CC BY
456
К 70-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ
ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ И НОВЫЙ МИРОПОРЯДОК
А.Ю. Борисов
Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД России. Россия, 119454, Москва, пр. Вернадского, 76.
С глубокой древности войну называли «творцом всего сущего». Это означало, что послевоенный мир творили победители. В статье раскрывается закулисная, дипломатическая история Великой Отечественной войны, дополняющая картину главных военных событий, завершившихся победным маем 1945 г. в столице поверженного Третьего рейха. Решающая роль Советского Союза и его вооружённых сил в разгроме гитлеровской Германии и её союзников была той мощной основой, на которой строились стратегия и тактика советской дипломатии в годы войны. Она реализовывалась в ходе переговоров с западными союзниками по антигитлеровской коалиции - США и Великобританией во главе с президентом Рузвельтом и премьер-министром Черчиллем.
Как учит мировая история, большие и малые войны велись на земле испокон веков ради конкретных политических интересов. В этом контексте Вторая мировая война была ярким примером не только обуздания государств-агрессоров, освобождения народов от фашистской тирании, но и попыткой организации государствами-победителями нового, более совершенного послевоенного миропорядка, призванного гарантировать прочный и длительный мир на основе сотрудничества союзных государств.
Но союзники в войне не стали союзниками в организации послевоенного мира. Их сотрудничество ненадолго пережило конец боевых действий и было омрачено начавшимся поворотом к холодной войне. Как показывает автор статьи, это во многом было вызвано желанием США реализовать свои материальные преимущества в ущерб интересам Советского Союза и выстроить такую послевоенную систему, которая являлась бы односторонним выражением интересов Вашингтона. Американцы, особенно после смерти президента Рузвельта и прихода в Белый дом его преемника Трумэна, понимали международное сотрудничество как утверждение своего мирового лидерства при игнорировании интересов Советского Союза, вынесшего на своих плечах основную тяжесть войны.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, Великая Победа, антигитлеровская коалиция, конференции союзников, Сталин, Рузвельт, Черчилль, военное сотрудничество, военная дипломатия, мирная дипломатия, поворот к холодной войне.
Семидесятилетие победы советского народа в Великой Отечественной войне (1941-1945 гг.) вновь и вновь обращает благодарную память потомков к тому героическому противоборству наших дедов и отцов с фашизмом, которое продолжалось без малого четыре года и закончилось полным разгромом гитлеровской Германии и её сателлитов. Это была поистине титаническая борьба Советского Союза при поддержке его союзников по антигитлеровской коалиции - США и Великобритании, потребовавшая сверхнапряжения всех духовных и физических сил народов СССР, колоссальных людских и материальных потерь, воинской доблести и гражданского самопожертвования.
С высоты времени особенно хорошо видно, что Вторая мировая война, важнейшей составной частью которой была война Советского Союза с гитлеровской Германией, явилась крупнейшим водоразделом мировой истории. Все попытки принизить или «размыть» решающее значение победы советского народа в этой войне подчинены политической конъюнктуре и исторически несостоятельны. Война и её итоги коренным образом изменили мир и определили мировое развитие на десятилетия вперёд. Именно в ходе её параллельно с решением военных вопросов будущие победители - руководители СССР, США и Великобритании Сталин, Рузвельт и Черчилль - закладывали основы послевоенного мироустройства.
Старая истина: можно выиграть войну и проиграть мир. Это было, пожалуй, главное, что на протяжении всей войны волновало союзников «поневоле» - участников антигитлеровской коалиции, будь то в Вашингтоне, Лондоне или в Москве. Каждый из них имел далеко идущие послевоенные планы, которые стремился упорно отстаивать в соответствии со своими национальными интересами, какие бы при этом публично ни высказывались общегуманные соображения о грядущем мироустройстве как, например, «четыре свободы», сформулированные Рузвельтом в Атлантической хартии.
С первого дня войны, даже ещё до официального в неё вступления в декабре 1941 г., наибольший интерес к обустройству послевоенного мира на выгодных для себя началах проявляли американцы. С высоты сегодняшнего времени ясно, что это был судьбоносный момент в истории Америки, который определил её благополучие и доминирование в мире на десятилетия вперёд и заложил основы современной миро-системы. Этот момент важно было не упустить. Влиятельный американский журнал «Форин аф-ферз» уже в наши дни отмечал, что «большая часть мира сегодня живёт в рамках системы, которая, с одной стороны, основана на мощи США, с другой - узаконена их либеральными идеалами..., которую США помогли основать после окончания Второй мировой войны»[19, р. 96].
Началом реализации подобных планов можно считать сепаратную англо-американскую
встречу на высшем уровне в середине августа 1941 г. в бухте Арджентия на Ньюфаундленде, вошедшую в историю как Атлантическая конференция, к участию в которой не был приглашён Советский Союз. Американцы, пользуясь моментом, торопились правильно «расставить акценты» в отношениях с англичанами и не считали нужным протянуть руку русским до прояснения обстановки на Восточном фронте, а возможно, и чтобы «дать сигнал» японцам в ответственный момент выбора ими, как хорошо знали в Вашингтоне, дальнейшего направления агрессии.
Можно сказать, что именно тогда определились «особые отношения» между Вашингтоном и Лондоном, действующие и по сей день. В них американская сторона, пользуясь ослаблением «владычицы морей», стала играть роль первой скрипки, а премьер-министр Черчилль смирился с ролью, как он говорил с грустной иронией, «лейтенанта Рузвельта». Как отмечает популярный современный американский автор Ф. Зака-рия, «вторая мировая война стала последним гвоздём, вбитым в гроб экономической мощи Британии» [4, с. 194 ].
Уже тогда, на борту крейсера «Огаста», где проходили переговоры двух титанов западного мира, между ними обнаружились принципиальные разногласия в отношении будущего миропорядка, которые обычно возникают между восходящей и нисходящей державами. Если американцы стремились к основательной «ревизии» довоенной международной системы в свою пользу при условии, что фортуна войны будет на их стороне, то англичане выступали как твёрдые охранители статус-кво, что означало, прежде всего, сохранение и защиту ими своей колониальной империи и довоенной политической конфигурации в Европе. Пройдёт не так уже много времени по историческим меркам, сменится век, и в роли охранителя миропорядка наступит черёд выступить Соединённым Штатам перед новыми претендентами на мировое лидерство. Но тогда до этого было ещё далеко.
Как пишет П. Брендон, автор недавно опубликованной работы по истории английского колониализма, «статус-кво устраивал Черчилля, но он не устраивал человека, на которого тот смотрел как на спасителя Британии -Ф.Д. Рузвельта. Президент был вильсонианским либералом, борцом с колониализмом... Черчилля чуть не хватил удар, когда Рузвельт сказал по поводу Индии: «Я не понимаю, как мы можем вести войну против фашистского рабства и в то же время не стремиться к освобождению людей во всем мире от оков отсталой колониальной политики» [14, р. 392].
