CC BY
9
Славяно-книжные суффиксы в Сборнике Кирши Данилова
Сборник «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым» представляет интересный объект для исследования словообразовательных процессов, ибо в основу его «легли более древние народные песни, которые и были переделаны якобы Киршей. Мысль о том, что большинство песен принадлежит далекому прошлому, живо занимает первых исследователей Сборника» . Вошедшие в его состав былины и исторические песни — образец поэтического текста, с точки зрения языковой, находящегося между литературной и диалектной речью, ибо «прежде всего необходимо иметь в виду, что былины сохранились только в среде крестьян»2. Былины не имеют авторов, создавал их народ, исполняли же народные сказители по памяти, как слышали от предков. В состав Сборника вошли произведения разных жанров, созданные в разные, иногда далеко отстоящие один от другого исторические периоды, притом в разных областях нашей страны. «В отличие от былин, действие исторических песен происходит в разное время: от XIII до XIX в. Исторические песни как бы сопутствуют русской истории, отмечают ее наиболее выдающиеся события. В былинах же время действия все отнесено к некоторой условной эпохе русской старины, которая,
1 Путилов Б. Н. Сборник Кирши Данилова и его место в русской фольклористике // Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977. С. 364.
2 Гильфердинг А. Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды // Онежские былины. СПб., 1873. С. 292; Чистов К. В. Русские сказители Карелии. Очерки и воспоминания. Петрозаводск, 1980.
однако, несмотря на всю свою условность, воспринимается как историческое время, «бывальщина»3. Эти произведения могли собираться в разное время и в разных местах, но они могли сосуществовать и в народно-поэтическом репертуаре определенной местности и быть записанными любителем народной поэзии, возможно, и самим исполнителем. «В совокупности былины и исторические песни составляют основную массу текстов Сборника и придают ему определенное лицо: «Древние русские стихотворения» — это прежде всего собрание русской народной исторической поэзии»4. Цельность всего комплекса памятников, составляющих Сборник, подчеркивается единством их языковой системы. Несмотря на яркие диалектные особенности этой системы, она обнаруживает гораздо большую близость к литературным нормам XVIII века, чем язык фольклорных записей ХК—ХХ веков. Эта близость, по мнению исследователей, проявляется в следующих характерных чертах языка всего Сборника: 1) в большом количестве сложноподчиненных предложений, присоединяемых к главному при помощи союзов что, чтобы, потому, который, соотносительных того, кого, то, что («и ужасаетца Владимеръ князь, что в теремах хорошо изукрашено», «не тем узда дорога, что вся узда золота», «у которова дитя нет, у того жену возмет»); 2) в употреблении деепричастий и деепричастных оборотов, а также творительного падежа множественного числа существительных на -ами; 3) в богатстве лексики, с одной стороны, вошедшей в язык в XVI - конце XVII века (флот, губернатор, солдаты новобраные, маэор, мыза, немецкая подзорная труба, репортует, Шлюшенбурх, лагирь, гвардия, генерал), с другой — книжной («отпевавши надлежащее погребение, бело тело ево погребли», «душа рождена» и т. д. и т. п.), причем все эти выражения не разрушают стиха, а органически входят в него. Эти особенности в некоторых произведениях Сборника выступают особенно резко (в исторических песнях, а также в некоторых былинах), в других их меньше, и очень незначительное количество произведений (главным образом лирические песни и скоморошины) свободно от них.
Однако существующие попытки приурочить составление Сборника на основании его языка к вполне определенной местности на территории западносибирских или уральских говоров не могут быть признаны до конца убедительными, так как современные говоры продолжали складываться на протяжении всего XVIII века, пока шло заселение этих районов. На их основании
3 Лихачев Д. С. Эпическое время русских былин // Сборник в честь академика Б. Д. Грекова. М.-Л., 1952. С. 344.
4 Путилов Б. Н. Сборник Кирши Данилова и его место в русской фольклористике. С. 383.
