CC BY
184
УДК 908(470-17)
Анна ШТАММЛЕР-ГОССМАН
ЧТО ТАКОЕ СЕВЕР? КОНЦЕПЦИЯ РОССИЙСКОГО ПРОСТРАНСТВА WHAT IS THE NORTH? CONCEPT OF SPACE IN RUSSIA
В статье, опираясь на географические, ментальные и социальные характеристики, приписываемые Северу, анализируется понимание Севера России как пространственной категории. Обобщаются основные тенденции в концептуализации пространства в современном общественном, научном и политическом дискурсе. Эмпирический материал, собранный в ряде северных регионов России (Мурманская область, Ямал, Республика Саха (Якутия) и Камчатка), дает возможность оценить потенциал российской северной общности на национальном и региональном уровнях.
This article analyses the understanding of the North in Russia as a spatial category, drawing on geographic, mental and social characteristics, attributed to the North. In doing so, the paper refers to the main tendencies in the conceptualization of space as reflected in recent public, academic and political discussions. Empirical material from different northern Russian regions (Murmansk region, Yamal, Republic of Sakha Yakutia and Kamchatka) gives the possibility to evaluate the potential of a promoted Russian northern commonality on the national and regional level.
Введение
Наверное, не случайно, что понятие Север в России используется также и во множественном числе - «Севера». На вопрос о том, что такое Север и где он находится сегодня, ответить не так легко: есть Север Русский, Европейский, Заполярный (Заполярье), Крайний, «Бескрайний», есть «территории, приравненные к Крайнему Северу», есть категория «остальные районы Севера». Поиски ответа осложняются новой динамикой глобальных интеграционных процессов, которые раздвинули лексикон Севера до понятий Глобальный, Геостратегический, Циркумполярный Север, Арктосфера, Гиперборея.
Двигаясь в направлении общей геопространственной инфраструктуры, Россия впервые в своей истории все чаще манифестирует себя как северная страна. Возросшее значение Севера как активного геополитического пространства вызвало политический и общественный энтузиазм вокруг северной тематики, которое основательно переворачивает привычный ракурс представления о Севере. Выражения «Россия - северная страна», «более 60% российской территории находится на Севере» все больше становятся дежурным аргументом в политических и академических дебатах. «Северность» России дискутируется сегодня даже как возможная альтернатива в поисках еще не найденной общей национальной идеи взамен утерянной идентичности «советский народ».
Дискуссии о том, что такое Север, неизбежно приводят к другому фундаментальному взаимосвязанному вопросу, где находится Север. В течение десятилетий многие научные дисциплины пытались внести свой вклад в определение понятий о северных границах. Тем не менее, до сих пор применение этих различных понятий к общему термину «Север» может привести к замешательству.
Где находится Север России и где проходят его границы, это не только вопрос географической перспективы, но и вопрос теоретических концепций и практических последствий. Термин «северный» выступает в современной международной риторике как важный объединительный фактор северных регионов и на сегодня чаще подразумевает в рамках ЕС «европейский». Эта глобальная динамика все более переносит политические границы Российского Севера как геостратегического региона на Запад, где Баренцев регион и Западная Сибирь становятся возможными ключевыми районами будущих ресурсных конфигураций.
В то же время вопрос северных линий усложняется тем фактом, что после распада Советского Союза и отделения его западных и южных регионов можно однозначно говорить о действительном смещении российских границ на север и на восток. Сегодняшний географический центр страны, который находился в Советском Союзе в Ханты-Мансийском округе, значительно передвинулся в северо-восточном направлении - в Эвенкийский округ Красноярского края. В категориях же районирования Севера, его границы продвинулись на юг.
В обыденном же восприятии Севера доминантной остается картина о холодном, удаленном, слабозаселенном и маргинальном пространстве, которое находится в стороне от основных общественных потоков.
В данной статье я рассматриваю понятие Севера в России в категориях географического, ментального и социального пространства. Я идентифицирую основные тенденции в конструировании северного пространства в активно дебатируемых в последнее время теоретических и политических концепциях и прослеживаю их соотношение с категориями пространственной идентичности как в российской реальности в целом, так и в региональном контексте. Анализ понятия Север в категориях пространства дает возможность оценить потенциал культивируемой общности вдоль северных линий и сравнить с другими пересекающимися опциями. Данное
исследование базируется на анализе интенсивно разрабатываемых сегодня политических и теоретических концепций Севера и эмпирического материала из северных регионов России (Мурманской области, Ямала, Республики Саха (Якутия) и Камчатки).
Теоретические размышления
В своей знаменитой теоретической работе «Production of space» Лефевр (Lefebvre, 1991) рассматривает пространство в его стартовой триаде - природное, ментальное и социальное пространство - и его онтологические трансформации, такие, как, например, «пространство обитаемое, воспринимаемое и представленное (репрезентативное)».
Природное пространство представляется, как правило, через физические, физиологические и биологические характеристики и включает местоположение, климат и т.д. Природа создает, но не производит - она только поставляет или обслуживает находящиеся в обороте ценности (Lefebvre, 1991). Ментальное пространство рассматривается на уровне дискурсов, языка, логических и формальных абстракций, образов и знаков, a так же, как набор практических резонансов. Это пространство философов (Lefebvre, 1991), рефлексий, чувств, выражения самих себя, открытости для экспериментов и отношений (Young, 1994). Север можно воспринимать как «культурную конструкцию, так и как пространство, которое произведено людьми и их практиками» (Ingold, 2000: ch. 11). Говоря о социальном пространстве, Лефевр подчеркивает его нелимитированное разнообразие. Создание пространства, это процесс и одновременно продукт, результат процесса, а также воспроизводство, то есть материализация «социального бытия».
Показательным примером различных характеристик пространственной принадлежности для одного региона (пространства) является Республика Саха (Якутия), один из самых «аутентичных» северных регионов. Географически республика относится к Сибири, экономически и административно относится к Дальневосточному федеральному округу, в системе районирования она относится к территориям Крайнего Севера. В стереотипном сознании за пределами региона - это край вечной мерзлоты и глубокой периферии. Рассматривая внутреннюю перспективу восприятия пространства, мы можем увидеть более дифференцированную картину, где категории ориентации-направления, близости-удаленности, центра-периферии приобретают иное значение. Выезжающих из аэропорта в Якутск гостей может встретить плакат «Добро пожаловать в столицу». В якутском обиходном языке слово «со±уруу» (юг) часто употребляется для обозначения центра. Выражение «уехал в центр, учится в центре» (то есть на юг) может означать московское, новосибирское, а также хабаровское и порой даже владивостокское направление.
Пространство в целом и в особенности как социальная реальность содержит огромное разнообразие характеристик, которых невозможно избежать, давая общую картину Российского Севера. При этом каждое общество производит свое специфическое пространство (Lefevbre, 1991). Соответственно другому, не менее известному теоретику Фуко пространство может приспосабливаться к социальным
изменениям и может менять свою роль и местоположение в зависимости от отводимой ему роли и функции для общества (Foucault, 1986: 25).
Отталкиваясь от этих идей, я рассматриваю понятие «Север» как пространство, которое имеет специфическую роль и функцию в российском обществе, и в котором пространственные характеристики являются одновременно составляющими этого общества. Обе перспективы важны для моего анализа и представляют Север как пространство, сформированное обществом, и как общество, сформированное пространством. В фокусе данной статьи Север (пространство) рассматривается как социальная конструкция, произведенная и воспроизведенная через дискурсы и социальные практики, в его более институционализированной форме.