14 августа на конференции была принята историческая Атлантическая хартия, отредактированная лично Рузвельтом и представляющая собой свод хорошо известных международ-ноправовых и общепацифистских принципов ведения войны и организации послевоенного
мира. В частности, в Хартии, не без намёка на экономические интересы её авторов, провозглашалось право как больших, так и малых народов иметь доступ на «равных основаниях» к торговле и мировым источникам сырья в духе взятой американцами на вооружение ещё в конце XIX в. доктрины «равных возможностей», «свободы торговли» и «открытых дверей», что было приоритетной целью политики наращивания внешнеэкономической экспансии США, проводимой госсекретарём в администрации Рузвельта К. Хэллом.
Не секрет, что англичане крайне болезненно восприняли усилия США использовать подписанный документ, чтобы потеснить Великобританию в зонах её традиционного господства, прежде всего в английских колониях с их богатыми рынками и источниками сырья. Именно поэтому Черчилль так настойчиво отстаивал режим «имперских торговых преференций» и, в конечном счёте, добился внесения в Хартию оговорку, что ее положения будут осуществляться «с соблюдением существующих обязательств». В работе «Франклин и Уинстон» современный американский автор Джон Мичэм пишет: «Англичане были больше заинтересованы в военных заявлениях и очень нервно реагировали на возможные последствия Хартии для империи и её системы закрытой торговли, но в тот момент Черчилль решил, что будет разумнее подчиниться желаниям Рузвельта» [21, р. 120].
В Москве хорошо понимали, что движет авторами Атлантической хартии. При всех имевшихся между западными союзниками разногласиях, послевоенный мир виделся им англо-американским миром, а СССР, как говорилось с понятным раздражением в одном из закрытых документов НКИД, была уготована роль «бесплатного приложения других держав» [8, с. 104 ]. Это не могло не вызывать негодования в Кремле, хотя, если не поддаваться эмоциям, вполне соответствовало сталинскому представлению о «соотношении сил» и критическому военному положению Советского Союза в начале войны с Германией.
В то же время демонстративное отстранение СССР от участия в конференции едва ли можно было назвать примером политической мудрости и удачным началом консолидации коллективных сил на отпор агрессорам. Дело выглядело таким образом, что пока одни сражались - другие думали о дележе трофеев ещё задолго до победы. В беседе с английским министром иностранных дел А. Иденом в декабре 1941 г. Сталин, в свойственной ему манере, жёстко расставит акценты. «Невольно создаётся впечатление, что Атлантическая хартия направлена не против тех людей, которые стремятся установить мировое господство, а против СССР», - заявил он [21, р. 189].
Поэтому советское правительство отказалось от участия в Межсоюзнической конференции в Лондоне, намеченной на 27 августа, хотя
и не возражало по существу против положений Хартии. Скорее, речь шла о том, чтобы с самого начала установить правильный тон в отношениях с союзниками и не допускать своей дискриминации, даже когда ситуация на фронте была катастрофической.
По мнению ряда отечественных и зарубежных авторов, США приступили к практическому планированию послевоенного мира вскоре после своего вступления во Вторую мировую войну в декабре 1941 г. [6, с. 307]. Ключевой вопрос при этом заключался в том, как Соединённым Штатам, уклонившись от принятия на свои плечи основного груза войны и переложив его на другие державы, прежде всего СССР, удалось, тем не менее, добиться таких впечатляющих дипломатических результатов и долговременного влияния в мире. Ответ следует искать в выгодном геополитическом положении Америки, её отдалённости от основных центров мирового конфликта, нараставшей военной и экономической мощи, гибкой военной политике и успешном внешнеполитическом маневрировании администрации Рузвельта, обеспечивших американской элите выход на выигрышные позиции в мире.
Архитектором этой политики являлся Белый дом и лично сам Рузвельт, опытный и искушённый политик мирового масштаба, который не даром у тех, кто его хорошо знал, ассоциировался с образами «льва и лисицы». На проницательного собеседника он, как правило, производил неизгладимое впечатление. Посетивший его ещё перед войной министр финансов Германии Я. Шахт, сам «старый лис» в политике, отмечал: «Без сомнения, это был превосходный политический игрок, человек большого ума, обладавший, при всей своей откровенности, определённой скрытностью». Рузвельт напоминал ему «нечто от современного менеджера, действующего по импульсу и интуиции» [10, с. 303, 306].
В политике Рузвельт всегда придерживался золотого правила «не опережать события». Поэтому американская общественность до поры до времени кроме общих фраз из Атлантической хартии о борьбе сил свободы и демократии с силами зла и тирании, не была информирована и оставалась в неведении в отношении глобальных замыслов Вашингтона. В тайне от народов рождалась не только война, но и послевоенный мир, который должен был прийти ей на смену.
Американские политики, родившиеся в конце Х1Х в., были воспитаны на возведённых к тому времени в ранг государственной доктрины США идеях «предначертания судьбы», американской «исключительности» и «богоизбранности». Идея американской «исключительности» была близка политическому складу ума президента Рузвельта, хотя, в отличие от своих многочисленных послевоенных преемников из демократической партии США, вплоть до Б. Обамы, он публично избегал называть вещи своими именами. Интересно, что как Рузвельт,
так и его многочисленные последователи видели в доминировании «богоизбранной» Америки «всеобщее благо», а не голый расчёт, и не сомневались, что в результате этого мир станет только лучше. Удивительный пример «искреннего лицемерия», свойственный американской политике вплоть до сегодняшнего дня.
Однако идеальный сценарий, на который очень рассчитывали в Вашингтоне по примеру предыдущей мировой войны, не удался. Коварный удар японцев по американскому флоту на Тихом океане спутал все карты Вашингтона и вынудил Рузвельта объявить Японии войну. Но даже в «день позора», как окрестили в США 7 декабря 1941 г., Белый дом продолжал цепляться за соломинку, откладывая объявление войны главному союзнику Японии по «Тройственному пакту» - Германии, пока за американцев это не сделал сам Гитлер, за которым тенью последовал и Муссолини.
Война принимала явно затяжной, долговременный характер, истощая основных участников к выгоде США. Нужна была яркая идея, которая могла сплотить народы на борьбу с фашизмом и стать, после коллективной победы в войне, основанием прочного мира, разумеется, мира победителей. Такой вдохновляющей идеей стала идея Объединённых Наций, пока еще не организации, а достаточно аморфной широкой коалиции всех антифашистских, демократических сил.
