CC BY
513ИНСТИТУТЫ
Де-факто государства постсоветского пространства: выборы и демократизация
Сергей Маркедонов
Ключевые слова: выборы и референдумы, демократизация, де-фак-то государства, идентичность, международная легитимация, международное признание, непризнанные государства, политическая трансформация, постсоветское пространство, самопровозглашённые республики, сепаратизм, сецессия, этническая чистка, этнический конфликт, этнодемократия
С формально-правовой точки зрения, де-факто государства, возникшие вследствие распада СССР — Республика Абхазия и Республика Южная Осетия (части Грузии), Нагорно-Карабахская Республика (НКР, часть Азербайджана), Приднестровская Молдавская Республика (ПМР, часть Молдавии) — не существуют для мирового сообщества. До середины 2000-х годов в США и странах ЕС считалось, что контакты с представителями таких образований нежелательны, поскольку будут означать фактическое оправдание этнических чисток и поставят под сомнение принцип признания границ между бывшими республиками Советского Союза межгосударственными границами новых независимых постсоветских государств. Именно этот принцип, начиная с 1991 года, был положен в основу американо-европейского подхода к Евразии.
Это, однако, нисколько не мешает де-факто государствам являться реальными участниками «большой игры» на территории бывшего Советского Союза. С политическими хитросплетениями вокруг перечисленных образований, так или иначе связаны многие
Сергей Мирославович Маркедонов, заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, Москва.
события в странах СНГ. Собственно процесс американизации и европеизации постсоветского пространства в значительной степени был вызван стремлением Грузии, Азербайджана и Молдавии вернуть военно-политический контроль над утраченными регионами в условиях, когда последние пользуются поддержкой со стороны России. Феномен непризнанных государств не может быть исследован и понят исключительно в терминах формальной юриспруденции. Немецкий мыслитель Фердинанд Лассаль (1825—1864) говорил о существовании двух видов конституционного права — «формального» и «фактического». Именно последнее является наилучшей основой для анализа природы де-факто государств.
Проблемам де-факто государств постсоветского пространства посвящено немало монографий и статей1. Однако практически для всех исследований по данной теме характерен «геополитический детерминизм». Социально-политическая ситуация в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и Нагорном Карабахе анализируется прежде всего в контексте геополитической конкуренции России и США, России и Европейского Союза, НАТО и РФ. При таком подходе Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье рассматриваются ещё и как инструменты России для ослабления Грузии, Украины и Молдовы, а Нагорный Карабах — как орудие Армении для сдерживания Азербайджана.
Такое понимание только укрепилось в Европе и в США после «пятидневной войны» в Южной Осетии и в особенности после 26 августа 2008 года, когда президент России Дмитрий Медведев подписал указ о признании независимости Абхазии и Южной Осетии. Вслед за признанием двух бывших грузинских автономий 26 августа 2008 года Москва установила с ними дипломатические отношения (9 сентября 2008 года), подписала Договоры о дружбе (17 сентября 2008 года), назначила послов (24 октября 2008 года) и взяла на себя гарантии их безопасности. Эти шаги Кремля были восприняты на Западе не как поддержка двух де-факто государств, существовавших уже не один год на территории Грузии (и не контролировавшихся официальным Тбилиси), а как российская территориальная экспансия. Показательным в данном случае представляется мнение Строуба Тэлбота, в 1994—2001 годах занимавшего в администрации Билла Клинтона пост заместителя госсекретаря, курирующего СНГ2:
«Может быть, с официальной точки зрения России Абхазия и Южная Осетия являются независимыми государствами, но в глазах всего мира это расши-
рение российской территории. И это произошло в первый раз с момента окончания советской эпохи. Я считаю это опасным явлением».
Внутренняя динамика в государствах де-факто остаётся вне поля зрения экспертов. Справедливо нижеследующее замечание британского политолога Лоренса Броерса3:
«...Де-факто государства региона редко рассматриваются Западом через призму понятий переходного периода и демократизации, которая применяется по отношению к государствам де-юре. Вместо того, чтобы видеть в этих образованиях самостоятельную политическую среду, де-факто государства воспринимаются только в контексте их взаимодействия с внешними игроками и мирными процессами».
Отсюда и принятый в европейской и американской политологической литературе термин для обозначения де-факто государств Евразии: breakaway republics или separatist states — «отошедшие» республики или «сепаратистские государства». Подразумевается, что «отошедшие» республики в перспективе могут «вернуться», и именно возвращение рассматривается как «разрешение этнополитического конфликта», то есть восстановление территориальной целостности Грузии, Азербайджана и Молдовы отождествляется с устранением острейших этнических противоречий, приведших к конфликтам. Следствием подобного подхода стало отношение ко всем внутриполитическим процессам в Абхазии, Южной Осетии, ПМР и НКР как к чему-то временному, «ненастоящему»; дескать, они прекратятся, как только с ныне существующим положением будет покончено и статус «спорных земель» будет определён.
Если же говорить о новой политико-правовой ситуации только в Абхазии и в Южной Осетии, то следует признать, что факт формаль-но-правового признания Россией их независимости сильно переоценивается. Признание не изменило ничего и в то же время изменило очень много. Что, в сущности, изменилось после 26 августа? И до этого дня, и после него Грузия считала Абхазию и Южную Осетию своими территориями, причём настроения их население интересовали Тбилиси в последнюю очередь. И до, и после грузинские власти были готовы вести диверсионную и партизанскую борьбу на «спорных землях». То есть все проблемы, имевшие место до акта признания, остались. Историческим решение Медведева стало потому, что им Москва изменила свою роль в абхазских и осетинских делах, и в отличие от той же Турции, которая продолжает называть своих солдат на севере
Кипра «миротворцами», Кремль оформил это изменение юридически. Россия могла изменить свою роль и без признания независимости двух бывших автономий. Однако начатый Грузией в 2004 году четырёхлетний процесс «разморозки конфликта» подтолкнул Россию к тому, чтобы пересмотреть свой взгляд на сохранение статус-кво как на высшую ценность. «Пятидневная война» окончательно разрушила существовавший баланс сил, сделала Россию непосредственным участником конфликта. Из миротворца она превратилась в политического покровителя Абхазии и Южной Осетии. В этой смене статуса нет ничего ни плохого, ни хорошего, это простая констатация факта. Ни Грузия, ни окружающий мир не признали полностью новые реалии. Россия не оказалась, конечно же, в изоляции; но по абхазскому и осетинскому вопросам она на международной арене осталась практически в одиночестве.
