих исследователей, является традиционным в русской литературе. Через топос и образ дома реализуется тема жизненного уюта. тепла, гнезда, корней, истоков, начала большого жизненного пути. В архетипических представлениях дом всегда ассоциировался со своим, безопасным пространством, отгороженным, отграниченным от внешнего мира, защищенным и защищающим от опасностей внешнего мира уголком. Дом - микрокосмос, малая вселенная, свой особый мир, в котором действуют «свои» хорошо знакомые правила и порядки. Т. Цивьян, изучая образ дома в фольклорной модели мира, пришла к мысли, что «дом - это мир, приспособленный к масштабам человека и созданный им самим...» [1, с. 72]. Наряду с этим в фольклорной традиции и литературе встречается противопоставление дома как своего, безопасного пространства антидому - месту чужому, опасному.
Эта традиция является значимой для русской культуры и литературы. К ней не раз обращались классики русской литературы - А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский и др. Развитие этой традиции можно наблюдать и у Н. Г. Помяловского, представителя демократической литературы 1860-х гг. Образы дома /антидома являются центральными в «Очерках бурсы». Они стали предметом наших размышлений в указанном цикле.
Автобиографические очерки о духовном училище создавались писателем в период с 1861 по 1863 г и, по мнению исследователей, стали его наиболее значительным с художественной точки зрения достижением. Из-за болезни и смерти автора «Очерки бурсы» остались незавершенными. Последний очерк «Переходное время бурсы» был напечатан уже после смерти автора.
Герои очерков Н. Г. Помяловского - дети и подростки, воспитанники Петербургского духовного училища - бурсы при Александро-Невской лавре. На первом плане повествования показана жизнь героев без родителей. Уже в первом очерке моделируется ситуация оставления, ухода из родного дома: «родные с плачем, воем и причитаниями отправляли своих птенцов в науку» [2, с. 261]. Сразу задается тема бездомности, неприютности: молодые люди, окончившие бурсу, «отправляются за ворота», но больше не
возвращаются в отцовский дом, а «шатаются без определенных занятий по епархии, не зная куда деться со своими титулками» (аттестатами. - Г. О.) [2, с. 261].
С одним из первых появляющихся на страницах очерков бурсаков по кличке Хорь вводится тема беззащитности, бездомъя как тема отсутствия чего-либо своего: «У Хоря ничего не было своего (здесь и далее курсив мой. — Г. О.) - все казенное, и, если бы не казна, вы увидели бы в лице его возможность на Руси совершенно голого (незащищенного. - Г. О.) человека» [2, с. 275-276]. Ощущение бездомности этого персонажа усиливается его круглым сиротством: «Будучи без роду и племени, круглый сирота, он безвыходно жил в училище, на каникулы никогда не ездил и до того втянулся во все формы бурсацкой жизни, что кроме ее, другой не существовало для него» [2, с. 276]. Воспитанники, пападая в бурсу, лишаются даже имен. Их заменяют клички: Митаха, Элпаха,-Тавля, Чабря, Плюнь, Омега и т. д.
Наряду с темой бездомности - бездомъя как отсутствия дома возникает и тема антидома - другого, чужого дома, мертвого дома, ложного дома. В его функциях выступает бурсацкое училище. Бурса - казенный дом. Духовное училище предстает средоточием аномального мира. Именно в пространстве бурсы осуществляются «оригинальные», чудовищные забавы бурсаков (игры в «Щипчики» - «холодные», «теплые», «с пылу горячие»; «Скромные», «Постные») - все они связаны с причинением не только сильной физической, но и душевной боли.
Если дом ассоциируется с местом укрепления жизни, подготовки к жизни, взросления ребенка под неусыпной заботой, вниманием родителей, то бурса по своим функциям оказывается прямой противоположностью дому. Это проявляется в устойчивой связи казенного места - училища и смерти (постоянные жестокие издевательства учителей над воспитанниками, экзекуции, после которых последних «стаскивают замертво в больницу»; поедающие тело бурсака паразиты, тяжелые болезни, которыми болеют дети из-за постоянного холода и голода). Уже в начале первого очерка бурса предстает как пространство, угрожающее смертью: «Огромная комната, вмещающая в себя второуездный класс училища, носит характер казенщины, выражающей полное отсутствие домо-
витости и приюта. Стены с промерзшими насквозь углами грязны - в черно-бурых полосах и пятнах, в плесени и ржавчине; потолок подперт деревянными столбами, потому что он давно погнулся и без подпорок грозил падением. <...> В пять окон пузырчатыми и зеленоватыми стеклами пробивается мало свету. Вонь и копоть в классе; воздух мозглый, какой-то прогорклый, сырой и холодный» [2, с. 260]. Несовместимость бурсы как антидома с жизнью подчеркивается тем, что училище имеет заведомо нежилой вид: автор неоднократно подчеркивает такие признаки запустения, как грязь, тусклое освещение, заплес-невелость помещений училища.
