CC BY
99
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
М.Ю. ИЛЮХИН
старший преподаватель кафедры всеобщей истории Орловского государственного университета
E-mail: ilyukhin@yandex.ru Тел. 8 910 747 15 24
ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ЗАСЕДАНИЯХ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ (III - IV СОЗЫВЫ)
В работе освещаются взгляды депутатов Государственной Думы III и IV созывов на проблемы дальневосточной политики русского правительства в период с 1908 по 1917 гг. На основе изучения источников по методу критического анализа автор приходит к выводу, что политика царской России на Дальнем Востоке подвергалась разносторонней критике со стороны представителей различных думских фракций. Основания этой критики изложены в нижеследующей работе.
Ключевые слова: Государственная Дума, русская дальневосточная политика, Санкт-Петербургский договор 1881 года, Синьхайская революция, Северная Манчжурия, Халха.
Рубеж XIX - XX вв. ознаменовался активизацией политики России на Дальнем Востоке. Как и другие великие державы, Российская империя приняла активное участие в «битве за концессии». Оказав ряд «дружеских услуг» Китаю [10, С.115, 116], Россия получила возможность строительства по территории Китая Китайско-Восточной железной дороги, прав на аренду южной части Ляодуна с портами Далянь (Дальний) и Люйшунь (Порт-Артур) и сооружение южной ветки КВЖД [10, С.118, 126]. Усиление русских позиций в северо-восточном Китае находилось в полном противоречии с интересами Японии. Последняя, воодушевленная легкостью победы в японо-китайской войне 1894-1895 гг.. ориентировалась на превращение Манчжурии в сферу своего влияния. Результатом обострения отношений двух держав стала неудачная для России война 1904 - 1905 гг. и заключение прелиминарного Портсмутского мирного договора. В последующий период русская и японская дипломатии вступили в переговорный процесс с целью разграничения интересов на Дальнем Востоке. Летом 1907 г. между сторонами были подписаны торговый договор, рыболовная и общеполитическая конвенция. Демонстрируя «дружественные чувства» к вчерашнему врагу, русская сторона рассматривала вопрос о преобразовании миссии в Токио в посольство.
В качественно новых условиях внутриполитической жизни России этот вопрос был вынесен на обсуждение Государственной Думы, имевшей право обсуждать смету МИД и рассматривать финансовую сторону его деятельности. Несмотря на то, что он носил исключительно «технический» характер, обсуждение его «подняло» ряд проблем, связанных с внешней политикой страны вообще, и на Дальнем Востоке, в частности.
Министр иностранных дел А.П. Извольский уверял депутатов Государственной Думы в том, что отношения с Японией вошли в нормальное русло, что с подписанием летом 1907 г. серии договоров и конвенций между Россией и Японией «создана целая сеть международных соглашений и интересов, создана политическая атмосфера, бесспорно благоприятная как специально для нас, так и для поддержания всеобщего мира» [2, Ст.115]. Позиция главы МИД понятна: через народных избранников он желал успокоить общественное мнение страны, пытаясь убедить, что вчерашний враг ныне превратился в «доброго соседа».
Однако большинство выступавших представителей думских фракций выразили озабоченность реальным состоянием русско-японских отношений. Так, лидер октябристов А.И. Гучков указывал на тревожные сообщения в прессе об активной экономической экспансии Японии в Манчжурии, что, по его словам, могло значительно усилить политическое влияние последней на Дальнем Востоке [2, Ст.102 - 105]. Глава фракции кадетов П.Н. Милюков выражал опасения насчет содержания в подписанных конвенциях неких тайных статей, которые, с одной стороны, «расширяют пределы прав» договаривающихся сторон, с другой, будучи недоступны общественному мнению, могут вести к началу новых внешнеполитических авантюр [2, Ст.120]. Беспартийный депутат гр. А.А.Уваров усматривал в статьях этих соглашений возможность открытия всего русского тихоокеанского побережья для экономической экспансии Японии [2, Ст.377]. Наконец, оратор фракции националистов С.И. Клеповский попросту возложил на министерство иностранных дел ответственность за неудачную войну, поскольку дипломаты не смогли вовремя предупредить прави-
© М. Ю. Илюхин
тельство о реальном военном потенциале Японии [2, Ст. 105 ].