Вообще «окончательное определение» статуса спорных территорий не кажется нам перспективой ближайшего будущего. Армяноазербайджанский конфликт из-за Нагорного Карабаха перешёл из военной фазы в «замороженную» в мае 1994 года, продолжавшаяся 14 месяцев грузино-абхазская война завершилась в октябре 1993 года, а грузино-юго-осетинское противостояние прекратилось в июне 1992 года. Что касается левого берега Днестра, то военный конфликт между Кишинёвом и Тирасполем, самый кратковременный (весна-лето 1992 года) среди всех постсоветских конфликтов, был остановлен в июле 1992 года. Таким образом, уже более 15 лет в «остуженных» горячих точках СНГ продолжается своя жизнь, отдельная от жизни «покинутых» государств. Люди в Степанакерте, Сухуме, Цхин-вале и Тирасполе не просто «выживают»: они занимаются бизнесом и некоммерческой деятельностью, трудятся и отдыхают, создают семьи и рожают детей. И, наряду с другими делами, занимаются тем, что формируют собственные органы власти и управления. Выборные процедуры стали неотъемлемой частью политического процесса в де-факто государствах, демократизация посредством выборов в них — не политическая абстракция, а действенный способ придать требованиям независимости больше веса. Поэтому изучение выборов в де-факто государствах необходимо. Настало время рассматривать внутриполитическую динамику в Южной Осетии, Абхазии, НКР и ПМР в качестве самостоятельного предмета изучения, а не «довеска» к конфликтологическим исследованиям. Только таким образом можно понять процессы «транзита» на всём постсоветском пространстве. Но академическим интересом дело не исчерпывается: если принять тезис о демократизации как о непременном условии урегулирования
конфликтов, то изучение выборных процедур в де-факто государствах получает ещё и практическую ценность.
Референдумы и выборы в де-факто государствах: конкуренция с государствами де-юре
В Нагорном Карабахе состоялось два референдума. В декабре 1991 года на плебисцит был вынесен вопрос о независимости, а 15 лет спустя, в декабре 2006 года всенародно утверждался Основной Закон Нагорного Карабаха. В НКР прошли четыре избирательные кампании по выборам президента. В период войны с Азербайджаном в республике действовал режим ГКО (Государственного комитета обороны). Его задачей было мобилизационное управление, которое, пусть и не в сталинском стиле, но сдерживало «самоорганизацию общины» Карабаха. Однако после окончания военных действий от мобилизационной модели политики отказались. В 1996 году на первых выборах президента НКР было выдвинуто три кандидата, победил нынешний президент Армении Роберт Кочарян. В 1997 году на внеочередных выборах, объявленных в связи с переходом Кочаряна на работу в Армению, где он стал тогда премьер-министром, победил Аркадий Гукасян. В 2002 году он снова одержал победу, в выборах участвовали четыре кандидата. В 2006 году Гукасян создал важный для НКР прецедент — решил покинуть свой пост после двух легислатур, хотя мог продлить пребывание у власти, так как Конституция НКР была принята только в 2006 году. В 2007 году к власти пришёл Бако Саакян, соревновались пять претендентов. За постсоветский период в Карабахе четырежды избирался парламент: в 1991,1995,2000 и 2005 годах. Прошли также три кампании по выборам в органы местного самоуправления: в 1998, 2001 и 2004 годах. При этом в 2004 году мэром столицы НКР Степанакерта стал Эдуард Агабекян — представитель оппозиционного «Движения-88», политический оппонент тогдашнего президента Гукасяна.
В результате событий 15-летней давности (грузино-абхазской войны) произошла институционализация де-факто государства Абхазии. В 1993 — начале 2000-х годов политическая система непризнанной республики строилась вокруг авторитета харизматичного лидера абхазского этнонационалистического движения Владислава Ардзинбы, однако затем в абхазскую систему власти медленно, но верно стали проникать элементы демократии. В 1994 году Ардзинба, бывший до того главой Верховного Совета республики, стал президентом Абха-
зии. Тогда поле его избрания ограничилось стенами парламента. В 1999 году абхазский лидер победил на всеобщих выборах без выбора — у него попросту не было альтернативы. Зато в 2004 году выборы в Абхазии стали реально конкурентными — соревновались пять кандидатов. Причём провалилась операция «преемник»: Рауль Хад-жимба, на которого указала «семья» первого президента, потерпел поражение. Не помогли ни пресловутый административный ресурс, ни «рука Москвы», Сергей Багапш стал вторым главой де-факто государства. Таким образом, в Абхазии был создан прецедент передачи высшей власти посредством выборов. И хотя парламентские выборы в Абхазии, прошедшие в марте 2007 года (первый тур был 4 марта, второй — две недели спустя), не были признаны ни одним государством и ни одним из влиятельных международных институтов, трудно игнорировать тот факт, что уровень демократии в Абхазии ничуть не ниже, чем в любой из соседних стран. К тому же власти Абхазии не пытались использовать такие «технологии», как перманентная корректировка сроков выборов, что делал Михаил Саакашвили во время подготовки к выборам органов местного самоуправления в 2006 году. И в отличие от Грузии, которая, по идее, должна выступать примером для «незрелой» Абхазии, абхазские власти не стали совмещать парламентские и президентские выборы. В Абхазии выборы в парламент стали играть самостоятельную политическую роль, показав, что политическое «взросление» здесь продолжилось. Раскол в ходе президентских выборов 2004 года воспринимался как шок не только абхазами, но и всем полиэтничным обществом Абхазии; многим тогда казалось, что он ослабляет республику перед лицом «грузинской угрозы». Сегодня же многие политики, включая Багапша, понимают прагматическое значение демократической процедуры — без неё путь к возможному признанию республики будет закрыт раз и навсегда. А значит, выборы не превращаются в «договорной матч».
Абхазию часто обвиняют в копировании российского опыта, но она не взяла на вооружение российское «ноу-хау» — пропорциональную систему выборов. Партийные структуры в их современном понимании в республике не сложились. Каждому непредвзятому наблюдателю ясно, что партии в Абхазии — скорее клановые по своей сути структуры, чем политические объединения граждан. Но это структуры, которые трудно чётко идентифицировать, поскольку только семейный или только территориальный факторы не играют в формировании политических кланов решающей роли. В любом случае связь народного избранника с конкретным округом и избирателем считается в Абхазии гораздо более важной, нежели партийная принадлежность.
