CC BY
126
О.Ч. Реут
DIGITAL ELECTORAL HISTORY
И МОДЕРНИЗАЦИЯ
ПОЛИТИЧЕСКИХ
КОММУНИКАЦИЙ
Аннотация
В статье обсуждается вопрос формирования нового дисциплинарного направления «цифровая электоральная история» (Digital Electoral History). Рассматриваются проблемы модернизации политических коммуникаций, определяемой через усложнение социальной стратификации, маркетизацию современной электоральной политики, развитие информационнокоммуникационных процессов в контексте формирования новой медийной культуры и медиатизации политических практик.
Ключевые слова:
Digital Electoral History, электоральная история, политическая коммуникативи-стика, медиатизация
O. Reut
DIGITAL ELECTORAL HISTORY AND THE MODERNIZATION OF POLITICAL COMMUNICATIONS
Abstract
The purpose of the paper is to explore the formation of the new disciplinary area - Digital Electoral History. The paper examines the issues related to the modernization of political communications determined by widening social stratification, the marketization of electoral policy, the development of information and communication processes in the context of the formation of a new media culture, and the mediatization of political practices.
Key words:
Digital Electoral History, electoral history, political communications, mediatization
Современные политические коммуникации разворачиваются в медиаполисах. Политические практики медиатизируются, а новые медиа последовательно политизируются. Политическим оказывается сам выбор из диапазона коммуникационных действий и социальных стандартов, которые в опциональном контексте предлагаются современной медийной культурой. Развитие новых медиа формирует качественно иные условия функционирования политического пространства и актуализирует переосмысление того обстоятельства, что информационно-коммуникационные технологии никогда не были чисто техническим явлением, а оказывались способными порождать новые общественно-политические реалии. Они в значительной мере изменили - прежде всего, усложнили - процесс производства электорально значимой информации, трансформировали отношения между представителями политического класса, электоратом, публичными интеллектуалами и медиа. Чувствительно отличными от традиционных стали взаимодействия внутри политикомедийных пространств, между средствами массовой информации и аудиторией, между СМИ, властными структурами и общественными институтами.
В ходе этих кратко представленных процессов на стыке современных информационно-коммуникационных технологий, электоральной истории и политической коммуникативистики начинает развиваться новое междисциплинарное направление Digital Electoral History. С одной стороны, оно отражает потребности гуманитарного знания в расширении своего методического инструментария, а, с другой стороны, в подготовке специалистов - политологов, обществоведов и гуманитариев, способных работать в новой медийной среде.
Существенно, что Digital History охватывает практически весь спектр исторических дисциплин, тем самым демонстрируя интеграционные тенденции и делая акцент на тех общих подходах, которые сложились в ходе информатизации различных аспектов социально-гуманитарного знания. История как одна из наук, прошедших почти пятидесятилетний путь применения компьютеров в исследовательской практике и образовании, является одной из важных составляющих интеграционного процесса, идущего в рамках более масштабного феномена Digital Humanities. Однако такое направление, как электоральная история, отличается своими предметными особенностями. Имея ряд общих черт процесса информатизации, характерных и для других социально-гуманитарных наук, электоральная история, вместе с тем обладает определённой спецификой. В какой мере эта специфика определяет развитие информатизации и медиатизации электоральной истории? Каково соотношение уже относительно устоявшихся направлений «политическая ком-муникативистика», «электоральная политика» и Digital History? Как соотносятся собственно электоральные исследования и Digital Electoral History? Эти вопросы последовательно рассматриваются в данной статье.
Активное развитие междисциплинарной области, связанной с применением компьютерных технологий в социально-гуманитарных исследованиях и образовании, породило на протяжении относительно небольшого в историческом отношении периода - первого десятилетия XXI века - немало дискуссий о соотношении терминов, определяющих методологические и технологические аспекты этой области, её теоретические и прикладные направления. Наряду с терминами, ставшими уже привычными - History and Computing, Historical Information Science, историческая информатика - всё чаще встречается термин Digital History [2]. Буквальный русский перевод - «цифровая история» -представляется не вполне адекватным, так как наводит на мысль, что речь идет об «истории в цифрах», ориентированной на изучение статистических источников [5]. В определённом смысле даже можно говорить о попытках вытеснения устоявшихся названий области её новым обозначением.
