Дефицит1980-х годов и практики по его преодолению Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 347.92

Тройчун Ксения Андреевна

магистр направления «Социология культуры» кафедры культурологии и философии

Пермский государственный институт культуры Пермь, Россия, e-mail: troychunksenya@gmail.com

ДЕФИЦИТ1980-Х ГОДОВ И ПРАКТИКИ ПО ЕГО ПРЕОДОЛЕНИЮ

Ksenya A. Trouchun

Master's Student of the Sociology of Culture of Cultural studies and Philosophy Department

Perm State Institute of Culture, Perm, Russia, e-mail: troychunksenya@gmail.com

THE DEFICIT OF THE 1980S AS THE TECHNIQUES TO OVERCOME IT

Аннотация. Отражена проблема трансляции исторического опыта между поколениями. В 1980-е гг. проблема дефицита была фундаментальной для живших в СССР людей, но как показывают исследования памяти — это воспоминание в коллективной памяти имеет тенденцию видоизменяться и частично исчезать. С помощью интервью и фокус-групп было обнаружено, что специфика дефицита как явления не может быть корректно передана через рассказы очевидцев. Анализируется причина такого искажения образа прошлого в коллективной памяти.

Ключевые слова: дефицит, СССР, 1980-е гг., коллективная память, механизмы передачи воспоминаний, поколенческая память.

Abstract. The article reflects the problem of translation of historical experience between generations. In the 80-ies the problem of shortage was fundamental to lived in the Soviet Union people. however memory studies show, that this remembrance in the collective memory has a tendency to mutate and to partially disappear. Through interviews and focus groups, it was found that the specificity of the deficit as a phenomenon cannot be correctly transmitted through eyewitness accounts. This article analyzes the cause of such distortion of the image of the past in the collective memory.

Key words: deficit; USSR, 1980-ies, collective memory, mechanisms for the transfer of memories, a generational memory.

Я смотрю на разворот «Огонька» эпохи перестройки, глянцевого воскресного журнала, выходившего в СССР миллионными тиражами [4, с. 1213]. В центре помещена черно-белая фотография с лаконичной подписью «Магазин "Продукты" № 8, 17 час. 55 мин». Изображение можно условно разделить на три плана.

На переднем — размытые очертания механических весов «со стрелочкой». Чуть далее — на среднем — сидящая за прилавком в профиль к

© Тройчун К.А., 2018

зрителю молоденькая девушка-продавец. Гладко зачесанные назад волосы собраны в хвост, из-под белого халата виден свитерок крупной вязки с воротником «под горло». На ногах модная «вареная» джинсовая юбка. В кадр попал уютно-домашний шлепанец, надетый поверх толстого светлого шерстяного носка.

Девушка опустила глаза в очках долу. Происходящее по ту сторону прилавка, в торговом зале, ее не интересует. Она разглядывает что-то невидимое нам. Скорее всего, продавщица читает. Но объектив камеры сфокусирован на дальнем, третьем, плане. Там расположились штабеля проволочных алюминиевых ящиков с пустыми стеклянными бутылками 0,5 литра — широкогорлыми (от молочных продуктов) и простецкими «чебурашками». Правее расположилась тумба-лоток со сверкающим нержавейкой верхом. В пустой тумбе валяется пустая жестяная банка. Лоток девственно чист и пуст. На полках нет ничего, кроме назойливо повторяющихся упаковок сухой молочной смеси «Малыш». В камеру смотрит примерно тридцать один улыбающийся щекастый бутуз, пытающийся своим цветущим видом разбудить в нас потребительский оптимизм.

Именно так вспоминают дефицит большинство респондентов, у которых в 2016 г. брались интервью на тему «Быт и потребление в 1980-е гг. в Перми». Этот образ пустого магазина, дефицита, воплощен в формулировке «ничего не было», которой коротко и емко респонденты описывали свой опыт.

Однако если мы обратим внимание на 2 другие фотографии с этого же разворота, мы увидим фото «На вокзале Рязань-1. Пришла электричка с продуктовым "десантом". 17 ч.» [4, с. 12-13]. Вдоль вагона идет женщина в белой кофточке с черной дамской сумкой через плечо. Сумка размещена так не случайно: обе руки заняты пакетом и клетчатой авоськой, набитой доверху. Другая женщина тащит две наполненных авоськи в руках, перекинув верхнюю одежду через локоть. Позади нее толпа, все с авоськами и сумками. Сумки полны покупок.