По всем этим причинам выборы проводились по мажоритарной системе. При этом в 17 из 35 округов победитель не был определён в первом туре, что говорит о весьма дозированном применении административного ресурса. На выборах 2002 года в Парламент не прошел ни один оппозиционер, пять лет спустя там было уже семь представителей оппозиции. С другой стороны, в Парламент созыва 2007 года не попали известный «олигарх» Беслан Бутба, считающийся самым богатым человеком в Абхазии, и Константин Озган — один из отцов-ос-нователей Абхазского де-факто государства. То есть ни деньги, ни прежние заслуги не сыграли в выборах решающей роли. В Абхазии официально зарегистрировано 200 неправительственных организаций (НПО), 30 из них — постоянно работающие. Во время президентских выборов 2004 года 200 активистов НПО создали Лигу избирателей, чья активность оказала весьма существенное воздействие на окончательные итоги кампании. В значительной степени благодаря её деятельности была сорвана операция по кулуарной передачи власти от Ардзинбы к Хаджимбе, на тот момент главе правительства Абхазии.
В Южной Осетии в январе 1992 и в ноябре 2006 года были проведены референдумы о статусе республики, а в 1993 и в 2001 годах прошли конституционные референдумы. В 1994, 1999 и 2004 годы избирался Парламент. Президентский пост был учреждён парламентом в 1996 году, на первых выборах в ноябре того же года победу одержал Людвиг Чибиров. В 2001 году он проиграл выборы Эдуарду Ко-койты (Кокоеву), нынешнему лидеру этого де-факто государства. При этом первый президент Южной Осетии не прошел даже во второй тур: получив 22,1 % голосов, он занял только третье место, на втором с 26, 1 % голосов оказался лидер югоосетинских коммунистов Станислав Кочиев.
ПМР была провозглашена в сентябре 1990 года. За всё время её существования состоялись семь референдумов, как по внешним вопросам (в сентябре 2006 года выяснялось отношение к возможной интеграции с РФ), так и по конституционным. Всего в Приднестровье было принято три Основных закона. Конституция 1991 года была фактически слепком с Конституции СССР, закреплявшим советские принципы государственности. В декабре 1995 года на референдуме была принята вторая Конституция ПМР, в которой были зафиксированы принципы разделения властей, непризнанная республика становилась президентско-парламентской. Конституционным Законом № 310-КЗИД от 30 июня 2000 года в Основной Закон ПМР были внесены поправки, суть которых — в расширении компетенции и пол-
номочий президента. С этого момента Приднестровская Республика стала президентской. Президент Приднестровской Молдавской Республики наряду с традиционно президентскими функциями выполняет и функции Председателя Кабинета Министров, обладающего правом отмены любых решений, принимаемых министрами, и одновременно несущего ответственность за деятельность Кабинета министров в целом.
Как видим, в ходе выборов менялись высшие руководители в трёх из четырёх рассматриваемых нами де-факто государствах: в НКР — дважды, в Абхазии и Южной Осетии — по разу. А вот в признанной мировым сообществом Грузии высшая власть ни разу не передавалась от одного лица другому посредством выборных процедур. Первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа был отстранён от власти в результате военного переворота, второй, Эдуард Шеварднадзе, ушёл со своего поста в результате «революции роз». Схожую ситуацию можно увидеть в другом признанном мировым сообществом государстве, Азербайджане: Аяз Муталибов был свергнут Народным фронтом, Абульфаз Эльчибей смещён после мятежа Сурета Гусейнова — не без помощи вездесущего Гейдара Алиева, сам же Алиев фактически передал власть по наследству сыну Ильхаму, причём о таком его намерении граждане Азербайджана знали ещё при жизни отца. В 2003 году организация “Freedom House" в своём индексе «Свобода в мире» квалифицировала Нагорный Карабах, не имеющий признания ООН, как «частично свободный». Причём показатели НКР оказались намного выше, чем у Азербайджана и равными показателям Армении4. Приведу в этой связи выдержку из отчёта американской независимой группы наблюдателей по выборам президента, состоявшимся 19 июля 2007 года5:
«Строительство демократических институтов и продвижение прав человека — медленный и часто очень болезненный процесс в постконфликтных обществах. Результаты здесь часто зависят от возможности людей свободно избирать своих представителей и от их способности реализовывать это право и иметь правительство, зависящее от их выбора. Это важно не только в процессе самих выборов, но также и в том, как люди реализуют свои неотъемлемые права управлять сами собой. Народ Нагорного Карабаха достиг значительного прогресса на этом пути. Это заслуживает не только одобрения, но и поддержки для продолжения политического процесса в том же направлении».
Хочется сразу отметить, что данная группа наблюдателей — отнюдь не конгрессмены из «армянского лобби»; шесть наблюдателей
из Штатов представляли “Public International Law and Policy Group", которая в 2005 году была номинирована на Нобелевскую премию мира и имеет многолетний опыт наблюдений за выборами в постконфлик-тных обществах, в том числе и в Косово. Её выводы относительно выборов в НКР сделаны в первую очередь по результатам посещения 47 избирательных участков на территории всего Карабаха, хотя и с учётом информации, полученной в ходе многочисленных встреч с официальными лицами де-факто государства.
В негласном соревновании между де-юре и де-факто государствами постсоветского пространства (СНГ и СНГ-2) только Молдова может похвастаться серьёзными достижениями. По справедливому замечанию Дмитрия Фурмана6:
«Молдова — единственная страна в СНГ, где произошли уже две нормальные конституционные демократические ротации власти. Это единственная страна, которая пошла не по пути укрепления президентской власти, а по пути её ослабления — перешла в 2000 году от президентской к парламентской республике».
В Приднестровье, как мы помним, в том же 2000 году обозначились прямо противоположные тенденции: в Основной Закон ПМР были внесены поправки, направленные на расширение компетенции и полномочий президента республики. Бессменным президентом ПМР является Игорь Николаевич Смирнов. В этом плане ПМР отличается и от других де-факто государств, где республиканские лидеры сменялись. Игорь Смирнов возглавляет республику фактически со 2 сентября 1990 года, когда на втором съезде депутатов Приднестровья всех уровней, провозгласившем образование Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики, он был избран Председателем Временного Верховного Совета ПМССР. После выборов Верховного Совета ПМССР Смирнов стал его Председателем, в 1991 году — первым президентом непризнанной республики и затем трижды — в 1996,2001 и в 2006 годах — вновь занимал этот пост по результатам всеобщих выборов. В интервью автору настоящей статьи (сентябрь 2006 года) на вопрос о возможном преемнике Смирнов ответил очень туманно7:
«Присматриваться на будущее есть смысл, наверное, с точки зрения школы управления. Это два института государства — Верховный совет, работа правительства, два общегосударственных органа, где человек может получить широкий кругозор, проявить себя в управлении».