нельзя дать точно обоснованную классификацию, притом изображающую состояние этих говоров в середине XVIII века, когда сложился оригинал Сборника, а затем была сделана с него копия, связываемая с Киршей Даниловым. Предположение П. С. Богословского о том, что Сборник возник в Пермском крае, не подкреплено достаточно основательно теми немногими примерами чердынско-пермской лексики, которые он приводит (гузно, кадь, холоденуша), и той характеристикой фонетических, морфологических и лексических особенностей, какую он дает языку Сборника, — в этой характеристике многие черты диалекта Сборника сглажены. Следует учесть при этом, что проявление диалектных особенностей в Сборнике, при всей их яркости, настолько обще, что они не могут дать убедительного материала для слишком узкого определения места составления Сборника. Исследователи (Вс. Миллер, Шеффер, П. С. Богословский и др.) приходят к выводу о сибирском происхождении записей Сборника. Что касается времени составления, то исследователи не видят «особых оснований отодвигать создание Сборника к началу XVIII века. 40-60-е годы — вот наиболее вероятное время его рождения»5. Итак, Сборник Кирши Данилова — памятник XVIII в., но в плане языковом это мало что значит: текст поэтический, поэтому там отражены и особенности XVIII века, и более ранних веков.
Еще в предисловии к изданию Сборника 1816 года К. Ф. Калайдович, обращая внимание на художественную специфику материалов Сборника, отмечал в песнях «сложный сплав исторической действительности и поэтического вымысла», указывал на связи эпоса со сказкой, отмечая некоторые характерные особенности поэтического языка, слога, стихосложения6. Таким образом, перед нами языковой материал диалектный, но в то же время фольклорный. Как в поэтическом литературном языке встречаются элементы народной речи, так и наоборот. Поэтический текст, построенный по собственным закономерностям, очень специфичен: в нем встречаются фонетические, морфологические и словообразовательные формы, чуждые народному языку. «XVIII век, век словесного эксперимента, когда в процессе становления норм русского национального литературного языка, проходившего в борьбе разных тенденций и направлений, происходит проверка всех элементов языка, отбор языковых средств»7, что касается и уровня словообразования. В связи с этим нас заинтересовали славяно-книжные суффиксальные фор-
5 Там же. С. 373.
6 Там же. С. 365.
7 Николаев Г. А. Имена существительные с суффиксом -ствие в словарях XVIII века // Очерки по истории русского литературного языка XVIII века. Казань, 1969. С. 82.
манты -ость, -ство, -ствие, -ние, -ение и их роль в организации поэтического текста. Использование подобных субстантивов в Сборнике может служить отражением сложного языкового процесса, при котором «взаимодействовали такие резко противоположные языковые сферы, как церковно-книжный письменный язык и устный диалектный язык, поэтому историю имен с суффиксами -тель, -ние, -ость, -ство, -ствие нужно представлять во всей сложности взаимодействия славянских и русских языковых стихий, не преуменьшая роли и значения каждой из них как в формировании этих имен, так и их активизации, распространении, функционировании»8.
Общеизвестен факт, что влияние церковнославянской языковой стихии на русский язык в древнерусский и старорусский период было довольно интенсивным, имело место оно и в эпоху становления русского национального языка в силу действия как внутриязыковых, так и экстралингвистических факторов. Б. А. Ларин писал: «На протяжении XVIII в. атеизм широко распространяется и среди дворянства, и среди посадского, торгово-ремесленного люда, и среди крестьянства. Так заканчивается влияние церковнославянского языка на общенародный язык. А до Петровской эпохи такое воздействие было довольно сильным и оставило следы как в литературном, так и в разговорном языке, а также в диалектах. Однако с уверенностью можно сказать, что следов этого влияния было бы гораздо больше, если бы XVIII в. не положил конец распространению церковнославянских тради-ций»9.
Интерес к подобному исследованию возникает и в связи с проблемой происхождения суффиксальных формантов -ость,
-ство, -ствие, -ние (-ение), -тель: признать их старославянскими или русскими? В научной литературе выделяется три основных подхода к генезису данных формантов. Во-первых, утверждается, что в русском языке эти суффиксы имеют старославянское происхождение (см. работы Л. Булаховского, А. А. Шахматова, С. П. Обнорского). Во-вторых, признается общеславянское их происхождение, вполне достаточным аргументом чему служат параллели в родственных славянских языках (например, в чешском, болгарском и польском) (см. работы А. Мейе, Ж. Ж. Вар-бот, Н. М. Шанского). В-третьих, констатируется наличие подобных языковых единиц как общеславянских, но получивших распространение в результате церковнославянского влияния. «В истории этих суффиксов, — пишет Г. А. Николаев, — тесно пе-
8 Николаев Г. А. Теоретические проблемы русского исторического словообразования. Казань, 1988. С. 350.