Таким образом, в начале 1908 г. абсолютное большинство Государственной Думы сохраняло настороженное отношение к Японии, рассматривая ее как главного, и отнюдь не «умиротворенного» соперника России на Дальнем Востоке. Уверения министра иностранных дел о том, что Япония не только готова, но уже реально соблюдает русские интересы в Северной Манчжурии [2, Ст.285 ], прозвучали для думцев неубедительно.
Взгляд на Японию как на потенциального противника России на Дальнем Востоке сохранялся и во время обсуждения в Государственной Думе вопроса о начале строительства Амурской железной дороги. И сторонники проекта, отстаивающие его стратегическую ценность, и противники, говорившие о его бессмысленности, сходились в одном: наиболее вероятным врагом на Дальнем Востоке следует считать Японию. Слова премьера П. А. Столыпина, говорившего о вечном мире с Японией как о высшем благе для России [2, Ст.1402 ], похоже, были восприняты как благое пожелание.
Докладчик комиссии государственной обороны, октябрист Н.В. Савич, заявил, что «в случае войны на Дальнем Востоке, наши руки в значительной степени будут связаны; мы не можем уже, как прежде, распоряжаться территорией Китая, мы не можем обратить эту дорогу в главную стратегическую связь нашу с дальневосточной окраиной» [2, Ст.897]. Говоря о возможной войне на Дальнем Востоке, он, разумеется, имел в виду войну с Японией - только в этом случае его слова о том, что нейтралитет Китая, несомненно, будет нарушен, имеют смысл. Точку зрения Савича поддержали умеренно-правые (В.А. Бобринский) [2, 962 ] и гр. Уваров [2, Ст.947-948]. О потенциальной возможности столкновения с Японией говорили и представители кадетской фракции Ф.И. Родичев [2, Ст.1397] и А.Ф. Бабянский [2, Ст. 1443-1447].
Единственным оратором, который не рассматривал возможность вооруженного столкновения между Японией и Россией, был лидер фракции социал-демократов Н.С. Чхеидзе. Но не потому, что верил в «миролюбие» японцев, и не потому, что считал урегулированными все спорные вопросы между двумя державами. Чхеидзе полагал, что Япония уже укрепилась на Тихоокеанском побережье, рыбные промыслы уже в ее распоряжении. Следовательно, такое дорогостоящее «мероприятие», как война, ей просто ненужно [2, Ст.1479].
Итак, говоря о стратегическом значении Амурской дороги, или, напротив, о ее несостоятельности, ораторы неизбежно касались вопроса
о перспективе войны с Японией. Конечно, эти заявления носили теоретический характер. Однако в случае, если бы Япония расценивалась как дружественная держава, вряд ли на нее «примеряли» бы стратегическую эффективность будущей дороги. И противники строительства, и сторонники указывали при этом на тот факт, что Япония уже активно проникает в русское Приморье, где японские экономические интересы отныне защищены рыболовной конвенцией 1907 г. Иными словами, именно Япония расценивалась как государство, непосредственно угрожающее и русским интересам, и русским владениям на Дальнем Востоке.
Значительно большим разнообразием отличались взгляды различных фракций Государственной Думы на перспективы взаимоотношений России с Китаем. Уже при обсуждении проекта Амурской железной дороги практически все выступавшие отмечали, что к настоящему времени Китай переживает период мощного национального подъема, вылившегося в стремление к модернизации. Конечно, депутаты Думы навряд ли были посвящены в содержание сообщений русского посла Д. Д. Покотилова о упорных слухах, распространяемых в Манчжурии о якобы готовящемся нападении китайцев на Россию с целью изгнания последней из Манчжурии, и даже завоевании русского Дальнего Востока [1, Л.8]. Однако о том, что китайская армия модернизируется, что Китай теперь уже не будет молча взирать на нарушение своего суверенитета, предупреждали октябрист Н.В. Савич [2, Ст.899], лидер крайних правых В.М. Пуришкевич [2, Ст.1130], причем последний рисовал в своем выступлении апокалипсические картины броска «желтого дракона» на Запад.
Позиция кадетов и прогрессистов в отношении Китая была более гибкой. С одной стороны, кадетские ораторы осознавали потенциальную опасность, исходящую от китайской колонизации русского Дальнего Востока, поскольку вслед за экономическим проникновением сюда вполне могло последовать проникновение политическое. С другой стороны, сам процесс «обновления» Китая, его «возрождения» они приветствовали. Лидер партии П.Н. Милюков призывал правительство «третировать (Китай - М.И.) как независимое государство, а не как... вассала, на которого можно накричать, как начальник ведомства может накричать на своего подчиненного» [5, Ст.3315].