Вместе с тем на левом берегу Днестра в ходе парламентских выборов в декабре 2005 года произошла существенная ротация парламента, оппозиционер Евгений Шевчук сменил на посту спикера многолетнего соратника Смирнова Григория Маракуцу. Дадим слово свидетелю, притом не какому-нибудь русскому «империалисту», а депутату польского Сейма от партии «Самооборона» Матеушу Пис-корски, наблюдавшему за выборами 2005 года в ПМР8:
«От Польши на парламентских выборах в Приднестровье было представлено три человека. Вчера в процессе наблюдения за ходом выборов мы общались с гражданами республики, с представителями польской общины и не обнаружили ни одного серьёзного нарушения. Данные выборы служат самым главным доказательством того, что у народа Приднестровья есть воля и стремление к независимости и самостоятельному развитию государства».
В уже упомянутом нами интервью Игоря Смирнова приднестровский лидер так оценил демократию в ПМР9:
«Обвинения в тоталитаризме, как и другие, связанные с контрабандой, производством и торговлей оружием озвучивают те, кто не читал приднестровское законодательство, не знаком с реальным положением дел в Приднестровье. В Приднестровье действует множество общественных организаций и движений, зарегистрирован целый ряд политических партий. Приднестровское законодательство, касающееся процесса выборов, прошло тщательную международ-но-правовую экспертизу. Для справки, на прошлых парламентских выборах (имеются в виду выборы в Верховный Совет 11 декабря 2005 года. — С.М.) было зарегистрировано порядка 200 международных наблюдателей и аккредитованы более 40 зарубежных СМИ».
Самопровозглашённые / непризнанные республики или государства де-факто?
Таким образом, в де-факто государствах Евразии выборные процедуры являются не просто одним из политических атрибутов, а играют во многом определяющую роль. Собственно говоря, сам термин «де-факто государство» возможен и корректен лишь в том случае, если мы говорим не о федерации «полевых командиров», а об образовании с устойчивыми институтами власти; выборы же — важнейший институт современной государственности.
В политологической и публицистической литературе данные образования называют самопровозглашёнными. Но это определение не вполне корректно, поскольку все ведущие современные государства мира провозгласили себя сами. Что такое Декларация независимости США от 4 июля 1776 года, как не провозглашение нового государственного образования без согласия на то «материнской территории»? Но даже если не делать акцент на самом акте провозглашения государства, следует признать, что между провозглашением и реальной состоятельностью государства — дистанция огромного размера. В период распада СССР на его территории было провозглашено немало государственных образований, просуществовавших от нескольких дней до нескольких месяцев и так и не превратившихся де-факто в государства. Еще до образования ПМР в августе 1990 года на территории Молдавии была провозглашена Гагаузская Республика, тоже не имевшая прежде властной инфраструктуры в виде автономной республики или автономной области. Именно эта территория с населением около 150 тыс. человек, 80 % которых составляли гагаузы, тюркский народ христианского вероисповедания, стала пионером в движении самопровозглашённых республик. Правда, как раз она не вышла de facto из состава Республики Молдова: в 1994 году парламент Молдовы принял Закон об особом правовом статусе Гагаузии (Гагауз-Ери), наделивший регион с компактным проживанием гагаузов правами автономии. И сегодня большая часть политических сил Гагауз-Ери не выступает за полную независимость, исключение составляет лишь Народный фронт спасения Гагаузии. Вместе с тем среди гагаузских политиков и общественных деятелей существует консенсус относительно необходимости расширения автономии Гагауз-Ери. По мнению президента ПМР Игоря Смирнова, получение Гагаузией хотя бы урезанной автономии было бы невозможно без «самопровоз-глашения» 1990 года10.
Но, пожалуй, рекордсменом по количеству самопровозглашенных образований стал российский Северный Кавказ. В ноябре 1990 года на севере Дагестана — крупнейшей по территории и населению северокавказской республики — была провозглашена Каза-чье-Ногайская Республика в составе РСФСР. В том же ноябре на Втором съезде Кумыкского национального движения была принята Декларация о самоопределении кумыкского народа — самого многочисленного тюркского этноса в Дагестане. Декларация провозгласила создание Кумыкской республики, в январе 1991 года был даже сформирован Милли Маджлис (Национальный парламент) этой республики в составе 125 человек. В сентябре 1991 года на Первом об-
щенациональном съезде лезгин была принята Декларация о восстановлении государственности лезгинского народа и провозглашении Республики Лезгистан. Тогда же был избран Лезгинский национальный совет (высший представительный орган) этого этнонацио-нального движения. 17 ноября 1991 года на втором заседании Съезда балкарского народа была провозглашена Республика Балкария в составе РСФСР. Вторая попытка провозгласить её отдельным субъектом вне Кабардино-Балкарии была сделана на четвёртом заседание Съезда балкарского народа 17 ноября 1996 года. Тогда же был избран Государственный Совет — высший орган самопровозглашённой Бал-карии. В декабре 1991 года Первый съезд кабардинского народа принял решение о «восстановлении государственности Кабарды» и избрал Национальный Совет Кабардинского народа, который был объявлен его «высшим органом власти». А на территории Карачаево-Черкесии в 1991 году было провозглашено целых пять (!) республик. В июле Чрезвычайный съезд карачаевского народа принял Декларацию о государственном суверенитете Республики Карачай и учредил Временный комитет по восстановлению карачаевской государственности. Затем вопрос о самоопределении поставили казаки. По словам атамана Баталпашинского отдела Всекубанского казачьего войска Павла Запорожца, то был ответ казачьего населения на «парад суверенитетов периода распада Советского Союза»11. Летом 1991 года казачьи активисты провели в местах компактного проживания русского населения референдум о создании Казачьей республики. 64,8 % участников ответили положительно на данный вопрос, и 10 августа была провозглашена Баталпашинская республика, а через неделю — Зеленчукско-Урупская. Последняя умудрилась просуществовать почти полгода в режиме двоевластия (атаманская власть de facto и власть Карачаево-Черкесской республики de jure). Наконец, осенью внесли свой «вклад» адыгские этнические группы — абазины и черкесы: в сентябре была провозглашена Республика Абаза, в октябре — Черкесская Республика.
Азербайджан помимо армянского сепаратизма столкнулся в 1993 году с сепаратизмом талышей — ираноязычного народа, проживающего на юго-востоке страны. В июне 1993 года в Ленкорани была провозглашена Талыш-Муганская Республика во главе с полковником азербайджанской армии Аликрамом Гумбатовым. Но уже в августе Гумбатов был арестован, после чего талышское политическое движение маргинализировалось.