9 Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка (X -середина XVIII в.). М., 1975. С. 275.
реплелись их общеславянская генетическая основа и старославянское функциональное начало». «Таким образом, словообразовательные модели имен существительных с суффиксами -nbje, -tbje, -oste, ^stvo, ^stvye, 4е1ь, имеющие общеславянский характер и присущие живым славянским языкам, оказались связанными с определенным типом текстов, с определенным содержанием, стали принадлежностью этих текстов, получили жанровостилистическую прикрепленность. А поскольку эти тексты создавались впервые именно на старославянском языке, эти словообразовательные модели оказались «связанными» через тип текста со старославянским языком и в дальнейшем распространялись как бы под его влиянием в конкретных славянских языках»10.
Однозначно исследователями признается тот факт, что подобные образования являются принадлежностью литературного языка как на древней, так и на современной стадии его развития. Так, Г. А. Николаев отмечает: «... наиболее продуктивными словообразовательными типами существительных в текстах славянокнижного характера были имена с суффиксами -ние, -тель, -ость, -ьство, -ьствие, -ие...»11. Решить вопрос генезиса названных формантов можно только путем выявления семантических, стилистических и словообразовательных особенностей лексических единиц, образованных при помощи данных суффиксов. Так или иначе, уже сам факт наличия словообразовательных моделей (а не спорадического употребления!) позволяет говорить о первой серьезной теоретической проблеме — взаимодействии и соотношении литературного и собственно диалектного материала в системе русского исторического словообразования.
В числе образований с «книжными» формантами в языке Сборника преобладают имена на -нье (29 единиц)/-ние (4 единицы). Следует заметить, что в системе литературного языка на разных этапах его эволюции к наиболее продуктивному словообразовательному типу среди nomina actionis относятся имена на -ние (-ение) — отглагольные формы с инфинитивом в качестве производящей базы. Субстантивы с семантикой отвлеченного действия составляют значительный пласт как в современном русском языке, так и в более ранние стадии его развития, «они не утратили своей продуктивности на протяжении столетий и продолжают пополняться новообразованиями»12. В именах со значением действия четко прослеживается тенденция мотивировать это
10 См.: Николаев Г. А. Историко-сопоставительное изучение славянского языкознания. Казань, 1996.
11 Николаев Г. А. Теоретические проблемы русского исторического сло1в2ообразования. С. 157.
12 Николаев Г. А. Историко-сопоставительное изучение славянского языкознания. С. 39.
значение глаголом несовершенного вида. В истории языка суффикс -ние осложнял инфинитивные основы с суффиксальным -а-или -а- корневым (ср. зна-ть - зна-ние, писа-ть - писа-ние и т. п.) или с корневым или суффиксальным -е- (Ь) (ср. горе-ть - горение, пе-ть - пе-ние и т. п.). Суффикс -ение — глагольным основам, восходящим к славянскому IV классу с суффиксом -и- (ср. носи-ть - нош-ение, ходи-ть - хож-ение и т. п.) или славянскому I классу на согласную (ср. печь - печ-ение и т. п.). Столь устойчивые связи с производящими словами позволяют сделать вывод об особой продуктивности имен с суффиксами -ние, -ение в литературном языке. Как отмечает Г. Николаев, «полное отражение инфинитивной основы в структуре производного имени позволяет этим именам как бы субстантивировать инфинитив .. потенциальное слово с -ние можно образовать почти от каждого глагола»13. Субстантивы, отмеченные в Сборнике, также представляют собой отглагольные образования, ср.: выдонье, деянье, утешенье, послушанье, потешенье, жалованье, рожденье, пированье, ученье, сватанье, кушанье, желанье и др. Если в последовательном отражении значения действия в данных именах можно видеть влияние языка литературного, то использование более сниженных, «разговорных» вариантов суффиксов -нье, -енье, на наш взгляд, вызвано воздействием диалектных тенденций. В большинстве случаев это имена с отвлеченным значением действия:
А и я-де, девица, на выдонье, Пришла-де сама за тебя свататься ([Про] Саловья Будимеровича, 185:13); В стольном городе во Киеве, У славнова князя Владимера Было пированье-почестной пир, Было столованье-почестной стол (Иван гостиной сын, 5:39); Послужи ты мне службу заочную: Съезди, Дунай, в Золоту орду Ко грозному королю Етмануилу Етмануиловичу О добром деле
— о сватонье, На ево любимой дочери (О женитьбе князя Владимера, 65:55); Вложил бог желанье в ретиво вер(д)це: Шед Садко, божей храм соорудил Во имя Николая Можайскова (Садко -богатой гость, 145:146); «И ты втапоры будь готовая, Приходи к церкви соборныя — Тут примим с тобою обрученье свое» (Потук Михайла Иванович, 45:117);
результата действия:
Она тем, узда, дорога — Царская жалованье (Щелкан Дудентье-вич, 50:25); Стреслося царство Индейское, А и синея моря ско-лыбалося Для-ради рожденья богатырскова (Волх (В)Сеславь-евич, 15:32);
объекта действия:
13 Там же. С. 40.
