CC BY
37
Дилемма демократии в эпоху глобализации1
I Возможна ли демократия в эпоху глобализации?
■
«Изменение системы» - боевой лозунг мятежа 1968 г. - носит теперь другое название: глобализация. И группы, пропагандирующие «изменение системы» - тоже другие. Не пролетариат, не коммунисты и не критически настроенные интеллектуалы - но недобровольная, скрытая, мировая коалиция противоречивых сил: транснациональные концерны, транснациональные социальные движения, а также транснациональные эксперты в международных организациях. Изменение системы, происшедшее в 90-х годах, заставляет блестеть глаза даже у неолиберальных улучшате-лей деятельности мирового рынка. Маркс теперь уже более не свободный писатель и критический критик (kritischer Kritiker), но служа-
1 Beck U. Demokratie-Dilemma im Zeitalter der Globalisierung //Aus Politik u. Zeitgeschichte. -Bonn, 1998. - N 38. - S.3-11. Публикуется с разрешения автора.
щий Мирового банка, финансовый жонглер на глобализированных рынках капитала или журналист, специализирующийся по вопросам экономики. Он публикуется под различными псевдонимами в «Financial Times», «New York Times» или в «Spiegel». Четвертый том «Капитала» появляется как продолжающийся сериал, конец которого не виден, на многих языках мира: «Международные финансовые рынки поглощают все», «Юго-Восточная Азия наутро после вечеринки» «Мы становимся все богаче и богаче!» «Завтра наступит конец телекоммунизма», «Работающий бедняк» («working poor»), «Рост безработицы», «Деклассирование американского среднего класса», «Распад гражданского общества», «Новый люмпен-пролетариат исключенных из общества», «Базовое обеспечение для всех». Все то, что во времена конфликта «Восток-Запад» в Германии относилось - как «марксистский анализ» и «лозунги классовой борьбы» - к компетенции Ведомства по охране конституции и угрожало запретом на профессии, теперь можно читать, без всяких последствий, в ведущих газетах и журналах мира. В настоящее время - через 150 лет после выхода в свет Коммунистического манифеста - поражение марксистского анализа уже нельзя отличить от победы. Можно даже сказать, что поражение стали толковать как победу: Маркс стал излишним, так как он и без этого у всех на устах. Глобализация - просто другое слово для обозначения марксизма без Маркса. Поскольку термин «глобализация» обсуждается в качестве рго et contra изменения системы в политически высокоамбивалентном смысле, вокруг вопроса о глобализации бушуют ожесточенные споры. Тот, кто защищает доброе старое социальное государство и/или национальное государство, подвергает сомнению глобализацию, которая ставит их под вопрос. Напротив, тот, кто признает вызов глобализации, оказывается перед альтернативой: или он отказывается от священного союза нации, национальной экономики, демократии и социальной справедливости и таким образом оказывается в компании с теми, кто виновен в неолиберальном предательстве политической идеи Европы. Или же он ставит вопрос так: Возможна ли демократия в эпоху глобализации? И это в тот исторический момент, когда теории постмодерна и системная теория высказали не допускающую никаких возражений великую мысль, что политике пришел конец.
Таким образом, по меньшей мере становится понятно то, что дебаты о глобализации сделали таким непонятным, таким запутанным и неизбежным, неоспоримым: в ходе этих дебатов, вопреки заключению господствующей мысли, заново отмечается и обсуждается тема, которая казалась уже полностью закрытой: основы западного модерна2.
Эта мысль могла бы послужить исходной точкой для новой великой повести о глобализации: модерну с его территориально-государственной политической монополией, с его пониманием общности и общества, с его идеалами, техническим прогрессом и национальным единством приходит конец и начинается пост-постмодерн (ЫасЬ-РоБ^оСегпе) «глобальной эпохи» (слова Мартина Олброу).
«После модерна, - пишет Мартин Олброу, - предстоит неограниченная временем и пространством новая организация в сферах искусства, морали, государства и даже экономики. Ни для одной из этих сфер не существует гарантии на неприкосновенность. Наука констатирует, что религия оттесняется в свои пределы. Государство становится коммуникативным средством индивидуального выражения, искусство - коллективным предприятием. Весь совокупный опыт прошлого и настоящего существует теперь только как элемент общей ситуации человечества, не предлагая какого-либо определенного решения его проблем. Индивидуум вынужден жить в условиях неопределенности глобальных миров и пытается обрести универсальность во временных встречах с другими»3.
Если употребить метафору об открытии Америки, то можно охарактеризовать различия между Первым модерном, Постмодерном и Вторым модерном следующим образом: сторонники Первого модерна, выступающие за то, чтобы продолжать модернизацию по-прежнему образцу, утверждают, что Колумб не открыл Америку, но высадился в Индии. Напротив, постмодернисты заявляют, что вопрос о том, где оказался Колумб, относится исключительно к фокусам средств массовой информации. Пред-
2 Об этом идет речь в теории и в спорах о «рефлексивной модернизации», см.: Beck U, Giddens A, Lash S. Reflexive Modernisierung. - Frankfurt a.M., 1996.
3 Albrow M.Abschied vom Nationalstaat. - Frankfurt a. M, 1998. - S.183.
ставители Второго модерна говорят: давайте исследовать и формировать наш новый мир глобального общества.