Возникает вопрос: если «ничего не было», если магазины пусты — откуда эти люди везут свои тяжелые авоськи? Вероятно, было другое место, не акцентируемое респондентами, не демонстрируемое всем, но в котором все что нужно определенно «было». Руководствуясь методологией, предложенной А. Ассман [1; 2], мы решили обнаружить присутствие «другого места» в коллективной памяти двух поколений: последнего советского и тех, кто родился в 90-х гг. ХХ в. Для этой цели в ходе исследования было проведено 19 глубинных интервью со свидетелями 1980-х гг. и 6 фокус-групп с молодыми людьми 1990-1998 гг. рождения [4].

Как переосмысливается носителями этих воспоминаний образ пустого магазина, вошедший в нарратив о потреблении в 1980-е гг.? Почему предъявляемый младшему поколению дефицит преломляется через восприятие молодых людей и меняет свое значение на противоположное — «было все»?

Рассмотрим проблему невозможности предъявить дефицит в нарративах о потреблении в 80-е гг. и утрату смыслового наполнения практик по преодолению дефицита по мере трансляции опыта от поколения к поколению.

Почему дефицит невозможно предъявить? В интервью носители опыта настаивают на том, что дефицит распространялся на все товары, что является специфическим обобщением. Распространены формулировки «ничего не было», «дефицит всего», «очереди за всем», «ничего купить нельзя».

«(Респондент): ...потом наступило время, когда ничего купить нельзя

было, ну просто ничего невозможно. (Вопрос респонденту): В 80-х вообще

ничего нельзя было купить? (Респондент): Вообще ничего нельзя было!»

[Интервью № 1]; «За всем очереди были» [Интервью № 2]; «Все хватали.

Дефицит же был всего. На че наскочишь — то и купишь, надо — не надо.

Потом — то подаришь, то еще что-нить сделаешь — себе приспособишь.

Сейчас ты выбираешь, что купить, а тогда — на что наскочишь» [Интервью № 2];

«(Вопрос респонденту): Что еще было очень сложно достать? (Респондент):

Почти все, почти все.» [Интервью № 4]; «В магазинах тогда ничего не было.

(Вопрос респонденту): То есть ничего не было? (Респондент): Вообще ничего

122

не было! То есть было в больших городах» [Интервью № 5]; «В открытой продаже ничего не было. Нельзя было прийти и купить» [Интервью № 9].

Говорящие о тотальном дефиците люди старшего поколения перечисляют случаи, когда они становились обладателями редких товаров, в том числе статусных вещей, в 1980-е гг. Список оказывается внушительным: по 2 ковра на комнату (по количеству комнат в квартире), германский гарнитур, чешская мебель, импортные обои, кафель, люстры из хрусталя и «под хрусталь», бытовая техника, «жигули», «волги», шубы, стенки, серванты, много хрусталя и книг.

Высказывания о дефиците обычно состоят из двух связанных частей: «тотальный дефицит» и «условие», которое нужно выполнить, чтоб получить благо, например, подключить связи: «Да вот у знакомой мать в торговле работала — и вот у них лежал (отрез гипюра), не нужен был никому. Мне и продали. Был дефицит. Всего был дефицит» [Интервью № 2]. В связи с этим в дискурс вводятся эмоционально окрашенные понятия: «урвать», «добыть», «отхватить», «достать», «найти», «отстоять очередь», «стоять за чем-то», «получить». Покупка как таковая в нарративах отсутствует, вместо нее есть обозначения из промыслово-охотничьего лексикона.

«Трофеи» всегда демонстрируются, подтверждая удачу охотника. И возникает парадокс: идея дефицита (как тотального отсутствия) имплицируется в зримое присутствие вещи. Происходит смысловая инверсия, при помощи которой «ничего не было» превращается в «было все». Обычные речевые практики не могут передать ни азарта поиска, ни ярости погони. Дискурс «оборачивается» против себя, демонстрируя свою недостаточность. Это отчетливо видно в материалах фокус-групп.

