CC BY
270
УДК 9(с)21
ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СЛЕДСТВЕННАЯ КОМИССИЯ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА (МАРТ-ОКТЯБРЬ 1917 г.): ДЕЛО «ТЕМНЫХ СИЛ»
Н.А. КОВАЛЕНКО
Рассматривается расследование Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства распространявшихся в обществе слухов о государственной измене и шпионаже в пользу Германии ближайшего окружения царя («темных сил»).
Ключевые слова: Временное правительство, царский режим, политическое обвинение, революционное правосудие.
На рубеже Х1Х-ХХ вв. Россия переживала системный кризис. Чтобы не допустить грядущих потрясений требовались политическая воля, осознание гибельности консервации старых отношений. Ни тем, ни другим самодержавие не располагало. И как результат - молниеносное падение монархического режима.
Новая российская власть рождалась в противоречивой, накаленной атмосфере всеобщего хаоса, вызванного тремя годами тяжелейшей войны и революцией. Разрушительные инстинкты, чувство мести и ненависти грозили стране жесточайшей гражданской войной и окончательным распадом. Суровая реальность, недостаточная легитимность Временного правительства требовали от него быстрых и эффективных действий, способных укрепить его авторитет, объединить российское общество. К сожалению, эти действия не предусматривали глубоких реформ, затрагивающих социальные интересы широких слоев населения. Они сводились во многом к мероприятиям механического, внешнего характера.
Временное правительство, решая задачу примирения общества, укрепления своего авторитета прежде всего старалось как можно скорее вычеркнуть из памяти народа все то, что так или иначе было связано со старым режимом. На сведение политических счетов с прошлым была направлена, на наш взгляд, и работа учрежденной 5 марта 1917 г. при министерстве юстиции Чрезвычайной следственной комиссии (ЧСК) для расследования противозаконных действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц.
Особое место в расследовании ЧСК занимала деятельность так называемых «темных сил». Повышенное внимание к ним было обусловлено следующим обстоятельством. К 1916 г., в силу неудач на фронте, ухудшающейся ситуации в стране, патриотические восторги уже были позади, и в обществе царило глухое брожение, прорывавшееся наружу в повседневных разговорах о шпионах и предательстве. Но кто же мог быть виноват во всех бедах и неудачах? Конечно же, только агенты Германии, засевшие на ключевых постах в государстве, а также в ближайшем окружении царя и стремившиеся погубить Россию! В разных кругах общества постоянно говорили о шпионах и многие верили в их страшную и роковую силу. Под подозрение попадали профессора университетов, министры, генералы и даже члены правящей династии, особенно императрица Александра Федоровна. Распутина же вообще изображали главой некой шпионской шайки.
В постановлении ЧСК об образовании отдела по «обследованию темных сил» было решено «в первую очередь допросить: Воейкова, Танеева, Фредерикса, Хабалова, Протопопова, Штюр-мера, Щегловитова, Спиридовича, Климовича, Хвостова, Белецкого, Манасевича-Мануйлова, Бурцева, Горемыкина, Голицына, Андронникова Мих.» [5, л.1]. Перечисленные лица как раз и составляли то придворное окружение, которому народная молва приписывала обвинение в го-
сударственной измене и шпионаже. А.Д. Протопопов был последним министром внутренних дел; А.С. Танеев возглавлял собственную его величества канцелярию; В.Б. Фредерикс был министром двора; И.Г. Щегловитов - последний председатель Государственного совета; Б.В. Штюрмер был премьером в 1916 г. и имел репутацию германофила; А.И. Спиридович был начальником царской охраны; А.Н. Хвостов - министр внутренних дел, занявший этот пост благодаря Г. Распутину; С.П. Белецкий стал товарищем министра внутренних дел также не без помощи Г. Распутина; И. Л. Горемыкин был премьером в 1914-1915 гг.; Н.Д. Голицын - последний председатель Совета министров; кн. М.М. Андронников и И.Ф. Манасевич-Мануйлов считались ближайшим окружением Г. Распутина, немецкими шпионами, но никаких постов не занимали. С.С. Хабалова решили допросить как человека, непосредственно выполнявшего последние приказы царя по подавлению революции. Включены были в список также Е.К. Климович, директор Департамента полиции при Хвостове, и В. Л. Бурцев, включенный в список как специалист по разоблачениям. По-видимому, он должен был сообщить все известные ему сведения о перечисленных выше лицах.
В этом же решении ЧСК говорилось: «Просить Милюкова указать источники, которыми он пользовался для своей речи» [3, л.4]. Здесь имелась в виду речь лидера партии кадетов П. Н. Милюкова в Государственной думе 1 ноября 1916 г., в которой он обвинил Б. В. Штюрме-ра прямо, а царицу, косвенно, в измене. Слухи об измене широко распространялись по стране после галицийского разгрома и отступления русской армии весной и летом 1915 г. Вскоре после победы революции кадетская «Речь» восклицала в передовице: «Слава богу, мы все - и многие из нас по собственному опыту - знаем, что между русской и германской реакцией всегда существовал теснейший союз, своего рода договор взаимного страхования от революции, и что этот договор не был разорван и после возникновения войны. Слава богу, мы еще помним, как горячо приветствовали в Г ермании Штюрмера и Щегловитова, Маклакова и Протопопова и какое место в германских планах играла «придворная партия», группировавшаяся вокруг молодой царицы» [14].