Digital History традиционно связывают с применением цифровых медиа и инструментов в практике исторических исследований, в задачах презентации и визуализации, в историческом образовании, рассматривая это направление как ответвление от более широкой области History and Computing. Существенно, однако, что сам термин Digital History родился не в среде ис-
ториков, а у «прикладников», занимавшихся информационнокоммуникационными приложениями в архивах, статуправлениях, библиотеках, музеях, других учреждениях сохранения историко-культурного наследия, где решаются практические задачи оцифровки соответствующих материалов и обеспечения доступа к ним. Если обратиться к более ранним работам, упоминаемым в контексте Digital History, то авторы, как правило, ссылаются на разработку электронных текстов, интерактивных карт, онлайновых презентаций учебного материала, а также на проекты оцифровки архивных, статистических, библиотечных и музейных фондов.
В публикациях же последних лет Digital History связывается с разработками совместных проектов, он-лайновых (часто профессиональноориентированных) сообществ и социальных сетей, основанных на технологиях Web 2.0. Появились статьи ряда авторов, которые вошли в поле Digital History на основе своего опыта работы с компьютерными технологиями, цифровыми медиа в различных междисциплинарных проектах гуманитарного профиля, в проектах по созданию масштабных электронных ресурсов. В этих материалах Digital History определяется как широкая область прикладных разработок, призванных усовершенствовать работу историков на основе «цифровых» технологий, облегчить доступ пользователей к оцифрованным историческим ресурсам, повысить степень их наглядности и визуальной репрезентации [9]. В указанном смысле Digital History институционально консолидирует различные интеллектуальные направления, использующие названия Digital Library, Computing in the Humanities, eHistory/eHumanities, Media Studies.
В своём становлении и развитии Digital History прошла несколько этапов. В значительной степени периодизация определялась стадиями технологического развития.
Начало использования компьютеров в исторических науках приходится на период 1949 - ок. 1970 гг. Несмотря на то, что этот этап был основополагающим, нельзя сказать, что он был принят несерьезно своими последователями: известная фраза «в будущем историк станет программистом или он не будет ничего стоить» была написана Ле Руа Ладюри в 1968 году [11]. В этой фразе, по мнению М. Таллера, «использованы важнейшие технические термины того периода: применение компьютеров означало, что программы на языках программирования высокого уровня должны были создаваться для каждого отдельного исследования» [8, с. 10]. Наряду с другими обстоятельствами, это означало, что междисциплинарные интеракции в основном сводились к исследовательским проектам по разработке программного обеспечения, а собственно программинг являлся частью исследовательских задач.
Второй этап (ок. 1970-1985 гг.) - период радикальных изменений, связанных с появлением пакетов прикладных программ. По-прежнему полагаясь на университетские вычислительные центры, историки стали тратить
сравнительно немного времени, чтобы изучить командные языки и пакеты программ, и могли реализовывать свои проекты гораздо легче, без привлечения дополнительного персонала. Большинством участников процесса информатизации исторической науки отмечается приоритетное положение клиометрии на начальных этапах применения математических и формальных приёмов в историческом исследовании. Расцвет количественной истории означал во многом переопределение концепции истории на основе разработки математических моделей и формализации анализа исторических явлений.
С 1985 г. и примерно до 1997 г. протекал период, главной характеристикой которого является существенное влияние микрокомпьютерной революции. Основным изменением стала открывшаяся для историка возможность выполнять важную часть профессиональной работы за своим рабочим столом. Еще одним сущностным изменением, характерным для этого периода, была утрата квантификацией существенной части своей былой значимости. Технологической доминантой этого периода, безусловно, стали разработки баз данных, работа с которыми не обязательно была проще, чем со статистическими пакетами, но позволяла пользователю игнорировать немало проблем формализации. Впервые традиционные исследовательские проекты уступили место социально-гуманитарные исследованиям с компьютерной поддержкой.