В самом деле, в социальных науках, как и прежде, правит негласный гегельянизм, который общество (гражданское) считает вытекающим из притязаний государства на установление порядка. Именно это предлагает тезис социальных наук о территориальном пристрастии (Territorial-Bias): только при условии, если организация социальных отношений отождествляется с территорией, контролируемой государством, можно осознать и организовать «общество», «культуру», «демократию», «экономику» как составляющие единого целого и в то же время как функционально дифференцированные секторы внутри этого единого целого.
II. Дилемма суверенитета: Недобровольное умиротворение
мирового общества?
Одной из достопримечательностей дебатов о глобализации, столь богатых мыслями, является тезис: хотя все и вся - и именно в Германии -крутится вокруг вопросов об экономической глобализации, в ходе споров между учеными экономистами и историками остается неясно (или возникают новые неясности), существует ли вообще и в каком смысле такой феномен, как экономическая «глобализация»4.
Возможно, давление экономической глобализации при долгосрочном сопоставлении макроэкономических данных все еще поддается отрицанию, однако несомненно то, что мы отныне столкнулись с действительной возможностью экономической глобализации по всем ее измерениям. Этот новый непредвиденный глобальный феномен подразумевает следующее: «созданные опасности» (слова Энтони Гидденса) мировой экономики риска трансформируют основы общества во всех социальных полях действия. Поскольку - как показывают эмпирические исследования - эта воспринятая в социальном плане возможность господствует и в головах менеджмен-
4 См. дискуссию между Полом Хирстом и Грехэмом Томпсоном, с одной стороны, и Джонатаном Перратоном , Дэвидом Голдблэттом, Дэвидом Хелдом, Энтони МакГрю - с другой // Politik der Globalisierung / Beck U. (Hrsg.). - Frankfurt a. M, 1998.
та на различных его этажах, и среди напуганной общественности, экономическая глобализация развивается бесконтрольно, ведет свою собственную игру ради власти.
Впрочем, тот, кто говорит о «законах» мирового рынка, утаивает, что «рынки без границ» создаются определенными действующими лицами, доминирующими на них, для которых национальные границы и институты с самого начала являются предметом переговоров. Тот, кто хочет понять глобальный рынок, должен открыто поставить перед собой вопросы о глобальной политике, глобальном обществе, глобальной культуре: возможно ли «общество» как общество мировое?
Глобализация означает «денационализацию», пишет Михаэль Цюрн : национальные государства и их правительства утрачивают свободу действий и формирования политики. Это чаще всего изображают как большую опасность, поскольку политические цели более не могут быть достигнуты и осуществлены. Однако, по мнению Михаэля Цюрна, возникает также противоположная возможность - при этом некоторые цели управления ныне достигаются гораздо лучше. Денационализацию обществ можно считать важной причиной того, что оба величайших бедствия всего XIX и первой половины XX в. - межгосударственные войны и бесчеловечные ограничения свободы тоталитарными государствами - ныне, в мире ОЭСР, стали гораздо менее вероятными5.
В ходе глобализации обостряется дилемма между национальным суверенитетом и транснациональной кооперацией: в мире, где национальные государства, если они хотят сдержать свое обещание сохранить безопасность, должны заключать транснациональные союзы (военные и гарантирующие безопасность), сохранение обещания суверенитета связано с добровольным отказом от его обещания. При этом, видимо, утрачивает значение извечная анархия в отношениях между государствами как источник мировых войн и мировых конфликтов - не потому, что государства отказываются от войн, а потому, что свои политические цели повышения бла-
5 См.: Zurn M. Politik jenseits des Nationalstaates. - Frankfurt a.M., 1998. Teil 2; а также позднее опубликованную главу VI статьи «Kosmopolitische Ethik und Weltmachtpolitik».
госостояния они могут осуществить только в условиях кооперации и конкуренции на аренах борьбы мировой экономики6.
В мировом обществе в миниатюре (en miniature), к которому относятся не способные более к замкнутости национальные государства, смешиваются культурные идентичности, возникают угрожающие региональные националистические движения сопротивления и сепаратистские движения, так что увеличивается число проигравших в результате глобализации и возрастает влияние протестующих против нее. В связи с этим возникают новые источники конфликтов, и их бризантность нельзя недооценивать7. Однако в то же время эти движения под девизом «Сделаем границы тесными» явно противоречат их же собственным самым кровным интересам, так как богатство и влияние в конечном итоге можно обрести только путем утверждения на мировом рынке. Это означает: для достижения государственных целей благосостояния и демократии нужно открыть все двери международным концернам, капиталу, научным элитам, глобальным информационным и культурным потокам. Таким способом могли бы - в долгосрочном аспекте - возникнуть формы идентичности и жизни, соответствующие «универсализму различий», труднее поддающиеся мобилизации и идеологизации в коллективно-националистических, милитаристских целях.
Итак, предпосылки прежней мировой политики, определявшейся национальными государствами - национальный суверенитет, идеологическая конкуренция представлений об обществе, национальные коллективные субъекты и идентичности - в ходе экономической глобализации утрачивают свою достоверность и значение, поскольку осуществление национальных интересов предполагает денационализацию. По мере развития
6 Впрочем, пока неясно (и становится все более неясным), в чем, собственно, заключаются «национальные интересы» и что они исключают; вместо этого на первом плане оказываются те, кто и как их определяет; см.: Wendt A. Internationalstaat // Perspektiven der Weltgesellschaft /Beck U. (Hrsg.). - Frankfurt a.M, 1998.