Образ антидома создают не только приметы неухоженности, запущенности, но и отсутствие уюта, который характеризует «свое» пространство, отгороженное, отграниченное от внешнего мира, защищенный «уголок». Большинству героев «Очерков.» не знакомо чувство уюта как ощущения своего дома. Но в функции антидома («чужого» дома) выступает не только бурса, но и дом, который воспитанник обретает после создания собственной семьи - после женитьбы на «закрепленной», «казенной» невесте. Этот ждущий бурсаков по окончании учебы дом также лишен уюта. Унижаемый и уродуемый физически и нравственно в училище бурсак, вынужденный жениться «на скорую руку», часто оказывается обманутым: невеста либо оказывается намного старше его (смотрины назначаются поздно вечером), либо вообще другой женщиной. Дом и земля, полученные от епархии при женитьбе, также являются казенными, после смерти все переходит к преемнику. Жена, как правило, называется и является сожительницей.
Одно из главных желаний, которое возникает в бурсе, - желание покинуть ее. Бурсаки страстно мечтают о побеге, мечтают попасть в больницу, изуродовать себя, даже жениться на нелюбимой, «чужой» женщине. Не случайно своеобразным рефреном очерков становится фраза: «Сбегу. сбегу... зарежусь. жить нельзя!..»
Наряду с образом бурсы, которая предстает как место наказания, смерти и физической и духовной, на страницах «Очерков.» возникает образ дома как объекта, структурирующего не только пространство, но и сознание человека в пору осмысления им своего положения в мире. Таким пространством, ожи-ваю-щим в воспоминаниях некоторых бурсаков, становится отеческий дом, домашний очаг. Именно домашний очаг ассоциируется в сознании бурсаков со стабильностью, защищенностью, сытостью.
По мысли В. Щукина, слово «дом» в русском языке означает не только «строение для жилья» или «избу со всеми ухожами и хозяйством», но и «семейство, семью, хозяев с домочадцами» [3, с. 136]. Какие-то герои «Очерков...» не знают и никогда не знали тепла и уюта родного дома, а для кого-то они остаются в прошлом навсегда. В сознании бурсаков родной дом
- своеобразная константа, к которой они постоянно возвращаются в своих воспоминаниях и снах. «Семенов пробрался к окну и с гнетущей тоской и злобой на сердце смотрел на неприветливый двор, в непроглядную тьму зимнего скверного вечера. Припомнилась ему родная семья. Отец давно уже встал от послеобеденного сна; добрая мать, которой он был любимцем, вносит теперь самовар в гостиную; брат и две сестренки уже около стола, щебечут и смеются, звенят чайные ложки и блюдца, и легкий пар идет от живительной влаги» [2, с. 281]. Отеческий дом осознается как пространство родных людей, стола, собирающего всех вокруг, чтобы напитать, как пространство жизни. Обращает на себя внимание и то, что постоянными участниками воспоминаний бурсаков становятся их родные: отцы, матери, братья и сестры. Отметим, что дом в функциях «гнезда», «защищающего уголка» возникает лишь в воспоми-на-ниях или мечтах детей, находящихся в губительном пространстве бурсы.
Наиболее полно образ отеческого дома как утраченного рая воссоздан в четвертом очерке «Бегуны и спасенные бурсы». Он связан с появлением автобиографического героя Карася, который определяется как главное действующее лицо очерка. Жизнь Карася в бурсе начинается с ряда тяжелых эпизодов: вместо приветствия от бурсаков, в лице которых он мечтал обрести товарищей, Карась получает щипки, «грязную пясть в лицо», оскорбления («Городской!», «Маменькин сынок!»). С самого начала пребывания в училище мальчика не покидает чувство одиночества: он ощущает себя всем чужим. Карась страдает, когда подвергается традиционным для новичков испытаниям в бурсе («смази», «бутылочке», «волосянке»), но в его душе крепнет желание доказать новым товарищам свой характер, «вполне достойный бурсака». Это желание выражается и в стремлении героя сделать чужое, пугающее пространство бурсы своим, в стремлении, как он выражается, «обжиться», приспособиться к жизни и порядкам училища. Однако после особенно жестокой порки «на воздусях», устроенной ему одним из учителей, в его сознании окончательно закрепляется четкое противопоставление бурсы и ее быта как «царства бесконечных мучений» семейной жизни как полного блаженства и счастья: «Домой хотелось, домой! <.> Тоска грызла Карасиное сердце, и ему приходило не раз в голову: “Не дать ли тягу из училища? - но куда бежать?”» [2, с. 364].