Рассматривая процесс создания новой концепции пространства в России в этих теоретических рамках, я исхожу из тезиса, что этот процесс является обусловленным событием. Это ответная реакция на изменения в глобальной пространственной инфраструктуре, меняющей свои географические, политико-экономические и ментальные масштабы. Здесь важно подчеркнуть следующие моменты:
1) В рамках глобальной пространственной интеграции все более важным становится значение определения ясной позиции ее участников к пространству внутри этой интеграции и неизбежно - к внутренним отношениям между пространством и идентичностью. Концептуальные различия - с практическими последствиями - в понимании Севера у различных партнеров уже отмечены, например, в рамках Северного измерения ЕС (Northern Dimensions, 2004). Вопрос пространственной идентичности один из наиболее дискутируемых и в рамках других «географических» объединений, таких, как нордическое (скандинавское) (S0rensen and Strath, 1997; Götz, 2003) или евро-средиземноморское (Pace, 2006).
2) Говоря об интегративных процессах на глобальном Севере, речь идет как правило не о создании различий между продвинутым центром и неразвитой периферией, а о масштабном пространстве объединяющих равноправных партнеров (Heininen, 2005). Поэтому теоретический подход к понятию «Север» в популярных терминах «выживания», «преодоления», «справляться с ситуацией», употребляемых часто зарубежными исследователями в отношении Российского Севера, не так просто применить к моему исходному тезису. Рассматривая современную концептуализацию Севера как связанную с глобальными политическими и экономическими отношениями, и процессами создания идентичности через пространства, я понимаю это развитие как своего рода адаптацию в ответ на внешние воздействия, но в ее проактивной форме.
3) На данный момент пространственная северная идентичность предлагает значительный творческий капитал для политическо-экономических и социальных парадигм развития России, где россияне могут определить свое достойное и почетное место. В соответствии с идеей Элверта о «переключающейся идентичности», идентичность является прагматичным концептом. Различные группы могут менять свою идентичность - от политической к этнической, от религиозной к культурной, - в зависимости от специфичности места, ситуации и времени, если речь идет о
выживании, возможности получить больше выгод или присоединиться к более сильной группе (Elvert, 1997). Анализ различных концепций, популяризирующих «север-ность» России, поможет понять процесс создания пространственной идентичности в ее задачах, функциях и перспективах.
Где находится Север?
Рассматривая Север (пространство) как составную часть общества и Север как продукт общества, мы начнем с первой категории. Вопрос о том, как определить Север, относится к одним из фундаментальных вопросов в североведении (Armstrong et al, 1978; Nicol, 2005). У России, самой большой в мире страны, свои уникальные отношения с пространством в целом и с Севером - в частности. Эти отношения выходят за рамки общей научной неразрешенности вопроса уже при попытке провести физические линии вокруг Севера (широта, изотермическая граница, лесная линия, мерзлота, гидрология и т.д.). В качестве идеи, мифа восприятие Севера России можно сравнить с имиджем Северной Фенноскандии для европейцев, Аляски для американцев и Северных провинций для канадцев, холодной периферией и местом надежд и мечтателей (Sorlin, 1989; Slezkine and Diment, 1993).
Восприятие Севера в России несколько затрудняется из-за существования многочисленных типов и уровней подразделений в стране в целом - федеральные округа, экономические округа, субъекты федерации. Этот список можно продолжать дальше, если рассматривать подразделения внутри этих рамок. Границы географического региона не обязательно совпадают с экономическими или административными, один регион может принадлежать к разным экономическим зонам. В Советском Союзе существовали даже ценовые поясные подразделения. Таким образом, Российский Север поделен между пятью федеральными субъектами и различными географическими, административными и экономическими зонами.
Доминирующей же в понятии самого Севера является официальная классификация, основанная на географическо-экономической индексации - система районирования, подразделяющая регион на Крайний Север и районы и территории, приравненные к районам Крайнего Севера. В 1993 году в российском законотворчестве была введена даже категория «остальные районы Севера» (Постановление Верховного Совета РФ 1993: № 4521-1). Данная статья не ставит целью дать анализ сложной и постоянно меняющейся системы районирования в ее правовых категориях, поэтому мы рассматриваем ее только с интересующей нас заданной пространственной перспективы понятия Севера.
Понятие «Крайний Север» было введено в 1932 году постановлением ВЦИК и СНК РСФСР («Положение о льготах для лиц, работающих на Крайнем Севере РСФСР»), которое было расширено в 1945 году понятием «местностей, приравненных к районам Крайнего Севера» (Жуков и Васильев, 2006). Выделение этих понятий обуславливалось, в основном, экономическими мотивами и учитывало в первую очередь хозяйственную целесообразность размещения производств и потребность привлечения трудовых ресурсов. Эта категоризация получила правовой статус в 1967 году
в еще активном «Перечне районов Крайнего Севера и местностей, приравненных к районам Крайнего Севера» (Перечень, 1967). На сегодняшний день существуют около 20 редакций этого документа. Главной целью районирования было привлечение и закрепление рабочих ресурсов в этих регионах.
В основе выделения этих районов лежала концепция развития производительных сил Севера, разработанная одним из ведущих советских ученых С.В. Славиным. Одной из основных тем Славина была техника, технология и материалы для Севера, их конструкторская, эксплуатационная, экономическая адаптация к экстремальным условиям. При его участии в 1966 г. был организован Научный совет по «Проблемам создания машин, работающих в условиях низких температур». С учетом природной и экономической специфики освоения региона и повышения экономической эффективности технических процессов и технологических процессов, Славин разработал границы экономико-географического понятия «Север». Соответственно Славину, регионы считаются северными, если они:
1) расположены к северу от экономически развитых и заселенных регионов страны, а также отдалены от основных промышленных центров;
2) характеризуются малозаселенностью и низким уровнем развития основных секторов массового производства экономики;
3) характеризуются высокой стоимостью конструкций по сравнению с другими регионами страны;
4) отличаются суровыми природными условиями, которые затрудняют экономическое развитие (Burkhanov, 1970; Graham, 1990; Hamelin, 1979; Vitiazeva& Kotyrlo, 2007).
Такая категоризация, основанная на принципах удаленности и сурового климата, затрудняет восприятие северных регионов в европейской части страны с развитой транспортной и промышленной инфраструктурой, близостью к экономическим, а также политическим и культурным центрам страны, как «аутентичных» северных регионов. Поэтому урбанизированный Мурманский регион, самый заселенный во всей Арктике, легче ассоциируется с Заполярьем, чем с Крайним Севером. Исходя из географического (широтного) фактора, вводит в некоторое заблуждение отнесение в указанном перечне, например, Камчатки (юг Камчатки примерно на широте Киева) и Республики Тыва, которая граничит с Монголией, к регионам Крайнего Севера.
В то же время индексация по холодовому фактору и удаленности замечательно подходит к такому региону, как Республика Саха (Якутия). Якутия, находящаяся далеко от Москвы (столица Якутск удалена от Москвы на 8468 км) с полюсом холода, занимает территорию с размерами, соответствующими примерно Индии. На огромной территории (3,1 миллиона кв. км) живет около 1 миллиона человек, и на 2002 г. имелось всего примерно 115 км железной дороги и чуть больше 7 тысяч автодорог с твердым покрытием (Николаев, 2002). Река Лена как основная транспортная артерия судоходна около 4 месяцев в году. Также и Ямало-Ненецкий округ без оговорок всегда относился к регионам Крайнего Севера с его одним из самых высоких уровней хо-лодового фактора. Транспортная инфраструктура развита только в южно-восточной
части Ямала, где находятся основные залежи газа и нефти, и в его крайней западной части, причем между обеими сторонами практически нет сообщения.
