CC BY
106
8. Музиль Р. Человек без свойств. Роман в 2 кн. Кн. 1 / пер. с нем. С. Апта. - М.: Ладомир, 1994. -751 с.
9. Павлова Н.С. Типология немецкого романа. 1900-1945. - М.: Наука, 1982. - 277 с.
10. Пестерев В.А. «Дон Жуан» Петера Ханд-ке - поэтический роман-эссе // Известия РАН. Серия литературы и языка. - 2011. - № 3. - С. 27-37.
11. Пестерев В.А. Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия. -Волгоград: Издательство ВолГУ, 1999. - 312 с.
12. Хуцишвили Г.Ш. Идея метакультуры в романе Г. Гессе «Игра в бисер» // Философские науки. - 1988. - № 2. - С. 43-52.
13. Эпштейн М.Н. На перекрестке образа и понятия (эссеизм в культуре Нового времени) // Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии Х1Х-ХХ веков. - М.: Советский писатель, 1988. - С. 334-380.
14. Эпштейн М. Эссе об эссе [Электронный
ресурс]. - Режим доступа: http:IIwww.emory.eduI INTELNETIesse_esse.html (дата обращения: 10.12.2011).
15. Эпштейн М.Н. Эссеизм [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:IIwww.topos.ruIarticleI 2868 (дата обращения: 12.12.2011).
16. Bohmer O.A. Geheimnisse der Nacht [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:II www.zeit.deI2004I49IL-Mercier?page=all (дата обращения: 7.01.2012).
17. Esselborn-Krumbiegel Helga. Gebrochene Identitat. Das Spiegelsymbol bei Hermann Hesse II Hesse Page Journal. - 2002. - №. 13. [Electronic text data]. - Mode of access: http:IIwww.gss.ucsb.eduI projectsIhesseIpapersIpapers3.html (дата обращения: 27.01.2012).
18. Voigt Claudia. Eine Reise ins Denken [Electronic text data]. - Mode of access: http: II www.arlindo-correia.comH40405.html (дата обращения: 27.01.2012).
УДК 82
Зленко Галина Александровна
Костромской государственный технологический университет
zlenkoga@yandex.ru
ДИАЛОГ КУЛЬТУР В КРИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. НАБОКОВА
Статья посвящена литературно-критической деятельности В.В. Набокова. В ней отмечается уникальность пребывания писателя в обстановке русского зарубежья, где диалог культур ощущался каждым участником непосредственно. Благодаря критическим статьям, литературоведческим штудиям, лекциям и переводам Набоков интегрировал русскую культуру в культуру Запада.
Ключевые слова: амбивалентность культуры, полилингвальная деятельность, синтез культур, литературная интерпретация, интеграция русской культуры, приемы критической деятельности, интервью.
Полилингвальная литературная деятельность - феномен художественного творчества Набокова - осуществлялась благодаря его проникновению в художественный мир других авторов, вхождению в чужое творческое пространство. Погружение в иной язык и культуру способствовало формированию новых способов мышления, являющихся сегодня предметом исследования культурологов. В историю мировой культуры В.В. Набоков вошел как создатель англоязычных произведений, как пропагандист и интерпретатор русской литературы за рубежом.
По мере знакомства с творческим наследием Набокова вслед за романами, переведенными едва ли не на все языки мира, открылась другая часть этого наследия - критические статьи и литературоведческие штудии. В них предстает «другой Набоков»: не только удачливый создатель сенсационных бестселлеров, но и глубокий исследователь, эссеист, ученый, практик и теоретик перевода, автор блистательного литературоведческого труда о Гоголе, подробнейших комментариев к «Евгению Онегину» и лекций по западноевропейской и русской литературе - сочинений, всегда ярких, убеди-
тельных, поражающих новизной авторского видения, меткостью наблюдений, точностью формулировок, вскрытием новых смыслов.