То старина то и деянье, Как бы синему морю на утишенье, А быстрым рекам слава до моря, Как ы добрым людям на послушанье, Молодым молодцам на перениманье, Еще нам, веселым молодцам, на потешенье (Михайла Скопин, 10-185:151), Он первое ученье — ей руку отсек...А второе ученье — ноги ей отсек...А третье ученье — губы ей отрезал ..Четвертое ученье —голову ей отсек (Три года Добрынюшка стольничел, 35:245); Аставалося его житье-бытье И все имение дворянское ([Про] Василья Буслаева, 10:48); А и кушали казаки Тут оне кушанье разное, А и пос(т)Ное и скоромное (На Бузане-острове, 100:66).
Примечательно, что имена на -ние имеют явную принадлежность к высокому стилю, употребляясь в специфических контекстах и реализуя значение в синтаксически связанном употреблении. Ср.:
Как вьюн, около нее убивается, Просит благословление великое (Василей Буслаев молиться ездил, 25:92), Матера вдова Амелфа Тимофеевна! Дай мне благословление великое (ibid., 30:92); Тебе дам благословление великое, То коли ты, дитя, на розбой пойдешь, И не дам благословление великова, А и не носи Василья сыра земля!(ibid, 40:92); И пошел он, Добрыня Никитич млад, С княжецкого двора Ко своей сударыни-матушки Просить благо-словление великое (Добрыня Чудь покорил, 15:185), Берет благо-словление великое у отца с матерью (ibid.).
Как видим, подобное употребление способствует экспрессивной окраске поэтического текста. В других случаях имена на -ние также служат приданию торжественности всему контексту: «И письменное известие обо всем своем похождении подавал» (Ермак взял Сибирь, 110:70); «Стал он их наибольше под власть государеву покоряти, дани-выходы без апущения выбирати» (ibid., 125:71).
Употребление же явных заимствований из церковного языка — слов здвиженье, благовещенье — в просторечной фонетической огласовке и конкретном значении (наименование конкретных реалий) свидетельствует об их освоенности и широкой употребительности, чему способствовало сильное влияние православной церкви, ср.: «А у нашева Христова Благовещенья чес(т)нова А был у нас-де Иван панамарь» (Чурилья-игуменья, 5:199); «Сами доподлинна видели У честна креста Здвиженья» ([Про] гостя Терентиша, 125:18).
Характерной фольклорной приметой является появление субъективно-оценочного образования сновиденьице: «Что начесь мне, царице мало спалося В сновиденьице много виделося» (Взятье Казанское царство, 5:151). Еще более яркой фольклорной
приметой служит использование имен на -нье/-ние в составе эпифоры большинства вошедших в Сборник былин: «То старина, то и деянье»; «Синему морю на утишенье», «Как бы добрым людям на послушанье», «Молодым людям на перениманье», «Еще нам, веселым молодцам на потешенье». Эти слова отмечены в древнерусском языке старшего периода, что свидетельствует, с одной стороны, об их общерусской принадлежности, с другой — о традиционности былинного повествования.
Непременной чертой организации поэтического фольклорного текста является наличие тавтологических сочетаний, в состав которых также входят интересующие нас лексемы. По замечанию Л. Г. Невской, «ограниченная пределами синтагмы, тавтология как упорядочивающий прием является организующим фактором как ее ритмико-звукового, так и смыслового аспекта. Практически все синтаксические связи, все узлы дерева предложения в фольклорном тексте могут быть манифестированы тавтологическими элементами»14. Наиболее частотны тавтологические сочетания пирование — почестной пир, столование — почестной стол: «В стольном городе во Киеве, У славнова князя Владимера Было пированья-почестной пир, Было столованья-почестной стол» (Иван гостиной сын, 5:39); «У ласкова-князя Владимера Было пированье-почестной пир, Было столованье-почестной стол» ([про] Ставра-боярина, 5:71). Синонимы с нулевой суффиксацией в русском языке (пир, стол) обладают большей семантической емкостью. Подобные же тавтологические сочетания очень синкретичны, сочетают в себе значения как действия, так и его результата, в поэтическом тексте ведут к конкретизации значений.
