CC BY
182
А.С. ПОРШНЕВА
ДИНАМИКА ЭМИГРАНТСКОГО ПРОСТРАНСТВА В РОМАНАХ Э.М. РЕМАРКА «ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО» И «НОЧЬ В ЛИССАБОНЕ»
Ключевые слова: эмиграция, пространство, фашизм, Европа, центр, периферия, граница.
Рассмотрен исторический фон событий, изображаемых в романах Э.М. Ремарка «Возлюби ближнего своего» и «Ночь в Лиссабоне», т.е. эмиграция 1930-1940-х годов. Проанализированы образы эмиграции и эмигрантов не с точки зрения полноты или неполноты их соответствия исторической реальности, а выявления той художественной картины мира, которая выстраивается Э.М. Ремарком на основе этой реальности.
A.S. PORSHNEVA
THE DYNAMICS OF THE EMIGRANTS’ SPACE IN ERICH MARIA REMARQUE’S NOVELS «LOVE YOUR NEIGHBOUR» AND «A NIGHT IN LISSABON»
Key words: emigration, space, fascism, Europe, centre, periphery, border.
The article of Alice Porshneva is devoted to the historical base of the events that are described in Erich Maria Remarque’s novels «Love your neighbour» and «A night in Lissabon» - the emigration in the 1930-1940s. The author of the article analyzes figures of emigration and emigrants not from the point of view how completely they agree with the historical reality, but she learns superficially the artful picture of world which is constructed by E.M. Remarque on the basis of this reality.
При изучении отражения в литературном произведении исторических событий велик риск - особенно если произведение не создано в явно нереалистической манере - отождествить изображаемые события (компонент художественной реальности произведения) с действительными историческими событиями (компонент внетекстовой реальности).
Э.М. Ремарка это замечание касается в первую очередь. Целый ряд его произведений посвящен эмиграции 1930-1940-х годов, и они многократно попадали в поле зрения литературоведов и критиков. При этом, однако, исследователи ограничивались констатацией реальной исторической основы изображаемой Ремарком эмигрантской одиссеи, а также затрагивали проблему авторской оценки происходящего. Критики единодушно говорят о гуманизме Ремарка. Например, в монографии Т.С. Николаевой говорится: «Фашистский режим, породивший это явление, осуждается художником главным образом эмоционально, с общегуманистических позиций, как явное “зло” с моральной точки зрения» [13, с. 34-35]. Советские литературоведы сетовали еще и на то, что «организованной антифашистской борьбы Ремарк не изображает» [7, с. 9] и видели в этом его «политическую близорукость» [4, с. 89].
При таком подходе разграничения между художественным и внехудожест-венным миром не проводилось, исторические события оказывались как бы одинаковыми по ту и эту сторону текста. Но Ремарк оставался гуманистом и за пределами художественного мира своих романов. А та специфически художественная картина мира, которая формируется изображенной в них исторической ситуацией, в поле зрения исследователей не попадала. Но применение к исторической основе сюжета литературоведческого категориального аппарата вполне возможно и способно дать такие результаты, которые нельзя получить при прямом отождествлении реальных событий и событий произведения.
Романы Э.М. Ремарка «Ночь в Лиссабоне» и «Возлюби ближнего своего» представляют собой первую и третью часть его эмигрантской тетралогии. Действие романа «Ночь в Лиссабоне» происходит в 1939-1942 гг. События романа «Возлюби ближнего своего» отнесены к 1930-м годам, до присоединения в 1938 г. Австрии к Германии. Герои этих произведений - нелегальные эмигран-
ты из Германии - курсируют по разным европейским странам, и их отношения с окружающим пространством оказываются принципиально иными, нежели у других европейцев. Поэтому топография Европы в романах «Возлюби ближнего своего» и «Ночь в Лиссабоне» выстраивается с точки зрения эмигранта и приобретает при взгляде из эмигрантской перспективы очень специфический облик.