Среди великих писателей были такие, коих он хотел «поставить на место» (как Чернышевского и Горького) или «вывести на чистую воду» (как Достоевского). С. Карлинский справедливо замечал, что, за исключением Льва Толстого, не было в русской литературе писателя столь беспощадного в своих литературных суждениях, как Владимир Набоков [6, с. 549]. В набоковский «чёрный список» попадали авторы самые разные: Достоевский, Бальзак, Фрейд, Сартр, Цвейг, Фолкнер, Хемингуэй, Т. Манн, Голсуорси, Элиот, Э. Паунд, Дж. Конрад, Горький, Шолохов, Пастернак... Однако для Набокова почти все они являются представителями так называемой литературы Больших Идей, для борьбы с которой на страницах своих книг и в публичных выступлениях он никогда не жалел сил.
Особое раздражение Набокова вызывал тот факт, что его собственное творчество довольно часто сопоставлялось критиками с творчеством Достоевского. Речь зачастую шла о сознательных заимствованиях. Так, Ж.-П. Сартр говорил о том, что
© Зленко ГА., 2012
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
125
Набоков «открыто пользуется приёмами Достоевского, но при этом осмеивает их прямо по ходу повествования, превращая в набор обветшалых и неминуемых штампов» [3, с. 270]; Н. Берберова пишет о манере Набокова «взять всё, что можно у знаменитого автора и потом сказать, что никогда не читал его» [2, с. 188]. Наиболее эксплицитным выражением неприязни Набокова к Достоевскому служат набоковские «Лекции по русской литературе», прочитанные им в Корнельском университете в 1941-1958 гг., а затем вышедшие отдельной книгой [9]. Большую известность получил «табель о рангах», составленный Набоковым-лектором, где Достоевский как художник оценивается ниже всех остальных классиков. Знаменательны воспоминания студентки Набокова: «В начале второго семестра Набоков сообщил нам, что он расположил русских писателей по степеням значимости и что мы должны записать эту систему в наши тетрадки и выучить её наизусть. Толстой был обозначен “5 с плюсом”, Пушкин и Чехов - “5”, Тургенев - “5 с минусом”, Гоголь - “4 с минусом”. А Достоевский был “3 с минусом” (или “2 с плюсом”...)» [5].
Набоков был чужд академизма, прагматизма и морализаторства, давно ставших «хорошим тоном» в университетах, - он оценивал произведения искусства по критериям собственно эстетическим. Однако он, подобно Ф.М. Достоевскому, не принадлежит ни к тем, ни к другим - чистое искусство для него тоже пустой звук. Ему важна личность - личность автора, личность читателя, их встреча тет-а-тет. Он писал: «...“Произведение искусства” не имеет ровным счетом никакого значения для общества. Оно значимо только для отдельного человека, и только отдельный читатель значим для меня. Мне наплевать на группы, сообщества, массы и т.д. Впрочем, мне нет дела и до лозунга “искусство ради искусства” - потому что, к сожалению, такие его проповедники, как, скажем, Оскар Уайльд и разные утонченные поэты, были на самом деле моралистами и нравоучителями» [3, с. 158].
Симптоматично, что в отличие от всех других авторов, разбираемых Набоковым, только Достоевский представлен практически всем корпусом романов: «Преступление и наказание», «Записки из подполья», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы». Для сравнения: например, из почитаемого им Толстого лектор берёт только «Анну Каренину» и «Смерть Ивана Ильича», из Тургенева - «Отцы и дети». Исследователь обнаруживает противоречие в логике Набокова: «Если ему как лектору... не хотелось включать Достоевского в курс (на что он имел полное право и свободу)... он... и не должен был его включать...» [3, с. 543].