Гораздо больше времени просуществовала самопровозглашённая Чеченская Республика Ичкерия. В 1991—1994 и в 1996—1999 годах
предпринимались попытки построить Чеченское государство де-фак-то, однако и в первый из этих временных промежутков, и во второй они завершились провалом. К началу второй Чеченской войны в Чечне вместо государственных институтов наличествовала лишь аморфная федерация «полевых командиров», руководствовавшихся во взаимоотношениях друг с другом и остальным миром не силой права, а правом силы.
В отличие от самопровозглашённых образований четыре де-фак-то государства постоветского пространства — НКР, ПМР, Абхазия и Южная Осетия — смогли выстроить свои институты власти. Во всех четырёх случаях удалось избежать хаотической федерализации, замены закона насилием (хотя угрозы такого рода были), консолидировать власть и установить суверенитет над определённой, достаточно протяжённой территорией, а также обеспечить функционирование выборных процедур.
Де-факто государства идентифицируют также как непризнанные образования. Однако и это определение представляется не очень точным, хотя с формально-юридической точки зрения оно, на первый взгляд, кажется безупречным. Чем де-факто государства отличаются от тех, что признаны на международном уровне? Наличием официального статуса? Но мировое сообщество, утверждающее такой статус, и само испытывает глубокий кризис: после распада ялтинско-потсдамского мироустройства контуры нового миропорядка остаются весьма расплывчатыми, следовательно, размыты и критерии признания / непризнания как таковые. Более того, не признавая Абхазию, Южную Осетию, Приднестровье или Нагорный Карабах своими членами, та же ООН признаёт некоторых из них в качестве «стороны конфликта». Речь идёт об Абхазии, в которой начиная с сентября 1992 года работает Миссия наблюдателей ООН. Долгое время и официальный Тбилиси признавал тот же статус за Абхазией и Южной Осетией. Только в ноябре 2006 года Грузия заявила, что необходимо изменить формат переговоров по урегулированию грузино-осе-тинского конфликта — отказаться от переговоров с осетинским де-факто государством и начать переговоры с подконтрольным Тбилиси «альтернативным правительством» Южной Осетии. Летом того же года она попыталась изменить переговорный формат и по Абхазии — подключить к нему так называемое «Абхазское правительство в изгнании», которое до того базировалось в Тбилиси и состояло из этнических грузин. Однако и сегодня международно признанные соглашения по урегулированию двух конфликтов (Дагомысские 1992 года по Южной Осетии и Московские 1994 года по Абхазии) рассматри-
вают оба де-факто государства на территории Грузии в качестве сторон конфликта. В настоящее время в Южной Осетии работает Миссия ОБСЕ, которая вступает в контакты и взаимодействует с властями этого де-факто образования.
Все ключевые документы по урегулированию конфликта между Молдовой и Приднестровьем, подписанные в присутствии представителей международных наблюдателей, обращались к ПМР как к стороне конфликта и признавали её в этом качестве. «Меморандум об основах нормализации отношений между Республикой Молдова и Приднестровьем» (8 мая 1997 года, Москва) был подписан в присутствии действующего председателя ОБСЕ главой ПМР Игорем Смирновым, Петром Лучинским (тогда президентом Молдовы), президентами России и Украины Борисом Ельциным и Леонидом Кучмой. Под «Соглашением о мерах доверия и развитии контактов между Республикой Молдова и Приднестровьем» (20 марта 1998 года, Одесса) стоят те же подписи, заключалось оно опять-таки в присутствии главы Миссии ОБСЕ. «Протокол о некоторых первоочередных шагах по активизации политического урегулирования приднестровской проблемы» (20 марта 1998 года, Одесса) и «Совместное заявление участников Киевской встречи по вопросам нормализации отношений между Республикой Молдова и Приднестровьем» (16 июля 1999 года, Киев) подписывались и ПМР, в присутствии представителя ОБСЕ Кая Эйде.
Наконец, хотя официальный Баку не признаёт сейчас Нагорно-Карабахскую Республику самостоятельной стороной конфликта, стоит вспомнить, что Соглашения о прекращении огня азербайджанские военные подписывали в мае 1994 года с командующим силами самообороны НКР Самвелом Бабаяном. А до того Совет безопасности ООН, принимая резолюцию № 874, фактически подтвердил статус НКР в качестве самостоятельного участника конфликта. До 1996 года армяно-азербайджанские переговоры по карабахской проблеме проходили при участии представителей НКР. Что касается деятельности Минской группы ОБСЕ по урегулированию нагорнокарабахского конфликта, то все её сопредседатели в обязательном порядке взаимодействуют с руководством де-факто государства НКР.
Таким образом, говорить о четырех де-факто государствах просто как о непризнанных или «отошедших» республиках представляется нам не вполне корректным. Тем паче, что де-факто государственные образования считают легитимными их граждане. Именно эта непризнанная легитимность, по мнению немецкого политолога Штефана Трёб-ста, отличает де-факто государство от обычного криминального анк-
лава — «серой зоны» или пиратской республики12. Таким анклавам и республикам не нужны идеология и государственная символика. Они не стремятся создать государственно-историческую мифологию, тогда как идеологические системы де-факто государств на постсоветском пространстве насквозь историчны. «Непризнанность» государства вовсе не подразумевает неприятия его политики гражданами (как и «признанность» не гарантирует всенародной лояльности). Справедливо критикуемый мировым сообществом экстремизм властей НКР, ПМР, Абхазии или Южной Осетии, тем не менее, опирается на массовую поддержку граждан этих формально несуществующих государств, а поддержка реализуется посредством выборных кампаний. Вот мнение английского политолога и журналиста Томаса де Ваала13:
«Багапш утверждает, что Абхазия имеет больше прав требовать независимости,чем Косово: она была насильственно включена в Советскую Грузию, сказал он мне, и проводила демократические выборы. Можно сомневаться в обоснованности его выводов, но нет никаких сомнений в том, что его взгляды пользуются широкой поддержкой: я не встречал в Абхазии ни одного человека (выделено нами. — С.М.), который считал бы, что будущее Абхазии — стать частью Грузии».
И это видение будущего было зафиксировано на президентских выборах 1999 и 2004 годов и на парламентских выборах 1996, 2002 и
2007 годов, что следует непременно учитывать при выдвижении миротворческих инициатив, направленных на разрешение спора между «незаконным» и «законным» государствами.