Периодизация следующего этапа (с ок. 1997 г.) вызывает определённые трудности, так как можно полагать, что данный период продолжается и по сей день. Использование компьютера, оправданно ставшего персональным, изменилось в направлении его применения как средства доступа к огромному корпусу материалов, доступных он-лайн. Распространение сетевых сервисов, викизация и твиттеризация качественно повлияли как на сам процесс медиапроизводства и отношения внутри профессионального сообщества, так и на условия академического взаимодействия. Значительный рост числа медиаструктур и множественность медиапредложений существенно изменили условия генерации, распространения и использовании исторического знания. Медиа стали более автономными по отношению к исследовательской сфере и всё чаще демонстрировали склонность следовать своей собственной логике. Содержание же последней определялось, прежде всего, сменой коммуникативной парадигмы с вертикальной на горизонтальную, что, в свою очередь, привело к выстраиванию новых форм организации научно-исследовательской работы. Конвергенция технологий и информационно-коммуникационных каналов, персонифицированность контента переопределили всю систему медиапотребления.
В полной мере ключевые методологические проблемы, с которыми сталкиваются исследователи электоральной политики, совпадают с теми, что обнаруживают и специалисты других отраслей социально-гуманитарного знания, например, историки. Хотя одновременно некоторые изменения приобретают иную динамику. В целом, несмотря на то, что новые медиа как ак-
тивный общественно-политический ресурс существуют уже минимум два десятилетия, говорить о том, что политики знают, как их использовать, а исследователи знают, как их понимать, не приходится [4]. Собственно изучение новых медиа прошло несколько этапов становления. Поначалу в профессиональном политологическом сообществе доминировали две противоположные, в значительной мере даже определяемые как идеологизированные точки зрения. С одной стороны, утверждалось, что новые медиа и Интернет-пространство в целом сыграют положительную роль для сохранения и продвижения многообразия форм политического участия. Через формирование и совершенствование практик взаимодействия с медиа будут достигаться цели развития коммуникативных способностей, критического мышления, умений полноценного восприятия медиатекстов, обучения различным формам артикуляции общественно-политических интересов при помощи медиатехники. С другой стороны, скептики небезосновательно считали Интернет скорее элементом потребительского информационного общества, который, создавая параллельную реальность, лишь увеличивает разрыв между политикой и гражданами, создаёт поле деятельности для демагогии и расширяет возможности фрагментации социума на бесчисленное количество групп, спорадически объединяющихся на неполитических ситуационноконъюнктурных основаниях.
Здесь важно отметить два обстоятельства. Во-первых, при, казалось бы, тождественности понятий медиадеятельности и медиапрактик целесообразно выделять стоящие за ними различные исследовательские традиции. Термин «практики» (во множественном числе) вошел в исследовательский оборот сравнительно недавно. Как отмечают В.В. Волков и О.В. Хархордин, ещё в начале 1990-х годов использование понятия «практики» отсылало исключительно к опыту западной социологии, а употребление во множественном числе воспринималось как смысловая и грамматическая ошибка [3]. Сегодня ситуация изменилась, возникла даже «своеобразная мода на понятие» [1, с. 2].
В самом общем виде деятельность - это форма человеческой активности, которая направлена на объекты, но содержательно обращена на субъект. Совокупность трех элементов - субъект, объект, активность - составляет процессуальную структуру деятельности, а сама деятельность представима как особый вид субъект-объектных отношений. Медиадеятельность осуществляется в том процессе, в ходе которого Интернет-пользователи адаптируются к изменяющимся условиям взаимодействия с электорально значимой информацией. С другой стороны, развёртывание деятельности в медиасфере детерминировано, так как направлено на постоянно разворачивающийся процесс коммуникации. Социализация выступает и процессом, и результатом такой деятельности. В указанном смысле понятие медиадеятельности подчёркивает преимущественно рациональный и объективный характер политического поведения.
Понятие медиапрактик представляет собой иной ракурс рассмотрения деятельности. Оно преодолевает детерминизм субъект-объектной модели, предлагая другую картину индивидуального и коллективного опыта, являющегося не столько следствием, сколько условием конкретных форм постижения действительности. Анализ практик открывает возможность понять коммуникационный инструментарий политического поведения. Практики конституируют и воспроизводят маркеры идентичности, проявляющиеся при повторяющемся, обыденном поведении. Проблематизация подобных практик происходит лишь в двух ситуациях: в нестандартных, необычных обстоятельствах или при фиксировании, например, новых форм оптимизации общественно-политических интересов.
Второе обстоятельство, которое необходимо отметить, связано с предпочтением, отдаваемым участниками политической коммуникации в пользу менее формализованных, неиерархизированных коллективных действий. Сосредоточивая своё внимание на конвенциональных формах участия в политическом процессе, исследователи порой не замечают целые группы населения, которые вовлечены в новые, неформальные, ориентированные на сетевую социализацию практики.