Литература побуждает читателя самостоятельно интерпретировать художественный текст. Но всякий текст обращен и к внетекстовой реальности. Следовательно, формирование интерпретаци-
онных навыков определяет способность человека становиться творческим субъектом культурного процесса как процесса диалога эпох, поколений и народов, осуществляемого в текстах традиционных культур. Интерпретация, как видно, неотвратимо вырастает из недр живого читательского восприятия. Интерпретатор (критик) может порой превосходить изучаемого писателя, во-первых, благодаря присущей ему способности находить «интеллектуальные эквиваленты» художественных смыслов и, во-вторых, благодаря специализации на широких культурно-художественных контекстах творчества [14]. Таков в своих эссе Набоков-интер-претатор. Он как бы заново вскрывает новые смыслы, где их не видят другие. Так, в эссе о Гоголе Набоков отвоевывает Гоголя у «колченогих философов» [6, с. 244], вдохновенно создавая образ безумца, визионера, поглощенного метафизикой бытия и знать ничего не знающего о реальной жизни. «Гоголь - реалист!» - пошлое, абсурдное представление о гении. «Провалы и зияния в ткани гоголевского стиля соответствуют разрывам в ткани самой жизни» [10, с. 223]. Набоковское прочтение - это взгляд из нового столетия, с его катастрофическими потрясениями, возвращение в хаос. «На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судеб обездоленного человека или проклятием в адрес власть имущих. Она обращена к тем тайным глубинам человеческой души, где проходят тени других миров.» [10, с. 225]. Это замечание Набокова звучит как творческое кредо критика, находящееся на уровне метафизики.
Метафизика В.В. Набокова основывается на «потусторонности» - другом мире или, скорее, иной стороне нашего мира («изнанке вещей»), которая приоткрывается для творческой личности в момент пика вдохновения. Полярность добра и зла размыта, автор не дает явных морально-этических оценок, не созидает общих идей, ведущих к переустройству социума, не проповедует. Центр художественной системы Набокова, его эстетический и этический идеал - художник, творческая личность, обладающая божественным даром, а посему являющаяся демиургом своего особого художественного мира.
Интервью - ещё один уникальный жанр творчества писателя. Интервью занимают значительное место в наследии Владимира Набокова. Общее их количество довольно тяжело поддается подсчету. Известно, что первые из них относятся еще к европейским эмигрантским годам. Но особенно много их приходится на американский период жизни писателя.
Представляя себе Набокова и зная его творческую установку, трудно предположить, что подобные публикации доставляли ему сколько-нибудь значительное удовольствие. Но он, несомненно,
126
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
сознательно подавлял в себе дух противоречия, стремясь привлечь внимание к своей персоне, к своему творчеству, к своей позиции. По мнению исследователя, после разразившегося вокруг «Лолиты» скандала Набокову необходимо было доказать, что он вполне серьезный автор, и вместе с тем не подорвать повышенный, ажиотажный спрос у читающей публики, способный гарантировать ему последующую финансовую (то есть, по сути, творческую) независимость [7].
Интервью, как известно, - диалогический жанр. Если журналист и его собеседник профессиональны, если они знатоки своего дела, то их диалог может привлекать своей виртуозностью. Тонко сформулированные, подчас неудобные вопросы провоцируют собеседника к самораскрытию. Они могут быть не менее важны и существенны, чем ответы интервьюируемой знаменитости. Конечно, жанровая специфика интервью такова, что личность журналиста вынужденно остается в относительной тени и сознание читателя фиксирует преимущественно впечатления от ответов. Тем не менее без воздействия журналиста, готовящего материал, последний ни при каких обстоятельствах не станет успешным.
Система работы с интервьюерами окончательно сложилась у писателя в начале 1960-х гг., когда, расставшись после грандиозного успеха «Лолиты» с преподаванием в Корнельском университете и с Америкой, он вместе с женой обосновался в Швейцарии, на берегу Женевского озера, в отеле «Монтрё-палас». Образ жизни Набокова стал после этого затворническим, контакты с окружающим миром минимизировались, а на телефонные звонки и письма отвечала Вера Набокова. Любому журналисту, претендующему на возможность взять интервью у «монтрейского отшельника», необходимо было заручиться принципиальным согласием его жены.