7 Свидетельством этого был высокий показатель числа праворадикальных избирателей (главным образом молодых) на земельных выборах в земле Саксония-Анхальт в апреле 1998 г. - с 0 до 13%.
этого действительно глобального процесса трансформации повсюду возрастает угроза проявления насилия, однако, пожалуй, возрастает также и окрашенная скепсисом реалистическая надежда, что главные причины войн, существовавшие в период Первого, национально-государственного модерна, подвергнутся эрозии в условиях конфликтного многообразия транснационального мирового общества Второго модерна. Как говорится, не только на основе мирных договоров, но также и в результате трансформации «эгоизмов» государств в процессе глобализации. Возможно, в связи с этим надежда Канта на «вечный мир» и вряд ли станет более осуществимой, однако возрастет надежда на установление сложного транснационального конфликтного порядка, в условиях которого можно будет ограничивать и обуздывать очаги войны с помощью политических средств8.
III. Постполитическое мировое общество?
Уже в течение 25 лет Никлас Луман говорит о «мировом обществе». Он подвергает критике других авторов, поскольку они все еще понимают общество как территориальное образование, которое, кроме того, предпо-
9
лагает идеал гомогенности схожих условий жизни .
Для Лумана границы социальной системы общества уже давно не совпадают с географическими границами. Для него это неизбежно вытекает из того факта, что коммуникация (связь) является организующей основой социальной системы. В большинстве общественных подсистем коммуни-
8 При этом не принимается во внимание то, что и «мировое добро» космополитической этики может стать источником новых военных угроз; см. об этом в упомянутой книге М.Цюр-на VI главу «Kosmopolitische Ethik und Weltmachtpolitik».
9 «Таким образом, понятию «общество» все еще предписывается схожесть условий жизни. Однако этого уже нет даже в Манхэттене... Именно поэтому мы заинтересованы в том, чтобы выяснить, какие механизмы усиливают или ослабляют различия, существующие на Земле; если мы хотим, например, дискутировать о том, из-за чего в Южной Америке дело дошло до пограничных ситуаций, то при этом нельзя начинать с локальных единиц, но следует исходить из условий мирового общества» (Luhmann N. Europa als Problem der Weltgesellschaft. Vortrag auf dem 4. Leutherheider Forum. - In: Berliner Debatte (1994) 2; цит. по: Korte H., Mattig L. Globalisierung als sozialer Prozess. Diskussionspapier aus dem Institut fьr Soziologie, Universi^t Hamburg, 1997, N 3.
кация функционирует вне зависимости от границ между странами10. Для Лумана взаимодействие в мировом масштабе принципиально возможно тогда, когда люди могут выбирать своих интерактивных партнеров среди всех других людей, вне зависимости от границ между государствами. Соответственно, Луман уже давно констатировал возникновение мирового общественного мнения, широкого переплетения, отчасти в мировых масштабах, экономических отношений, а также возникновение всепроникающей цивилизации коммуникаций, опирающейся на мир во всем мире. Для него это подтверждается тем фактом что «феномен фактически унифицированного мирового горизонта - нечто новое, находящееся в фазе необратимой консолидации»11.
Согласно Луману, не только основное понятие «коммуникация», но также и теория функционального дифференцирования вынуждают обратиться к системной модели мирового общества12. Функциональное дифференцирование мирового общества связывается с экономикой, наукой, правом и т.д., но никак не с политикой.
По мнению Лумана, политика остается монополией территориального государства, которое в процессе глобализации утрачивает свое влияние. Мировое общество, считает Луман, - это общество неполитическое, без мировой политики, мирового парламента и мирового правительства. Таким образом в ходе дифференциации мирового общества возникает картина постполитического мира. Точкой схода ШисЬрип^) является полностью децентрализованное мировое общество, которое распадается на неупорядоченное множество самовоспроизводящихся, самоуправляющихся подсистем. Политическое регулирование и демократическая легитимация из этой картины мирового общества удалены оперативным путем13. Против этого можно сформулировать три возражения.
10 См.: Luhmann N. Die Weltgesellschaft// Archiv der Rechts- und Sozialphilosophie , LVII/1, 1971. - S.7.
11 Ebenda, S.8.
12 См.: Luhmann N. Europa als Problem... S. 5.
13 Впрочем, в статье, помещенной в книге: «Perspektiven der Weltgesellschaft» (см. сноску 5), Луман пытается освободить понятие государства от привязки к территории и связать с рамками мирового общества.
Во-первых, не предполагает ли теория функционального дифференцирования - вопреки ее самоистолкованию - упорядочивающее вмешательство государства? Такое предположение в значительной степени выигрывает в смысле приемлемости, становится ясно, что дифференциация экономики в историческом плане стала возможна не только благодаря внутренней ориентации на нее («авторской поэтической вольности» -«а^орое^БсЬ»), но что точно так же предполагается культурная ориентация, как и определенная правовая система (например, основные права граждан), государственная монополия на применение силы и т.д. Поскольку сложившееся в ходе истории современное государство можно считать гарантом условий функционального дифференцирования, оно представляет собой социально-пространственную организацию, в которой все аспекты общественных отношений - от форм культурной гегемонии до определения прав граждан, от общих условий экономической деятельности и социальной справедливости до монополии на легитимное насилие - покоится на принципе территориального суверенитета.