Эмигранты - это люди, у которых нет своего пространства. Они не могут укорениться в пространстве домашнего типа. Из-за отсутствия документов их не принимает ни одно государство. Они живут и работают нелегально, а когда попадают в руки полиции, то их выдворяют через границу в соседнюю страну, где все повторяется. В романе «Ночь в Лиссабоне» эмигранты названы людьми, «für die nirgendwo mehr Platz ist» [для которых нигде больше нет места*. - 8, с. 11], в романе «Возлюби ближнего своего» - «ohne Boden unter den Füßen» [без почвы под ногами. - 9, с. 40]. О своей жизни до эмиграции Йозеф Шварц («Ночь в Лиссабоне») говорит так: «Als ich noch ein Mensch war, der das Recht hatte, seine Füße irgendwohin zu stellen...» [Когда я еще был человеком, который имеет право куда-нибудь поставить свою ногу. - 8, с. 5354]. Жизнь в эмиграции становится «eines <Dasein>, das nirgendwo bleiben kann; das sich nie ansiedeln darf» [такой <жизнью>, которая нигде не может остановиться; которой никогда не разрешат осесть. - 8, 100]. Подобно тому как эмигранты оказываются вне пространства, точно так же они оказываются и вне «официального» социума. Людвиг Керн («Возлюби ближнего своего») говорит швейцарскому судье: «Ich habe ja nicht einmal die einfachsten bürgerlichen Rechte! Ich bin ein Schatten, ein Gespenst, ein bürgerlich Toter. <...> Wir existieren für Deutschland nicht mehr. Für die übrige Welt nur noch als Subjekte für die Polizei» [У меня нет даже элементарных гражданских прав! Я тень, я призрак, в гражданском смысле я мертв. <...> Для Германии мы больше не существует. Для остального мира - существуем только как субъекты для полиции. - 9, с. 209-210].
Бытие эмигранта противоположно той модели взаимоотношений человека с окружающим его пространством, которая для европейской культуры является «нормальной» и заключается в укоренении человека в доме и городе. Поэтому, в частности, закрытость пространства становится для эмигранта не позитивным, а негативным его качеством. Керн, когда предстает перед швейцарским судом, смотрит в окно и тем самым разделяет окружающее его пространство на закрытую и открытую зону с однозначными ценностными маркерами (негативными и позитивными соответственно): «Er blickte zum Fenster hinaus. Die Herbstsonne schien friedlich auf einen Apfelbaum, der voll von Früchten hing. Da draußen war die Freiheit. Da draußen war Ruth» [Он посмотрел в окно. Осеннее солнце мирно освещало яблоню, которая стояла, увешанная плодами. Там, снаружи, была свобода. Там, снаружи, была Рут. - 9, с. 210]. Героиня романа «Ночь в Лиссабоне» Хелен не чувствует себя комфортно в закрытом пространстве комнаты парижского отеля и просит Шварца: «Lass den August herein!» [Впусти сюда август! - 8, с. 205], - после чего открывает окно и зовет его на улицу.
Открытое пространство в эмигрантском мире и само по себе является носителем положительных пространственных качеств, и может становиться метафорическим языком для описания желаемых героями перемен к лучшему. Один из героев романа «Возлюби ближнего своего», Йозеф Штайнер, описывает свое желание иметь действительный паспорт (и тем самым быть защищенным от ареста и выдворения из страны) метафорой перемещения из закрытого пространства в открытое: «Ich muss da ’raus, dachte er, ich muss ’raus um jeden Preis!» [Я должен вырваться, - подумал он, - я должен вырваться
* Здесь и далее перевод мой. - А.П.
любой ценой! - 9, с. 50]. Это происходит потому, что открытое пространство в целом более адекватно эмигрантскому существованию, чем закрытое.