При этом категория «крайней северности» на Европейском Севере в общероссийском восприятии в значительной мере размыта по сравнению с регионами за Уралом. В то же время, в сравнении с Мурманской областью, которая почти полностью лежит за Полярным кругом, только около 40% территории Республики Саха (Якутия) и 50% территории Ямала находятся в этой зоне.
Индексация понятия «Север» и определение территорий, относящихся к нему, были введены в российском законотворчестве в первую очередь для регулирования государственных гарантий и компенсаций с целью привлечения трудовых ресурсов (районные коэффициенты) и закрепления кадров (северные надбавки) в отдаленных регионах промышленного развития. После распада Советского Союза границы правовой категории Севера раздвинулись значительно на юг, и сегодня районные «северные» коэффициенты получают, согласно данным Минэкономразвития России, и в 14 других регионах страны (Жуков, 2006), как, например, в Вологодской области, Республике Башкортостан, Удмурдии, Хакасии, Еврейской автономной области и т.д. Изменились также и задачи существующей системы льгот. Основные ее функции интерпретируются, как правило, не как привлечение и закрепление кадров, а как компенсация за удорожание жизни в условиях сурового климата.
Перечень районов Севера, введенный в 1967 году, несмотря на постоянные изменения, является базовым документом для существующих многочисленных других «перечней»: от выделения северной строительно-климатической зоны (Строительная климатология, 1999), нормативных актов Министерства труда, определяющих регионы «северных» льгот до перечня районов Крайнего Севера и приравненных к ним местностей по регулированию производства, поставки и продажи алкоголя (Постановление N 400, 2007). «Юридический Север», особенно в его «холодовых» характеристиках и фактором удаленности, через такую тесную связь со многими реалиями повседневности всегда играл и играет решающую роль в общем восприятии Севера как такового.
В своих правовых категориях северное пространство перманентно то сокращалось, то расширялось, включало одни и исключало другие регионы и продолжает находиться в постоянном изменении (Тараканов, 2007). Город Кандалакша в Мурманской области, например, который географически находится за Полярным кругом, был исключен из списка районов Крайнего Севера и относился к территориям, приравненным к Крайнему Северу до 1990 года, когда он стал территорией Крайнего Севера (Постановление N 594, 1990). Через пару лет Кандалакша вернулась опять в статус «приравненных» (Постановление N 776, 1992).
Существующая правовая характеристика Севера, разработанная на базе при-родно-географического и экономического факторов, находится в явном кризисе. В зависимости от границ Севера может меняться и численность «северян». Расширение «Северного клуба» на запад и на юг привело к созданию новых северных осей, которые не совсем соответствуют категориям, сформулированным Славиным. Одна
из таких осей - это Ярославль - Вологда - Архангельск. Север представлен, например, в названиях региональных газет, как «Северный край» (Ярославль), «Русский Север», «Красный Север» (Вологда), «Правда Севера», «Северный комсомолец» (Архангельск), и все чаще упоминается как европейский регион России. Имеющиеся в ходу различные определения Севера вводят в явное заблуждение и приводят к все большему осознанию необходимости сделать это понятие более рациональным и транспарентным. В апреле 2004 года Владимир Путин высказался за ясное определение регионов, относящихся к Северу (Путин, 2004). В 2007 году президент России предложил идею о создании координационного института, Национального Арктического Совета и правовой базы для политики на Севере (Путин, 2007). Также и в академических кругах подчеркивалась необходимость создания более четкой формулировки Севера и определения его южных границ (Ten, 2004). Еще один вариант для координации деятельности всех северных территорий предполагал создание восьмого Северного федерального округа (Gromyko, 2004).
Некомфортабельный, но выигрышный Север
Вопрос о границах Севера для российских жителей, как мы упомянули выше, это не только абстрактная теоретическая конструкция пространства. Пространство имеет совершенно практическое значение. Вопрос о границах напрямую связан с повседневной жизнью внутри этих границ. Правительство должно обеспечивать выплату компенсаций, как, например, районные коэффициенты к заработной плате, процентные надбавки за трудовой стаж, досрочный выход на пенсию, ежегодный дополнительный оплачиваемый отпуск (от 14 дней и больше), раз в два года оплачиваемый проезд к месту отдыха и обратно, жилищные субсидии и материальную помощь при переселении в регионы с более благоприятным климатом (после выработки «северного» стажа) (Закон РФ от 19 февраля 1993 г. № 4520-1). Более 40 регионов России получают «северные льготы», 14 из них не относятся к Крайнему Северу и местностям, приравненным к территориям Крайнего Севера. Особенно для последних вопрос о новых подходах в районировании Севера становится вопросом практических последствий.
Сегодняшние дискуссии в России по вопросам фиксации северных территорий напоминают дискуссии, связанные с исследованием советского профессора Бурха-нова, который разработал в 1968 г. критерии индексации с помощью комбинированных климатических данных. Собственно говоря, эта система была разработана для инженерных целей определения условий использования технических конструкций при освоении и эксплуатации ресурсов Севера. Бурханов выделил четыре критерия климатической «суровости» и ввел четыре северные зоны: Арктическая экстремальная зона, субарктическая зона высокой экстремальности, северная экстремальная зона и восточная зона относительной экстремальности (Burkhanov, 1970).
Эта идея была позаимствована канадскими географами (Hamelin, 1979; 1988; Graham, 1990).
С 1958 года федеральное правительство Канады ввело систему стимулирующих выплат для удаленных северных регионов, которые возрастали по мере увеличения степени природной дискомфортности или экстремальности (Graham, 1990). Однако уже в то время, как советские, так и канадские ученые признали, что понятие «Север» не может быть оценено только на основе одного климатического индикатора. Новая модель, которая фигурирует сегодня в идентификации северных границ России, напоминает географо-инженерный принцип определения границ Севера Бурханова и расширена за счет факторов социально-экономической и медико-биологической дискомфортности. Существуют различные варианты этой модели, предложенные различными группами исследователей и учреждениями. Одним из наиболее дискутируемых положений о новом зонировании Севера и системе государственных гарантий является фактор «дискомфортности», который по-новому перекраивает северные границы и определяет статус «северности» (Шмелева, 2004; Моисеев, б.д.; Селин и Васильев, б.д.).
В апреле 2007 г. на заседании Государственной думы был рассмотрен пакет документов о новых подразделениях внутри Севера, представленный Комитетом по делам Севера и Комитетом по природным ресурсам (Парламентские слушания, 2007). В основе нового варианта лежит предложение о границах северных районов по индексу «некомфортабельности», в зависимости от чего и должны выплачиваться финансовые компенсации. Предлагаются три зоны Севера - абсолютно дискомфортная, экстремально дискомфортная и дискомфортная. Первые две зоны должны охватить регионы Крайнего Севера и последняя должна включать территории, приравненные к Крайнему Северу. Из списка дискомфортных, таким образом, могут быть исключены, например, такие «члены северного клуба» как Новосибирск и Кемерово, которые выразили свое недовольство предлагаемым проектом (Тулеев, 2007; Кузнецов, 2007). По некоторым другим вариантам районирования, из категории северных могут быть исключены части Мурманской и Архангельской области, Карелия и другие регионы (Шмелева, 2004; Родная газета, 2004).