Во-вторых, можно выдвинуть аргумент, что «функционально дифференцированное мировое общество» Лумана возникает внутри мира взаимосвязанных территориальных государств, т.е. высокоразвитых стран мира ОЭСР, который можно считать выражением организованного порядка территориальных государств. Кроме того, в этой связи следует задать вопрос: не лежит ли в основе системной теории Лумана скрытый европоцентризм? Не означает ли «мировое общество» в его системе в конечном итоге западное «мировое общество» - это относится как к содержательной «логике» отдельных подсистем, так и к исключению из «мирового общества» стран так называемого «третьего мира», которые не удовлетворяют максимам функциональной дифференциации?
В-третьих, когда заходит речь о постполитическом мировом обществе, то при этом недооценивается тот факт, что за пределами национальных государств существует множество политических действующих лиц, которые организуются и добиваются качественного и количественного влияния. На новом транснациональном континенте резвятся, как говорят, не только концерны, но также и различные глобальные игроки, наднациональные организации, церкви, Европейский союз, неправительственные организа-
ции, а также производители и гомункулусы глобальной культурной индустрии, которые «колонизируют» в мировом масштабе фантазию людей14. Все они считаются «неполитическими», однако действуют в главном, новом смысле как «политические», так как в значительной степени участвуют в формировании соотношения сил, правовых норм, стиля жизни, способов труда, воображаемых ими миров глобального общественного ландшафта - и тем самым также и в формировании национальных обществ.
IV. Дилемма демократии: Формы постпарламентской
демократии
Это проявляется также и в дилемме демократии: в рамках легитимированной, национально-государственной политики все более политически легитимированным становится непринятие решений, тогда как в транснациональных рамках неполитики получают транснациональный радиус действия и пробивную силу решения, не легитимированные демократическим путем 5.
От этой дилеммы демократии в эпоху глобализации не так легко спасись бегством: с одной стороны, она не поддается немедленному решению в направлении к «космополитической демократии» (выражение Дэвида Хелда). «Центральное понятие демократии - народ, а не человечество», -писал Карл Шмитт. - Если вообще демократия является политической формой, существует только демократия народа, а не демократия человечества»16. Хотя это неверно с точки зрения логики, однако указывает на главную проблему: без политически сильного мирового гражданского самосознания и соответствующих институтов глобального гражданского общества и мировой общественности17 космополитическая демократия оста-
14 Cm.: Kapitel V, S.8.
15 Cm.: Beck U.Risikogesellschaft. Auf dem Weg in eine andere Moderne. - Frankfurt a.M., 1986. - S.305.
16 Schmitt C.Verfassungslehre (1928). - B., 1983. - S. 234.
17 Cm.: Shaw M. Globale Zivilgesellschaft, Massenmedien, Krieg und politische Krisen // Beck U. Perspektiven der Weltgesellschaft. - Frankfurt a.M., 1998.
ется идеей - это необходимая идея, но пока только идея, при всех институциональных фантазиях. «Решающим поэтому,- пишет Юрген Хабер-мас, - является вопрос, может ли возникнуть в гражданских обществах и в политической общественности крупных срастающихся режимов сознание необходимости космополитической солидаризации. Только под таким давлением действенного во внутриполитическом плане сознания граждан сможет измениться и самопонимание политических действующих лиц, способных к глобальным действиям, при котором они все более ощущали бы себя членами сообщества, у которого нет другой альтернативы, кроме сотрудничества и тем самым к учету взаимных интересов»18.
С другой стороны, все попытки именно поэтому объявить арены национально-государственных демократий самыми лучшими, недооценивают собственную реальность и собственную динамику транснациональных сфер действий и влияния, деловых вопросов, конфликтов и т.д. При этом продолжается абсолютизация исторического институционального союза национального государства, национальной экономики и парламентской демократии как состояния необходимого и поэтому непреодолимого. В конечном итоге это приводит к тому, что позиции, которые в несокрушимом самопонимании национально-государственной демократии могли считаться «просвещенными левыми», легко могут в условиях дискуссии о мировом обществе и его требованиях превратиться в «левый протекционизм». Это возможно в том случае, если монополия национального государства на демократию будет применяться для того, чтобы ограничить транснациональную «политику-неполитики» («\ichtpolitik-Politik») рамками принятия «автономных осторожных решений» (выражение Фрица Шарпфа) и соответственного закрепления их19 - при таком заключении: транснациональное пространство принятия решений и проведения политики на примере Европейского союза, а также и международных органи-
18 Habermas J. Jenseits des Nationalstaates // Beck U. Politik der Globalisierung...
19 См.: Scharpf F. // Politik der Globaliierung..., а также Zürn M. Politik jenseits des Nationalstaates... При этом вырисовываются важные разногласия: Шарпф обосновывает свою позицию аргументом, что международные организации в состоянии проводить только политику дерегулирования рынка. Цюрн возражает ему в специальном труде о новой политике регулирования на примере установления международного экологического режима.