В истории языка субстантивы на -ость соотносятся не с глаголами, а с прилагательными, последовательно сохраняя семантику отвлеченного признака (качества). В древнерусский период суффикс -ость был свойствен только книжным стилям. В XVIII в. наблюдается нарушение стилистической замкнутости отвлеченных имен, в связи с чем имена на -ость появляются в текстах разной стилевой и жанровой принадлежности. В Сборнике нами выявлено 11 образований, причем, помимо деривационных и семантических характеристик, они явно выполняют текстообразующую функцию, употребляясь в составе устойчивых фольклорных тавтологических сочетаний нужда-бедность, экспрессивных сочетаний милость великая (божья, честная), анафорического сочетания от мудрости слово написано, ср.:
14 Невская Л. Г. Тавтология как один из способов организации фольклорного текста // Славянское и балканское языкознание. М., 1983. С. 35.
И не конь-та Богатова завез, Завела нужда-бедность ([Про] гостя Терентиша, 65:16); Когда бог нас принесет в каменну Москву, А забудем бедность-нужу великую (Под Ригою стоял царь-государь, 25:160); Потерпишь, молодец, Нужи-бедности великия (На Литовском рубиже, 30:196); Приходил он во церкву соборную, Просит чес(т)ныя милости У тово архерея соборнова — Обвенчать на той красной девице (О женитьбе князя Владимера, 280:60); Благодарит князя Владимера За велику милость, что женил ево На душке Настасье Дмитревне (Иван Гаденович, 270:83); «И заметовай ты неводы во Ильмень-озера, Что будет тебе божья милость» (Садко-богатой гость, 45:143); Смилосердися, покажи милость: А и дай мне силы на подмочь .. А чесины король, честны Карлусы Показал ему милость великую (Михайла Скопин, 40,75:148); О[т] мудрости слово поставлено ([про] Василья Буслаева, 50:49); От мудрости слово написано (Калин-царь, 25:129); а от мудрости слово поставлено...«От мудрости слово постав-
лено — От любимова брата названова, Скопина-князя Михайла Васильевича» (Михайла Скопин, 35,70:148).
Продуктивность этого словообразовательного типа связана со спецификой самого удвоенного суффикса -ость, усиливающего абстрактную семантику слова. Многие лексемы на -ость, обнаруженные в Сборнике, присутствуют и в литературном языке, но в исследуемых текстах они имеют некоторые семантические особенности, ср.: радость — “праздник, пир” («Что не прошли дни твои свадбенные, Не успел ты отпраз(д)новати радости своей, Да перед князем расхвастался в поход итить» (Добрыня Чудь покорил, 65:107); «Пошла-та у них пир-радость великая» (Добрыня купался — змей унес, 130:185); крепость — “физическая мощь” («А не для-ради мене, молодая, басы, — Для-ради богатырские крепости» (Царь Сеул Леванидович, 100:136).
Примерно в равном количестве (9 единиц) представлены в Сборнике субстантивы на -ство с исключительно именной мотивацией: величество, царство, ество, государство, изо(т)чество, ве(ж)ство, богатество, лукавство, холопство. Как и остальные субстантивы с интересующими нас суффиксами, имена на -ство участвуют в ритмической организации текста, входя в состав устойчивых выражений, ср. царское (государево) величество, государство Российское:
«А карабли ево отобраны На его ж царское величество» ([Про] Саловья Будимеровича, 215:14); Ермак Тимофеев с товарыщи, к твоему царскому величеству с повинностью пришли (Ермак взял Сибирь, 95:70); Она тем, узда, дорога — Царское жалованье, Государево величество (Щелкан Дудентьевич, 50:25); «А и везите мене, казаки, К сильну царству московскому, Государству российскому» (На Бузане-острове, 85:66); Он очистел царство Мос-
ковское И велико государство Росси(й)ское (Михайла Скопин, 110:147).