Но этим проблемы потенциального набоковского интервьюера не исчерпывались. Чтобы представить себе в полной мере их специфику, целесообразно обратиться к книге «Твердые суждения» (Strong Opinions, 1973) [11], в которой писатель собрал воедино 22 своих интервью, существенно их подработав. Эта книга, раскрывающая, казалось бы, многие существенные аспекты его личности, может рассматриваться и как одна из самых значительных его мистификаций, ибо создает некое специфическое представление о взаимосвязях мон-трейского чародея с окружающим миром: «Писатель сделал решающий шаг к тому, чтобы увековечить монументальный образ “великого Набокова” и максимально точно, без чьего-либо посредничества изложить свои жизненные принципы и эстетическое кредо» [6, с. 32]. По остроумному замечанию одного исследователя, этому внушительному сборнику «суждено было стать чем-то средним
между “Евангелием от Набокова” и изощренной ловушкой для восторженных почитателей (главным образом среди подозрительно легковерных диссертантов, частенько сводящих свои исследования к иллюстрации того или иного “твердого утверждения” набоковской персоны» [6, с. 32].
Исследователи неоднократно отмечали присутствие игрового элемента в том имидже, который В. Набоков создавал для себя - в том числе и средствами интервью: это отчасти игра, пародия, перманентная шутка, отчасти - средство отделаться от охотников за сенсациями, смеющих надоедать ему лишь потому, что он стал знаменитостью. То, что утверждения В. Набокова - в особенности самые экстравагантные - не следует интерпретировать буквально, отметил и В. Топоров: «Всё или почти всё, сказанное Набоковым “открытым текстом”, надо понимать наоборот. Декларируется любовь к Андрею Белому - значит, писателю на него наплевать. С явным презрением пишется о Зигмунде Фрейде - значит, “венская делегация” задела Набокова за живое.» [12, с. 74]. Как бы ни характеризовали исследователи неоднозначность творческой лаборатории писателя, можно утверждать, что оригинальные интервью-монологи, как и прочие мистификации, - средства для диалога с читателями, русскими и зарубежными.
Страницы предисловий, эссе и интервью - это интересное, художественно совершенное творение Набокова. В нем искусно сплавлены «бесхитростная правда и утонченный обман, исповедальная открытость и лукавое притворство; эфемерность фактов уравновешивается непреложностью мифов, а редкие блестки личных признаний почти неразличимы на фоне пышного фейерверка мистификаций и нарочитого эпатажа» [13]. Критические приговоры и оценки Набокова были обусловлены его собственным писательским опытом и художественными принципами, выработанными на протяжении двадцатилетнего русского периода, в сотрудничестве с берлинской литературной эмиграцией.
Отношения Набокова-критика с поэтами-эмиг-рантами «напоминают не шахматную партию, но скорее шахматный этюд, творимый по набоковским канонам гармонии и красоты» [4, с. 26]. Вообще, отношения с эмиграцией складывались от начала до конца трудно [1]. Даже об Айхенвальде, критике, сделавшем ему имя, Набоков говорил двусмысленно: «Он выработал странную манеру сочинения очерков о том или другом авторе в стиле этого автора. Отсюда ощущение претенциозности. В то же время ему должно поставить в заслугу развенчание двух жуликов, двух дутых репутаций -Брюсова и Горького. Полагаю, он был первоклассным критиком... Пожалуй, он был слишком сладкозвучен. Но очень честен» [3]. Несколько коротких фраз - и несколько уровней критики и понимания. Здесь и оценка критического метода писателя
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
127
и его стиля, и как бы между делом низвержение двух общепризнанных литературных мэтров, которых для Набокова не существовало.
Критическое наследие Набокова - серьезный вклад в раскрытие русской литературы и русского языка для мировой культуры. На каком бы языке он ни писал, темы, картины, люди - всё русское. В «Других берегах» определена его опора в литературе: «Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь встали по четырем углам моего мира» [8, с. 200]. Запад многим обязан Набокову в плане знакомства с русской классикой. Переводы Пушкина, Лермонтова, Тютчева, «Слова о полку Игореве»; гигантский комментарий к «Евгению Онегину», имеющий филологическое и историческое значение; эссе «Николай Гоголь» и, конечно, педагогическая работа -все это свидетельства его принадлежности к когорте литературных критиков. Художественный пафос русской литературы был для Набокова предметом для раздумий. В критическом творчестве Набокова неизменно присутствовала «завороженность» русской литературой: даже полемизируя с ней, даже обособляясь от неё, он не мог освободиться от её притягательности.