заций в целом, должны подчиняться принципу «приемлемости для национальных государств». Напрашивается вопрос, не служит ли в конечном счете доброе дело демократии - вольно или невольно - поводом для того, чтобы проигнорировать перемещение политики из сферы действия территориального государства в транснациональное пространство с его разрушительными последствиями для политики, общества, политической теории и общественной теории.
Ответ на дилемму демократии вырисовывается следующим образом: это перспективы «постпарламентской демократии», т.е. мета-плюрализм теории демократии и демократических институтов20. При этом в конечном итоге речь идет о том, что монополия на демократию, характерная для парламентской демократии, размягчается и заменяется (по меньшей мере, наблюдается переходное состояние) - формами «рефлексивной демократии», т.е. плюрализмом демократических действующих лиц и институтов. Сюда относятся, например, модели «ассоциативной демократии», при которой транснациональные организации дополняются и контролируются независимыми комиссиями, которые замещаются на плюралистических началах; их решения надлежит затем сделать транспарентны-ми для всех затрагиваемых ими групп. Другие требовали допущения неправительственных организаций или выступали за использование инструмента транснационального, в крайнем случае глобального референдума, не только для того, чтобы сделать демократически открытым процесс принятия ключевых решений, но также и для того, чтобы преодолеть отсутствие транснациональной общественности и идентичности.
В условиях Первого модерна граждане государства являются гражданами территориального государства, т.е. в своих правах и обязанностях территориально привязаны к данному государству. Эта привязанность предшествует понятию «гражданин», присуща ему и представляется по содер-
20 См.: Held D. Democracy and global order. - Cambridge, 1995, а также: статьи McGrew A. и Goodman J. в книге: Beck U. Politik der Globalisierung...; Zürn M. - Op.cit., Teil III; Andersen S.S., Burus T.R. The European Community and the erosion of parliamentary democracy // Andersen, Eliassen (Hrsg.). European Union - how democratic is it? - L., 1995; Schmals-Bruns R. Reflexive Demokratie. - Baden-Baden, 1995.
жанию логичной. Напротив, в самопонимании гражданина Второго модерна привязанность к месту проживания размягчается. Возникают транснациональные формы жизни и идентичности - так же как и отношение к ним. Мартин Олброу считает даже (согласно традиции Канта): «мировое государство» (не в смысле глобального территориального государства, которое внешнего мира не знает) появляется тогда, когда индивидуум в своей деятельности учитывает всеобщее мировое общественное достояние, мировое благо - например, сохранение окружающей среды; это не что иное, как ставшее структурой самосознание бесчисленных индивидуумов21.
Вероятно, можно также сказать: Первый модерн представлял собой в основном демократию, ориентированную на производителей; Второй модерн, если все пойдет хорошо, станет также демократией, ориентированной на потребителей. В ее основе лежит транснациональный бойкот, испытанное средство, применявшееся покупателями - единство акта покупки и избирательного бюллетеня 2. Таким образом становится возможным оказание влияния на процесс принятия решений не только над границами национальных государств и при этом непосредственно, без прохождения через фильтры партий, парламентов, правительств, но в то же время даже и по таким вопросам, которые до сих пор принимались менеджментом за закрытыми дверями, будучи его первейшим делом: сопоставление продукции, условий жизни и труда тех, кто эту продукцию производит, а также характера и масштаба демократических обязательств соответствующих транснациональных концернов. При этом содержащиеся в самом акте покупки возможности транснациональной и в то же время прямой демократии потребителей могут быть дополнены и сделаны боеспособной силой с помощью форм представительной демократии потребителей: различными органами потребителей, национально и транснационально ориентированными и организованными; избирательным правом для объединений, которые этими услугами публично управляют. Таким путем демократия, ориентированная на потребителей, могла бы стать важным шагом к космополитической и в то же время конкретной, многообраз-
21 См.: Albrow M. Op.cit, S.286 ff.
22 См.: Beck U. Was ist Globalisierung? ...S.121-126.
ной по тематике демократии, которая разбудит и организует дремлющего великана «суверенного гражданина-потребителя» в качестве контрвласти по отношению к власти транснациональных концернов
Однако осторожно! При этом тем или иным способом открываются шлюзы для демократической легитимации за пределами парламентов или вообще без них. Это может привести к тому, что границы между демократией и недемократией (ЫкМ^етокга^е) расплывутся. В этом отношении моделям космополитической демократии свойственна невольная тенденция размахивать знаменами будущей демократии против в высшей степени достойного критики статус-кво. Однако это означает: вопрос о том, каким образом сильные демократические институты станут возможны по ту сторону национально-государственной парламентской демократии остается открытым вопросом, и для ответа на него неотложно необходима общественная профессиональная дискуссия.