Другой вариант, разрабатываемый Министерством экономического развития и торговли, вышел за рамки понятия дискомфорта и дополнил его критерием комфортности (Жуков, 2006; Селин и Васильев, б.д.). Этот проект продвигает идею районирования на шесть зон по критериям комфортности и дискомфортности в контексте всей страны, которые учитывают также фактор широтности. Предлагается три категории дискомфортности и три - комфортности. Последняя однозначно «благоприятная зона» - это территории вокруг Азовского и Черного морей и западных частей Северного Кавказа.
Действующая система льгот, созданная в условиях плановой экономики, недостаточно работает в условиях рыночных отношений. Несмотря на то, что во многих регионах признана общая система коэффициентов независимо от отрасли экономики, до сих пор остается разница в системе льгот и размере оплаты в добывающей промышленности и сельском хозяйстве. Существует разница в бюджетной и небюджетной сфере, где многие северные льготы не гарантируются частными предпринимателями.
Критика новых моделей касается как самого «негативного» определения Севера как дискомфортного, предсказания оттока населения из исключенных регионов, так и практических вопросов платежей и структур. Людей в регионах волнует, например, какие финансово-экономические последствия может повлечь за собой новый подход к районированию Крайнего Севера и для всей страны? Как будет происходить денежный трансфер из одного бюджета, если одна административная единица лежит, например, в трех зонах? Что произойдет, с большей частью Ямало-Ненецкого округа, если планируемая граница одной из зон дискомфортности проходит в районе Салехарда, столицы Ямала, не вызовет ли это усиления социальных различий среди жителей Ямала? Каким образом это отразится на инфраструктуре и обустройстве северных территорий? Сможет ли решить новая система вопрос высокой себестоимости продукции на Севере?
В условиях централизации страны и административного укрупнения регионов федерации новая система может вызвать также интенсификацию этих процессов с возможными региональными последствиями и изменениями в отношении центр-периферия. Несомненно, кризис определения границ Севера, подстегнутый глобальной динамикой, дело не одного года и будет еще долго продолжать привлекать внимание политиков, исследователей и жителей «Северов».
Ментальная карта Севера
Ментальные карты это образы окружающей среды, которые у нас в голове и представляют наши знания о пространственной оганизации нашего окружения и информации об атрибутах, которые мы ассоциируем с различными местами и регионами. При этом они не обязательно должны совпадать с географическими масштабами.
Чем крупнее масштаб карты, тем проще с определением понятия Север. Посторонним, находящимся за его пределами не совсем обязательно быть очень точными по этому поводу. Внутреннее же восприятие пространства более дифференцировано и может уточняться сразу же за пределами нашего непосредственного нахождения. Для жителей самого знаменитого в мире места на Полярном круге, города Рованиеми, родины Санта Клауса, Арктика начинается намного севернее, примерно в районе Ивало (около 200 км от Рованиеми). Для жителей Ивало арктические линии передвигаются еще дальше на север в Инари и т.д. Границы Ямала для ненцев, «край» в переводе с ненецкого, имеют ту же тенденцию движения все дальше на Север. В ментальной карте моих собеседников, жителей Мурманска, который лежит намного дальше за Полярным кругом, чем Рованиеми, Арктика мало ассоциировалась с Мурманском, а часто с железнодорожной станцией «Полярный круг», намного южнее его на границе с Карелией.
В общероссийском восприятии Север проще всего рассматривать через дихотомию центр-периферия, которая во многом определяет специфику его ментальных измерений и в целом специфику пространственных отношений в России. Любая де-центричность в России имела и имеет метку перифериальности. Популярное «анатомическое» выражение - Москва голова, а Петербург сердце России - делит страну
на центр (Москва и Петербург) и на остальную часть, в лучшем случае с маленькими островками «мини-Москвы». Перифериальность предполагает не только разрыв через географические дистанции от ядра (центра), но и в политических, идеологических и культурных измерениях (см. также Звонковский, 2003; Туровский, 2005).
Это наследство царской России и Советского Союза продолжает оставаться основным базовым элементом пространственной идентичности и в современной России, несмотря на значительное расширение горизонтальных структур в стране. Моя спутница на беспосадочном рейсе Якутск - Москва летела с северо-востока на запад, чтобы пересесть на самолет, который должен был лететь тысячи километров обратно от Москвы в другой северный город. От финансовых потоков до политических решений, от Высшей аттестационной комиссии по утверждению диссертаций до возможностей закупиться, в различиях между порой драматических стандартов жизненного уровня, здравоохранения, культурных ресурсов, Россия продолжает демонстрировать существование сверкающего центра и остальной страны.
Север как в научном обороте, так и в общем понимании, ассоциируется чаще всего не только с периферией, но и прежде всего со словом «крайний» и воспроизводит другую пространственную дихотомию «край - материк». Российская политика в течение XVIII - XIX вв. и в начале XX столетия рассматривала северную периферию, прежде всего, в экономических терминах и оценивала с точки зрения центральных выгод - будь это в форме пушнины, минералов или других ресурсов. В Советском Союзе эта политика приобрела черты широкой индустриализации северных территорий, основанной на развитии целого комплекса социальной инфраструктуры: люди должны работать и жить, иметь семьи, воспитывать детей и получать образование в одном месте. Это аргументировалось не только экономическими критериями, но и вписывалось в идеологическую систему воззрений. Такая политика рассматривалась как преимущество «гуманного» социализма в отличие от капитализма, «где главным экономическим принципом было достижение прибыли». Базой экономического закона социализма, лежащего в основе подхода к освоению Севера, декларировалось «продолжающееся увеличение и улучшение социалистического производства ... для постоянного растущих материальных и духовных потребностей всего общества» (Б1эу1п, 1972: 59-60).
Нигде в мире на северных широтах нет таких крупных и развитых промышленных городов, как на Российском Севере. В большинстве северных административных регионов русскоязычные группы переселившихся на Север составляют подавляющее большинство населения. Поколения приезжих первых волн индустриализации в 20-х, 30-х годах относятся уже к местному населению более чем в трех поколениях. Тем не менее, число тех, кто имеет установку на то, чтобы остаться на Севере на определенное время, как правило, до пенсии и потом вернуться на «материк», довольно высоко.
С точки зрения коренных жителей северных регионов с высокой долей в этнической структуре титульной (давшей название административному объединению) группы, приезжие часто рассматриваются как группа, значительно связанная с югом
(центром, материком). В Республике Саха (Якутия) и на Ямале, в отличие от Мурманской области, где мигрантское движение проходит в более текущих формах из-за географической близости к центрам и транспортных возможностей, имеется определенная категоризация различных групп русскоязычных мигрантов - старожилы, коренные, временщики, приезжие. Тем не менее, для этих всех категорий, кроме русских старожилов (например, в Якутии), связи с материком рассматриваются как интенсивные (родители, родственники, дети учатся, дом/квартира, перспективы и т.д.) с потенциалом выезда на «материк».
Этот дискурс «рубежной ментальности» или Север (край) - материк (большая земля) остается в восприятии Севера как внутри его (как правило в неевропейской его части), так и за его пределами. Наиболее частое упоминание слова «материк» и осознание «крайности» я встретила на Камчатке. На вопрос, можно ли спокойно поздно вечером выйти на улицу, мои коллеги в Петропавловске-Камчатском, смеясь, уверили, что здесь уровень преступности намного ниже, чем на материке, «все равно бежать-то некуда». Приезжего преступника поймали, когда он пытался узнать, где ближайшая железнодорожная станция на Камчатке, где нет железных дорог вообще (Полевой материал, 2007). В Ненецком Автономном Округе можно часто услышать среди местных жителей выражение о поездках за пределы округа - «Еду в Россию» или «побывал на материке» (Полевой материал, 2009).