В бурсе меняется отношение Карася и к родному дому, он теперъ осознает свою глубокую привя-зан-ность к нему: «Родное селение, кладбище, дом с садом, семья, домашние товарищи, игры - все это живой картиной встало перед его воображением. Он теперь хорошо понял, как мила домашняя жизнь, которая казалась ему такой простой, и как гнусна бурсацкая, к которой он когда-то стремился» [2, с. 368].
С темой побега из училища связана тема дороги. Путь из дома для Карася вначале был связан с заманчивой перспективой скорее стать взрослым: он чувствовал себя стоящим у некой черты, у начала новой жизни. Карась стремился поскорее расстаться с родным домом, его завораживают рассказы старших братьев об удивительных играх бурсаков, о «сказочных», «легендарных» бурсацких «богатырях» и их похождениях. Понятно и стремление вырасти в глазах братьев, которые считали его маленьким и не брали в свои игры. В душе Карася живет страстное желание поскорее окунуться в бурсацкую жизнь: «Карась радуется и скачет как сумасшедший, он блаженствует от той мысли, что еще несколько минут - и он будет бурсак, бурсак с головы до ног, вдоль и поперек». Но для попавшего в бурсу Карася время словно останавливается: в его сознании возникает образ «зияющей пропасти бурсацких ужасов». В сознании героя бурса ассоциируется с тюрьмой, местом смерти. Из бурсы невозможно сбежать: училище окружено забором, а привратник не выпускает воспитанников за ворота без увольнительного билета. Физические и нравственные страдания начинают подавлять его сознание: «Мертвая безнадежность, глухое отчаяние легли на его сердце» [2, с. 383]. Бурсацкая жизнь отрывает Карася от реального мира: «Нигде, кроме внутреннего мира, нигде не было приюта» [2, с. 371]. Единственный «уголок», где он может приютиться безопасно - это его фантазия. Погибающее в огне здание училища в больной фантазии Карася ассоциируется с разрушением всей системы бурсы: «Карась представляет себе, как он с зажженной паклей в руках опускается в подвалы училища, строит там огромные костры и, вышедши оттуда, ждет, скоро ли пламень, начнет лизать проклятые бурсацкие гнезда. ..Трещат, нагибаются, падают стены. разрушаются гнусные классы... горят противные книги и учебники, журналы и нотаты... гибнут в огне начальники и учителя, цензора и авдиторы. Слышит он гром и треск разрушающегося здания» [2, с. 370].
Привычный мир Карася после приезда в бурсу рушится. Когда-то встречающий непонимание отца, в короткий момент отчаяния он даже готов был отречься от родительского дома и от родных: «Что и дома, когда там все ненавидят меня?.. Им приятно, что я мучусь... нарочно отдали сюда, чтоб меня секли, били, ругали... Опустят в субботу домой, не пойду домой» [2, с. 369]. Одиночество, сиротство Карася выражается в отрицании и бурсацкой жизни: он испытывает ненависть к начальству и бурсацкой науке. Лишь с дураками, которые становятся его задушевными приятелями, он может поделиться своей единственной страстью - привязанностью к родному дому и отречением, пусть и на короткий момент, от отеческого дома. Настоящий дом в «Очерках...» ограничен про-
странством души и сознания героя, но и это последнее убежище оказывается разрушенным. В ситуации предельного отчуждения от мира фантазии Карася начинают принимать болезненный характер: «Он ясно начинает понимать всю ложь и безобразие своих картин, гонит их прочь, на душе делается пусто и противно, остается одна тошнота от неумеренных и бесплодных мечтаний. Уличенный совестью, он теперь гнал от себя мечты, и, таким образом, ни во внешнем, ни во внутреннем мире не осталось места, куда можно было спрятаться...» [2, с. 370].
Жестокие и многочисленные телесные истязания, система обучения, названная автором «ужасающей и мертвящей долбней» и «посмешищем всех образованных людей», мешающая видеть ученику предметы «ясно и четко», поселяют в душе Карася ненависть к бурсацкой «науке» (главным его принципом становится: «И да процветает бурсацкое “вовеки нуль!”1). Но при этом заставляют его мыслить о другом, иначе, анализировать, он оттачивает остроумие, развивает наблюдательность, накапливает житейский опыт.
В конце очерка Карась, не получив увольнительного домой на Пасху, что является для него самым страшным наказанием, нарочно калечит себя и попадает в больницу. Муки и страдания в лечебнице, представляющей одно из самых страшных мест бурсы, становятся своего рода искуплением за невнимательное в прошлом отношение к близким (матери и сестрам), за обиду на отца и мысленный, на какой-то момент, отказ от родного дома.