Само понятие группы оказывается крайне расплывчатым и порой фиксирует лишь один критерий - самосознание себя в качестве таковой, то есть выделение общего типа социализации, поддерживаемого системой ценностей и предписывающего определённый тип политического (в том числе и электорального) поведения. Автономия групп как локальных сообществ основывается на плотности связей, обеспечивающих высокую интенсивность взаимодействия.
В контексте отмеченных в последнее десятилетие тенденций привнесения в политику форм и методов деятельности, появившейся вследствие маркетинговой революции, можно говорить о политическом консьюмеризме, то есть потребительски мотивированном политическом поведении [6]. Фактически речь идёт об отношении граждан к политике как к той сфере, в которой производятся, обмениваются и потребляются товары и услуги, пусть и особого рода. Хотя, конечно, отличия политического и товарно-сервисного рынков довольно существенны. Участники политического рынка, например, имеют специфические права собственности. Отсутствуют «правила торговли», так как потребителем общественных благ является не отдельный индивид, а группа или общество в целом. Участники политического обмена могут стремиться к разным целям в отличие от сторон товарно-сервисного обмена.
Но более существенным оказывается то, что процесс маркетизации политической сферы представляет в новом свете утверждение об изменении политического участия. Сравнительно недавно в исследованиях электорального поведения доминировал тезис об общем снижении уровня политической активности [10]: граждане не только чаще воздерживаются от однозначного
соотнесения себя с какой-либо политической партией и участия в голосовании, но и вообще проявляют меньше деятельного интереса к электоральным сюжетам общественно-политической жизни. Однако указанный тезис справедлив лишь в отношении традиционных форм политического действия и не учитывает в полной мере приход им на смену совершенно новых.
Современные формы оптимизации общественно-политических интересов характеризуются отсутствием стабильных организационных структур, индивидуальным характером действий и сетевыми способами мобилизации. Нередко указанная оптимизация интересов проявляется в сферах, привычно не относимых к сугубо политическим, отчего она оказывается менее заметной. Это - ещё одно различие политического и товарно-сервисного рынков. При этом согласование интересов на политическом рынке представляет собой более тонкий механизм, чем на рынке товаров и услуг, поскольку политрынок отличается высокой гетерогенностью и конфликтностью интересов, которые сложнее идентифицировать и которые предопределяют потенциально полярный характер электоральных предпочтений и электоральной лояльности.
Известную проблему представляет верифицируемость и сравнимость оценок, так как в отличие, например, от классического членства в партийных организациях и прочих форм стабильной партийной аффилиации, политический консьюмеризм не имеет явных формальных индикаторов. Поэтому на вопросы о том, насколько широк масштаб вовлечённости граждан в новые формы политической активности и возмещает ли он отложенные потери, понесённые традиционными практиками, ответить совсем не просто. Более того, данные об актуальных формах политической активности оказываются неинтегрированными в общую картину состояния политического участия. В конечном счёте это приводит к тому, что реагирование на отказ избирателей от прежних форм политического поведения и на раздвигание границ выражения своих политических симпатий и антипатий, приобретает запаздывающий, реактивный характер [7].
В данном случае речь идёт вовсе не о чисто количественном приращении, добавлении новых форм к традиционным, а о глубинных изменениях в мотивации и направленности политического поведения. Выход политической активности за пределы представляющейся классической области общественно-политического взаимодействия красноречиво свидетельствует о системных трансформациях, переживаемых этой сферой жизнедеятельности социума, и потому заслуживает самого детального и глубокого осмысления. Ведь чрезмерное расширение политической сферы может означать в действительности не распространение, а, напротив, агрессивное вытеснение привычных форм бытования политики, вернее, того, что граждане привыкли понимать под политикой. Обретение политикой принципиально новых черт неизбежно влечёт за собой преобразование всего социального пространства.
За скепсисом в отношении традиционных формализованных и институциональных способов активности усматриваются уже не столько механизмы политического консьюмеризма, сколько проявления феномена, заключающегося в том, что политическая коммуникация становится инструментом легитимации политических решений. В таких условиях возможности изучения электоральных событий без параллельного анализа зависимости последних от состояния медиаиндустрии и конституирования медиадемократии становятся предельно ограниченным.