1 января 1942 г. 26 государствами была подписана Декларация Объединённых наций, текст которой был предложен англо-американской стороной после консультаций с советским правительством. Опыт размолвки с Москвой при подписании Атлантической хартии был явно учтён в Вашингтоне. Отражением действительного положения дел, сложившегося между объединившимися против фашизма государствами, стал порядок подписания Декларации. На первое место среди участников антигитлеровской коалиции были поставлены СССР, США, Великобритания и Китай, а остальные страны были перечислены в порядке английского алфавита.
Китайское правительство Чан Кайши оказалось в привилегированном положении в большой степени благодаря личной протекции президента Рузвельта, который связывал большие надежды на будущее для интересов США в Азии и на Тихом океане с гоминдановским Китаем, при подозрительной реакции со стороны Черчилля и сдержанном отношении Советского правительства. Зато в Декларации, опять-таки под нажимом США, вовсе не была упомянута Франция под надуманным предлогом, что генерал де Голль представлял, мол, «движение», а не государство.
На самом деле Вашингтон не мог простить «заносчивому» французу его самостоятельность и преданность делу возрождения Франции. Кроме того, личную неприязнь к генералу де Голлю -«руководителю всех французов», Рузвельт под-
креплял своей уверенностью, что статус великой державы Францией был потерян навсегда.
Тем временем, пока Советский Союз нёс на своих плечах основную тяжесть борьбы с общим врагом, руководители США и Великобритании, срывая раз за разом свои обязательства об открытии второго фронта во Франции и выдавая за него второстепенные действия своих войск на других театрах военных действий, всё глубже погружались в обсуждение послевоенных проблем. Тон, как уже повелось, задавали американцы и лично сам президент Рузвельт. Как вспоминал генерал де Голль, «премьер-министр взял за правило не предпринимать ничего важного без согласия Рузвельта., хотя его коробило от тона превосходства, который усвоил по отношению к нему президент» [3, с. 225-229].
По мере приближения конца войны отношение к ней как к политическому «предприятию» в уме президента ещё более укрепилось. В январе 1943 г. генерал Д. Эйзенхауэр, чья полководческая звезда уверенно всходила после высадки англо-американских войск в Северной Африке, вспоминал о своей беседе с Рузвельтом на конференции в Касабланке: «Хотя он признавал серьёзность военных проблем, стоящих перед союзниками, большинство его замечаний касалось отдалённого будущего, задач послевоенного времени, включая положение колоний и зависимых территорий» [18, р. 136].
После Сталинграда, лишившего Гитлера шансов на победу в войне, Рузвельт чувствует всё большую необходимость обсудить послевоенные планы с главным союзником - СССР и предпринимает в этих целях сложные дипломатические манёвры, чтобы организовать двухстороннюю встречу со Сталиным. Но кремлёвский вождь всячески уклоняется от этой встречи, давая понять, что без решения вопроса о втором фронте такая встреча не имеет смысла. Точки в большой геополитической игре расставлены точно, и Рузвельту приходиться на время смириться и ограничиться обсуждением послевоенных проблем в обществе более покладистых англичан. В марте 1943 г. с этой целью в Вашингтон с трёхнедельным визитом прибыл глава английской дипломатии А. Иден.
В ходе англо-американских переговоров, начавшихся с обсуждения европейских проблем, быстро выяснилось, что Рузвельт не был готов безоговорочно признать интересы СССР. Он продолжал настаивать на непризнании вступления прибалтийских республик в состав СССР без проведения нового плебисцита, ставя под сомнение результаты выборов 1940 г. Когда Иден, вышколенный выпускник Итона, всё-таки позволил себе прервать монолог президента словами, что, мол, «Сталин не пойдёт на это», то услышал в ответ, что президент это понимает. Но он исходит из того, что США и Англия могли бы использовать своё возможное согласие в качестве козыря, для того чтобы «заставить Россию пойти на уступки».
Главное место в переговорах заняла судьба Германии, поражение которой в войне Рузвельту уже казалось предрешённым. Он хорошо помнил, какими социальными потрясениями для Германии и всей Европы закончилась предыдущая мировая война, и не хотел повторения подобных событий в ещё более широких масштабах, тем более что с востока надвигалась «революционная» советская мощь. Надо было обладать поистине незаурядным талантом политика, чтобы избежать новой революционной бури и нейтрализовать СССР. Задача казалась почти не выполнимой.
Правда, выход всё-таки был. Как считал президент, дело будет обстоять куда проще, если в момент краха Германии «серьёзные силы английских и американских войск» будут находиться в Европе. Это был серьёзный сигнал Черчиллю, что с его «балканской стратегией» пора кончать, хотя до практического решения вопроса о втором фронте было ещё далеко. Наступал момент, когда военные и политические вопросы сливались в единое целое.
Стороны легко согласились и с необходимостью расчленения Германии на ряд слабых и нежизнеспособных государств, что, по их мнению, в духе полицейской тактики могло бы нейтрализовать силу «революционного взрыва». Как отмечал Иден, «президент определённо выступал за расчленение на этой стадии войны». В телеграмме Черчиллю министр сообщал, что он сам «в целом высказался за идею расчленения, поскольку вы неоднократно высказывались при мне в её поддержку» [15, р. 191-192]. На тот момент ненависть к нацистам, грубо нарушившим правила «честной конкуренции», перевешивала все другие соображения в умах западных политиков.
Если обсуждение европейских проблем в Вашингтоне прошло сравнительно гладко перед лицом Советского Союза, то в отношении будущих глобальных геополитических перемен на карте мира между западными союзниками такого единства не наблюдалось. Конечно, Иден был не Черчилль, который «с пол оборота» приходил в ярость при попытках покушения на британскую «собственность», министр соблюдал почтительную дистанцию и больше слушал президента, чем возражал ему, но для Англии перспективы от этого не становились легче. Англичанам ясно давали понять, кто в англосаксонской семье был новым хозяином.
В Белом доме от туманных фантазий переходили к конкретным проектам по переделу мира в свою пользу за счёт старых колониальных империй и в этой связи большие надежды на успех связывали с выдвинутой идеей опеки над зависимыми территориями. Накануне приезда Идена в Вашингтон Рузвельт одобрил подготовленный в стенах госдепартамента меморандум о «международном контроле» над зависимыми народами и территориями и вручил его экземпляр главе Форин офис, хотя из общения с Черчиллем хо-
рошо знал о негативном отношении англичан к американской затее.
Особое место в озвученных Рузвельтом послевоенных планах США занимал раздираемый гражданской войной и японской интервенцией Китай. Находившийся уже долгое время в состоянии внутреннего коллапса Китай явился первым крупным направлением внешней экспансии США с конца Х1Х в. и провозглашения доктрины «открытых дверей» (доктрина Хэя, 1899 г.). Считая, что наступил подходящий момент, США стремились занять там место других держав-конкурентов, прежде всего императорской Японии.