2 марта 1910 г. в своей речи, посвященной внешней политике, Милюков отмечал, на Дальнем Востоке встает только одна основная проблема -определение политики по отношению к местному «больному человеку», т.е. Китаю. Путей решения
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
«китайской проблемы» только два: либо Россия будет и впредь придерживаться политики раздела Китая на сферы влияния, либо примкнет к странам, призывающим проводить в отношении Китая политику «открытых дверей». Первый путь, замечал Милюков, ведет к авантюрам, к международным осложнениям. Второй путь - «путь международного мира» [3, Ст.2776]. Однако, отказавшись от поддержки предложения госсекретаря США Нокса о нейтрализации железных дорог в Манчжурии, Россия продемонстрировала приверженность первому пути [3, Ст.2777]. Иными словами, «делая ставку на Японию», а не на развитие тесных дружественных отношений с возрождающимся Китаем, Россия, по мнению Милюкова, допускает серьезную ошибку [3, Ст.2785]. В этом пункте его мнение полностью совпадало с мнением другого видного деятеля кадетской партии, Н. Некрасова, высказанным в статье «Противоречия русской дальневосточной политики» [3, Ст.2786], на которую он ссылался, произнося свою речь 2 марта 1910 г.
«Рассеять ту неприязнь», которую русские «приобрели в Китае благодаря своей агрессивной политике в последние двадцать лет», призывали и социал-демократы [3, Ст.2816]. Критикуя политику царизма в отношении Китая, в частности, закон об ограничении китайской миграции в Приамурье и Приморье, социал-демократ И.П. Покровский вторил кадету Некрасову: «Бессильное вести колонизаторскую, разумную политику, даже такую политику, которую ухитряется вести Китай, русское правительство ничего не может придумать для охраны своих дальневосточных окраин, как все те же меры, которые оно практикует и внутри, - чисто полицейские меры»[ 3, Ст.2816 ].
После того, как Извольского сменил на посту министра иностранных дел С.Д. Сазонов, линия МИД России в отношении Китая не претерпела изменений. Россия по-прежнему придерживалась курса на закрепление уже существующих и реализацию мнимых, желаемых «прав». При этом сама идея сближения с Китаем в противовес экспансионистским устремлениям Японии не рассматривалась. Соответственно, думская оппозиция, в лице кадетов, продолжила критику курса МИД. Почву для возобновления этой критики дали события, связанные с продлением в 1911 г. действия русско-китайского договора 1881 г.[ 11, С.125-130.]
Учитывая, что Китай переживал период «национального возрождения», российская дипломатия обоснованно предполагала, что китайцы откажутся продлевать договор на прежних условиях, и потому нанесла «превентивный дипломатический удар», предъявив 3 февраля 1911 г. соответствую-
щую ноту, в которой выразило требования России. Отказ Китая выполнить два пункта требований - об определении права беспошлинной торговли русскими и о праве русских купцов торговать чаем в Синьцзяне - обострил отношения между странами. Китай стал концентрировать войска в приграничных районах. Даже после того, как китайская сторона 11 марта 1911 г. согласилась принять все условия России, вопрос о продлении договора был далек от завершения.
Критикуя линию, проводимую министерством Сазонова в отношении Китая, лидер кадетов, ставший, из-за отсутствия «по болезни» министра иностранных дел фактически основным докладчиком по вопросам внешней политики, заявил, что, в связи с изменениями, происходящими в Китае, «надо думать не о сохранении буквы договора, а о приспособлении к новым реальным условиям»[4, Ст.3314], не «становиться на твердую, решительную защиту наших бумажных прав, чтобы быть в более выгодном положении при заключении нового договора»[4, Ст.3316]. Милюков утверждал, что эскалация напряженности вокруг продления договора на самом деле определяется желанием неких «безответственных кругов», заинтересованных высокопоставленных особ, вновь толкнуть страну на агрессивные действия в дальневосточном регионе. Он настойчиво повторял сказанное им в 1910 г.: для России более выгодным в данной ситуации было бы поддержать обновляющийся Китай, нежели, в союзе с Японией, пользоваться его слабостью для достижения целей, не имеющих перспективы.