Как было указано выше, часть исследователей электоральной политики видела в новых медиа уникальную площадку для развития коммуникативных способностей, тогда как представители другой фракции профессионального сообщества стремились по-своему девальвировать позитивную роль новых медиа. В частности, можно привести в качестве показательных примеров расхожие определения Интернета как «большой помойки» и сети для «выполняющих задания госдепа».
В дальнейшем изучение роли новых медиа начало обретать более научные основания. Определяющим стал выступать тезис о необходимости вычленения разных Интернет-аудиторий. При следовании сугубо демографической классификации, предпочитающей разделение пользователей по возрастным группам, последующий анализ, как правило, ограничивался или повторением суждения «новые медиа - пространство новых общественно-политических коммуникаций», или призывом-предупреждением о формировании качественно иных каналов коммуникаций, развитие которых может кардинально перевернуть представления о политическом участии. При этом понятие коммуникации варьировалось от расширительного по сути понимания разнообразных социальных контактов, возникающих в процессе освоения электорально значимой информации, до ограничительного, связанного с особым типом общения и контактных связей, возникающих в медиапрактиках.
Естественное продолжение рассматриваемых теоретизирований стало со временем смещаться к постулированию положения, в соответствии с которым политическая активность он-лайн в большей степени зависит от активности обучающихся офф-лайн. Утверждалось, что новые медиа скорее открывают возможности для реализации потенциала, заложенного при освоении электорально значимой информации, не расширяя его в плане новых смыслов. Политический он-лайн-мир - естественное продолжение оффлайна. В рамках такой исследовательской логики новые медиа понимались лишь как ещё один прикладной инструмент, которым пользуются политически активные граждане.
Однако изучение возможностей и специфики политического процесса в Интернет-пространстве вскоре начало оформляться в отдельную предметную область. Это было обусловлено самими особенностями новых медиа, и прежде всего: 1) их открытостью и доступностью; 2) гипертекстовой приро-
дой, которая предусматривает возможность продвижения в пределах исследовательского нарратива множественными и зачастую непредсказуемыми маршрутами и порождает ощущение свободы и полной самостоятельности интерпретаций; 3) мультимедийностью; 4) интерактивностью, предусматривающей не только количественное расширение возможностей диалога внутри профессионального сообщества, но и качественные изменения в диалоге между политическими субъектами; 5) оперативностью и измеримостью всех коммуникационных взаимодействий.
В последнее время тезис об Интернете как об «ещё одном прикладном инструменте» подвергается серьёзной критике. Отмечается, что электоральная политика занимается в первую очередь смыслами, которые вполне могут противопоставляться информации, и поскольку одним из свойств смыслов выступает открытость для интерпретаций, приоритетная задача заключается не в том, чтобы определить и последовательно исчерпать свои объекты изучения; напротив, сформировать обстоятельства, когда результаты будут выступать объектом реинтерпретации. Предзаданная нелинейность восприятия экспертноинтерпретационного нарратива качественно и необратимо изменяет саму стратегию властно-общественного взаимодействия в он-лайновых условиях.
Естественным следствием утраты традиционными медиа монополии на информацию стали девальвация сообщения как такового, подрыв доверия не только к уведомлению и извещению, но и к информационному пространству в целом. В этих условиях происходит и последовательное обесценивание агитационно-мобилизационных сообщений, направленных на формирование в том числе и определенных электоральных установок. Однако это, безусловно, не означает вытеснения подобных сообщений из медиапространства. Всё более востребованной альтернативой становится предельно утилитаристский и персонализированный подход к подобной информации, при котором сам потребитель указывает, какой формат ему был бы предпочтительным, где и в какое время. Формируется своеобразный пакт о готовности воспринимать подобные сообщения, которые всё более обретают характер эксклюзивности, становятся гибко управляемыми. При этом концепция подачи информации выстраивается таким образом, чтобы способствовать самоидентификации пользователей, автоматическому отделению их от других. В предельно индивидуализированном виде электорально значимое сообщение должно обеспечивать максимально персонифицированную и, казалось бы, максимально эффективную политическую коммуникацию.
Парадокс заключается в том, что представленная коммуникация больше не делает модели политического потребления гласными и открытыми: индивидуализация приводит к закрытости; стереотипы рассыпаются; универсальность уничтожается, а социализация начинает разобщать. Политик, желающий понравиться всем, рискует не понравиться никому. Таким обра-
зом, политика «для всех и для каждого» нейтрализуется, а индивидуальная коммуникация раскалывает само пространство политического.