В ряде былин в прямой речи используется зачин «А по именю вам мочно место дать, По изо(т)честву пожаловати» (Алеша Попович, Михайла Казаринов, Первая поездка Ильи Муромца в Киев). В тавтологических сочетаниях встречается существительное богатество: «Сильны хвастает силою, Богатой хвастает бога-теством» (Михайла Скопин, 135:150); «А сильной хвастает силою, Богата-ет хвастает богатеством» (Никите Романовичу дано село Преображенское, 20:171).
Ряд существительнох (ве(ж)ество, деяние, имение, желание, знамение, милость, крепость, гордость, лукавство и др.) является явным отражением сохранения древнерусской лексики. Так слово ве(ж)ество в словарях XVIII века не зафиксировано, но представлено в «Словаре русского языка XI-XVll вв.»15, так как появилось в XVI веке от слова вежа — ‘знающий, обученный чему-либо человек’ (XIV века). Выступало в значении: 1) ‘наука, знание’ (у Лавр. Зизания в XVII в.) и 2) ‘учтивость, вежливость’ (Дм. 58. XVI в.). Другие слова сохраняют и значения, зафиксированные «Словарем древнерусского языка XI-XIV вв.»16, ср.: даяние — ‘действие, поступок; свершение, исполнение’ (Сл. РЯ XI-XIV III 171) — в том же значении в традиционной концовке былин «То старина, то и деянье»; иміние — ‘имущество, состояние; богатство’ (Сл. РЯ XI-XIV IV 149) — в том же значении: «Аста-валося его житье-бытье И все имение дворянское» ([Про] Василья Буслаева, 10:48) ; желание — «желание, страсть, стремление // о любви к богу; усердие, рвение, готовность» (Сл. РЯ XI-XIV
III 239) — в том же значении в составе устойчивого выражения «влажил бог желанье в ретиво сер(д)це», в контексте «От желанье те богу не маливались» (На Бузане-острове, 20:65) и др.
Глагольной соотнесенности среди имен на -ство в Сборнике не отмечено.
С суффиксом -тель встречается 4 существительных, все в значении nomina agentis: правитель, обережатель, святитель, прозритель:
Он правитель царству Московскому, Обережатель миру крещеному (Михайла Скопин, 20:147); А Иван сударь Васильевич про-
15 Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 2. С. 52 (Далее — Сл.РЯ XI-XVII с указанием выпуска и страницы).
16 Словарь древнерусского языка XI-XIV вв. Т. НУ. М., 1990 (Далее — Сл. РЯ XI-XIУ с указанием тома и страницы).
зритель .. Воспалися тут великий князь московский, Князь Иван сударь Васильевич прозритель .. Она с радостью московского князя встречала, А таво Ивана сударь Васильевича прозрителя (Взятье Казанское царство, 15, 25, 50:151).
Существительное святитель использовано только в обозначении церковного наименования:
А во сне пришел святитель Николай к нему (Садков корабль стал на море, 100:180); Порукою давал мне Спасов образ, Све-тителя Николу Чудотворца (Во хорошем тереме, под красным косящетым окошком, 5:194).
И, наконец, в Сборнике встретилось только одно слово с суффиксом -ствие — прошествие: «И по прошествии того праздника приказал царь-государь тово Ермака пред себя привести» (Ермак взял Сибирь, 105:70) — в контексте явно книжного характера. Отсутствие других примеров вполне объяснимо в свете значительной специфичности данного форманта. Во-первых, он имел жанровые и территориальные ограничения, употребляясь в истории языка только в высоких жанрах церковной литературы и только на территории великорусского языка. Во-вторых, «наиболее интенсивное употребление имен на -ствие .. приходится на первую половину XVIII века .. Во второй половине XVIII века (к которой, по мнению исследователей, и принадлежит составление Сборника — Т. П.) снова наступает спад продуктивности словообразовательного типа имен на -ствие .. в результате известного упорядочения словоупотребления и завершения тех нормализа-торских процессов, которые проходили в первой половине века»17. Кроме того, не следует забывать, что мы имеем дело с памятником, записанным «для народного чтения» (Б. Н. Путилов), следовательно, с использованием привычных и органичных для простого носителя языка форм, тогда как «несмотря на большое количество имен с суффиксом -ствие, находившихся в обороте в литературном языке того времени, не многие из них отличались большой жизнеспособностью», а значит, вряд ли имели шансы проникновения в столь специфичный текст, былины и исторические песни.