Как агрессивную, враждебную по отношению к Китаю и бесперспективную оценил русскую политику и Покровский [4, Ст.3342]. Он считал, что такая политика на Дальнем Востоке в качестве одной из основных целей имеет повышение престижа внутри страны лишенного социальной опоры правительства [4, Ст.3343]. Националисты отказались участвовать в прениях по вопросам внешней политики [4, Ст.3343]. Октябристы выразили уверенность в том, что в ходе «пока дипломатического столкновения» с Китаем правительство руководствуется не частными, а исключительно государственными интересами, вследствие чего может рассчитывать на их поддержку [4, Ст.3343].
Таким образом, в ходе заседания 2 марта 1911 г. выяснилось, что политика русского правительства на Дальнем Востоке вообще и в отношении Китая в частности вызывает однозначное и безусловное одобрение со стороны правых и националистов по самому факту совершения действий, а не по их содержанию. Октябристы заняли аналогичную позицию, хотя и настаивали на том, что шаги правительства
следует разъяснять народному представительству. Кадеты и социалисты, напротив, осуждали правительственный курс как агрессивный, ведущий к авантюрам, способным втянуть страну в новую губительную войну на Дальнем Востоке. При этом и те, и другие отрицательно относились к сближению с Японией, полагая, что для японцев главной целью является окончательное вытеснение России с Дальнего Востока. И те, и другие усматривали в новой попытке проведения «сильной» политики на Дальнем Востоке влияние, во-первых, Германии, во-вторых - «безответственных дипломатов», связанных с придворными кругами. Но если кадеты критиковали правительственный курс за то, что он осуществляется вразрез с общенациональными интересами, то социалисты упирали на пагубность этого курса для народа России. Для кадетов была желанна ориентация на союз с Китаем, тогда как соглашение с Японией, ввиду антагонистических противоречий между Россией и Страной Восходящего Солнца, они считали неискренним.
Спустя полгода после этого думского заседания ситуация на Дальнем Востоке радикально изменилась. Позже, причем дважды, в 1912 и в 1913 гг., Милюков отмечал, что переход процесса «обновления Китая» с эволюционного на революционный путь явился совершенно неожиданным для всех [6, Ст.2237; 7, Ст.1053]. События там развивались стремительно. 24 сентября 1911 г. произошло восстание в Учане, ставшее прологом революции. 2 ноября премьер-министром Китайской империи был назначен Юань Шикай. Между тем провинции начали провозглашать независимость от Пекина. В результате началось противостояние проманьчжур-ского севера страны и антицински настроенного юга. 1 декабря 1911 г. провозгласила независимость Внешняя Монголия. Наконец, 12 февраля состоялось формальное отречение императора Пу И от власти, после чего в Китае была провозглашена республика.
Начавшаяся в Китае революция поставила перед русской дипломатией ряд вопросов. Во-первых, как относиться к революционному взрыву в стране, где Россия имеет свои политические и экономические интересы. И, во-вторых, как повести себя в отношении провозглашенной монгольской независимости, поскольку Внешняя Монголия, согласно русско-японскому соглашению 1910 г. вовлекалась в сферу русского влияния.
13 апреля 1912 г. глава МИД Сазонов выступил перед депутатами Государственной Думы. Он известил Думу, что, «не имея причин навязывать китайцам тот или иной строй», русское правительство придерживается нейтралитета по отношению
к «происходящей там борьбе», «стремясь лишь к ограждению наших интересов»[6, Ст.2165]. При этом правительство однозначно и четко оговаривается, что, когда речь заходит об «общих с другими странами» интересах, например, о финансовой задолженности Китая, то оно, естественно, готово сотрудничать со своими европейскими, азиатскими и заокеанскими партнерами (под последними подразумевались Япония и США). Но как только речь заходит о собственных, «специальных» правах и интересах - Россия готова защищать их, и не потерпит вмешательства других стран[6, Ст.2167].