В романе «Возлюби ближнего своего» пространство существования эмигрантов раскрывается еще в одном своем аспекте, который практически не затронут в романе «Ночь в Лиссабоне»: оно оказывается в метафорическом смысле «под» пространством обыкновенных людей. По сравнению с людьми, ведущими легальное существование, эмигранты занимают более низкое положение на пространственной вертикали. Штайнер называет эмигрантское сообщество «die unterirdische Brigade» [подземная бригада. - 9, с. 279]. В Париже многие эмигранты живут в отелях «Вердун» и «Интернасьональ»; оба отеля имеют общий обеденный зал, находящийся в подвале и называемый «катакомбой»: «Der Speisesaal des Hotels Verdun befand sich im Kellergeschoss. Es wurde von den Gästen deshalb als die Katakombe bezeichnet. <...> Dieser gemeinsame Speisesaal war die Attraktion der beiden baufälligen Hotels. Es war für die Emigranten das, was die Katakomben im alten Rom für die Christen waren. Wurde im International kontrolliert, so verschwand alles durch den Speisesaal zum Verdun hinüber; und umgekehrt ebenso. Der gemeinsame Keller war die Rettung» [Обеденный зал отеля «Вердун» находился в подвальном этаже. Поэтому он гости называли его катакомбой. <...> Этот общий обеденный зал был изюминкой обоих ветхих отелей. Он был для эмигрантов тем, чем были катакомбы для христиан в Древнем Риме. Если шла проверка в «Интернасьонале», то все перебирались через обеденный зал в «Вердун», и наоборот. Общий подвал был спасением. - 9, с. 242-243]. Эта «катакомба», подвал, материализует идею метафорически «нижнего» положения эмигрантского мира по отношению к «легальному» европейскому социуму.
Прямая и метафорическая связь с нижними уровнями пространства оборачивается для эмигрантов более тесными, чем у социализованных людей, связями с миром мертвых. Штайнер, купив себе паспорт мертвого австрийца, размышляет: «Johann Huber! Arbeiter! Du bist tot und verfaulst irgendwo in der Erde von Graz - aber dein Pass lebt und ist gültig für die Behörden. Ich, Josef Steiner, lebe; aber ich bin ohne Pass tot für die Behörden. <...> Tauschen wir, Johann Huber! Gib mir dein papierenes Leben und nimm meinen papierlosen Tod! Wenn die Lebenden uns nicht helfen, müssen die Toten es tun!» [Иоганн Хубер! Рабочий! Ты мертв и истлеваешь где-то в земле Граца, но твой паспорт - живой и действительный для чиновников. Я, Йозеф Штайнер, жив; но без паспорта я для чиновников мертв. <...> Обменяемся, Иоганн Хубер! Дай мне твою бумажную жизнь и возьми мою смерть без бумаг! Если живущие нам не помогают, это должны сделать мертвые! - 9, с. 78]. Такой «обмен» между живыми и мертвыми в эмигрантской среде практикуется постоянно: Штайнер живет по паспорту мертвого Хубера, Йозеф Шварц-Бауманн - по паспорту мертвого Шварца.
Несмотря на всю асоциальность эмигрантского бытия, сообщество эмигрантов имеет свою внутреннюю иерархию. Признание русского эмигранта Черникова, что у него есть нансеновский паспорт, один из эмигрантов иронически комментирует так: «Nansenpass! Da gehören Sie natürlich zur Aristokratie der Vaterlandslosen» [Нансеновский паспорт! Тогда вы, конечно, принадлежите к аристократии среди лишенных родины. - 9, с. 19]. Эмигрант Мариль следующим образом описывает структуру эмигрантского сообщества, начиная с его привилегированных слоев и заканчивая наиболее бедствующими: «Die Russen haben alle Nansenpässe und Arbeitserlaubnis. Sie waren die erste Emigrationswelle. Vor zwanzig Jahren. Sie sind Kellner, Köche, Masseure, Portiers, Schuhmacher, Chauffeure und so etwas. Die Italiener sind auch zum größten Teil untergebracht; sie waren die zweite Welle. Wir Deutschen haben zum Teil noch gültige Pässe; die wenigsten haben eine Arbeitserlaubnis. <...> Sie arbeiten schwarz für das Essen
und ein paar Francs» [У всех русских есть нансеновские паспорта и разрешение на работу. Они были первой волной эмиграции. Двадцать лет назад. Они работают официантами, поварами, массажистами, портье, сапожниками, шоферами и все в таком роде. Итальянцы тоже большей частью устроены; они были второй волной. Из нас, немцев, только у некоторых есть действительные паспорта; ничтожное меньшинство имеет разрешение на работу. <...> Они работают нелегально за еду и пару франков. - 9, с. 244]. Керну, которому не удалось ничего получить в службе помощи беженцам, Мариль советует обратиться туда еще раз: «Sie müssen wieder hingehen. Ruth muss zur jüdischen gehen; Sie zur gemischten; ich gehöre zur arischen. Das Elend hat seine Bürokratie, wie Sie sehen» [Вы должны снова туда пойти. Рут должна обратиться в еврейскую службу помощи; Вы - в смешанную; я отношусь к арийской. Как видите, нужда имеет свою бюрократию. - 9, с. 244]. Сообщество эмигрантов, таким образом, структурируется, как минимум, по трем признакам: 1) наличие/отсутствие документов (действительный паспорт, паспорт с истекшим сроком действия, Нансеновский паспорт, разрешение на проживание, разрешение на работу); 2) хронологическая последовательность приобщения к эмигрантскому миру; 3) национальность эмигранта. В силу этого эмигранты образуют свой социум со своей внутренней иерархией, который располагается метафорически «под» пространством существования «нормальных» людей и представляет собой обратную, теневую сторону европейского мира.