В одном современном исследовании на этот счёт говорится: «Обеспечение экономического доступа было долговременным интересом Вашингтона в Азии со времён миссии командующего ВМС Мэтью Пэрри в Японии и политики открытых дверей в Китае. В этих случаях доступ был ценным, поскольку открывал рынки, и в этом была реальная цель». В этой части Иден сообщал премьер-министру о итогах переговоров в Вашингтоне: «Президент говорил о необходимости объединить Китай с другими державами при решении мировых проблем. Я не проявил энтузиазма, но президент считает Китай по меньшей мере потенциальной мировой державой. Он полагает, что анархия в Китае была бы столь серьёзным бедствием, что Чан Кайши надлежит оказать всемерную поддержку» [16].
Вместе с тем, зная о традиционных страхах англичан в отношении «русской экспансии» в Азии и в связи с этим их длительным кооперировании с японцами, пока страна «восходящего солнца» не вышла «из-под контроля», Рузвельт, умеющий играть на всех досках, попытался соблазнить англичан перспективой создания взамен разрушенного войной нового «баланса сил» на Дальнем Востоке. Китаю предназначалась в нём ключевая роль. Поэтому президент с жаром убеждал Идена, что при любом серьёзном столкновении с Россией Китай будет «на нашей стороне». Англичанину эта логика была близка и понятна. Поэтому, вернувшись в Лондон, министр доложил военному кабинету, что Соединённые Штаты «вероятно, рассматривают Китай в качестве возможного противовеса России на Дальнем Востоке» [15, р.195-196].
Рузвельт, конечно, не предполагал, каким сокрушительным провалом, когда его уже не будет в живых, закончится для американцев ставка на гоминдановский режим, но его прозорливость в отношении великого будущего Китая последующая история полностью подтвердила. Война разрешала одни противоречия и на их место ставила новые. А сила предвидения политиков, даже самых выдающихся из них, имела свои пределы.
И всё-таки самым любимым детищем американского президента в перечне послевоенных дел стал проект создания мировой организации, с осуществлением которого он связывал гран-
диозные планы Америки на будущее. Организация, по его первоначальному замыслу, должна была стать центральным звеном новой системы мировой взаимозависимости, олицетворением коллективного управления и чуть ли не мировым правительством под эгидой США в духе поисков согласия, компромиссов и достижения широкого международного консенсуса.
Можно сказать, что в основе послевоенного мегапроекта Рузвельта по переустройству ослабленного войной мира или, как он сам его называл, «великого замысла» (Grand Design), лежал геополитический подход. Прагматик до мозга костей, он весьма скептически относился к любой идеологии, на словах делая исключение лишь для религии, хотя при этом особенно никогда не выставлял напоказ свою религиозность. В отношениях с Москвой это имело как свои плюсы, так и свои минусы. Как-никак, в основе советской внешней политики лежала марксистско-ленинская идеология, учение о неминуемой гибели капитализма и торжестве коммунизма в мировом масштабе, хотя в годы войны эта тема и была сильно приглушена и уступила теме «патриотизма».
Во всяком случае, Рузвельт, ещё до своей личной встречи с главой советского правительства, несколько самоуверенно считал, что он, и Сталин, «являются реалистами», и что это мол поможет им найти общий язык, как добросовестно передавал в Москву содержание беседы в Белом доме 11 апреля 1942 г. советник посольства СССР в Вашингтоне А.А. Громыко [5, с. 159].
Судя по многим косвенным признакам, Рузвельт, несмотря на всю свою уважительную публичную риторику в отношении Советского Союза, предназначал ему в послевоенном мире место младшего, «ведомого» партнёра США. Он, скорее всего, исходил из того, что Соединённые Штаты по своим разбуженным войной колоссальным экономическим и военным возможностями являлись глобальной державой «двух океанов», а Советский Союз - всего лишь региональной, континентальной или евроазиатской державой. Заметим, что этот самоуверенный менталитет американского превосходства давал о себе знать ещё задолго до появления «атомной дипломатии».
Следовательно, согласно подобной логике и принимая во внимание, что из войны, вопреки некоторым прогнозам, Советский Союз выходил не ослабленным, а отмобилизованным и окрепшим, с ним нужно было договариваться, а не конфликтовать. А для этого важно было принимать во внимание его жизненные интересы и, по возможности, пойти им навстречу. Тем более что они были на порядок скромнее, чем американские и не распространялись на весь мир, а в основном касались Европы и, в меньшей степени, Дальнего Востока. Рузвельт, вероятно, полагал, что послевоенный мир был достаточно велик, чтобы СССР и США смогли в нём ужиться, не сталкиваясь между собой и обходя острые углы. Тем более что в отношении Европы, истощён-
ной двумя мировыми или, как тогда говорили, самоубийственными гражданскими войнами», он считал, что наступил её закат.
Всё это подразумевало, в порядке рабочей гипотезы, и большую сферу временно совпадающих интересов США с СССР в зоне имперских интересов старых колониальных держав, серьёзно ослабленных войной и отброшенных на обочину мировой политики, не говоря уже о кандидатах в побеждённые - державах «оси», за счёт которых американцы прежде всего намеревались осуществить новый передел мира, впервые в истории под благородными лозунгами его демократизации и освобождения от всякого угнетения и тирании.
Объективно, интересы США и СССР в известной степени и до определённого предела совпадали в отношении «старого колониализма». С момента своего создания Советское государство последовательно выступало против всех форм колониального и расового угнетения и неравенства, рассматривая освободительную борьбу народов колоний как часть всемирного революционного процесса. Если в отношениях с Англией это вызывало острые трения на межгосударственном уровне, то с американцами, наоборот, до поры до времени сближало, при всём различии конечных целей двух главных союзников. Не случайно на встречах Большой тройки Сталин одобрительно воспринимал американские планы «опеки» над зависимыми народами и не прочь был сам принять в этом участие, и открыто упивался тем, как Рузвельт, со свойственным ему остроумием, высмеивал «неисправимого колонизатора» Черчилля.
Как видно из этого анализа послевоенных планов Вашингтона, президент - на словах большой противник раздела мира на «сферы влияния» - на деле был не так уж далёк от планов создания некоего фантастического советско-американского кондоминиума, эдакого «С2», если говорить языком XXI в., в котором США надеялись играть руководящую роль. В Кремле тоже мыслили категориями дальнейшего сотрудничества, хотя вкладывали в него свой смысл. Ещё в январе 1943 г. рупор ЦК ВКП(б), журнал «Большевик», опубликовал примечательную статью «Ленин о сущности войны», которая не осталась не замеченной союзниками. В статье, в развитие идей военного стратега Клаузевица, которого высоко ценил Сталин, говорилось: «Политика и война - взаимодействующие, но неравнозначные факторы; первенство всё время остаётся за политикой» [2, с. 47]. В Кремле как бы предупреждали, что не только Запад, но и Советский Союз вёл войну ради конкретных политических целей и интересов, или, говоря словами князя Горчакова, стремился к «улучшенному статус кво».