V. Управление за пределами национального государства: транснациональное размывание политического
В конечном итоге Луман недооценивает то, что называется «управлением за пределами национального государства» через международные организации. Они представляют собой неотъемлемые структуры и источники, на которых основывается международное сотрудничество. Эти организации являются новейшими уровнями управления, наименее понятыми, признанными и поддерживаемыми - впрочем, они дальше всех от людей, которым обязаны служить. Они не представляют собой прообраз мирового правительства, но образуют рамки для мировой системы управления, благодаря которой вообще становится возможным глобальное общество. Во всяком случае, очевидно: если отождествлять «политику» с принятием обязывающих коллективных решений, то в международных организациях «политика» имеет большой радиус действия. Ибо здесь разрабатываются вне демократической общественности и контроля транснациональные обязывающие решения.
Это можно исследовать на примере глобального управления финансовым кризисом в странах Юго-Восточной Азии: национальные правительства
утверждали в своих министерствах программы и законы, которые были предметом политического выбора. Однако в кризисных ситуациях туда вылетали эксперты Международного валютного фонда, Всемирного банка и т.д., и в течение нескольких дней разрабатывался совершенно новый бюджет, в котором субсидии вычеркивались, а цены дерегулировались (или регулировались). В результате политически легитимированные действующие лица национальных государств становились исполнителями планов и проектов политически нелегитимированных транснациональных действующих лиц. Первым пришлось, я повторяю, отказаться от своего национального суверенитета - может быть, ради того, чтобы снова получить его.
В этом смысле политическая организация глобального мира есть terra incognita. Что действительно происходит, что будет возможно - все это подвергается вполне точно предсказуемому размыванию, что открывает рамки и простор для особого вида политики: во-первых, эта размытость возникает потому, что здесь, как было сказано, отсутствуют общие правила мирового политического порядка, которые, однако, с точки зрения национального государства непригодны. Глобальную политику, ставшую уже повседневной в виде соглашений о разоружении, международных экологических режимах, в создании международного суда или в рамках европейских институтов Всемирного банка, Всемирной торговой организации и т.д., нельзя понимать просто как продолжение политики национальных государств23. Ибо, согласно своему назначению, эти организации должны преодолевать национальные эгоизмы и партикуляризмы и действовать на основе собственных точек зрения, ценностей и решений вопреки проявлению разного рода национальной ограниченности.
С этим тесно связана вторая причина неопределенности: речь идет о политике, генерирующей политику; это означает, что речь идет о задачах формирования, которые всегда должны решаться совместно с помощью конкретных форм политики, а также организационно-политических возможностей (начиная от выбора тем, вопросов о национальном и про-
23 Для этого, несомненно, нужен более точный анализ, а также определение различий в целях, составе, ресурсах и т.д. международных организаций; см., в частности, работы: Zürn M. Op.cit; Albrow M.Op.cit.
фессиональном составе вплоть до процедурных правил и стратегий осуществления принимаемых решений). При этом считается: либо «транснациональные» - это скрытые действующие лица национальных государств, к которым относятся злые слова Карла Шмитта «Кто говорит «человечество» -лжет», либо все-таки удастся амортизировать уровни транснациональной политики и сделать их непроницаемыми по отношению к давлению действующих лиц национальных государств и их стремлению к власти, т.е. организовать глобальность в бюрократическом и политическом плане как самостоятельную задачу и уровень действий. Впрочем, тогда ее размывание получит третий оттенок значения: она будет осуществляться в среде постоянного спора, в которой нормальность исключения из правил и противостояние всех против всех становится правилом.
Четвертый источник неопределенности транснациональной политики состоит в том, что транснациональные вопросы всегда являются также вопросами культуры. Это означает, что деловые вопросы нерасторжимо спаяны с вопросами культуры, восприятия, ценностей. Много усилий прилагается для поиска возможностей достижения согласия в транснациональном масштабе по тем или другим вопросам.
Пятый источник: при переходе к транснациональным вопросам и проблемам их решения технократия утрачивает свою функцию образца. Технократическая рутина и гарантии ее прочности разрушаются. Во-первых, профессиональные разработки перспектив экспертов, приукрашенные «опушкой» универсализма, оказываются на деле окрашенными партикуляризмом (что в национальных рамках с молчаливого согласия оставалось само собой разумеющимся, но в транснациональных коллизиях более не может скрываться). Во-вторых, их функциональная дифференциация и технократическая специализация не достигают цели, поскольку упускают из вида взаимозависимость глобальных проблем.
Неопределенность - главный источник профессионального влияния. Дискуссия о глобальности открывает для экспертов и функционеров новые профессиональные шансы. Там, где размываются границы между внутренним и внешним, ключевое значение приобретают транснациональные научные сообщества - так называемые «ер^етк соттипШеБ», т.е. научно легитимированные сообщества экспертов, которые занимаются опре-
делением проблем, выявлением их причин и предлагают свои рекомендации для их решения24. Международные институты, с одной стороны, вынуждены рассчитывать на транснациональную рациональность рекомендаций экспертов, а с другой - создание таких организаций чаще всего сопровождается приобретением такими научными сообществами особой значимости (примером этого является триумфальное шествие неолиберализма в международных органах).