Наиболее позитивной точкой Европы, оппозиционной Третьему Рейху, в романе «Возлюби ближнего своего» является Париж, в романе «Ночь в Лиссабоне» - Лиссабон. Оппозиция центра и периферии структурирует художественное пространство романа и определяет его ценностные характеристики. Самая негативная точка Европы в романе «Ночь в Лиссабоне» - восходящий к закрытой структуре города-Дома Оснабрюк, символический центр европейского пространства, оппозиционный периферийному дружественному Лиссабону.
В «нормальной», неискаженной модели мира пространство, окружающее человека, «развертывается» по отношению к некоему центру, который создает вокруг себя ценностно структурированную кольцеобразную топографию [6, с. 239]. В качестве такого центра - точки отсчета космологических координат - может выступать город-Дом. В романе «Ночь в Лиссабоне» художественное пространство организовано таким образом, что за родным городом Йозефа Шварца -Оснабрюком - сохраняется статус центра, но с диаметрально противоположной ценностной окрашенностью. Пространство точно так же кольцеобразно структурировано, но наделено другими оценочными смыслами:
«Нормальный» мир Деформированный мир романа «Ночь в Лиссабоне»
1. Абсолютный центр мира - «земной эквивалент точки небесного вращения» [1, с. 60], Дом и/или город-Дом, наиболее позитивная точка пространства. Самая опасная и негативно маркированная точка пространства - родной город Шварца -Оснабрюк.
2. Первое «кольцо» - сакральная земля, непосредственно прилегающая к центру мира. В этой зоне царит порядок, который обеспечивает гармоничное существование человека в пространстве, его интеграцию в мир. Первое «кольцо» вокруг Оснабрюка - фашистская Германия, «zu einer Kaserne und einem Konzentrationslager gemacht» [превращенная в казарму и концентрационный лагерь. - 8, с. 162]. Как только Шварц перебирается из Швейцарии (второе «кольцо») в Германию, усиливается разрыв между ним и окружающим его пространством и людьми: «Ich fühlte mich plötzlich einsamer als ¡e zuvor außerhalb
Deutschlands» [Внезапно я почувствовал себя более одиноким, чем когда бы то ни было до того, за пределами Германии. - 8, с. 42]. Для нелегального эмигранта Германия - самая опасная страна Европы.
3. Второе «кольцо» - профанная земля, не обладающая сакральным порядком. В покорении и сакрализации профанной земли, экспансии в новое пространство заключается деятельность культурного героя [см. о этом, например: 2, с. 230; 5, с. 45] и - шире -собственно процесс «присвоения» человеком окружающего его мира. Второе «кольцо» в пространственной структуре романа «Ночь в Лиссабоне» - те европейские страны, куда бегут нелегальные эмигранты из Германии. Путь эмигранта чаще всего проходит по маршруту «Германия -Швейцария - Франция - Испания - Португалия». Шварц пересекает границу между Германией и Швейцарией на поезде и, как только оказывается на швейцарской земле, отмечает позитивные изменения в окружающем его пространстве: «Es war die schönste Landchaft der Welt» [Это был самый красивый в мире пейзаж. - 8, с. 160]. Впоследствии Шварц говорит герою-рассказчику: «Ich traf verschiedene Grenzgänger, aber keinen, der die Übergänge nach Deutschland genau kannte. Das war verständlich. Wer, außer mir, wollte schon nach Deutschland?» [Я встретил многих, кто нелегально переходил границу, но никого, кто бы хорошо знал пути через границу в Германию. И это было понятно. Кому еще, кроме меня, хотелось попасть в Германию? - 8, с. 29]. То есть эмигранты удаляются от пространственного центра с целью перемещения из опасного и враждебного участка пространства в более безопасный.