Особую теоретическую значимость приобретают следующие вопросы. В какой мере стереотипизация и персонализация политической коммуникации отражают специфику конституирования и утверждения медиадемократии? Является ли медиатизация политики односторонним процессом, полностью исключающим обратимость наблюдаемых изменений? - Стоящая перед Digital Electoral History теоретическая задача как раз и состоит в том, чтобы выяснить возможности медиатизированных форм познания электоральной политики и электоральной истории, научиться сочетать их в исследовательских практиках, соблюсти баланс между конструированием объективистских универсалий и описанием, повествованием, субъективными интерпретациями.
В заключение стоит указать, что при изучении состоявшихся электоральных событий и рассмотрении на их материалах процессов медиатизации современной политики тезис о модернизации политических коммуникаций представляется методологически приемлемым. Концепция модернизации позволяет в большей степени сосредоточить внимание исследователей не на результатах, но на причинах, повлекших за собой указанные результаты -на социальных изменениях в обществе и новых формах оптимизации социальных интересов. Политическая коммуникация больше не отождествляется с менеджментом новостей, политической рекламой, пропагандой, политтех-нологиями и пиаром. Политическая коммуникация адресно ориентируется на определённые сегменты избирателей, выделяя специфические характеристики политиков для тех, кому они предназначены. В свою очередь Интернет-технологии выполняют функции фильтра электорально значимой информации, пропускающего преимущественно ту аргументацию, которая совпадает с установками индивида. Избиратель с большей готовностью откликается на сообщения, которые не только требуют от него меньших издержек, но и ограждают его от чувства разочарования в планируемом или уже сделанном выборе. Индивид, проголосовав, то есть «совершив покупку» в категориях данной статьи, старается найти подтверждение правильности своего решения, отдавая предпочтение соответствующим своей социальной микрогруппе информационно-коммуникационным ресурсам.
Каждый электоральный цикл создаёт предпосылки для изменения всей области изучения политических коммуникаций. Развитие Digital Electoral History как исследовательской дисциплины проходит под знаком растущей популярности комплексных подходов к изучению практик электорального поведения. Протекающие перемены затрагивают основы общественнополитического устройства: формы организации основных действующих в нём субъектов, их состав, а также характер отношений между ними, правила и механизмы их коммуникационного взаимодействия. В центр внимания исследователей помещаются новые тенденции потребительски мотивированно-
го электорального поведения, снижения институционального доверия, сегментирования и микротаргетирования социальных групп при сохранении сугубо функциональной нагрузки политико-медийного пространства.
Литература
1. Блохина Е.А. Символическая деятельность и символические практики: концептуальный аппарат изучения репрезентации власти // Современные научные исследования и инновации. Август, 2011. URL: http://web.snauka.ru/issues/2011/08/1668 (дата обращения: 11.05.2013).
2. Бородкин Л.И. Digital History: применение цифровых медиа в сохранении историко-культурного наследия // Историческая информатика. 2012. №1.
3. Волков В.В., Хархордин О.В. Теория практик. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2008.
4. Девятков А.В., Макарычев А.С. Новые медиа и сетевая субъектность в России // Вестник Института Кеннана в России. 2012. №22.
5. Миронов Б.Н. История в цифрах. Л., 1991.
6. Пшизова С.Н. От «гражданского общества» к «сообществу потреби-
телей»: политический консьюмеризм в сравнительной перспективе. Часть I // Полис. 2009. №1.
7. Реут О.Ч. Американская президентская кампания-2012 как отражение медиатизации политического участия // Политическая наука. 2013. №1.
8. Таллер М. Дискуссии вокруг Digital Humanities // Историческая информатика. 2012. №1.
9. Arthur P. Exhibiting History: the Digital Future // Journal of the National Museum of Australia. Vol. 3. №1. 2008.
10. Dalton R.J., Scarrow S.E., Cain B.E. Advanced Democracies and the
New Politics // Journal of Democracy. 2004. Vol. 15. №1.
11. Le Roy Ladurie E.. Le territoire de l'historien. Paris, 1973. (первоначально опубликовано в «Le Nouvel Observateur» 8 мая 1968 г.).