В то же время понятие «край» как место, «куда приезжают и дальше некуда ехать» (Разумова, 2006: 179), и понятие «материк» по отношению к Крайнему Северу, это прежде всего русское понятие, которое в значительной степени может рассматриваться как рефлексия миграционного опыта в ходе выселения, переселения, ссылки, открытия, освоения, индустриализации Севера. С этим связано и другое двойственное противоречивое историческое восприятие Севера как «тюрьмы без решеток» или «царства свободы», «отсталых» северных народностей и «благородных дикарей», романтических героев освоения Севера, безмолвное холодное пространство и России «второе Я», (Slezkine and Diment, 1993: introduction); «дорожной станции или родины» (Thompson, 2000: chapter 5); «обузы и богатства» России (Blakkisrud and H0nneland, 2006; Ламин и Малов, 2005: ч. 1).
Общую картину Севера невозможно рассматривать, не учитывая все эти дихотомии и перспективы в их контексте, которые необязательно стоят в острой оппозиции друг к другу. Тем не менее, можно сказать, что в ментальной пространственной характеристике Севера физико-географическая категория являлась и является приоритетной над временными категориями исторической памяти и опыта. Еще до недавнего времени вопрос о том, где находится Ямал или Якутия («аутентичный» Крайний Север), мог ввести жителей центральной России в полный конфуз, и представлялся как холодное и удаленное маргинализированное пространство, которое где-то за Уралом сливается с категориями «Сибирь» и «Дальний Восток», и в конечном итоге - в понятие периферия. Дополнительную «поддержку» этой культурной конструкции оказывают два фактора.
Во-первых, то, что северное пространство за Уралом, включая территории к востоку от Урала до Берингова пролива, представляет собой почти непрерывную цепь ареалов проживания многочисленных этнических групп, которые консолидированы в различные уровни автономных образований. Во-вторых, сохранение прежнего образа Севера поддерживается нерешенностью наиболее важного на сегодня внутрироссийского вопроса относительно Севера, что же такое Север для России - «тяжелая ноша или ее кладовая благополучия, ее активный капитал»? Россия сегодня обладает самыми крупными в мире установленными резервами природного газа и значительными запасами нефти, которые находятся в основном на Севере. Мини-копия знаменитого лондонского Big Ben в нефтяном Сургуте и планируемый небоскреб «Dimont Cristal» в Ханты-Мансийске отражают новый блеск «Северных Эмиратов». Представитель администрации Ханты-Мансийского округа, побывавший в Архангельской области, отразил это противоречие очень выразительно, «как будто побывали в другой стране» (интервью автора, 2007).
В то же время, обратившись к разделу о Крайнем Севере в «Основных направлениях социально-экономического развития РФ на долгосрочную перспективу до 2010 года» (Постановление правительства от 30.06.2000), можно было ясно почувствовать, что регион рассматривается практически в категории «обузы», и программа его развития напоминает план спасения: «экстренные меры по спасению потенциально жизнеспособных предприятий», «адресная поддержка социально слабых слоев населения», «переселение избыточного населения». В практических терминах это означает - сохранить ли старый советский подход к Северу как место постоянного проживания или рассматривать его как место временного проживания и использовать вахтовый метод освоения северных ресурсов? Этот остро дискутируемый вопрос остается на сегодня открытым. Имеются различные программы и проекты по релокации (переселению) населения, которые стимулируют миграцию из северных регионов (например, формально действующая правительственная программа по переселению из районов Крайнего Севера). В то же время имеются региональные проекты, которые, наоборот, привлекают людей остаться на Севере.
Таким образом, комбинация рассмотренных природных и культурных, политических и экономических факторов лежит в основе сегодняшней ментальной карты Севера. Еще одним моментом внутренней динамики, влияющей на восприятие Севера, стала фундаментальная реорганизация отношений между центром и периферией, начавшаяся с 1990-х годов (Gossmann, 1997, Balkkisrud and Honneland, 2006). Возросшие возможности новых региональных образований в управлении природными ресурсами, в международных контактах и внутренних горизонтальных связях не только подняли роль северной периферии на политической повестке, но и сделали более узнаваемыми вчерашних незнакомых «золушек» у широкой публики. Географический стереотип несколько ослаб за счет нового «ресурсно-экономического»: Ямал ассоциируется сегодня с газом, и Республика Саха (Якутия) с алмазами, а не только с жестокими морозами и оленями. Внутри же самих регионов часто распространено мнение, что центр забирает себе всю прибыль и процветает за счет северной периферии.
В целом, можно сказать, что образ Севера («отсталого и мало цивилизованного») в российском общественном сознании поворачивается в сторону более позитивного, как региона с возрастающим экономическим потенциалом как в российском, так и в глобальном масштабе. При этом активируются и позитивные структуры, которые поставляет историческая память (например, романтика Севера, Папанин и челюскинцы, душа России, идея прорыва или экстрима, присущая россиянину (Проханов, 2007; Громыко, 2001) и новые постсоциалистические категории, как, например, Север мистический, трансцендентный (Широпаев, 2005), пассионарный, вектор российского этногенеза (Громыко, 2001; Крупнов, 2003), вселенская весна (Штепа, 2000, 2004а).
«Переделка Севера», или Новая философия пространства
В то время как политики и ученые дискутируют острые проблемы о внутренних границах Севера, о международных границах в Арктике, о геостратегическом значении Севера, о потенциале российских гидрокарбонных ресурсов, о северных льготах, калькулируют «стоимость» Севера, не менее острым становится вопрос об идейном обосновании северной пространственной модели России. Манифестация «северности» не может ограничиваться только политическими и прагматическими экономическими интересами, но и должна быть поддержана идеями, которые аппе-лируют непосредственно к вопросу новой пространственной идентификации для всей страны. Одной из наиболее сложных задач является приспособление новых северных «измерений» России к маргинальному статусу Севера в обществе в целом. С перспективы атрибутивного интегративного потенциала Севера для всей страны («Россия - северная страна») эта пространственная идея должна быть «коренной» российской концепцией. Задача не из легких, учитывая огромную территорию страны и «традиционный» имидж Севера.
Кроме того, Российская Федерация это не только самая большая по территории страна в мире, но и многонациональная страна. В Советском Союзе объединяющая идеологическая конструкция «советский народ» субординировала все остальные этнические и региональные идентичности и на многие декады была единственной национальной идентичностью всех россиян. Поиски новой национальной идеи, которая могла бы заменить распавшуюся советскую идентичность, пока не привели к успеху, несмотря на многочисленные дебаты и идеи.
Некоторые идеи могут апеллировать, например, к «славянской» или «русской» идее (Веховский, 2003). Другие предлагают выделить «соборность» в качестве национальной идеи (Borodai and Nikiforov, 1995). Эти идеи основаны на православном духе общности русской души, которая не совсем включает нерусских жителей, среди которых, например, большая группа исповедующих ислам. Другим вариантом российской консолидации выступила концепция «евразийства» (Россия как мост между Европой и Азией) (Hamphrey, 2002), но которая предлагает меньший политический капитал в сегодняшней ситуации для России, чем северная пространственность. Концепт, базирующийся на северной пространственности, интенсивно обсуждается
в теоретических дискуссиях как более нейтральный и бесконфликтный вариант консолидации такой мультиэтнической и мультиконфессиональной страны, как Россия.