Особое внимание уделил Сазонов вопросу об отношении к провозгласившей независимость Монголии, которая обратилась за помощью к России. Упреждая выступления думских ораторов, он отметил, что общественное мнение страны разделилось - «с одной стороны, указывалось, что Россия должна взять Монголию под свой протекторат; с другой стороны, говорилось, что всякое наше участие в судьбе Монголии будет авантюрой, что Китай легко расправится с независимой Монголией, и нам придется или иметь с китайцами целый ряд затруднений.. , или остаться зрителями такой расправы и принять на себя нравственную ответственность за нее»[ 6, Ст.2167].
Соответственно, основополагающие требования, предъявляемые Россией к Китаю, сводятся к следующим пунктам: 1) отказ от введения в Халхе китайской администрации, 2) отказ от расквартировывания там китайских войск, 3) отказ от колонизации земель Халхи китайцами. При этом Сазонов заявил, что ни о какой аннексии Внешней Монголии Россия не помышляет. Любое территориальное приобретение в Азии может быть оправдано только тогда, когда «оно действительно ценно, и нам необходимо». Но, с другой стороны, Россия и впредь, невзирая на внутренние изменения в Китае, будет продолжать ту же политику в отношении Монголии, не откажет ей в помощи при создании «начатков автономного управления».
Фракция кадетов как никогда лояльно отнеслась к позиции русской дипломатии на Дальнем Востоке. Милюков заявил, что никто не мог предвидеть того, что процесс «возрождения Китая» обретет характер революции. В связи с этим он предостерег от соблазна «воспользоваться временным ослаблением Китая» для усиления позиций России на Дальнем Востоке. Вот почему позиция министерства иностранных дел, озвученная Сазоновым, вызвала полное его одобрение[6, Ст.2238]. Что же касается русского посредничества в отношении монголокитайских переговоров, то здесь Милюков также был вполне согласен с линией, проводимой мини-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
стерством, однако указал, что с его точки зрения, «несколько неосторожно говорить о нашем участии как непременном условии соглашения», ибо это «слишком свяжет нас в будущем» [6, Ст.2238].
Правые, напротив, остались недовольны политикой МИДа. Националист С.А. Володимеров заявил, что «никогда.не мог представить более благоприятных условий, чтобы выпрямить ту длинную границу (русско-китайскую - М.И.), которая искусственно и неправильно создалась благодаря упущениям нашего министерства иностранных дел» [6, Ст.2253]. Политику «невмешательства», проводимую русским дипломатическим ведомством, Володимеров назвал «акафистом собственному бессилию» [6, Ст.2254].
Взгляды кадетов на дальневосточную политику России не претерпели изменений и в 1913 г., в составе IV Государственной Думы. Как и раньше, они были противниками «непоследовательных шагов», резких переходов от «решительных действий» к «уступчивости». Но при этом, в июньском выступлении 1913 г. Милюкова не обозначено однозначное отношение к действиям русских дипломатов по вопросу о независимости Монголии. С одной стороны, он призывал «не обманывать надежд, возложенных на Россию», а с другой - предостерегал от непродуманных шагов[7, Ст.1057]. В то же время, Милюков никак не прокомментировал русско-монгольское соглашение 21 октября 1912 г. В связи с этим создается впечатление, что лидер кадетов не считал своевременным признание монгольской независимости не только по соображениям, озвученным им в апреле 1912 г. (нежелательность установления русского протектората над Халхой, влекущего за собой финансовые расходы и дипломатические осложнения с Китаем), но и по причине возникновения у «безответственных сфер» желания аннексировать эту бывшую провинцию Китая, втянув, таким образом, Россию в новую дальневосточную авантюру [6, Ст. 2238 - 2240 ; 7, Ст.1057].
Главный оппонент Милюкова, член фракции социал-демократов А.И.Чхенкели, считал, что главной целью русской дипломатии на Дальнем Востоке на протяжении 1912 - 1913 гг. была дискредитация республиканского режима в Китае. Этой цели, по его мнению, было подчинено и упорное, «ничем не обоснованное» непризнание Китайской республики, и участие в «разорительном и унизительном займе для Китая»[7, Ст.1067], и вся политика, проводимая в Монголии и Манчжурии[7, Ст.1066]. Особенно ярко, утверждал Чхенкели, просматривалось это на «монгольском» примере.