4. Третье «кольцо» - враждебная земля, расположенная на периферии мирового пространства, не охваченная культурой и заполненная остаточным хаосом [2, с. 216-217]. Периферия европейского пространства, максимально удаленная от Германии и ее символического центра - Оснабрюка, - это Лиссабон и побережье Атлантического океана. На всем пространстве Европы именно этот участок - наиболее дружественный для эмигрантов: здесь наименее интенсивный полицейский контроль, с побережьем Португалии связаны надежды на спасение, здесь появляется образ отплывающего в Америку «ковчега» («Arche» [8, с. 13]), здесь герой-рассказчик получает от Шварца билеты, визы, паспорта для себя и своей жены, обретая возможность изменить статус и начать новую, легальную жизнь за пределами Европы.
По мере удаления от абсолютного центра мира понижается степень сакральности и возрастает степень профанности пространства. Порядок постепенно и последовательно переходит в хаос, безопасное пространство становится враждебным.
В романе «Ночь в Лиссабоне» наблюдается обратная закономерность: негативные оценочные смыслы закреплены за центром, а позитивные - за периферией пространства. Удаление от пространственного центра, который персонифицирован в образе родного города Шварца - Оснабрюка, сопровождается поэтапным ослаблением опасности и враждебности пространства.
В романе «Возлюби ближнего своего» кольцеобразная структура Европы еще находится в процессе оформления. Неизменным положением остается исключительный негативный статус Германии: когда Штайнер решает туда вернуться, другие эмигранты называют его поступок «Selbstmord» [самоубийство. - 9, с. 289] и «freiwillig in seinen Untergang gehen» [добровольно идти к собственной гибели. - 9, с. 288]. Но при этом в начале романа даже ближайшее «кольцо» вокруг Германии (Австрия, Чехия, Швейцария, Венгрия) представляет собой дружественное человеку пространство: так, в Праге Керну без особого труда удается получить разрешение на жительство на две недели, а Штайнер несколько месяцев живет в Пратере под Веной, практически ничем не рискуя. Степень опасности пространства за пределами Германии оказывается на протяжении всей Европы одинаковой; но в дальнейшем пространство дифференцируется. Сначала опасной зоной становится непосредственно прилегающая к Германии Австрия, что фиксируется героями романа: «Hier wird ohnedies langsam heiß» [Здесь все равно мало-помалу становится жарко. -9, с. 151], «Ich will in ein paar Wochen auch weiter. <...> In Österreich wird es gefährlich» [Через пару недель я тоже двинусь дальше. <...> В Австрии становится опасно. - 9, с. 155-156] (Штайнер); «Es war gefährlich in Österreich geworden, und der Anschluss an Deutschland war nur noch eine Frage der Zeit» [В Австрии стало опасно, и присоединение к Германии уже было всего лишь вопросом времени. - 9, с. 213]. Следующей этого процесса становится ухудшение ситуации в Швейцарии: «Die Schweiz scheint verdammt heiß zu sein» [В Швейцарии, кажется мне, чертовски жарко. - 9, с. 162] (Керн). Опасность начинает распространяться из пределов Германии на прилегающие к ней территории и захватывает несколько европейских стран: «Italien ist voll von deutschen Agenten. <...> Österreich und die Tschechoslowakei sind Mausefallen. Frankreich ist das einzige Land, das übriggeblieben ist für uns in Europa» [Италия переполнена немецкими агентами. <...> Австрия и Чехословакия стали мышеловками. Франция - единственная страна, которая еще осталась для нас в Европе. - 9, с. 278]. Так в романе «Возлюби ближнего своего» оформляется та кольцеобразная структура европейского пространства, которая обретает свой завершенный облик в романе «Ночь в Лиссабоне».