Примечательны случаи конфиксации с участием славянокнижных элементов (безвремянье, беззаконство):
А ныне уж молодцу Безвремянье великое (Когда было молодцу пора-время великая, 25:157); А стало доброму молодцу безвременье — Некто-де молодца не почитает (Из Крыму и из Нагаю,
17 Николаев Г. А. Имена существительные с суффиксом -ствие в словарях XVIII века. С. 83.
10:163); При старце Макарье Захарьевиче Было беззаконство великое (Высота ли, высота поднебесная, 10:201). Характерно также типично фольклорное образование безвременьице: На ево-та безвременьица бывает Он пеш да по чисту полю гуляет (Из Крыму и из Нагаю, 10:163).
Слово безвременье в том же значении, что и в Сборнике (‘беда, несчастье или болезнь’), зафиксировано в «Словаре русских народных говоров»18 (СРНГ II 181).
Проведенный анализ показал, что специфика словообразовательных моделей с суффиксами -ние, -ение, -ость, -ство, -ствие,
-тель характеризует язык Сборника как некое смешение литературного и диалектного, с определенными сходствами и различиями в самих лексемах, их значениях и функциях.
Заслуживает внимания следующий факт: большинство лексем, представленных в Сборнике, но не отмеченных как в словарях XVIII века, так и в современном русском литературном языке, зафиксированы в СРНГ в тех же значениях, что у Кирши Данилова, ср.:
с суффиксом -ние/-нье: сздвиженье — ‘Воздвижение — церковный праздник’ (СРНГ XI 229); послушанье — 'слушание’ (СРНГ XXX 182); рождение — ‘тот, кто рожден кем-либо; роды’ (СРНГ XXXV 148); раменье — ‘большой дремучий лес’ (СрНг
XXXIV 96); пированье, столованье — ‘пир’ (СРНГ XXVII 38); сватанье — ‘взаимное ухаживание, оказывание внимания друг другу мужчиной и женщиной’(СРНГ XXXVI 217); обрученье — ‘заключение женихом или его сватом условия о браке’ (СРНГ XXII 216); похождение — ‘происхождение’ (СРНГ XXX 361); гулянье — ‘жизнь; отдых; свободная жизнь молодежи до женитьбы ’ (СРНГ VII 223); постриженье — ‘церковный обряд при крещении, сопровождающийся небольшим выстриганием волос у ребенка’ (СРНГ XXX 239); посхимление — ‘принятие схимы’ (СРНГ XXX 252); поиманье — ‘захват, пленение’ (СРНГ XXVIII 347); питанье — ‘пища’ (СРНГ XXVII 52); рукописание — ‘расписка, письменное обязательство за своей подписью’ (СРНГ
XXXV 254);
с суффиксом -ость: повинность — ‘долг, обязанность; наказание за какие-либо поступки’ (СРНГ XXVII 246); полость — ‘войлок, сукно, служащие подстилкой или покрышкой’ (СРНГ XXIX 119); радость — ‘радость’ (СРНГ XXXIII 249);
с суффиксом -ство: изотчество — ‘отчество’ (СРНГ XII 165); богатество — ‘богатство’(СРНГ III 43);
18 Словарь русских народных говоров. Вып. 1-41. СПб., 2003-2008 (Далее — СРНГ с указанием выпуска и страницы).
с суффиксом -тель: прозритель — ‘прозорливый, проницательный, умеющий предвидеть человек; умный, сведущий’ (СРНГ XXXII 143).
Некоторые слова в диалектах претерпели семантизацию, как, например, милость — ‘1)просьба; 2) о молнии (милость божья)’ (СРНГ XVIII 163); лукавство — ‘озорство, баловство’ (СРНГ XVIII 102). Как видим, этого значения нет ни в древнерусском, ни в современном русском языке. Таким образом, носители диалекта переосмысляли лексемы, вполне привычные и естественные для их слуха. Но самой интересной, на наш взгляд, явилась способность говоров сохранить значение, но использовать для его передачи субстантивы с синонимичным (и тоже «славянокнижным»!) суффиксом, ср.: опущенство (на месте опущение) — ‘разбирательство, разбор’; ествие (на месте ество) — ‘еда’; го-сударствие (на месте государство) — ‘страна, государство’. Подобные синонимические замены также свидетельствует в пользу органичности формантов в живом диалектном языке и просторечии.