Он сказал, что вопреки заявлениям Сазонова 13 апреля 1912 г. о невозможности и нежелании
России признавать независимость «не готовой к самостоятельному политическому существованию» Монголии, 21 октября 1912 г. было подписан договор с монгольскими уполномоченными, по которому «северная Монголия совершенно отделилась от Китая, и над ней фактически утверждался протекторат России» [7, Ст.1066]. Такая непоследовательность со стороны русского МИДа, по словам Чхенкели, объяснялась стремлением достичь три цели: во-первых, показать китайцам, что провозглашение республики автоматически ведет к распаду Китая; во-вторых, для того, чтобы духовный лидер монголов, хутухта, став носителем политической власти, «удержал в своих руках господство над трудовым народом в Монголии»; наконец, в-третьих, подготовить аннексию изолированной от внешнего мира Северной Монголии. Причем последнее Чхенкели считал главным. Вот почему монголы, по его словам, довольно быстро поняв цели России, «прямо заявили, что они скорее предпочитают быть в неволе у китайцев, чем у русских»[7, Ст. 1067].
Между тем, в сентябре 1913 г. Россия официально признала правительство Юань Шикая, воздержавшись, однако, от признания Китайской республики. Этот факт позволил, по словам С.Д. Сазонова, приступить к решению вопросов, «возникших за время китайской революции»[8, Ст.343]. Важнейшим из этих вопросов министр считал монгольский.
Выступая перед Думой 10 мая 1914 г., министр впервые официально объяснил причины той «шаткости» и «непостоянства» русской позиции относительно признания монгольского хутухты сувереном. По его словам, Россия, имея в Монголии интересы и осознавая, что реальная власть принадлежит хутухте и его правительству, 21 октября 1912 г. заключила с ним договор, по которому за русскими подданными в Монголии сохранялись все права, которые ранее были гарантированы китайским правительством. Россия, со своей стороны, обязалась оказать хутухте поддержку «против попыток ввести во Внешней Монголии китайскую администрацию, расквартировать войска» и осуществлять китайскую колонизацию. При этом министр указал, что Россия особой нотой оговорила свое право определять, на какие области Монголии распространяются указанные гарантии[8, Ст.344].
Длительные переговоры с Китаем привели к подписанию 23 октября 1913 г. декларации, по которой Китай признавал Монгольское государство, находящееся под его формальным сюзеренитетом, но пользующееся широкой автономией, как в вопросах внутренней, так и внешней политики. Министр специально оговорился, что эти права Монголии
ЕЭГ>^| история |\ПЕ
- это те самые права, которые Россия обозначила на переговорах в 1912 г., о мотивах их он сообщал Думе [8, Ст.344].
Тем не менее, правительство хутухты, по словам Сазонова, явно переоценив свои возможности, военную силу и политическое значение, несмотря на предостережения России, вознамерилось объединить под своей властью все земли, населенные монголами, в том числе те, на которые не распространялись гарантии, декларированные договором 21 октября 1912 г. Министр заявил, что Россия не может пойти навстречу этим необоснованным требованиям и «несбыточным мечтаниям, которые неизбежно должны рассеяться от соприкосновения с действительностью» [8, Ст.345]. В связи с этим он указал, что вопрос о внутренней автономии области Барги, которая, не будучи включена в границы государства хутухты, провозгласила выход из состава Китая и явочным порядком предалась под власть Урги, не выполняя при том распоряжений ургинско-го правительства и не платя налогов, должен быть предметом отдельного рассмотрения. Поскольку переговоры по этому поводу с правительством Китая к моменту произнесения речи министра продолжались, он позволил себе не раскрывать их со-держания[8, Ст.345].
В отличие от своего выступления в 1912 г.. Милюков на этот раз отнесся к речи руководителя дипломатического ведомства по политике на Дальнем Востоке более чем критически. Лидер фракции кадетов считал, что своей непоследовательностью русское правительство объективно спровоцировало режим хутухты на вынашивание тех «несбыточных надежд», о которых говорил министр. Поэтому, полагал он, министру не стоило бы так довольно резко и недипломатично высказываться о деятельности монгольского правительства [8, Ст.345].