Путь эмигранта - это путь от враждебного человеку центра к дружественной периферии. По мере продвижения Шварца и Хелен от Оснабрюка к Лиссабону и с окружающим пространством, и с самими героями происходят положительные метаморфозы. Первой метаморфозой становится воссоединение семьи - герои встречаются в Цюрихе. Там же Людвигу Керну удается найти Рут. Встреча героев сопровождается позитивными изменениями в их взаимоотношениях: «Etwas Fremdes, das früher oft schattenhaft zwischen ihnen gestanden hatte, war gewichen. Sie war jetzt aufgeschlossen und ganz da, und er fühlte zum erstenmal, dass sie zu ihm gehörte» [Что-то чуждое, что раньше часто призрачно стояло между ними, отошло. Теперь она раскрылась и была совсем здесь, и он впервые почувствовал, что она полностью принадлежала ему. - 9, с. 165]. Несмотря на смертельную болезнь Хелен, ей и Шварцу удается достичь полного единения друг с другом в Лиссабоне - самой безопасной точке европейского пространства: «.zum erstenmal hatte ich das Gefühl, dass sie nun ganz mir gehörte» [. впервые у меня было чувство, что она полностью принадлежала мне. - 8, с. 368]. Удаление от центра Европы сопровождается укреплением взаимопонимания героев и их чувств друг к другу. Параллельно и само пространство обнаруживает все больше позитивных качеств. Воссоединению семьи Шварца и Хелен в Цюрихе соответствует появ-
ление гармоничного ландшафта: «Dieser Sommer 1939! Es war, als hätte Gott der Welt noch einmal zeigen wollen, was Friede ist und was sie verlieren würde. Die Tage waren randvoll mit der Gelassenheit dieses Sommers» [Это лето 1939 года! Казалось, что бог хотел еще раз продемонстрировать нам, что такое мир и что мы можем потерять. Дни были полны до краев спокойствием этого лета. - 8, с. 172].
Однако по направлению от Оснабрюка к Лиссабону продвигаются не только эмигранты. Из Германии за ее пределы постепенно распространяется присущий ей негативный пространственный потенциал - опасность, враждебность, темнота и другие отрицательные качества пространства. Одной из составляющих этого процесса является преследование Хелен ее братом-нацистом Георгом Юргенсом. Когда она уезжает в Швейцарию, Георг посылает к ней сотрудника немецкого консульства Краузе. Шварц комментирует эти события следующим образом: «Der schattenhafte Arm der Gestapo hatte über die Grenze gegriffen, um uns daran zu erinnern, dass wir noch nicht ganz entkommen waren» [Призрачная рука гестапо протянулась через границу, напоминая нам о том, что мы еще вырвались не до конца. - 8, с. 176]. Далее, в Париже Георг лично является к ним в отель, угрожает Шварцу и требует, чтобы Хелен вернулась в Оснабрюк. Сама Хелен воспринимает визит брата как проникновение в Париж негативных атрибутов немецкого пространства: «Es riecht nach Soldatenstiefeln und Terror» [Пахнет солдатскими сапогами и террором. - 8, с. 205]. В последние дни перед началом Второй мировой войны «ненормальность» немецкой жизни захватывает и Францию: «Doch dann merkte ich, dass auch das Absurde gefährlich werden kann. Dass es in Deutschland so war, hatte die Existenz der Partei dort bewiesen - aber jetzt schien auch Frankreich, das Land der Vernunft, unter dem gemeinsamen Impakt von Bürokratie und Krieg nicht mehr sicher zu sein» [Но потом я заметил, что абсурдное тоже может стать опасным. То, что так было в Германии, доказывал факт существования партии - но теперь и Франция, страна разума, не казалась больше безопасной под совместным натиском бюрократии и войны. - 8, с. 218-219]. Поражение и оккупация Франции в очередной раз расширяют опасную зону, агрессивное пространство Германии продолжает свою экспансию из центра к периферии Европы: «Die Niederlage war zu überraschend gekommen. Niemand hatte sie so schnell erwartet. Wir wussten noch nicht, dass England kein Frieden schließen würde. Wir sahen nur, dass alles verloren war. Wir sind bis zur Küste abgedrängt worden. Vor uns ist nur noch das Meer» [Поражение наступило ошеломляюще скоро. Никто не ожидал, что все случится так быстро. Мы еще не знали, что Англия не собирается заключать мир. Мы видели только, что все потеряно. Нас оттеснили до самого побережья. Теперь перед нами - только море. - 8, с. 237]. Аналогичным образом в мифологических моделях мира зона сакральной земли постепенно расширялась за счет освоения и окультуривания земли профанной. В описанной в романе «Ночь в Лиссабоне» эмигрантской Европе имеют место те же самые пространственные метаморфозы, но с противоположным знаком - идет экспансия не позитивных качеств, а негативных.