Нередко, исходя из политических соображений, де-факто государства постсоветского пространства рассматривают как марионеточные образования. Абхазию, Южную Осетию и Приднестровье числят в марионетках России, НКР считают «армянской губернией». Между тем, признавая тесную взаимосвязь де-факто государств с их политическими «покровителями», нельзя не увидеть, что каждое из них имеет интересы, далеко не всегда совпадающие с интересами «патронов», и именно выборы здесь играют определяющую роль. В 2001 году Эдуард Кокойты победил на президентских выборах в Южной Осетии, несмотря на то, что в тот момент и Кремль, и руководство Северной Осетии поддерживали Людвига Чибирова, премьером у которого был нынешний глава прогрузинской «альтернативной» Южной Осетии Дмитрий Санакоев. Лишь после 2001 года Кокойты стал проводником кремлёвской политики. В 2004 году Москва на президентских выборах в Абхазии поддерживала Хаджимбу, в российских СМИ против его со-
перника велась жёсткая пиар-кампания, его даже называли прогру-зинским политиком, что не соответствовало действительности, — и всё равно победил Багапш.
По всем приведённым выше параметрам получается, что ПМР, НКР, Южная Осетия и Республика Абхазия обладают государственной и политической состоятельностью, почему и следует рассматривать их как государства де-факто, то есть реально существующие, но не признанные с точки зрения международного права, действующего на сегодняшний день. Принимая во внимание тот факт, что любая правовая система исторична — в том смысле, что формируется в определённых исторических условиях конкретными людьми на основе конкретных политических, а не абстрактно-юридических соображений, можно констатировать, что де-факто государства имеют основания для того, чтобы претендовать на статус государств де-юре и при удачном для них стечении обстоятельств могут его обрести.
Выборы в чрезвычайных обстоятельствах
В ходе последней президентской кампании в Нагорном Карабахе специальный представитель ЕС по Южному Кавказу Питер Семне-би, находясь 21 июля 2007 года в Баку, заявил, что европейские структуры не будут признавать выборы в НКР. О том же заявили генсек Совета Европы Терри Дэвис и председатель ПАСЕ Рене Ван дер Лин-ден. Особым дипломатическим изяществом отличалось официальное заявление Франции14:
«Несмотря на то, что эти выборы создают возможности для самоорганизации общины, де-факто контролирующей Нагорный Карабах, итоги подобных выборов не могут быть признаны законными, так как они заранее определяют статус региона. Итоговый статус Нагорного Карабаха может быть определён в рамках Минской группы ОБСЕ, сопредседателями в которой являются Франция, США и Россия, предложившей базовые принципы для мирного и справедливого решения конфликта, и только с участием всех сторон и общин».
Так было всегда. Выборы в НКР, Абхазии, ПМР, Южной Осетии не признавались и не признаются государствами — ведущими акторами мировой политики, равно как и ООН, ОБСЕ, НАТО, ЕС. На них не приезжают наблюдатели от этих организаций. Те же, кто наблюдает за ходом выборов, представляют себя в личном, а не институциональном качестве — как упомянутый нами Матеуш Пискорски
и депутат Европарламента Джульетте Кьеза, наблюдавший за выборами в НКР, или как регулярный наблюдатель за всеми выборами в СНГ-2 депутат Госдумы РФ Константин Затулин. Также и институты, участвующие в наблюдении, не имеют отношения к «официальному миру».
Зачастую выборы в де-факто государствах проводятся в форсмажорных обстоятельствах. Референдум о независимости НКР, состоявшийся в декабре 1991 года, сопровождался артиллерийским аккомпанементом. И все последующие многочисленные избирательные кампании в НКР проходили (и будут проходить) рядом с почти двухсоткилометровой «линией фронта», как в Карабахе и Азербайджане называют линию соприкосновения сторон, установившуюся после прекращения огня в мае 1994 года. В отличие от ситуаций в Южной Осетии, Абхазии и Приднестровье, на «линии фронта» вокруг Карабаха нет миротворческих сил, «замороженный мир» держится на «джентльменских договорённостях» между конфликтующими сторонами. Однако в политических заявлениях азербайджанской элиты постоянно звучат тезисы о необходимости «реконкисты». Выборы в Парламент Абхазии, намеченные на 24 ноября 2001 года, были перенесены на 2 марта 2002 года из-за совместной вооружённой провокации Грузии и чеченских боевиков в Ко-дорском ущелье. Имеется в виду рейд Руслана Гелаева в Гульрипш-ский район республики в октябре 2001 года со стороны Кодори. Именно этот факт способствовал усилению «административного ресурса» на выборах 2002 года. «Разморозка» конфликта в Южной Осетии в 2004 году и последующая тактика «мелкого фола» со стороны Тбилиси весьма содействовали превращению Эдуарда Кокой-ты фактически в безальтернативного кандидата на президентских выборах в ноябре 2006 года. Попытка Тбилиси «восстановить конституционный порядок» в Южной Осетии в августе 2008 года также способствовала почти полному сворачиванию демократических процедур в этом де-факто образовании. После завершения активных военных действий 13 августа 2008 года Кокойты, получив дополнительный «патриотический ресурс», распустил республиканское правительство и, по существу, сконцентрировал всю власть в своих руках. А вот кодорская операция Михаила Саакашвили в 2006 году, когда так называемое Абхазское правительство в изгнании было переведено из Тбилиси в Кодорское ущелье, никоим образом не повлияла на парламентские выборы в Абхазии в марте 2007 года, не помешала прибавлению оппозиционеров в высшем представительном органе де-факто государства. События августа 2008 года также
не обернулись для Абхазии дополнительным сосредоточением власти в руках её президента.
Возникает непраздный вопрос: зачем нужны избирательные кампании, если «официальный мир» отвергает само право на их проведение, а внешние обстоятельства нередко либо ставят их под угрозу срыва, либо могут привести к формальной легитимации режима личной власти? Ответ подсказывает позиция внешних противников выборов в де-факто государствах, заинтересованных в том, чтобы никакие выборы в СНГ-2 не проводились бы вообще. В этом случае, во-первых, было бы легче апеллировать к международному сообществу — мол, в де-факто государствах нет демократии. Во-вторых, отсутствие выборов снизило бы легитимность власти внутри НКР, ПМР, Абхазии, Южной Осетии, что объективно ослабило бы «непризнанную «государственность». Выборы играют очень важную роль в жизни де-факто государств. Это послание, обращённое вовне, сигнал миру: «Мы есть, мы существуем, несмотря ни на что». Это также способ легитимации власти. В республиках, появившихся в результате этнополитических конфликтов, узурпация власти крайне затруднительна. Люди, завоевавшие независимость с оружием в руках, не склонны делегировать свои права диктатору и его окружению. Видимо, не случаен тот факт, что авторитарные тенденции в наибольшей степени развиты в Приднестровье, где военный конфликт был скоротечным и не охватил население в той степени, как это было в Абхазии или в Карабахе.