Библиографический список
1. АнастасьевН. Феномен Набокова. - М.: Сов. Писатель, 1992. - 317 с.
2. Берберова Н. Курсив мой // Вопросы литературы. - 1988. - № 11.
3. В.В. Набоков: pro et contra: антология. - СПб.: РХГИ, 1997. - 973 с.
4. Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина. - СПб, 2004. - С.26.
5. Карлинский С. Лекции Набокова по русской литературе // Классик без ретуши. - М. - С. 549554.
6. Классик без ретуши: Литературный мир о творчестве Владимира Набокова. - М.: Новое лит. обозрение, 2000. - 687 с.
7. Люксембург А. Имитация диалога: жанровая и игровая специфика интервью Владимира Набокова [Электронный ресурс]. - Режим доступа: BiblioFond. ru >viaw. aspx?id=78964.
8. Набоков В.В. Дар; Приглашение на казнь; Другие берега; Весна в Феальте. - М.: Слово, 2000. - 680 с. - С. 181.
9. Nabokov V Lectures on Russian Literature. Picador. - London, 1983.
10. Набоков В. Николай Гоголь // Новый мир. -1987. - № 4.
11. Nabokov V. Strong Opinions. - N.-Y., 1973.
12. Топоров В. Набоков наоборот // Литературное обозрение. - 1990. - № 4. - С. 71-75.
13. Филимонов А.В. Набоков - критик поэзии русской эмиграции [Электронный ресурс]. - Режим доступа: proza.ru>2007/02/12 - 343.
14. Хализев В.Е. Интерпретация и литературная критика // Проблемы теории литературной критики: сб. ст. - М.: МГУ, 1980. - С. 49-92.
УДК 821.161.1-145
Маслова Анна Геннадьевна
Вятский государственный гуманитарный университет (г. Киров)
аg.mаslo va@mail. ш
ПОЭТИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО Н.М. КАРАМЗИНА В КОНТЕКСТЕ МАСОНСКОЙ ПОЭЗИИ XVIII ВЕКА
В статье дается характеристика индивидуальных особенностей интерпретации Карамзиным существенных для масонского мироощущения поэтических образов, представленных в поэзии масонских журналов «Утренний свет» (1777—1780) и «Вечерняя заря» (1782): мрачного пространства земной жизни и светлого небесного мира вечности. Показывается, что данные образы в творчестве Карамзина наполняются новыми смыслами, существенными для авторской концепции жизни, отличающейся от масонской философии.
Ключевые слова: русская поэзия XVIII века, Н.М. Карамзин, масонская поэзия, философская лирика.
Вначале своего творческого пути, в 1780-е годы, Н.М. Карамзин был тесно связан с кругом московских масонов, к которому принадлежали Н.И. Новиков и А.М. Кутузов. Несмотря на то что, отправившись в путешествие по Европе, начинающий литератор разрывает все связи с этим течением, нравственное воздействие Новикова и Кутузова на молодого поэта было очень велико. Как справедливо замечает Ю.М. Лотман, в поэзии Карамзина, в особенности в 1790-е годы, сохраняется идущий от масонского субъективизма «повышенный интерес к психологии, внутреннему миру человека, стремление рассматривать этот
внутренний мир вне связи его с действительностью» [6, с. 26]. Стоит обратить внимание на тот факт, что Карамзин, как заметил исследователь А. Кросс, в 1791 году обращается к переделке идиллии одного из своих любимейших немецких поэтов Соломона Геснера «Der Sturm», усиливая моральную сторону произведения немецкого автора [5, с. 217-218]. Заострение внимания на морально-этическом значении поэтического текста (в данном случае - утверждение принципа необходимости довольствоваться своей судьбой и не мучить себя воображением об отдаленных удовольствиях) выявляет внутреннюю связь Карамзина с этической
128
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
© Маслова А.Г., 2012