Это показывает, что в эпоху транснациональности дилемма демократии повернулась по-другому, а заодно и технократия. Дилемма состоит в следующем: может быть, сильные транснациональные организации необходимы и даже годятся для того, чтобы вернуть национально-государственным действующим лицам политическую власть формирования, например, чтобы залатать налоговые дыры и ввести «налог Тобина» на международные финансовые потоки. Только таким путем узаконенная политика может дать отпор транснациональным концернам, только так можно создать общие условия для экономической деятельности на мировом уровне. Однако в то же время «политика-неполитики» (\icht-Politik-Politik) транснациональных организаций остается весьма проблематичной в плане демократии. Ибо росту их влияния до сих пор соответствуют только модели расширенной транснациональной демократии, но все они сталкиваются с дилеммой, которую они же и поднимают: демократия без границ затрудняет процессы демократического волеобразования и политической идентификации. И в то же время - и именно поэтому! - облегчает процессы бюрократического (неполитически-политического) формирования власти и нахождения решений по ту сторону национально-государственной политики, на аренах действия транснациональных действующих лиц, какой бы ориентации они ни придерживались - политической или экономической25.
24 См.: Adler E., Haas T.M. Epistemic communities, world order and the creation of a reflective research program // International Organisation, 46(1992). - N 1. - P.367-390.
25 Это еще раз свидетельствует о том, что хотя взгляд Лумана на постполитическиий мир упускает из виду характер транснациональной деятельности как самостоятельного уровня «политики-неполитики», однако в то же время указывает также на нерешенные вопросы космополитического расширения постпарламентской демократии; см.: Beck U. Weltbürger aller Lander, vereinigt Euch! // Zeit. - Hamburg, 1998. - N 30. - S.43.
_ Дилемма демократии в эпоху
глобализации
VI. Космополитическая этика и политика мировых держав
В опубликованном ООН «Докладе Комиссии по глобальному управлению» говорится, что политика наднациональных организаций не только предусматривает управление экономической глобализацией, включая ее глубокие социальные и политические «побочные последствия», речь идет также о том, чтобы проводить в жизнь новую этику, этику глобальной демократии и прав человека 6.
Поскольку известно, что благими намерениями вымощена дорога в ад, следует заблаговременно поставить ряд вопросов: Какие теневые стороны такой связи космополитической этики и политики просматриваются ныне? Какие кошмары возникнут при осуществлении мечты о глобальном гражданском обществе? В какой степени риторику о «глобальном соседстве» и «глобальной ответственности», о которых говорят США и их европейские партнеры, можно расшифровать как стремление к продолжению западной имперской политики другими средствами? Короче говоря, не следует ли «в эпоху побочных последствий» отбросить прежний скептический взгляд на «Brave New World» западного космополитизма.
«Германия осаждена друзьями», - заявил германский министр обороны Фолькер Рюэ после окончания военной конфронтации в Европе. Чувство осажденности парадоксально, оно говорит о страхе перед угрозой после того, как она уже перестала существовать, та угроза, подстерегавшая западные институты и западных политиков, которой они потрясены до сих пор. Нет никакого сомнения в том, что демократии Запада, внезапно оказавшиеся без врагов, ответственные одновременно за внутреннее и международное регулирование в рамках национальных и наднациональных институтов, таких как Евросоюз, НАТО, ООН и т.д., нуждаются в новых источниках легитимации, которые будут способствовать их обновлению и предоставят им в эпоху глобализации возможность оправдывать свою деятельность и создавать собственные представления об успехах.
26 The Kommission on global governance, our global neighborhood. - Cambridge, 1995; см. также статьи Питера Гоуэна и Дэвида Чандлера в: Globalisation - the new domination of Eastern Europe. 1997; Mullerson R. Human rights diplomacy. - L., 1997.
Выражаясь весьма осторожно, морализация международной политики, которую Запад, выступая за права человека, написал на своих знаменах, заполняет этот вакуум, как книжка с картинками, предоставляя политическим институтам космополитическую миссию. Поэтому не будет преувеличением говорить о демократическом крестовом походе, в котором Запад с помощью в высшей степени сильного обоюдоострого оружия будет бороться за свободную торговлю и права человека, а в будущем и за обновление своей собственной самолегитимации.
То, над чем долгое время посмеивались, играет теперь в повестке дня международной политики ключевую роль, а именно осуществление в мировом масштабе ценностей и прав политической свободы. При этом примечательно, что за фасадами политической этики вырисовываются, по меньшей мере в двояком отношении, контуры новой эпохи постмеждународной политики.
Во-первых, старые правила и размежевание границ между политикой внешней и внутренней уже давно не действуют. Запад и наднациональные организации под знаменами обеспечения прав человека и свободной торговли вмешиваются в дотоле «внутренние дела» других государств. Для нового языка экономической и этической глобализации характерно устранение понятия права на суверенитет национальных государств эпохи модерна и замена его понятием «глобальная ответственность».
Во-вторых, за фасадом космополитической миссии старые империалистические игры в борьбе за власть - борьба за влияние между государствами, нефтяные интересы, мировая экономическая конкуренция, геополитические шахматные ходы - разыгрываются заново. И именно потому, что всеобщие жалобы на ущемление основных прав считаются высокозаконными, а соответственное военное вмешательство - «альтруистическим», часто остается неизвестным, что по этой причине они оказываются удивительнейшим образом связаны с о старомодными целями империалистической мировой политики, в то время как изнутри таким образом удается создавать такие сцены и роли, которые позволяют «хромым уткам» - политикам и военным - во всем блеске новой деятельности законно греться на солнышке. «Глобальная эпоха» могла бы таким образом стать полностью обновившимся «глобальным Западом» без Востока, перед которым он
должен себя оправдывать. Демократия без врагов называлась бы тогда: демократия без критиков.