Другим важным аспектом инкорпорирования «северности» в геополитические и национальные интересы является задача нахождения баланса между национальными, не-западными моделями развития и кооперацией с глобальным обществом. Сегодня Россия ясно демонстрирует свое возросшее самосознание, подчеркивая свои «российские» корни и свой собственный путь в глобальной интеграции. Несмотря на то, что предлагаемые сценарии развития для России часто являются идеями, заимствованными у популярных западных теоретиков как Тойнби, Хантингтон, Гид-денс, Аппадурай, Робертсон и других, которые также переведены на русский, тем не менее, очевидна тенденция трансформирования западных моделей в оригинально российскую модель. Основной поток современной интеллектуальной мысли в России уходит явно в сторону от восторженной адаптации западных идей, таких как, например, «догоняющее развитие» или «устойчивое развитие». Новые «северные измерения» России представляют шанс ответить на этот вызов. «Северный вариант» звучит менее провокативно, чем «западный», и в то же время дает новое качество международной позиции России.
Одной из наиболее дискуссионных и разрабатываемых в последнее время идей является идея северной цивилизации. В научных кругах она часто представляется как философская рефлексия нового понимания Севера и построения «северной модели» общероссийской культуры (Головнев, 2004; Попков и Тюгашев, 2004; 2004a; Неклесса, 2002; 2007), как модель пространства, оппозиционная «евразийской» модели, и как новая геополитическая данность (Громыко, 2001; Широпаев, 2005). В общественных, политических движениях и объединениях (напр., «Партия России - северная цивилизация», «Парламент мировых народов», Кооперация северных городов «60 параллель») она выступала так же, как новый идейный формат подхода к администрированию Севера (Крупнов, 2003; Resolution, 2004). В многочисленных политических и академических дискуссиях северная цивилизация манифестирует себя так же, как стратегия усиления социальных связей и институтов в пространственной категории и даже как структурная основа для национальной государственности. Первый конгресс «Северная цивилизация»: формирование, проблемы и перспективы», проходившей в Сургуте (Ханты-Мансийский округ) в 2004 году, с участием известных ученых дал импульс к широкой дискуссии нового концепта.
Манифестация северной пространственности как политической и культурной конструкции не является событием только последних лет. В начале 1990-х годов, когда с особой остротой встал вопрос о новой идее для России, взамен потерянной советской, многие региональные лидеры выдвинули свои идеи региональной идентичности, привлекая при возможности международные связи. Последние, в обстановке полной неопределенности внутри страны, становились важной поддержкой в поисках своей идентичности и политики по отношению к федеральному центру. При этом они конструировались как правило на этнических или конфессиональных общностях, как, например, финно-угорские кооперации (Saarinen, 2001) или движение
«евро-ислам» (КЬак1тоу, 1998). В удаленной северной периферии, у которой не было никакой диаспоры за рубежом, идея пространства была выдвинута в начале 1990-х годов как центральная концепция на политической повестке в регионе ^атт!ег-СоББтапп, 2006).
Первый президент Республики Саха (Якутия) Михаил Николаев ввел новое понятие «циркумполярная цивилизация», которое манифестировалось в многочисленных публикациях, декларациях и мероприятиях. Продвижение концепции опиралось на поддержку местных ученых, которые оттолкнулись от теории «замороженных» типов цивилизаций Арнольда Тойнби (ТоупЬее, 1976). Термин «циркумполярная цивилизация» определялся как общность людей, живущих в подобных климатических, природных условиях циркумполярного Севера и имеющих близкую духовную и материальную культуру и мировосприятие (Винокурова, 1995, 2011). Концепция развивалась в специфичных условиях взаимоотношений с центром, процесса суверенитета и чувствительных межэтнических отношений. Поэтому декларируемая региональная «северность» (мы - северяне) выполняла функции достижения большей региональной автономии, сохранения внутреннего единства между различными этническими группами и преодоления унаследованного периферийного и этнического комлекса «малого брата». Концепция «циркумполярной цивилизации» представила хорошую возможность подчеркнуть уникальность и преимущества северного общества. Престижная интернациональная активность помогла открыть каналы в глобальное общество и усилить внутреннюю репутацию республики, в целом, и положение малочисленных коренных народов - в частности.
Тем не менее, в общероссийских рамках республика была слишком далека от центра, незнакома, а циркумполярный концепт сам по себе, который ассоциировался, прежде всего, с малочисленными коренными народами и экологией, имел в то время мало шансов выйти за региональные рамки.
Северная цивилизация: пост- и протопространство
Эти же две категории - пространство (Север) и цивилизационный аспект - подстегнутые глобальными процессами, вышли сегодня на общероссийский уровень и являются одними из центральных в дискуссиях о моделях развития страны. В данной статье мы не можем дать полную характеристику концепции «северной цивилизации» и остановимся лишь на ее основных чертах и подходах.
Северная цивилизация характеризуется как прототип будущего единения, выходящий за национальные рамки и в то же время как данность российской действительности, т.е. как полноправный участник общецивилизационного процесса и одновременно самостоятельный субъект. Это своего рода «новый» и «старый» Север. Причем цивилизационный аспект, на наш взгляд, является доминантным пунктом концепции в обеих интерпретациях. Россия как северная страна представляется как новый тип мировой цивилизации, с «мягкой государственностью», с мультикуль-турными и мультиконфессиональными транснациональными границами и горизонтально структурированной региональной сетью (Крупнов, 2003). В соответствии с
резолюцией конгресса «Северная цивилизация», Север как особый тип цивилизации должен стать пространством кооперации и партнерства регионов, государств и наций, которые принадлежат к различным типам цивилизаций (Resolution, 2004). В многочисленных публикациях на сайте sever.inache.net, специально посвященный вопросам «северной цивилизации», она рассматривается не как механическая сумма Европы, России и Америки, основанная на культурной унификации, но на общих экономических ценностях (Штепа, 2004).
Теория С. Хантингтона (1996) о столкновении более или менее гомогенных мировых цивилизаций, которая заслужила значительное внимание российских интеллектуалов, хорошо вписывается в идею равных партнеров, участников глобальных процессов и «не-догоняющего другие цивилизации», а оригинальной российской модели развития. С этой точки зрения понятны и идейные симпатии к популяризированному Р. Робертсоном японскому термину «глокализация» (Robertson, 1995), который интерпретируется как синтез глобальных интересов и локализированной уникальности, регионального сценария глобализации (Штепа 2004).
Инновативный Север
Основные характеристики «нового» Севера - это его инновативный и корпоративный характер, где географические характеристики приобретают более размытые границы и их символическое значение выдвигается на передний план. В этом более символическом, ориентированном на будущее, качестве Север представляет свой лучший интегративный потенциал и представляется наиболее привлекательным и прагматическим во всем диапазоне теоретических и политических представлений. В их основе лежит идея о том, что внутренняя генеративная энергия северного пространства должна быть реализирована в производстве высоких технологий. Сформулированное социологом Ивановым в конце 1990-х годов понятие «виртуализация экономики» (Иванов, 2002), в его вариациях, как «Силиконовая долина» (Николаев, 2005, 2005а), «интеллектуальная экономика», «цифровой мир» (Неклесса, 2007), «твердая и мягкая технология», «ресурсы 'haute couture'» (Штепа, 2005) фигурирует во многих проектах и предложениях относительно Севера и приобретает более или менее конкретные очертания. Эта ориентация находится также в фокусе специального внимания стратегических задач России, которая была подчеркнута Владимиром Путиным на заседании Госсовета «Об информационных и коммуникационных технологиях» в Новгороде в 2006 г. (businesspress.ru). Подчеркивается, что лидерами XXI века будут не те страны, где сосредоточены самые большие сырьевые запасы, а те, кто научится управлять передовыми технологиями (Николаев, 2005).