Тема послевоенного мироустройства хотя и не была основной, но затрагивалась по инициативе американцев на первой в годы войны встрече руководителей трёх союзных держав Сталина,
Рузвельта и Черчилля в Тегеране 28 ноября - 1 декабря 1943 г. До последнего момента было не ясно, возьмут ли на себя союзники чёткие обязательства в отношении второго фронта и не отступят ли в решающий момент, как это было уже не раз. Позиция Черчилля, пока на него не надавили американцы, была непримиримой и ставила под сомнение успех конференции. Но на карту было поставлено слишком многое, чтобы игнорировать требования русских. О каком послевоенном сотрудничестве могла идти речь, если бы не удалось согласовать военные вопросы. В итоге, мнение американцев одержало верх и, тем самым, открыло дорогу обсуждению на конференции послевоенных вопросов [13, р. 148].
Чувствовалось, что «вопрос о будущем устройстве мира», как говорил Рузвельт, занимал все его мысли. Ему большей частью и принадлежала инициатива в его постановке. Глава советской делегации, проявляя известную сдержанность на том этапе - война, как-никак, была ещё в полном разгаре - тем не менее, не отказывался обсуждать эти вопросы в предварительном порядке.
Вырисовывалась значительная область перспективного советско-американского кооперирования. Именно после Тегерана Рузвельт стал всё больше расходиться с консерватором Черчиллем, обеспокоенным, прежде всего, судьбой британской империи и восстановлением довоенного европейского «равновесия». По ряду ключевых политических проблем позиции СССР и США были близки или совпадали. Это касалось вопросов создания международной организации, деколонизации, учреждения механизма опеки или попечительства, разоружения побежденных государств, коллективной безопасности, предотвращения новой агрессии и др.
Обозначились также реальные контуры участия США в послевоенном восстановлении СССР. Американская сторона придавала этому вопросу большое значение в качестве рычага воздействия на СССР. Примечательно, что свою первую беседу с главой советского правительства в Тегеране 28 ноября президент начал именно с обсуждения этих перспективных вопросов, предложив передать Советскому Союзу после войны часть американского торгового флота. Его собеседник ответил, что «Россия будет представлять собою после войны большой рынок для Соединённых Штатов» [9, с. 133].
Сложнее обстояло дело с вопросами, затрагивающими интересы безопасности СССР. Американская позиция при обсуждении их в Тегеране оставалась двусмысленной, если не сказать недружественной Советскому Союзу. Отсюда и попытки Рузвельта в беседе с главой советской делегации поставить под сомнение обоснованность советской западной границы, взять под защиту эмигрантские круги, враждебно настроенные к СССР и т.д. Разумеется, энтузиазма с советской стороны эта часть переговоров не вызвала и лишь настроила на необ-
ходимость продолжать твёрдо отстаивать свои интересы по мере успехов Красной Армии на фронте.
Тегеранская конференция, о которой современники говорили как о крупной «встрече умов», во многом расставила акценты в межсоюзнических отношениях, продемонстрировав гибкость и дальновидность Рузвельта, прямолинейность и консерватизм Черчилля и готовность прагматика Сталина идти на уступки и договариваться с союзниками, если это не шло вразрез с коренными советскими интересами, как их понимали тогда в Кремле.
Большая дипломатическая игра, где ставкой были судьбы народов и их право на благополучие и мирную жизнь, вступала в решающую стадию с началом освобождения Европы от фашизма. Для послевоенного сотрудничества союзников по антигитлеровской коалиции центральным становился вопрос о принципах реорганизации освобождённых европейских государств. Особую актуальность этой теме придают участившиеся попытки отдельных авторов в свете распада СССР поставить на одну доску «нацизм» и «сталинизм» и изобразить действия СССР по избавлению Европы от фашизма как ее новую оккупацию. Чтобы понять, насколько антиисторичен этот взгляд, достаточно указать на то крайнее беспокойство, которое воцарилось в антифашистских кругах оккупированной Европы, когда Красная Армия освободила свою территорию и, теоретически говоря, могла на этом и остановиться.
В союзных столицах понимали, что ситуация в освобождённых странах Европы носила кризисный, противоречивый и взрывоопасный характер и могла осложнить межсоюзнические отношения, а поэтому искали пути к сглаживанию противоречий. Какое-то время казалось, что ответ может быть найден в старой, как мир, и не раз осуждённой как империалистической, концепции «сфер влияния». Рождённым в XIX в. политикам была близка классическая «Realpolitik», хотя, отдавая дань времени, им приходилось оперировать лозунгами демократии и свободы выбора.
Общий настрой союзников на послевоенное сотрудничество продемонстрировала Крымская (Ялтинская) конференция руководителей трёх союзных держав, состоявшаяся 4-11 февраля 1945 г., - первая в мировой истории конференция на высшем уровне, занимавшаяся глобальными проблемами мироустройства. Речь шла, в первую очередь, о решении её участниками германской проблемы, включая репарационный вопрос, оказании содействия освобождённым европейским народам в организации послевоенной жизни, создании международной организации безопасности, координации усилий союзников в войне против Японии.
В Москве стремились сохранить на будущее сотрудничество с западными союзниками и, вместе с тем добиться удовлетворения корен-
ных интересов своей территориальной и политической безопасности, включая окончательное признание новых советских границ как в Европе, так и на Дальнем Востоке, и создания пояса дружественных соседних государств, и хотя бы частичного возмещения понесённого ущерба от германской агрессии. Это была трудновыполнимая дипломатическая задача, равнозначная, как стало принято говорить в дипломатических кругах в XXI в., искусству «делать шпагат», и потребовавшая большой гибкости на конференции от советской делегации.
Надо сказать, что в то время западные союзники не считали требования Сталина чрезмерными, хотя и не прочь были использовать отдельные вопросы в качестве «рычагов» дипломатического давления на Советский Союз. Американский историк Л. Роуз отмечал, что, узнав об «азиатских требованиях Сталина», Рузвельт «был поражён их скромностью, так как они касались лишь восстановления территориальных прав, отобранных у России Японией по результатам войны 1904-1905 гг.» [22, р. 25].
Примером такого «давления» стал репарационный вопрос. В Москве, видимо, не уловили момент, когда западные союзники от чувства мести к Германии и желания наказать её за нарушение «кодекса поведения» перешли к более рациональной и классово-ориентированной политике.
Это была долговременная стратегия, которая увязывалась с ближайшими американскими планами. Дело в том, что Рузвельт, блестящий игрок в покер, настойчиво искал уязвимые места Советского Союза, чтобы сделать его более покладистым и восприимчивым к послевоенным американским планам. Примечательно, что на самой конференции американская делегация не стала затрагивать вопрос о долгосрочном кредите на 6 млрд долл., поставленный советским правительством накануне Ялтинской конференции перед послом А. Гарриманом, видимо, ожидая повторных просьб с советской стороны. Но в роли униженного просителя Советский Союз не выступал даже в самый отчаянный период Великой Отечественной войны, когда западная помощь ему была крайне необходима.