С исчезновением Востока из мирового политического расчета связано нечто гораздо большее, чем выражает замена этикетки «Запад» этикеткой «глобальное соседство». Выступление Запада в защиту универсальных ценностей, таких, как права человека и демократия, всегда подвергалось радикальной критике с противоположной стороны и в конкретных случаях -например, война во Вьетнаме или защита расистской Южной Африки -«разоблачалось» как сомнительное. Во-первых, сегодня у Запада имеются все козыри на руках и свободное поле для осуществления своего понимания универсальных ценностей. Поскольку даже самая жестокая диктатура вынуждена апеллировать к демократии и правам человека, желая по меньшей мере сохранить минимальную видимость достоверности, мировые державы тем самым получают новые ресурсы влияния «мирового добра»: темы глобального гражданского общества обеспечивают глобально действующему Западу идеологическое оружие для вмешательства в мировые экономические отношения и военной интервенции27.
Эти новые смешанные формы гуманитарной самоотверженности и имперской логики власти подготавливаются явлениями, которые по смыслу можно назвать круговоротом глобализации.
Глобализация (в том смысле, в каком ее всегда понимают) включает в себя ослабление государственного суверенитета и государственных структур. Крушение национально-государственных институтов в 90-е годы приводило даже к человеческим трагедиям и войнам - в Сомали, Западной Африке, Югославии, Албании, а также в отдельных частях бывшего Советского Союза: подобная угроза существует также по мере развития финансового кризиса в Юго-Восточной Азии, например, в Индонезии. И хотя ослабление центральной государственной власти нельзя считать одной или главной причиной нового усиления влияния глобальных рынков, намечается опасность, что в связи с этим может возникнуть обострение проблемы вакуума власти и легитимации. В этом случае компромиссы между этническими группами утрачивают свою связующую силу, и латентные кон-
27 См.: Shaw М. Globale Zivilgesellschaft...
фликты в конечном итоге выливаются в гражданские войны. Однако поскольку это происходит «перед глазами мировой общественности», т.е. в мировом горизонте соблюдения «глобальной ответственности», с распространением насилия и хаоса возрастает возможность военного вмешательства Запада.
Таким образом, в «круговороте глобализации» «императивы» мирового рынка и «благие намерения» глобального гражданского общества смыкаются с «невольными побочными воздействиями», образуя глобальную цивилизационно-военную-гуманитарную угрозу (включая все дилеммы, которые эта угроза поднимает со всех сторон). Чем успешнее действуют в глобальных масштабах пророки свободного мирового рынка (что сопровождается выхолащиванием национальных и территориально-государственных структур), тем большая часть мирового населения подвергается космополитически мотивированной угрозе «гуманитарной интервенции» со стороны Запада. В мировой системе слабых государств, которая пропагандируется и создается в процессе проведения неолиберальной политики, ничто более не препятствует империалистическому злоупотреблению космополитической миссией. Всегда дело может повернуться так, что связь глобальной этики и глобальной политики будет создавать и усугублять новую культурную разделительную линию между чемпионами нового демократического мирового порядка, т.е. странами собственно Запада и другими странами мира, которые не соответствуют (или не могут соответствовать) этим масштабам. «Глобальное сообщество» и его ценности определяются при отмежевании от этих «глобальных неудачников» космополитической эпохи. ОЭСР служит примером того, как претенциозно звучащие декларации превращаются на деле в дискриминационную практику. В то время как язык ОЭСР сигнализирует о безоговорочном нейтралитете, его интерпретация и применение в конкретных случаях часто бывает рестриктивным. Так например, в Женевском соглашении от июля 1991 г. провозглашалась и предписывалась европоцентристская законность вмешательства ОЭСР во внутренние дела восточноевропейских государств. Там говорится, что «вопросы о национальных меньшинствах... в целом относятся к законным компетенциям международного сообщества и в связи с этим не
могут быть исключительно внутренним делом соответствующих государств»28.
Для того, чтобы сузить далеко идущие последствия этих положений и тем самым ограничить сопротивление упомянутому соглашению в западных странах, была использована весьма подвижная интерпретация понятия «национальные меньшинства». В этой части документа устанавливается, что «не все этнические, культурные, языковые или религиозные различия непременно ведут к формированию национальных меньшинств». Таким образом, становилось возможным, поскольку меньшинства классифицировались как не национальные, выносить за скобки вопрос о меньшинствах в западных государствах, например, снимать вопрос о правах индейцев в США, турок в Германии, арабов во Франции и азиатских и афрокарибских общин в Великобритании с повестки дня международной политики.
Впрочем, можно поставить вопрос: кто, собственно, определяет, в чем состоят священные мирские «космополитические ценности»? Пока что обоснованным представляется подозрение, что этим пролагается путь к «ош-вейцариванию мира». Другими словами: то, что преподносится как «космополитическое», в конечном итоге оказывается манией величия западной мелкобуржуазной морали.
Перевод Т.Мацонашвили
28 OSCE, Provisions concerning persons' belonging to national minorities. - Warsaw: Office for Democratic institutions and human rights, 1995. - P 315.