В рамках концепции циркумполярной цивилизации речь идет, например, о локусных поселениях на Севере, цифровых сетевых деревнях, заводах-кластерах, о проекте струнного транспорта, разработанного академиком А. Уницким, новых типах энергоресурсов (мини АЭС, биоэнергетика), передовых телекоммуникациях, а также о новых социальных технологиях (страхование жизни, социальные виды гражданства, персональный патронат) (Громыко, 2001; Крупнов, 2003; Попков и Тюгашев, 2004а).
Именно в этом инновативном качестве северные измерения приобретают линии будущей российской государственности. Один из наиболее дискутируемых подходов при этом - корпоративный. Он может представлять своего рода соглашение между федеральным центром и крупными северными промышленными компаниями, интересы которых базируются вокруг добычи природных ресурсов и постиндустриальной экономики (Чернышев, 2004; Неклесса, 2007; Андреев, 2006). Одной из возможных моделей развития, основанных на таком подходе, может стать, по мнению политического антрополога Сергея Зуева, «Северный Контракт», построенный на базе взаимных деловых обязательств между государством, корпораций промышленного бизнеса и региональными органами самоуправления (Zuev, 2004; Зуев, 2005). Вице-директор института экономических стратегий РАН Александр Неклесса предлагает «глокальную» модель российской государственности в форме транснациональной корпорации «Россия» на базе региональной корпорации Северо-Запад», «точки сборки альтернативных сценариев будущего страны» (Неклесса, 2007).
Прото-Север
Создание «Пост-Севера» в его новых инициативных качествах, в его глобальном контексте является одним из наиболее существенных компонентов концептуализации «северного» статуса России. Эта парадигма представляет возможность преодолеть нынешний национальный стресс в реализации евроатлантической кооперации, где участие России все еще носит штамп пассивных кодов развивающихся стран. Поэтому уникальность, самобытность российского варианта другой важный «цивили-зационный» компонент концепции. Сегодняшняя ситуация с Севером интерпретируется как повторение истории развития Российского Севера, энергетической фазы России от открытия и освоения северных земель до реконструкции и консолидации страны (Programm «60 parallel», 2005). Это также возрождение времени больших проектов, нереализованных или недореализованных моделей развития (как проект международной магистрали начала 20 века со строительством туннеля через пролив к Аляске, БАМ, Севморпуть).
Российские корни новой концепции подчеркиваются упоминаниями тысячелетней традиции построения и отстаивания самобытной цивилизации, дореволюционного российского опыта сбережения народов, организации успешной полиэтнической жизни (Крупнов, 2003). Также уникальный практический опыт России в создании научных систем и практик в освоении северных территорий (например, в северном мореходстве, в сельском хозяйстве, здравоохранении) - это еще одно основание говорить о чисто российской идее выхода в XXI век (Громыко, 2001). Термины возрождение, повторение, реконструкция, неотрадиция в отношении северной модели развития России стали необходимым атрибутом практически всех интерпретаций концепции и подчеркивают ее российскую «укорененность». Уникальность природных ландшафтов России, где Север - это своего рода «Ноев ковчег» человечества (Громыко, 2001), его огромные резервуары «дикой» природы, являющиеся «легкими» планеты, когда «американцы давно уже дышат российским кислородом»
(Николаев, 2002), являются еще одним аргументом в пользу российской «северной цивилизации».
Тем не менее, возможности цивилизационного аспекта концепции становятся более критическими с добавлением пространственного компонента. Как ассимилировать утвердившиеся в литературе критерии выделения цивилизаций с обществом коренных малочисленных народов и присущей Северу социальной позиции как периферии, поставщика сырья, края (рубежа)? Разрешение этого конфликта концепции и известных трудностей в сочетании этого статуса российского Севера с прокламируемой объединяющей страну северной миссией историк Виктор Тен видит в рассматривании Севера «с ссылкой на прошедшее время господства присваивающей и натуральной экономики» (Ten, 2004). Профессор Юрий Громыко ссылается на выработанные народами Севера способы и формы жизни в экстремальных условиях (Громыко, 2001).
Новосибирские ученые Попков и Тюгашев подчеркивают существование Северной (Арктической) цивилизации как философской рефлексии не с перспективы относительных атрибутов цивилизованности как наличие общественного разделения труда, городов, классов, государственности и письменного права, а с позиций разума (Попков и Тюгашев, 2004, 2005, 2006) «замороженных» цивилизаций A. Тойн-би. В отличие от пессимистических предсказаний Арнольда Тойнби о возможностях эволюционного развития таких обществ, российские исследователи подчеркивают потенциал северной цивилизации к продолжению или возрождению ее развития. Значение и роль обществ коренных малочисленных народов Севера в эволюции человечества доказывается исследователями в категориях классической мировой и российской философии и истории, от Вольтера, Нитцше до Чаадаева и Гумилева (Попков и Тюгашев, 2006).
Поддерживающими культурными категориями Севера все чаще выступают также ссылки на связи с Фенноскандией: финно-угорские корни северных народов, роль викингов в становлении Руси, скандинавские связи Новгородской республики, исторические контакты поморов. Эти связи многие авторы рассматривают как историческое продолжение или возрождение исторической традиции (Штепа, 2004; Головнев, 2004). Тем не менее, как философские, так и скандинавские исторические реверансы, не являются достаточным ресурсом для избежания противоречий цивилизационного и пространственного аспектов в концептуализации Севера как инте-гративной категории для всей России.
Апелляция к северному типу российской цивилизации как объединяющего характеристики европейского (западного) высокотехнологичного и традиционного северного общества страдает недостатком символов и эмпирических доказательств. Категории «включения и исключения» усиливают этот конфликт. Северный статус России, аргументируемый в геостратегическом и инновативном контексте, ориентирован, прежде всего, на перспективные динамичные регионы на европейском Севере и в Западной Сибири с ресурсным, в первую очередь, углеводородным потенциалом и меньше связан с другими северными регионами, не имеющими тако-
вого. Слабые интеграционные символы «скандинавского мифа» и вовсе исключают «другие севера», как Республика Саха (Якутия) или Камчатка. «Цивилизационный реванш» маргинализированной картины коренных северных обществ имеет важное реабилитационное значение для них, однако, носит явный компенсаторный характер и мало соответствует интересам русского населения.
Поиски сбалансированной концепции северного пространства встречаются по большей части в его географической и геостратегической «середине». В современных дискуссиях чаще всего фигурирует Западная Сибирь - Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский округа, сосредоточение российских запасов нефти и газа и коренных народов. Ненцы, самая большая группа коренных малочисленных народов, относящаяся к финно-угорской группе языков, являются наиболее успешными в российском оленеводстве. В парадигме динамичного пульсирующего Севера этим регионам определяется важная роль в строительстве северной цивилизации. Этот процесс находится в его инфантильной фазе, но уже с самого начала он происходит в условиях связей с глобальными процессами и мобильными ресурсами. Интернациональные правительственные и неправительственные программы и проекты, международная экономическая активность, возросшая мобильность региональных элит способствуют развитию транстерриториальных измерений этих регионов. Привлечение локально ориентированных символов, возросшее внимание к имиджевой политике региона, празднование региональных юбилеев создают определенные мосты между политической и научной риторикой и региональными ценностями.