Оба оппозиционных Третьему Рейху города - Париж («Возлюби ближнего своего») и Лиссабон («Ночь в Лиссабоне») - это (на символическом языке) крайняя периферия, граница эмигрантского пространства. Пограничный статус Лиссабона обусловлен не только географическим положением этого города на реальной карте Европы, но и связанной с ним символикой перерож-
дения, перехода границы и смены статуса. В Лиссабоне, пройдя все вехи эмигрантского пути, умирает Хелен Бауманн; после этого ее муж Йозеф Шварц отдает их паспорта, визы и билеты на отплывающий в Америку корабль герою-рассказчику и его жене Рут. Эти события могут быть истолкованы в ритуально-мифологическом ключе: Лиссабон забирает жизнь героев старшего поколения (Хелен выпивает яд, Шварц принимает решение войти в состав Иностранного легиона), чтобы дать героям младшего поколения новое рождение - избавление от эмигрантского статуса и возможность начать новую, легальную жизнь за пределами Европы.
Но и Париж, в географическом смысле отнюдь не периферийный город, -это тоже окраина эмигрантского мира. Мариль рассказывает Керну: «Mein Junge - Österreich, die Tschechoslowakei, die Schweiz - das war der Bewegungskrieg der Emigranten - aber Paris ist der Stellungskrieg. Die vorderste Linie der Schützengräben. Jede Emigrationswelle ist bis hierher gerollt. <...> Paris ist die letzte Hoffnung und das letzte Schicksal von allen» [Мой мальчик - Австрия, Чехословакия, Швейцария - все это маневренная война эмигрантов, но Париж -это позиционная война. Передняя линия окопов. Сюда докатились все волны эмиграции. <...> Париж для всех нас - последняя надежда и последняя судьба. - 9, с. 243]. Во всей Европе именно Париж оказывается тем местом, где полиция наименее интенсивно преследует эмигрантов, а шансы на спасение наиболее высоки: «Wie ist die Polizei hier?» - «Ziemlich lax. Man muss aufpassen, aber sie ist nicht so scharf wie in der Schweiz» [«Какова здесь полиция?» -«Довольно небрежная. Нужно быть осторожным, конечно, но полиция здесь далеко не такая проницательная, как в Швейцарии. - 9, с. 245]. Многим живущим в Париже эмигрантам удается получить и продлить разрешение на жительство (Aufenthaltserlaubnis), а некоторым даже разрешение на работу (Arbeitserlaubnis) [9, с. 244, 247]. Все эти рационально объяснимые особенности проживания эмигрантов в Париже также поддерживают его исключительно положительный статус в эмигрантском мире. Керну и Рут даже удается чувствовать себя в относительной безопасности: «Sie hofften auf den nächsten Tag und fühlten sich geborgen. In dieser Stadt, die alle Emigranten des Jahrhunderts aufgenommen hatte, wehte der Geist der Duldung; man konnte in ihm verhungern, aber man wurde nur soviel verfolgt, wie unbedingt notwendig war - und das erschien ihnen schon viel» [Они надеялись на следующий день и чувствовали себя защищенными. В этом городе, который принял всех эмигрантов столетия, веял дух терпимости; в нем можно было голодать, но человек подвергался там преследованиям лишь в той мере, в какой это было необходимо - и уже это значило для них очень много. - 9, с. 263]. Оппозиционность Парижа по отношению к Германии настолько сильна, что Рут заявляет: «Ich weiß auch nicht mehr, wo Deutschland liegt» [И я уже не знаю, где находится Германия. - 9, с. 319].