Выборы в непризнанных государствах ставят перед международным сообществом много неудобных, политически «некорректных» вопросов. Прав Томас де Ваал, считающий, что «не следует забывать, что эти образования утвердились как самоуправляющиеся единицы, только избавившись от больших сообществ»15. Увы, все достижения Абхазии и Нагорного Карабаха, тем более Южной Осетии фактически сводит на нет демография. Точнее сказать, политическая демография. По справедливому замечанию авторов доклада «Абхазия сегодня», подготовленного экспертами Международной кризисной группы, «абхазская сторона не может обосновать свои требования волей большинства к моменту окончания войны, поскольку абхазы в то время составляли в Абхазии меньшинство»16. По сравнению с довоенным периодом население Абхазии существенно сократилось, в первую очередь потому, что из республики были «вычищены» десятки тысяч грузин, и этот аргумент — решающий для «мирового общественного мнения». До войны в Абхазии прожи-
вало 525 тыс. человек, по национальному признаку они распределялись следующим образом: 239 872 грузина (45,7 % населения Абхазии), 93 267 абхазов (17,8 %), 76 541 армяны (14,6 %), 74 913 русских (14,3 %), 14 700 греков (2,8 %). Официальная статистика непризнанной Абхазии определяет современную численность населения в 320 тыс. человек, среди которых только третья часть — примерно 110 тыс. человек, — этнические абхазы. Впрочем, международные структуры и эти скромные цифры полагают завышенными: по оценке миссии Программы развития ООН (ПРООН) численность населения Абхазии колеблется в пределах 180—220 тыс. человек17.
Вместе с тем нельзя отрицать, что в политической жизни, в том числе и в выборах, участвуют не одни абхазы, но и другие этнические группы. В двух составах Парламента республики (2002 и 2007 годов) мы видим трёх депутатов армянской национальности, трёх русских и даже трёх грузин — мегрелов, проживающих на востоке Абхазии, в пограничном Гальском районе. В 1990-е годы мегрельское населении Гальского района существовало в условиях фактического апартеида. Но начиная с 2004 года можно говорить о «новой восточной политике» властей Сухуми по отношению к Гали. Её цель — интеграция мегрелов в абхазский социум. Причиной такой «смены вех» стало активное участие гальских мегрелов в голосовании на президентских выборах 2004 года; тогда большинство их поддержало Багапша. И в 2007 году жители Гальского района проявили гражданскую активность, доказав тем самым свою готовность принимать участие в общественно-политических процессах абхазского де-факто государства.
Что же касается НКР, то все политические силы этой республики объединены категорическим неприятием любой формы азербайджанского суверенитета. При этом они ссылаются на итоги референдума 10 декабря 1991 года, 99,89 % участников которого высказались за независимость НКР. Однако в голосовании не приняла участие азербайджанская община Карабаха — почти четверть населения бывшей На-горно-Карабахской Автономной области (порядка 45 тыс. человек). Лоренс Броерс совершенно справедливо заметил по этому поводу18:
«Ключевым результатом войны стало достижение этнической однородности Карабаха в результате изгнания азербайджанского населения. Это помогло избавиться от возможного источника политического раскола и способствовало формированию общественного консенсуса относительно существования и задач образовавшегося де-факто государства. Одновременно с этим был закрыт потенциальный канал озвучивания гражданского, а не этнического харак-
тера новой государственности. В этом смысле показателен пример многонациональной Абхазии, которая пока не получила истинных демократических дивидендов от интеграции меньшинств, но само их существование создаёт политическое поле для возникновения разных вариантов абхазской государственности».
В Южной Осетии в ноябре 2006 года имели место две избирательных кампании. Осетинские сёла голосовали за президента де-факто Юго-Осетинского государства (победу одержал Эдуард Кокойты), в грузинских сёлах прошли выборы «альтернативного президента» (им стал Дмитрий Санакоев). Военный конфликт августа 2008 года привёл к изгнанию грузинского населения с территории Южной Осетии. Данная проблема имеет, как минимум, два измерения. С одной стороны это, бесспорно, гуманитарная трагедия. Однако нельзя не принять во внимание тот факт, что в течение четырёх лет в грузинских сёлах Южной Осетии, образующих так называемый Лиахвский коридор, с помощью Тбилиси была создана военная инфраструктура, нацеленная на ликвидацию де-факто независимости Цхинвала. Именно оттуда велись обстрелы столицы Южной Осетии, а взрослое мужское население этих сёл приняло активное участие в военной операции против осетин. Как бы то ни было, в 2008 году произошла «дег-рузинизация» Южной Осетии. Вместе с тем, установив контроль над Ахалгорским (Лениногорским) районом, входившим в состав Юго-Осетинской АО в составе Грузинской ССР, но с начала 1990-х и до
2008 года находившейся под контролем Тбилиси, Цхинвали получил и новое грузинское население. В будущем выстраивание позитивных отношений с этими «новыми грузинами» станет важным политическим тестом для Цхинвала.
Таким образом, демократия в странах СНГ-2 может быть определена, как «этнодемократия». Исключением здесь является разве что ПМР. Согласно данным переписи 2004 года, здесь наиболее высока доля трёх этнических общностей: молдаван (31,9 %), русских (30,3 %), украинцев (28,8 %). В Приднестровье также проживают белорусы, болгары, гагаузы, немцы, евреи и др. Подавляющее большинство жителей исповедуют православие — свыше 80 %>. При этом все «непризнанные» граждане ПМР принимают равное участие в избирательных кампаниях республики. Президент ПМР — русский, первый спикер Парламента Григорий Маракуца — этнический молдаванин, второй (с 2005 года), Евгений Шевчук, — этнический украинец с российским паспортом, в 2002—2003 годах обучавшийся в Киевской дипломатической академии.