«Еще в октябре 1913 г., - указывал Милюков,
- мы считались с точкой зрения Монголии, которая не похожа на ту, которую мы склонны были защищать»[8, Ст.345]. Тогда Россия заявляла, что добиться от монголов согласия на признание их принадлежности Китаю невозможно. Но в то же время вопрос о статусе Монголии решался без участия самих монголов, «за их спиной». Понятно, что высказанные в декабре 1913 г. монгольским правительством желание и готовность принять участие в этих переговорах, с условием превращения их в трехсторонние, для России не должны были стать неожиданностью. Вот почему, считал Милюков, было бы неправильным говорить о том, что монгольское правительство безосновательно «переоценивает свои силы» и вынашивает «несбыточные
надежды». Такое резко отрицательное отношение к монгольскому режиму, возникшее как бы «вдруг» «не может служить интересам нашей дружбы и сближения с Монголией»[8, Ст.369]. Таким образом, с точки зрения лидера кадетов, для столь оптимистичной оценки русской политики на Дальнем Востоке, которая вытекает из выступления министра иностранных дел, нет оснований. Напротив, эта политика непоследовательна, противоречива и, как следствие вышесказанного, на настоящий момент безрезультатна.
С данной оценкой был солидарен лидер фракции прогрессистов И.Н.Ефремов. Он отметил, что политика МИДа по отношению к Манчжурии и Монголии отмечена неясностью, колебаниями и неопределенностью: с одной стороны, говорил он, «мы сносимся с независимым правительством монгольским, принимаем его посольства», с другой
- «ведем переговоры с Китаем и заключаем с ним соглашение по поводу Монголии»[8, Ст.416].
Напротив, с критикой положений речи Милюкова от фракции правых выступил Н.Е. Марков. В частности, он заявил, что министр иностранных дел не заслуживает упрека в том, что «затруднился назвать теперешнее правление Китая «республикой», обозначив его как «правительство Юань Шикая»[8, Ст.425]. Вместе с тем, действия самого министерства иностранных дел на Дальнем Востоке никаких комментариев со стороны Маркова 2-го не получили.
Ничего не сказал в этот раз о русской политике на Дальнем Востоке и выступавший от социал-демократической фракции Чхеидзе. Он заявил, что «министр иностранных дел. не дал никакого материала для прений; ведь все, что он сказал. было давно известно всем»[8, Ст.394], и посвятил свое выступление, в основном, критике позиции правых и кадетов по вопросам балканской политики.
Заседание 10 мая 1914 г. было последним предвоенным обсуждением сметы министерства иностранных дел. С началом Первой мировой войны проблемы дальневосточной политики в Думе практически не рассматривались, поскольку внимание депутатов Думы было полностью занято событиями в Европе и на Ближнем Востоке.
19 июля 1915 г., выступая перед Государственной Думой, министр иностранных дел Сазонов под бурные рукоплескания депутатов приветствовал посла Японии Ичиро Мотоно как представителя дружественной державы и констатировал, что «истекшие. десять лет доказали, что. нынешние наши фактически союзные отношения с Японией должны явиться преддверием еще более тесного едине-ния»[9, Ст.25]. Другим, с энтузиазмом встреченным
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
аудиторией известием, было сообщение министра о подписании 25 мая в Кяхте русско-монголокитайского соглашения об «окончательном решении» монгольской проблемы - предоставлении внешней Монголии статуса формально вассально зависимого от Китая, самостоятельного в вопросах внутреннего управления государства [9, Ст.26].
Суммируя вышесказанное, можно сделать следующие выводы относительно отношения различных фракций Государственных Дум III и IV созывов к политике царского правительства на Дальнем Востоке.
Всеми депутатами III, а затем и IV Государственных Дум осознавался тот факт, что позиции России на Дальнем Востоке подорваны в результате проигранной войны с Японией. Поэтому все они были противниками новых авантюр в этом регионе. Но в само понятие «авантюра» фракции, принадлежащие к различным полюсам политического спектра, вкладывали разный смысл. Для правых и националистов под «авантюрными» подразумевались любые начинания, если они не укладывались в канву их общеполитической концепции. Они требовали активного участия государства в организации обороны дальневосточных рубежей, защите интересов российских предпринимателей, хотя порой критиковали алчность дельцов, разместивших свои капиталы в Манчжурии и Монголии. В целом, для правых было характерно враждебное отношение к дальневосточным государствам - как к Японии, так и к Китаю. В Японии они видели не просто конкурента, а агрессивного соперника, целью которого является не только вытеснение России из Северной Манчжурии, но и захват всего русского Дальнего Востока. Впрочем, того же они ожидали и от Китая. Вот почему правые всячески поддерживали «решительные» меры русского МИДа в отношениях с этими странами и требовали таковых, когда им казалось, что дипломаты идут на уступки.