Наконец, именно в Париже параллельно друг другу происходят два события: во-первых, Керн и Рут получают возможность избавиться от своего эмигрантского статуса, начав легальную жизнь в Мексике; во-вторых, умирает «отец Моритц» - старый Моритц Розенталь, живой символ эмиграции. Его смерть описана как избавление от страданий и обретение покоя: «Die beiden Engel nahmen seine Arme, und dann schritt Vater Moritz, der alte Wanderer, der Veteran der Emigranten, getrost durch das Tor, auf ein ungeheures Licht zu» [Оба ангела взяли его под руки, и так отец Моритц, старый странник, ветеран среди эмигрантов, шагнул, утешившись, через ворота, навстречу необычайному свету. - 9, с. 314]. Таким образом, именно в Париже происходит символически удвоенное (Керн и Рут, Моритц Розенталь) преодоление эмигрантского бытия. В целом, в
романе «Возлюби ближнего своего» именно Париж из всех европейских городов оказывается местом, наименее враждебным эмигрантскому сообществу. Географически он находится не на периферии Европы, но в структуре художественного пространства романа «Возлюби ближнего своего» Париж - это периферия европейского мира, наиболее оппозиционная его негативному центру (Третьему Рейху), символическая граница мира эмигрантов.
В пространственных единицах, имеющих «пограничную» семантику, локализуется символическое перерождение центральных персонажей «эмигрантских» романов, кардинальная перемена статуса и освобождение от эмигрантского бытия. Это связано с тем, что эмигрант - это герой принципиально «пограничный», периферийный, окраина более адекватна ему, чем центр пространства: «Die Grenzen sind ja unsere Heimat» [Ведь границы - наша родина. - 9, с. 150], - говорит Людвиг Керн. Поэтому перерождение связано с периферийными для эмигрантского мира городами - Парижем и Лиссабоном.
Итак, образы европейского пространства в эмигрантских романах Э.М. Ремарка «Возлюби ближнего своего» и «Ночь в Лиссабоне» структурно подобны друг другу: пространство имеет кольцеобразное строение. Оно организовано вокруг символического центра - Германии и (в романе «Ночь в Лиссабоне») маленького города Оснабрюка, лишенного своего микрокосмического домашнего статуса. В романе «Возлюби ближнего своего» Германии противопоставлен Париж - средоточие положительных пространственных качеств; в романе «Ночь в Лиссабоне» эту роль выполняет оппозиционный Оснабрюку Лиссабон. Оба города имеют пограничный статус и связаны с символикой перерождения. В итоге Э.М. Ремарк в своих эмигрантских романах структурно воспроизводит мифологическую картину мира, но в ценностном отношении ее переосмысливает: в кольцеобразной структуре Европы из агрессивного враждебного центра идет экспансия негативных «немецких» свойств пространства по направлению к дружественной периферии (побережью Атлантического океана), что «выталкивает» в этом же направлении нелегальных эмигрантов.
Литература
1. Бидерманн Г. Город / Г. Бидерманн // Бидерманн Г. Энциклопедия символов. М.: Республика, 1996. С. 60-61.
2. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа / Е.М. Мелетинский. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000. 389 с.
3. Николаева Т.С. Творчество Ремарка-антифашиста / Т.С. Николаева. Саратов: Изд-во Саратовск. ун-та, 1983. 133 с.
4. Орлов Р.А. Проблема личности в романе Э.М. Ремарка «Черный обелиск» / Р.А. Орлов // Вестник Ленингр. ун-та. 1974. № 8. История, лит., яз. Вып. 2. С. 80-90.
5. Руднев В.П. Винни-Пух и философия обыденного языка / В.П. Руднев; 3-е изд., испр., доп. и перераб. М.: АРГРАФ, 2000. 320 с.
6. Топоров В.Н. Пространство и текст / В.Н. Топоров // Текст: семантика и структура. М.: Наука, 1983. С. 227-284.
7. Харитонов М. Герой Ремарка в поисках опоры / М. Харитонов // Ремарк Э.М. Триумфальная арка. М.: Правда, 1982. С. 3-10.
8. Remarque E.M. Die Nacht von Lissabon / E.M. Remarque. Книга для чтения на немецком языке. СПб.: КАРО, 2005. 384 с.
9. Remarque E.M. Liebe deinen Nächsten / E.M. Remarque. Wien; München; Basel: Verlag Kurt Desch, 1956. 320 с.
ПОРШНЕВА АЛИСА СЕРГЕЕВНА родилась в 1984 г. Окончила Уральский государственный университет (г. Екатеринбург). Магистрант кафедры зарубежной литературы. Область научных интересов - поэтика художественного пространства, немецкоязычный роман ХХ в., мифологическое литературоведение. Автор 9 научных работ.