Чтобы не создавать впечатления дипломатического фиаско по вопросу репараций на конференции, вопрос решили красиво отложить и передать на рассмотрение в специально созданную репарационную комиссию. Рузвельт, хотя и мог, не стал выкручивать руки Черчиллю, который повёл себя крайне вызывающе и непримиримо в репарационной проблеме, явно стараясь «уязвить» Сталина. Англичане отказались зафиксировать точную цифру репараций. Для Черчилля нацизм был всего лишь случайным зигзагом истории, который уходил в прошлое, а Германия оставалась и, на новом витке истории, подтверждала старую истину, что у Англии не было вечных врагов.
Уже много лет историков занимает вопрос, что стало бы с послевоенными американскими
планами, если бы президент Рузвельт не ушёл из жизни 12 апреля 1945 г. в самый ответственный момент Второй мировой войны, когда победителям предстояло подвести её окончательные итоги. Сохранил бы он верность своему «великому замыслу», в котором Советскому Союзу отводилась столь важная роль, или и он не устоял бы под натиском событий и, также как его преемник, связал своё имя с наступлением «холодной войны» и распадом «великой коалиции»? В недавно увидевшей свет в США монографии её автор Ф. Кастильола утверждает: «Если бы Рузвельт прожил немного дольше. он, вероятно, преуспел бы в осуществлении перехода к послевоенному миру под управлением Большой тройки» [17, р. 318].
Вопрос, разумеется, риторический, так как история не знает сослагательного наклонения. Смерть президента удивительно пришлась на тот исторический момент, когда американская элита всё заметнее тяготилась его политикой и считала, что Соединённые Штаты заслуживают куда большего и могут не церемониться с остальным миром. Это достаточно определённо указывает на то, что за кулисами власти в Вашингтоне, выдвигая Гарри Трумэна, сенатора от штата Миссури - человека «с кругозором командира роты», по словам одного американского автора, - на второй пост в государстве на выборах 1944 г., на всякий случай страховались от неожиданностей, случись что с президентом в критический момент. Преемственность в американской столице понимали, прежде всего, как верность коренным послевоенным целям США, но не методам их достижения.
Смена курса в Вашингтоне с приходом нового человека в Белый дом, во многом по эрудиции, стилю и взгляду на мир, отличного от своего предшественника, происходила постепенно и растянулась на многие месяцы. На этом пути были свои спады и подъёмы, временные отливы и приливы, потепления и похолодания, пока в американской политике полностью не возобладал дух «холодной войны».
Оценивая происходившие весной и летом 1945 г. судьбоносные для мира события, многие историки в нашей стране и за рубежом считают, что отношения между СССР, с одной стороны, и США с Великобританией, с другой, «споткнулись» из-за ситуации в странах Восточной Европы, обострившейся по мере формирования там новой системы власти. Сталин, де не ограничился установлением в этих странах «дружественных» правительств, а повернул руль в сторону их насильственной «советизации» и насаждения в них коммунистических порядков, используя присутствие там советских войск. В современном западном дискурсе после распада СССР тема об «оккупации» стран Восточной Европы вытеснила тему их освобождения [12].
Эта тема, до поры до времени резервная, стала муссироваться с весны 1945 г. в закрытых американских документах сразу же после прихо-
да в Белый дом нового президента. Тон задавал посол США в Москве Гарриман - один из богатейших людей Америки и обладатель крупной собственности в Восточной Европе, прежде всего в Польше, экономическим интересам которого реально угрожали наметившиеся перемены. Его, всё ещё по инерции, в Москве почему-то продолжали считать «человеком Рузвельта» и баловали дорогими подарками.
Открыто претензии к Москве по поводу поддержки «коммунистического меньшинства» были заявлены на Потсдамской конференции летом 1945 г., когда закипели страсти вокруг выборов в освобождённых государствах [1, с. 172].
Тем самым был подан сигнал, что с политикой Рузвельта было покончено и западные партнёры не собирались мириться с установлением в Европе советской сферы влияния. С советской стороны это расценили как попытку вчерашних союзников лишить главного победителя законных плодов победы и вернуть ситуацию в Европе к довоенному состоянию. Между тем, что бы ни писали сегодня некоторые авторы, некритически реанимируя и «обогащая» оценки начала «холодной войны», ситуация не выглядела столь однозначной. Имеется масса свидетельств, что после окончания военных действий в Европе американцы и англичане, не ограничиваясь изоляцией и разгромом левых сил в своих зонах оккупации и установлением там угодных им порядков, начали решительно вмешиваться во внутренние процессы в странах Восточной Европы, освобождённых советскими войсками, на стороне своих ставленников [20, р. 317-321, 357-420, 714-790,826-840].
В итоге ситуация обострялась и становилась далёкой от той «свободы выбора», о которой шла речь в подписанной в Ялте «Декларации об освобождённой Европе», вынуждая Советский Союз форсировать события. Речь шла о помощи в завоевании власти лояльными Москве политическими деятелями, причём далеко не всегда из числа прошедших «школу Коминтерна». Как известно, в политике «действие - противодействие» - абсолютный закон.
Дело было не только в освобождённой Европе. Коренной ревизии была подвергнута вся концепция «великого замысла» покойного президента как слишком умеренная и примирительная, не отвечающая новому духу времени и непомерным амбициям США. Хотя на Дальнем Востоке война ещё не закончилась и американские военные оправданно боялись, что США ждут там затяжные и кровавые бои, в ходе которых помощь СССР была необходима, по большому счёту было уже ясно, что Советский Союз, ценой жизни миллионов своих солдат, разгромил главного врага и свою миссию выполнил. Именно об этом, с чувством глубокой горечи и обиды, говорил в Кремле Сталин в беседе с Гопкинсом в конце мая 1945 г., всё ещё цепляясь за призраки прошлого и не в силах до конца поверить, что начинался новый отсчёт времени.
По-разному можно интерпретировать конец войны и наступление долгожданного мира. Для одних это была «весна победы», для других - закат «великой коалиции», для третьих - начало «американского века». Становилось ясно, что ставка Рузвельта на изменение мировых противоречий в результате победы над фашизмом оказалась слишком смелой, преждевременной и оторванной от жизни. Мир на десятилетия вперёд возвращался к довоенному межсистемному противостоянию с поправкой на вызванный войной новый «расклад сил» между основными игроками, что позднее академично назовут биполярной системой.