В де-факто государства альтернативой выборов являются или междоусобица полевых командиров», или узурпация власти. Риторическим выглядит вопрос, с кем лучше вести переговоры — с легитимным, избранным народом лидером, с группой боевиков, контролирующих лишь своё «гнездо», или с диктатором. Демократическая политическая среда даёт гораздо больше возможностей для открытой дискуссии о будущем статусе «спорной территории». Другой вопрос, что эта дискуссия может пойти не в том русле, которое обозначил, как единственно возможный, «официальный мир». С гуманитарной точки зрения тем более важно, что де-факто образование не раздирают внутренние противоречия, лидеры не жаждут крови соперников, а договариваются и ищут компромиссы. Не решая проблемы статуса или даже отдаляя её решение, выборные процедуры в таких образованиях, как НКР, гарантируют мир и стабильность хотя бы в рамках одной этнической общины и удерживают её от экстремистских поползновений вовне.
Если же говорить об издержках этнодемократии, то стоит посмотреть на Балканы, где эта модель уже опробована. Самый яркий пример — Хорватия с зачисткой Сербской Краины. Вторым примером, видимо, станет Косово с абсолютным доминированием албанского населения. Впрочем, и Сербия также являет нам пример этнодемократии. Основной закон этого государства, провозглашающий территориальную целостность Сербии, был принят без учёта голосов этнических албанцев Косово, которое сербская Конституция объявляет неотъемлемой частью страны. Этнокра-тия, кстати, может сочетаться с достаточно высокими стандартами демократических свобод. Другое дело, что их действие ограничено рамками одной этнической группы или, как в Абхазии, нескольких групп при целенаправленной дискриминации какой-то одной. Считать такую модель демократией европейско-североамериканского образца, конечно, никак нельзя. Вопрос в том, возможно ли в принципе в данном регионе следовать этому образцу — по, крайней мере, в настоящее время. Можно, конечно, попробовать с места в карьер начать строить демократию западного типа, возвращать беженцев, приступить к реституции, последовать прочим рекомендациям учебников по миротворчеству. Но на практике эти действия обернутся новым витком вооружённого противоборства. На фоне такой перспективы вариант демократии, который мы сегодня наблюдаем в де-факто государствах, всё-таки более предпочтителен. Если, ко-
нечно, нужен именно мир, а не реванш Баку, Тбилиси и Кишине-
Безусловно, в случае с ПМР, НКР, Абхазией и Южной Осетией никакое международное признание авансом невозможно. Развитие демократических институтов в этих республиках должно тщательно отслеживаться всеми заинтересованными сторонами. И только если будет достигнута постепенная демократическая консолидация режимов, хотя бы и на этнократической основе, вопрос о международной легитимации де-факто государств можно будет ставить в повестку дня.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., например: Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. М., 2001; КоппитерсБ. Федерализм и конфликт на Кавказе / Рабочие материалы Московского Центра Карнеги. М., 2002. № 2; Лакоба С. Абхазия де-факто или Грузия де-юре? О политике России в Абхазии в постсоветский период, 1991—2001 гг. / Slavic Research Center. Sapporo, Hokkaido University, 2001 (на рус. яз.); Маркедонов С.М. Этнонациональный и религиозный фактор в общественно-политических процессах Кавказского региона. М., 2005; он же. De facto государства постсоветского пространства // Научные тетради Института Восточной Европы. М., 2006. Вып. 1. С. 13—27; Цуциев А.А. Территории проблемного суверенитета // Там же. С. 28—52; Kupchan Ch. Independence for Kosovo // Foreign Affairs, 2005. Vol. 84, No. 6; Lynch D. Engaging Eurasia’s Separatist States: Unresolved Conflicts and De Facto States. Washington, 2004; Meron R. After Empire: Russia and the Southern Near Abroad //The New Russian Foreign Policy, New York. 1998; Rich R. Recognition of States: The Collapse of Yugoslavia and the Soviet Union// European Journal of International Taw, 1993. Vol. 4, № 1; Troebst St. The «Transnistrian Moldovan Republic»: From Conflict-Driven State-Building to State-Driven Nation-Building // European Yearbook of Minority Issues. 2002—2003. Vol. 2. Eeiden and Boston, 2003.
2 «Надеюсь, что следующая администрация США вернётся к идее Договора по противоракетной обороне» //Время новостей, 2008, 1 ноября. № 204. По словам Тэлбота, он вместе с известным политологом профессором Колумбийского университета и специалистом по Евразии Робертом Легволдом готовит внешнеполитические предложения для новой администрации США: «Мы хотим выработать совместные рекомендации для той администрации, которую изберут американцы. Поверьте мне, что степень наших знаний об истории Грузии весьма высока» (цит. по «Надеюсь, что...»).
Броерс Л. Политика непризнания и демократизация // Пределы возможностей лидеров элиты и общества в нагорно-карабахском мирном процессе (на рус. яз.). Лондон, 2005. С, 70.
4 Там же.
5 Report of the Independent American Monitoring Delegation to the July 19, 2007 Nagorno-Karabakh Presidential Elections. Stepanakert, 2007, July 20. P. 1.
6 Фурман Д.Е. Молдавские молдаване и молдавские румыны. Влияние особенностей национального сознания молдаван на политическое развитие Республики Молдова // Прогнозис. Журнал о будущем, 2007. № 1 (9). С. 299.
7 Из интервью с И.Н. Смирновым (взято в Тирасполе 11 сентября 2007 года). Процитированный фрагмент не вошёл в опубликованный вариант интервью, подготовленного мной для французского ежемесячного издания. См.: Transnistrie: Le Credo Separatiste. Entretien avec Igor Smirnov conduit par Serguei Markedonov // Politique Internationale, 2007 (Hiver). № 114.
8 Цит. по: Маркедонов С.М. De facto государства постсоветского пространства... С. 16.
9 Transnistrie: Le Credo Separatiste. P. 259.
10 Смирнов И.Н. Жить на нашей земле. 2-е изд. Тирасполь, 2005. С. 36—37.
11 Из интервью с П.П. Запорожцем (взято в Черкесске 21 сентября 2004 года).
12 См.: Troebst St. «We Are Transnistrians!» Post-Soviet Identity Management in the Dniester Valley // Ab Imperio, 2003. № 1. P. 437—466.
13 De Waal T. Kosovo talks about much than just Kosovo // Financial Times, 2006, May 10.
14 Цит. по: http://www.polit.ru/author/2007/07/25/karabakh.html.
15 Де Ваал Т. Угрозы безопасности на Южном Кавказе // Вестник Европы, 2002. № 7—8. С. 37.
16 Абхазия сегодня. Доклад № 176. Европа. 15 сентября 2006. Тбилиси—Брюссель (на рус. яз.). С. 11.
17 Там же. С. 12.
18 Броерс Л. Политика непризнания и демократизация. С. 71.