Противопоставление дома, семейного очага как места жизни и бурсы - «мертвого дома» осуществляется писателем также через соотношение ряда устойчивых признаков того и другого: через осве-ще-ние, звуки, цветовые осязательные характеристики. Так, в бурсе слышатся крики, плач, хохот, ругань, бесшабашный гвалт, лай, мяуканье и кряканье, свист и визг или же стоит мертвая тишина; подчеркивается отсутствие освещения (его либо нет вовсе: «в классе так темно, что за два шага не распознать лица человеческого», либо царит полумрак, от которого по классу полосами «ложатся тени», а если свет и присутствует, то угрюмый и неприветливый), общая бесприютность подчеркивается холодом (стены, промерзающие зимой в сильные морозы, насквозь; ледяные одеяла, поверх которых во время сна бурсаки набрасывали на себя шинели и шубы; нетопленные холодные печи), запахом нечистот, делающим атмосферу «горькою и едкою».
Пространственные знаки становятся у Н. Г. Помяловского выражением «непространственных» (морально-этических) значений. Духовное училище -бурса предстает средоточием зла не только социального, но и нравственно-этического, находящего выражение в общей без-духовности, безнравственно-
1 Имеется ввиду «Нуль» в аттестате, т.е. оценка за невыученный или неотвеченный урок.
сти, дикости, необузданности, жестокости бурсацких нравов.
Образы дома, очага, семьи и антидома-бурсы в «Очерках. » получают в перспективе повествования совершенно определенное наполнение. Бурсаки не имеют ни семьи, ни дома в привычном понимании. В конечном счете все они оказываются сиротами. Наполненный жизненным теплом и уютом, нравственно и духовно здоровой атмосферой дом существует по преимуществу в воспоминаниях бурсаков как несбыточная мечта о рае, райской жизни. Реальный отчий дом в некоторых случаях обретает черты антидома (отцы не принимают под свой кров сыновей, вернувшихся из бурсы, бьют их). Дом, как пространство, призванное защитить, укрыть человека, теряет свои функции: Карась в момент отчаяния не хочет возвращаться домой, других бурсаков, сбежавших из училища, отцы возвращают обратно в училище. Любые попытки бурсаков обрести дом (в том числе женитьба на нелюбимой женщине) оказываются тщетными. Но бурса же, осознающаяся героями как место и физических и душевных мук, как пространство смер-
ти, дает некоторым воспитанникам возможность обретения точки опоры в себе: так, Карась не только начинает развивать в себе способности к самообразованию, умение трезво глядеть на вещи.
Можно полагать, что «Очерки бурсы», с учетом ограничивающих возможностей жанра, развивают магистральную для литературы 1860-х гг. тему - тему рождения «нового человека», человека с чувством личности, с развитым социальным самосознанием. В одном этот процесс серьезно осложнен - в условиях роста. На фоне усадьбы, дома, отлаженного быта семьи в романах Л. Н.Толстого, И. С.Тургенева, А. И. Гончарова и других русских художников обстоятельства бездомного формирования-выживания героев в произведениях писателей-народников, к которым принадлежит Н. Г. Помяловский, задолго до М. Горького можно определить как «свинцовые мерзости жизни». В конце последнего, пятого очерка пространство бурсы размыкается до образа Дома-России. Порядки, существующие в бурсе, обнаруживаются по всей стране. Образ бурсы дает основания для символически-обобщенной характеристики состояния русского мира.
Список литературы
1. Цивьян Т. А. Дом в фольклорной модели мира // Семиотика культуры. Труды по знаковым проблемам. Тарту, 1978. № 10. Вып. 463. С. 65-76.
2. Помяловский Н. Г. Избранное / Сост., вступит. статья и примеч. Н. И. Якушина. М.: Советская Россия, 1980. 432 с.
3. Щукин В. Г. Дом и кров в славянофильской концепции. Культурологические заметки // Вопр. философии. 1990. № 1. С. 135-146.
Островатикова Г. А., аспирант кафедры литературы. Томский государственный педагогический университет.
Ул. Киевская, 6G, г. Томск, Россия, 634G61.
E-mail: ostr-galina@yandex.ru
Mamepuaл помутил вpeдaкцuю 17.03.2009
G. A. Ostrovatikova
HOME AND HOMELESSNESS IN “SEMINARYSKETCHES” BY N. G. POMYALOVSKY
The concepts of Home and Homelessness, which are traditional for Russian literature and culture, are explored in the context of «Seminary Sketches» by N.G. Pomyalovsky. The «Seminary Sketches» central characters of Home and AntiHome, the embodiment of which is the Seminary (Bursa), were the subject of reflection. Special emphasis was placed on an analysis of contraposition of Home as secure private space and Anti-Home as alien and dangerous one.
Key words: N. G. Pomyalovsky, «Seminary Sketches», home, anti-home, homelessness.
Ostrovatikova G. A.
Tomsk State PedagogicalUniversity.
Ul. Kievskaya, 60, Tomsk, Russia, 634061.
E-mail: ostr-galina@yandex.ru