Ряд слов, зафиксированных еще в Сл. РЯ XI-XIV вв., используется в Сборнике и представлен в современных русских говорах в одних и тех же значениях, ср.: имение — ‘имущество; средства, деньги’ (СРНГ XII 191); знаменье — ‘знамя, церковная хоругвь’ (СРНГ XI 308). Полагаем, эти факты иллюстрируют активный процесс развития русских диалектов в XVIII веке, былины и песни же задерживали старые формы и способствовали их сохранению в говорах.
Некоторые отличия в употреблении словообразовательных моделей в Сборнике от общих тенденций XVIII века объяснимы его «своеобразными связями с другими традициями, более давними и сложными. Речь идет о записях русских былин и исторических песен, которые начинают появляться в России уже с XVII века». Это комментирует и использование в текстах древнерусских слов (таких как ве(ж)ство). «Только благодаря тому, что каждый сказитель считает себя обязанным петь былину так, как сам ее слышал, а его слушатели вполне довольствуются тем, что «так поется», и объяснений никаких не требуют, — только благодаря этому и могла удержаться в былинах такая масса древних, ставших непонятными народу слов и оборотов; только благодаря этому могли удержаться бытовые черты другой эпохи, не имеющие ничего общего с тем, что окружает крестьянина, подробности вооружения, которого он никогда не видал, картины природы, ему совершенно чуждой»19.
19 Гильфердинг А. Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды // Онежские былины. СПб., 1873. С. 295.
Очень показательно, на наш взгляд, замечание Б. Н. Путилова о текстологических особенностях Сборника: «Надо, конечно, иметь в виду, что передача народной песни с ее языковой и метрической характерностью, с речевыми и исполнительскими особенностями певцов, сохранение диалектных черт и различных подробностей, свойственных живому воспроизведению, — все это у Кирши Данилова отнюдь не результат филологического подхода и осознанных фольклористических принципов. Он писал, как слышал, — а слышал хорошо, потому что знал фольклор не со стороны, сам принадлежал к той же среде, в которой вел записи, мог быть и певцом. Его манера письма была традиционной, обычной для людей из народа, прошедших элементар2н0 ую школу грамотности и воспитанных на рукописной книге» . С исчезновением скоморошества единственными носителями былинного творчества остались певцы-непрофессионалы из среды крестьянства и казачества21. Осмелимся предположить, что наличие устойчивых словообразовательных типов с формантами -ость, -ство, -ние/-ение, -тель в языке Сборника свидетельствует не в пользу их церковнославянского происхождения, а в пользу их органичности в русском языке.
Литература
Астахова А. М. Происхождение северной эпической традиции. М., 1977.
Гильфердинг А. Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды // Онежские былины. СПб., 1873.
Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка (X -середина XVIII в.). М., 1975.
Лихачев Д. С. Эпическое время русских былин // Сборник в честь академика Б. Д. Грекова. М.-Л., 1952.
Невская Л. Г. Тавтология как один из способов организации фольклорного текста // Славянское и балканское языкознание. М., 1983.
Николаев Г. А. Имена существительные с суффиксом -ствие в словарях XVIП века // Очерки по истории русского литературного языка XVIII века. Казань, 1969.
Николаев Г. А . Историко-сопоставительное изучение славянского языкознания. Казань, 1996.
Николаев Г. А . Теоретические проблемы русского исторического словообразования. Казань, 1988.
20 Путилов Б. Н. Сборник Кирши Данилова и его место в русской фольклористике. С. 380.
21 Астахова А. М. Происхождение северной эпической традиции. М., 1977. С. 324.
Путилов Б. Н. Сборник Кирши Данилова и его место в русской фольклористике // Древние российские стихотворения, собранные Кир-шею Даниловым. М., 1977.
Словарь древнерусского языка XI-XIУ вв. Т. М., 1990.
Словарь русских народных говоров. Вып. 1-40. Л., 1980-2007. Словарь русского языка XI-XУII вв. Вып. 1-28. М., 1975-2008.
T. Popova. Church-Slavonic suffixes in the Collection of Kirsha Danilov
The paper presents an analysis of productive derivative patterns from Collection of Kirsha Danilov (middle of the XVIIIth century). The proper Russian and some Church Slavonic derivative types are distinguished.