Америка чувствовала себя уверенной в своих силах и способной самостоятельно осуществить глобальное лидерство. В её внешней политике, наряду с геополитическими «драйверами», возрождались идеологические и классовые мотивы. Иначе расставлялись стратегические акценты и приоритеты. По сравнению с «временем Рузвельта» в Вашингтоне заметно возрос интерес к будущему Европы по мере осознания важности её послевоенной консолидации на антикоммунистической основе перед лицом Советского Союза. США не собирались отказываться от доминирования в Старом Свете во имя туманных глобальных интересов.
Под влиянием наступившего после войны «революционного хаоса» усиливалась тревога за судьбы капиталистической системы в целом, что логически вело к смягчению американской политики в отношении старых колониальных держав, в первую очередь родственной Великобритании, а в не столь уж отдалённой перспективе - и к побеждённым вчерашним врагам. Слова, сказанные в узком кругу Сталиным о том, что после смерти Рузвельта Черчилль быстро столкуется с Трумэном, приобретали зловещий смысл. «Дружить» англосаксы собирались против вчерашнего союзника.
До поры, до времени размах новых американских амбиций сдерживала советская военная мощь, стоявшая в центре Европы, и важность её привлечения к предстоящей схватке с японцами. Именно поэтому в период между концом войны в Европе и завершением Второй мировой войны в целом так «лихорадило» политику Вашингтона, словно в ней шла невидимая борьба между желаемым и действительным. Безуспешные попытки нового президента надавить на СССР и «поставить его на место» сменялись примирительными жестами и шагами ему навстречу, как продемонстрировала Потсдамская конференция. Стратегическая ситуация кардинально изменилась, когда на американской стороне появился принципиально новый фактор силовой политики - ядерное оружие. Это был бесспорный большой успех Соединённых Штатов в начинающейся конфронтации с СССР. Правда, как оказалось, успех временный.
Сталин оказался перед трудным выбором, к которому, при всём обилии имевшейся инфор-
мации, он был не готов, и к которому приходилось приспосабливаться «на ходу». Ситуация в чем-то напоминала его стратегический просчёт с началом войны. Политика Рузвельта, на которую делали ставку в Кремле и с которой уже свыклись как с «константой», лежала в руинах. Возникала новая внешнеполитическая реальность, угрожавшая советским планам послевоенного восстановления и интересам его безопасности. При таком стратегическом повороте было уже не до американских кредитов, которые, даже случись они, всё равно были бы «каплей в море». Обозначилась мрачная перспектива нового противостояния с Западом, необходимость наращивания военных расходов, создания «атомного щита» и нового «затягивания поясов» для измученного войной населения.
Послевоенное сотрудничество с Вашингтоном, вероятно, можно было «купить» ценой принципиальных уступок, затрагивающих итоги войны и, скорее всего, сам характер советского строя. Причём, легко было ожидать, что требования Вашингтона будут по экспоненте нарастать по мере уступчивости партнёра. Такой «выбор», близкий к капитуляции после выигранной войны, теоретически существовал. Но могло ли его принимать всерьёз государство-победитель? Поэтому оставалось лишь вновь собираться с силами и после кровопролитной войны обрекать народ на новые жертвы и испытания. Так зарождался послевоенный мир. Так начиналась «холодная война». Трагический круг истории замкнулся.
Список литературы
1. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны, 19411945 гг.: Сборник документов / М-во иностр. дел СССР. T. 6. Берлинская (Потсдамская) конференция руководителей трёх союзных держав - СССР, США и Великобритании (17 июля - 2 августа 1945 г.). М.: Политиздат, 1984. 513 с.
2. Большевик. 1943. № 1.
3. Голль Ш. де. Военные мемуары. Призыв. 1940-1942. М.: АСТ; Астрель, 2003. 814 с.
4. Закария Ф. Постамериканский мир. М.: Европа, 2009. 194 с.
5. Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны. 1941-1945. В 2-х т. М.: Политиздат, 1984. Т. 1. 1941-1943. 512 с.
6. Печатнов В.О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг. Документальные очерки. М.: ТЕРРА -Книжный клуб, 2006, 752 с.
7. Рис Л. Сталин, Гитлер и Запад. Тайная дипломатия великих держав. М.: Астрель, 2012. 576 с.
8. Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны. 1941-1945. Т. 1. М.: Политиздат, 1983. 542 с.
9. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны, 19411945 гг.: Сборник документов / М-во иностр. дел СССР. Т. 2. Тегеранская конференция руководителей трёх союзных держав - СССР, США и Великобритании (28 ноября - 1 декабря 1943 г.). М.: Политиздат, 1978. 201 с.
10. Шахт Я. Главный финансист третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948. М.: Центрполиграф, 2011. 512 с.
11. The Reckoning, The Eden Memoirs. The Earl of Avon, London, 1965. 640 p.
12. Applebaum A. Iron Curtain. The Crushing of Eastern Europe, 1944-1956. Doubleday, Allen Lane, 2012. 608 p.
13. Bohlen Ch. Witness to History. 1929 - 1969. N.Y.: W W Norton & Company; 1973. P. 148; Lord Moran. Churchill. Taken from the Diaries of Lord Moran. Boston: Houghton Mifflin Co, 1966. 580 p.
14. Piers Brandon. The Dedine and Fall of the British Empire. 1781 - 1997. London: Vintage, 2007. 640 p.
15. Carlton D. Anthony Eden. A Biography. London: McGraw-Hill, 1987. 528 р.
16. Christopher Fettweis. Threatlessness and US Grand Strategy. "ISSIS". Survival: Global Politics and Strategy. 2014. No. 5 (56). October-November. Pp. 43-68.
17. Costigliola F. Roosevelt's Lost Alliances: How Personal Politics Helped Start the Cold War. Princeton University Press, 2013. 533 p.
18. Eisenhower D. Crusade in Europe. Johns Hopkins University Press, 1997. 580 р.
19. Farrell H., Finnemore M. The End of Hypocrisy. American Foreign Policy in the Age of Leaks. // Foreign Affairs. 2013. November - December. P. 96.
20. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. Vol. 1. The Conference of Berlin. The Potsdam Conference 1945. Washington, 1960. 840 p.
21. Meacham Jon. Franklin and Winston. An Intimate Portrait of an Epic Friendship. New York: Random House Trade Paperbacks. 2004. 512 p.
22. Rose L. After Yalta. America and the Origins of the Cold War. New York: Charles Scribners, 1973. 215 p.
23. Snyder T. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. New York: Basic Books, 2012. 524 p.
Об авторе
Борисов Александр Юрьевич - д.и.н., профессор кафедры международных отношений и внешней политики России МГИМО(У) МИД России.
DIPLOMATIC HISTORY OF THE GREAT PATRIOTIC WAR AND THE NEW WORLD ORDER
A.Yu. Borisov
Moscow State Institute of International Relations (University), 76 Prospect Vernadskogo, Moscow, 119454, Russia.