Заключение
Идущие дебаты и существующие концептуализации вокруг Российского Севера отражают активный процесс формулирования пространственных рамок и растущее осознание уникальных возможностей и проблем Севера. Северность в глобальной динамике отражает общие процессы возросшей актуальности категории пространства, которое становится одним из важных признаков «центричности» на глобальной повестке дня. Анализируя различные интерпретации пространства, мы можем сказать, что Российский Север может действовать в этой динамике в направлении создания новых форм высококонкурентной глобальной силы. Немаловажным фактором являются возможности концепции Севера дистанцироваться от западных моделей развития и заявить о своем очень желаемом специфически российском пути. Хотя, конечно, без этого «помогающего» фактора у Севера не было бы достаточного потенциала выступить в этом качестве вообще и в качестве интегративной силы для всей страны, в частности. В этом процессе категория пространства выступает как продукт, производимый социальными агентами (АрраСигаЬ 1996), в нашем случае политиками и теоретиками, и является своего рода силовым инструментом (Lefebvre, 1991) в их «действиях».
В то же время, как уже отмечали в теоретической части, мы видим, что понятие Севера имеет свое местоположение в обществе. Высокая активность глобального Севера в транснациональных проектах имеет далекоидущий эффект для
внутреннего Севера. Поэтому амбиции России быть большим игроком в «северном клубе» и стратегии этих действий однозначно включены в региональный специфический контекст и не являются только теоретической абстракцией глобального масштаба. Наш анализ подтверждает тезис Лефевра о конститутивном дуализме категории пространства, которое является глобальным, гомогенным, целым, объединяющим и в то же время фрагментированным, расчлененным, разделенным. В этом дуализме Север выступает как произведенная и как производящая категория, где северное пространство может заявить себя в полном наборе опций, кодов и вариаций с возможностями переговоров в неагрессивном контексте. Эти характеристики пространства предлагают для постсоциалистической России новые ареалы политико-экономических и социальных парадигм.
В нашем анализе мы могли видеть различные действующие от имени Севера пространства, но ни одного общего понятия Север. Чем уже пространственные рамки, тем строже их критерии и в то же время тем легче они могут перетекать в другие формы. На основе нашего эмпирического материала из разных регионов Севера, можно сказать, что пространство как социальная конструкция, произведенная обществом и репроизведенная через дискурсы и социальные практики, способна разрешать проблемы актуальной социальной конструкции. С региональной перспективы северной периферии мы можем наблюдать, как многозначность пространства может проявлять себя: насколько оно соответствует регионально-локальному восприятию, настолько оно может удовлетворять и «работать». Мои местные партнеры из самых различных социальных и возрастных групп предпочитают выражать свое отношение к категории пространства в ее более «читаемой» или «визуальной» форме социальных практик, как, например, возможности работы, разделения труда, иерархии или силы.
Важно понять, что дело не в том, существует ли пространственная идентичность или нет. Она может быть представлена как существующая вдоль континуитета на шкале постоянно изменяющегося или переключающегося многообразия. Новая артикулируемая пространственная идентичность не обязательно означает ее перенимания на всех социальных уровнях. Одновременно это не предполагает ее немедленного невосприятия. Даже переключение от одной пространственной концепции на другую не означает окончательного отказа от другой. Стартовавшая в начале 1990-х годов концепция «северной» (циркумполярной цивилизации) в Республике Саха (Якутия) сменилась на другую «южную», подчеркивающую исторические связи саха с азиатским миром Чингиз-хана, но оставила «северную» в «дремлющей» фазе. Из «дремлющей» фазы северная региональная идентичность все более переходит в активную фазу в последнее время.
Региональный эмпирический материал показывает, что если институционализированная, направленная сверху пространственная идентичность соответствует, если не эмоционально, но рационально региональному обществу, она может быть акцептирована. Север сегодня - это не только идеологическая конструкция, но и огромная энергия воображения. Недаром Север часто ассоциируют с зарождением
новой жизни и освоением космического пространства или замороженной историей России, которая должна оттаять через новую волну пассионарного «разогрева».
На анализе рассмотренных представлений о Севере мы должны признать, что пространство может менять свое местонахождение и границы так же, как и содержание (например, географическое) внутри пространственных рамок может сменяться другим (например, воображаемым). Эту «эластичность» и многозначность категории пространства можно рассматривать как потенциальную возможность ее легитимизации.
Литература
Андреев, Д. Мобилизация корпорации «Россия» // Политический класс. -
2006. - №3 (15). - С. 60-69.
Винокурова, У. Цивилизация народов Якутии // Международная жизнь. -1995. - С. 96-103.
Винокурова, У. Циркумполярная цивилизация: Идеи и проекты. - Якутск : АГИИК, 2011.
Головнев, А.В. Северная перспектива. «60 параллель». 2004. №3а. Сентябрь. http://www.journal.60parallel.org/ru/journal/2004/11/41 accessed on April 7,
2007.
Громыко, Ю. Стыки-2. Время вышло из пазов. - Тюмень: ТОГИРРО, 2001.
Жуков, М.А. 2006. Районирование: борьба за «Севера» или долгая дорога к здравому смыслу. a rctictoday.ru http://arctictoday.ru/ region/2100023012/200000134/
Жуков, М.А., Васильев, В.В. Районирование: краткие комментарии к проекту основ концепции районирования территорий Севера и Арктики. 2006. http:// arctictoday.ru/region/2100023012/200000146/
Зуев, С. Российский Север: контуры сценарного анализа // Логос. - 2005. -№1 (46). - С. 230-244.
Крупнов, Ю. Северная цивилизация. 2003. № 5. http://sever.inache.net/ nordciv.html
Кузнецов, В. Новосибирск лишили северного коэффициента. 2007. http:// account.spb.ru/news/spb/158660/
Иванов, Д.В. Виртуализация общества. Версия 2.0. - СПб: Петербургское востоковедение, 2002.
Ламин, В.А., Малов, В.Ю. (ред.). Проблемные регионы ресурсного типа: Азиатская часть России. - Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2005. Ч. 1: Азиатская часть России в экономике страны: тяжелая ноша или кладовая благополучия.
Моисеев, Р.С. Некоторые методологические и методические вопросы районирования Севера России. Труды Камчатского Филиала Тихоокеанского Института Географии Дальневосточного отделения РАН. Вып 4. б.г. http://www. terrakamchatka.org/publications/trudy/trudy6/3.htm
Неклесса, А. Внешняя политика нового мира: движение к нестационарной системе мировых связей // Pro et Contra. - 2002. - Т. 7. - № 4. - С. 8-24.
Неклесса, А. Меморандум «Северо-Запад». Горизонты глокализации национальной государственности. Электронный журнал «Научный эксперт». №1. http://www.rusrand.ru/public/public_38.html accessed on June 26, 2007.
Николаев, М. Дальше отступать некуда. За нами - Арктика // Российская Федерация сегодня. - 2002. - № 20 (октябрь). - С. 10-12.
Николаев, М. Форум инновационного сотрудничества // Вестник Совета Федерации. - 2005. - № 2. - С. 26-32.
Николаев, М. Северные долины новой цивилизации. Республика Саха (Якутия) на пути в информационное общество // Якутия. - 2005. - 8 октября.