Правые и националисты отрицательно отнеслись к произошедшей в Китае Синьхайской революции. По вопросу об отношении к независимости Монголии единого мнения у них не было. Одни считали, что в сложившихся условиях наступил благоприятный момент для расширения пределов Российской империи за счет поглощения нового государства, другие ограничивались надеждой на установление над Монголией русского
протектората.
Либеральная оппозиция в лице кадетов, напротив, все так называемые «решительные» меры квалифицировала как авантюристические, не обеспеченные реальной силой, а потому ведущие к новым поражениям. Агрессивные действия русской дипломатии, равно как и внезапные отступления, сдачу позиций, кадеты склонны были считать следствием воздействия «безответственных сфер», под которым подразумевались члены придворной «камарильи» и связанные с ними дельцы. Кадеты считали, что для упрочения позиций России на Дальнем Востоке необходимо искать сближения с Китаем, прекратить рассматривать его лишь как объект экономической, или, что еще хуже, территориальной экспансии. Напротив, союз с Японией они считали нежелательным, поскольку эта страна оставалась успешным конкурентом России на Дальнем Востоке. Основной ее целью кадеты считали вытеснение России из региона и окончательное закрепление за собой Манчжурии.
Приветствуя начало революции в Китае, кадеты довольно быстро разочаровались в политике республиканского правительства. Они обоснованно считали, что президент Юань Шикай в действительности установил в стране авторитарную диктатуру. Российское министерство иностранных дел критиковалось ими за непоследовательность политики в отношении независимой Монголии. В то же время они были противниками установления русского протектората над этой страной.
Позиция фракции союза 17-го Октября в целом совпадала с правительственной. В силу этого октябристы, как правило, воздерживались от участия в прениях по вопросам внешней политики на Дальнем Востоке.
Активно критиковали действия царской дипломатии на Дальнем Востоке социал-демократы. Однако в их оценках преобладал классовый подход, в результате чего вся политика министерства иностранных дел рассматривалась как империалистическая, агрессивная и не соответствующая интересам широких слоев трудящегося населения России. Одновременно ораторы социал-демократической партии уделяли большое внимание критике внешнеполитических взглядов как правонационалистического лагеря, так и думских либералов.
---------==^1 игторм \Ъс1^==---------
Библиографический список
1. АВПРИ. Ф. 188, Оп. 761, Д. 823.
2. Государственная дума. Созыв III. Сессия I. Стенографические отчеты. СПб., Государственная типография. 1908.
3. Государственная дума. Созыв III. Сессия III. Стенографические отчеты. СПб., Государственная типография. 1910.
4. Государственная Дума. Созыв III. Сессия IV. Стенографические отчеты. Часть II. СПб., Государственная типография. 1910 - 1911.
5. Государственная дума. Созыв III. Сессия IV Стенографические отчеты. СПб., Государственная типография. 1911.
6. Государственная Дума. Созыв III. Сессия V. Стенографические отчеты. Государственная типография. Спб., 1911-1912.
7. Государственная Дума. Созыв IV Сессия I. Стенографические отчеты. Государственная типография. Спб., 1913.
8. Государственная Дума. Созыв IV. Сессия II. Стенографические отчеты. Государственная типография. СПб., 1914
9. Государственная Дума. Созыв IV. Сессия IV . Стенографические отчеты. Государственная типография. СПб., 1915.
10. История дипломатии. Том II. Дипломатия в Новое время (1872 - 1919 гг.). ОГИЗ Государственное издательство политической литературы. М.- Л., 1945.
11. Русско-китайские договорно-правовые акты (1689 - 1916) М., 2004.
M.U. ILYUKHIN FAR EAST POLICY OF THE RUSSIAN EMPIRE IN MEETINGS OF THE STATE DUMA (III-IV CONVOCATIONS)
In this article the author highlights the views of members of the State Duma of the third and the fourth convocations about problems of Russian government in the Far East since 1908 to 1917.
The author, on basis of different sources with the method of critical analysis, concludes that the policy of the tsarist Russia in the Far East was subjected to comprehensive criticism from various Duma fractions.
Key words: State Duma, Russian far east policy, St.Petersburg’s contract of 1881, Xinhai Revolyution, North Manchuria, Khalkha.