Abstract: From ancient times, war was called "the creator of all things." And winners created the postwar world order. The article reveals the backstage, the diplomatic history of the Great Patriotic War, which make the picture of the main events of the war, that culminated in victory May 1945 in the capital of the defeated Third Reich, complete. The decisive role of the Soviet Union and its armed forces in the defeat of Nazi Germany and its allies was the strong foundation on which to build the strategy and tactics of Soviet diplomacy during the war. It was implemented in the course of negotiations with the Western Allies - the United States and Britain, led by President Roosevelt and Prime Minister Churchill.
World history teaches, large and small wars have been fought on Earth for centuries for specific political interests. In this context, the Second World War has been a shining example not only to curb the aggressor states, the liberation of peoples from the Nazi tyranny, but also an attempt by the victor to organize a new, better postwar world order to guarantee a durable and lasting peace based on the cooperation of the allied states.
But the allies in the war did not become allies in the organization of the postwar world. Their collaboration briefly survived the end of hostilities and was overshadowed start turning to the Cold War. It was largely due to the US desire to realize their material advantages to the detriment of the Soviet Union after the war and build a system that would be a one-sided expression of the interests of Washington. Americans, especially after the death of President Roosevelt, and during his successor Truman understood international cooperation as an assertion of its global leadership while ignoring the interests of the Soviet Union, which bore the brunt of the war.
Key words: Great Patriotic War, the Great Victory, the anti-Hitler coalition allies conference, Stalin, Roosevelt, Churchill, military cooperation, military diplomacy, peace diplomacy, turning to the Cold War.
References
1. Sovetskii Soiuz na mezhdunarodnykh konferentsiiakh perioda Velikoi Otechestvennoi voiny, 1941-1945 gg. [The Soviet Union at international conferences during the Great Patriotic War, 1941-1945]. A collection of documents / Ministry of Foreign Affairs of the USSR. Vol. 6. Berlinskaja (Potsdamskaja) konferencija rukovoditelej trjoh sojuznyh derzhav - SSSR, SShA i Velikobritanii [Berlin (Potsdam) Conference of the leaders of the three allied powers - the USSR, the USA and the UK] (17 ijulja -2 avgusta). Moscow, Politizdat Publ., 1980. 542 s. (In Russian)
2. Bol'shevik, 1943, no. 1 (In Russian)
3. de Gaulle Ch. Mémoires de guerre / V.1. L'Appel 1940-1942. Paris, Plon Publ., 1954. 431 p. (Russ. ed.: Goll' Sh. de. Voennye memuary. Prizyv. 1940 - 1942. Moscow, AST; Astrel' Publ. 2003, pp. 225 - 229.)
4. Zakaria Fareed. Post-American World. N.Y.: W. W. Norton & Company Publ., 2009. 336 p. (Russ. ed.: Zakarija F. Postamerikanskij mir. Moscow, Izdatel'stvo «Evropa» Publ., 2009. P. 194.)
5. Sovetsko-amerikanskie otnoshenija vo vremja Velikoj Otechestvennoj vojny [Soviet-American relations during the Great Patriotic War]. 1941 - 1945. In 2 vol. Moscow, Politizdat Publ., 1984. Vol. 1. 1941 - 1943. 512 p. (In Russian)
6. Pechatnov V.O. Stalin, Ruzvel't, Trumjen: SSSR i SShA v 1940-h gg. Dokumental'nye ocherki. [Stalin, Roosevelt, Truman: Soviet Union and the United States in 1940s. Feature Story]. Moscow, TERRA - Knizhnyi klub Publ., 2006. 752 p. (In Russian)
7. Rees Laurence. World War II: Behind Closed Doors: Stalin, the Nazis and the West. N.Y.: Random House, 2012. 448 p. (Russ. ed.: Ris L. Stalin, Gitler i Zapad. Tajnaja diplomatija velikih derzhav [Stalin, Hitler and the West. Secret diplomacy of the great powers]. Moscow, Astrel' Publ., 2012. 576 p.)
8. Sovetsko-anglijskie otnoshenija vo vremja Velikoj Otechestvennoj vojny [Sovet-British relations during the Great Patriotic War]. 1941 - 1945. Vol. 1. Moscow, Politizdat Publ., 1983. 542 s. (In Russian)
9. Tegeranskaja konferencija rukovoditelej trjoh sojuznyh derzhav - SSSR, SShA i Velikobritanii [The Tehran conference of the heads of the three Allied powers - the USSR, the USA and the UK] (28 November - 1 December 1943). A collection of documents. Moscow, Politizdat Publ., 1978. 201s. (In Russian)
10. Schacht Hjalmar Horace Greeley. Confessions of "The Old Wizard". Boston, Houghton Mifflin; First edition. 1956. 454 p. (Russ. ed.: Shaht Ja. Glavnyj finansist tret'ego rejha. Priznanija starogo lisa [The main financier of the Third Reich. Confessions of an old fox]. 1923 - 1948. M., 2011. 512 s. )
11. The Reckoning. The Eden Memoirs: The Earl of Avon. London, Houghton Mifflin Co Publ., 1965, 640 p.
12. Applebaum A. Iron Curtain. The Crushing of Eastern Europe, 1944-1956. Doubleday, Allen Lane Publ., 2012. 608 p.
13. Bohlen Ch. Witness to History. 1929 - 1969. N.Y., W W Norton & Company Publ., 1973. 580 p.
14. Piers Brendon. The Decline and Fall of the British Empire. 1781 - 1997. London, Vintage Publ., 2007. 640 p.
15. Carlton D. Anthony Eden. A Biography. London, McGraw-Hill Publ., 1981. 528 p.
16. Christopher Fettweis. Threatlessness and US Grand Strategy. "ISSIS". Survival: Global Politics and Strategy, 2014, no. 5 (56), October-November, pp. 43-68.
17. Costigliola F. Roosevelt's Lost Alliances: How Personal Politics Helped Start the Cold War. Princeton University Press. 2013. 533 p.
18. Eisenhower D. Crusade in Europe. Johns Hopkins University Press, 1997. 580 p.
19. Farrell H., Finnemore M. The End of Hypocrisy. American Foreign Policy in the Age of Leaks. Foreign Affairs, 2013, November - December, p. 96.
20. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. The Conference of Berlin. The Potsdam Conference 1945. Vol. I - II. Washington, 1960. Vol. I. 840 p.
21. Meacham Jon. Franklin and Winston. An Intimate Portrait of an Epic Friendship. New York, Random House Trade Paperbacks, 2003. 512 p.
22. Rose L. After Yalta. America and the Origins of the Cold War. New York, Charles Scribners Publ., 1973. 524 p.
23. Snyder T. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. New York, Basic Books, 2012. 560 p.
About the author
Alexander Y. Borisov - Doctor of History, Professor of international relations and foreign policy of Russia
(University) of the MFA of Russia.