Участники групп (молодые люди) не осознают хронологические рамки эпох, и все рассказы членов семьи о прошлом, которое находится за пределами индивидуальной памяти, сливаются в образ 1980-х гг. Детализация образа прошлого связана с доступом к общению со старшим поколением: «...Они с дедушкой свою библиотеку собирали. Ну, я не понимаю, откуда он, дедушка,

123

брал книги, потому что его уже нет в живых и я не знаю» [Фокус-группа № 1]; «(Вопрос респонденту): Откуда он «Волгу» достал? (Девушка № 1): Я без понятия честно сказать, я даже не узнаю, потому что дедушка умер, к сожалению» [Фокус-группа № 5]. Элементом-посредником выступают «бабушкины вещи». Именно они провоцируют рассказы о семейной истории, об истории вообще. Если человек успел попользоваться вещами той эпохи, то ему есть что рассказать: «У меня у бабушки стоит сервант такой, трехуровневый. и там стоят вот эти вот чашки, блюдца, ими никто никогда не пользовался, но вот они уже стоят вот сколько лет, я не знаю. и также ковры мы со стен сняли лет 10 назад (смеется)» [Фокус-группа № 2]; «Я не знаю, я не могу так сказать. ну на 80-е там уже, наверно, мама с папой уже поженились. в начале. в конце восьмидесятых и они там стали жить, в этом доме. И они планировку поменяли, полностью сделали там четыре комнаты в этом доме, и мебель все. все убрали, все изменили» [Фокус-группа № 5].

Опрошенные молодые люди правильно употребляют ключевые слова — сам «дефицит», «ничего не было», «очередь», «доставали» [Фокус-группы № 1-6]. Но при детальных расспросах выясняется, что содержание этих слов подавляющему большинству не понятно, это простая репликация терминологии старших. Наибольшую степень погруженности в опыт родителей продемонстрировала 1 респондентка из 60: «Действительно был дефицит товаров, у людей имелись деньги, но прилавки были пустыми... Вот именно дефицит товаров — хотя деньги имелись, но купить было нечего» [Фокус-группа № 2].

В первой фокус-группе искажения образа прошлого привели к выводу об экономическом процветании СССР в 1980-е гг., а тема дефицита не поднималась участниками самостоятельно, несмотря на наводящие вопросы, термин «дефицит» так и не прозвучал. Рассказы об очередях вообще оказались отнесены к военной эпохе: «В 80-х с этим было чуть-чуть полегче (чем раньше)» [Фокус-группа № 1]; «Моя бабушка говорила подобное (про очереди), но только во времена войны. во времена войны все было плохо, а как бы

124

потом, что было надо — всегда все было. Что все равно можно было как-то достать, через знакомых еще через кого-то» [Фокус-группа № 1]. Другие очереди, кроме как за определенными видами продуктов и очереди на квартиру, вообще не фигурируют в нарративах этой группы.

Респонденты демонстрируют знание термина «достать», но не могут интерпретировать его смысл. Приобретение повседневных благ замещается добычей «экзотики»: «(Вопрос респондентам): Ваши предположения — откуда в таком количестве ковры? (Девушка 1): Ну, их было не так сложно достать. (Девушка 2): Да просто модно было. (Девушка 1): Их было не так сложно достать, как что-то. как обои. (Вопрос респондентам): А с обоями что? (Девушка 1): Не знаю, видимо, чем-то не устраивали» [Фокус-группа № 1]; «(Вопрос респондентам): Почему вообще говорят, что вещи нужно было доставать? (Девушка): Потому что не было выбора вещей никаких. Все ходили в одинаковых» [Фокус-группа № 4]; «Ну как сказать, проблемы с достачей каких-то товаров, интересных. ну не интересных, там ... (Девушка 2): Необычных! (Девушка 1): Необычных, да!» [Фокус-группа № 4].

Чаще всего упоминается дефицит продуктов (с ними нет парадокса наличия, как с хрусталем или сервантом): «Раньше в СССР были деньги, но не было продуктов, а сейчас продукты есть, а денег нету. И он (родственник) постоянно это повторяет. Ну как бы что средства были покупать что-то помимо еды. но самого товара — его не было» [Фокус-группа № 1]; «(Молодой человек): Очереди, рюмочные, может быть, до сих пор была нехватка продуктов. (Вопрос респонденту): А это не 90-е? (Молодой человек): Ну в очередях же наверно в 80-е за продуктами стояли, не просто так!» [Фокус-группа № 3]; «Исходя из личного опыта получается, у меня сестра и брат родились как раз в 80-е, вот и знаю, что в этот период был дефицит товаров, то есть ну как бы не то, чтобы голод, но продуктов было мало. Вот... и. и просто не хватало, допустим, привезли там сладости, пошли в магазин, в очередь встали, все — уже никому не досталось» [Фокус-группа № 4]; «(Молодой человек): Да, вот как раз в это время по этапам там гоняли всякие

125

эти люди, которые там из одного конца страны в другой конец страны перевозили продукты. (Вопрос респондентам): Продукты? .(Девушка): Продукты, вещи, чтобы купить там дешевле, довести сюда, продать дороже.» [Фокус-группа № 4].

Молодые люди не понимают значения тех усилий, которые прилагались для преодоления дефицита (это был опыт родителей, утраченный впоследствии): «А потом тетя стала работать в ОРС-е и проблем вовсе не стало ни с чем. . Она была бухгалтером и тоже вот по знакомству как-то. . Очередь там тоже была, но че-то как-то обошлось» [Фокус-группа № 2]; «Ну, достать можно все, при желании» [Фокус-группа № 4]; «(Молодой человек): У нас все всегда было в семье (массовый смех) — и джинсы, и мясо, и сгущенка. (Девушка № 1): Я тоже об этом думаю. (Молодой человек): Потому что дедушка был. работал в райисполкоме. и как бы (смех)... (Девушка № 1): У меня с маминой стороны все работали в торговле, и поэтому было были сладости, много там, ИКРА (выделено голосом) была, много было, все как сейчас» [Фокус-группа № 4]; «Да достать там все можно было.» [Фокус-группа № 5]. Еще большие сложности возникают с пониманием спекуляции и блата в 1980-х — у респондентов есть ощущение, что так было всегда, явление это не уникальное и не выходящее за рамки современного понимания этих терминов. Понимание разницы блата тогда — бесплатно по знакомству, и сейчас — за деньги по знакомству.

Дефицит как комплекс повседневных практик по его преодолению фиксируется в интервью с носителями опыта в формулировке «ничего не было», что не увязывается с практическим опытом участников фокус-групп — предметы производства СССР в большом количестве в доступе, их много, они до сих пор в ходу. Вокруг них сохраняются ритуалы, символические значения — части культурной памяти. Материальные артефакты оказываются более весомым аргументом, чем разговоры о дефиците, поскольку вещи, которые являются частью индивидуального опыта молодежи, свидетельствуют о том, что «достать можно было все» — противоположный дефициту образ

126

потребления в 1980-е. Понимание участников фокус-групп концентрируется на «было все», а смысловое наполнение «можно достать» заменяется на современное восприятие нехватки (допустим айфона) или лимитированного выпуска товара. Поколение, выросшее под влиянием социальных сетей, создававшихся папами, мамами, бабушками и дедушками, просто не заметили их распада в период товарного изобилия. Репрезентация социального успеха старшего поколения в 1980-е гг., подтвержденная материальными предметами, вызывает невозможность передать значение дефицитных практик в условиях другой повседневной реальности.

Список литературы

1. Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика: пер. с нем. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 187 с.

2. Ассман А. Реформируя память. Между индивидуальными и коллективными формами конструирования прошлого [Электронный ресурс]. URL: http://gefter.ru/archive/11839 (дата обращения: 24.04.2017).

3. Квале С. Исследовательское интервью. М.: Смысл, 2003. 301 с.

4. Огонек. 1989. № 42. С. 12-13.

УДК 930.85

Лумпова Мария Анатольевна

магистр кафедры истории философии

Пермский государственный национальный исследовательский университет, Пермь, Россия, е-mail: 4655523@gmail.com

ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ ЦИФРОВИЗАЦИИ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ. МИР-СИСТЕМНЫЙ АНАЛИЗ

Maria A. Lumpuva

Master of History History

Perm State National Research University, Perm, Russia е-mail: 4655523@gmail.com

PROBLEMS AND PROSPECTS OF DIGITALIZATION OF THE RUSSIAN ECONOMY. WORLD-SYSTEM ANALYSIS

Аннотация. Анализируется проект цифровизации России в рамках мировой экономической системы. С позиций диалектико-материалистического понимания истории, а

© Лумпова М.А., 2018