Если бы тезис об измене монархической власти и её «ближнего круга» удалось доказать в ходе следствия, это было бы еще одним аргументом в защиту неизбежности революции, ухода монархического режима с политической сцены и законности прихода к власти Временного правительства. Именно поэтому отделу, занимавшемуся «обследованием темных сил», придавалось такое огромное значение и поручен этот отдел был самому талантливому, по мнению редактора стенограмм допросов Комиссии А. Блока, следователю - В.М. Рудневу [1, с.500].
Допросы ЧСК начались с А. Н. Хвостова, ставшего министром внутренних дел и вошедшего в доверие к царской чете благодаря Г. Распутину. Но вскоре, поссорившись с Распутиным, он был отправлен в отставку. Хвостов, будучи лидером крайне правых в IV Думе, возглавил борьбу с так называемым «немецким засильем». Учитывая все эти обстоятельства, ЧСК очень рассчитывала на разоблачения, которые могли произойти в результате его допроса. И это при том, что «незаурядные» личные качества Хвостова были хорошо известны ЧСК. «Завтра, - писал А. Блок, - мы будем допрашивать... «толстого Хвостова», величайшего среди наших клиентов сплетника и шута» [1, с.509]. Желание ЧСК как можно скорее получить сенсационные сведения о деятельности «темных сил» было так велико, что она целиком и полностью пошла на поводу лживых показаний А.Н. Хвостова. С самого начала допроса от 18 марта 1917 г. Хвостов заявил, что будучи министром внутренних дел и руководствуясь «долгом русского человека», он, кроме своих прямых обязанностей, стал изучать «большой вопрос - о шпионаже» [10, с.32]. Воспользовавшись тем, что ЧСК только что приступила к работе и еще не успела собрать материалы следствия и как следует ознакомиться с ними, в своих первоначальных показаниях он сплел фантастический шпионский узор. Поэтому неслучайно, когда Хвостову задавался прямой вопрос, является ли шпионом то или иное лицо, он ловко уходил от ответа, оставляя за членами ЧСК возможность делать окончательные выводы. Перед началом второго допроса Хвостова (17 июля 1917 г.) председатель Комиссии Н.К. Муравьев вынужден был предупредить его:
«... когда Вы давали первое Ваше показание, мы не владели всем материалом, который имеется теперь» [13, с.73].
Особое внимание ЧСК сосредоточила на личности бывшего министра внутренних дел
А.Д. Протопопова, считавшегося второй, после Г. Распутина, фигурой в стане «темных сил». Прежде всего Комиссия пыталась выжать все возможное из инцидента со знаменитым свиданием А.Д. Протопопова с агентом германского правительства Ф. Варбургом в Стокгольме. Заметим, еще до революции пресса и члены «Прогрессивного блока» приложили немало усилий для того, чтобы доказать связь этого свидания со стремлением царского двора и «:темных сил» заключить сепаратный мир с немцами. Тогда же С. Д. Сазонову и П.Н. Милюкову пришлось признать, что встреча с Ф. Варбургом была личной инициативой А.Д. Протопопова, за которой ничего реально не стояло. После возвращения в Россию А. Д. Протопопов сообщил о содержании этой беседы лично министру иностранных дел С.Д. Сазонову, до царя же эти сведения дошли уже позже. Когда председатель ЧСК отметил на допросе, что акция, предпринятая А.Д. Прото-попвым, - «это серьезное событие», последний абсолютно искренне ответил: «Серьезного тут нет и большого тут нет. Это есть интересное событие» [10, с.142-143, 148, 169, 186, 189].
Однако ЧСК не оставила попыток найти в действиях А.Д. Протопопова «измену». Среди его документов была обнаружена переписка с неким предсказателем, американским подданным Шарлем Перреном, еще до войны предрекавшим великое будущее А.Д. Протопопову. Во время войны, когда А. Д. Протопопов был уже министром, Ш. Перрен просил у него разрешения приехать в Петроград. А.Д. Протопопов намеревался дать добро на его приезд в Россию, хотя был предупрежден о том, что Ш. Перрен подозревается в шпионаже. В конечном счете, директору Департамента полиции А.Т. Васильеву удалось убедить министра, что приглашение невозможно. Ш. Перрену была послана специальная телеграмма с отказом. В связи с этим эпизодом ЧСК устроила А.Д. Протопопову особый допрос, в ходе которого Комиссия дознавалась, не встречался ли он с Ш. Перреном в Стокгольме. По поводу этого эпизода был допрошен также и
А.Т. Васильев [2, с.496-497]. Но в ходе дознания ЧСК убедилась, что в лице А.Д. Протопопова она имеет дело отнюдь не со шпионом [11, с.1-8]. Товарищ председателя ЧСК С.В. Завадский позднее свидетельствовал, что по поводу Ш. Перрена А. Д. Протопопов дал ответ «вполне искренний»: он действительно хотел еще раз поговорить с «пророком», чтобы узнать свое будущее. Отвечая на вопросы, Протопопов очень волновался, не скрывая причины: боялся быть обвиненным в государственной измене [6, с.65].
Допрашивая дворцового коменданта В.Н. Воейкова, министра царского двора В.Б. Фредерикса, министра внутренних дел Н.А. Маклакова и др., члены ЧСК надеялись на то, что им все-таки удастся найти «немецкую партию» при дворе. И это несмотря на то, что ЧСК уже располагала документами, которые полностью опровергали укоренившиеся в обществе представления о настроениях правящих кругов в отношении войны. Очень показательным в этом плане стал допрос В.Б. Фредерикса. Как выяснилось, предполагаемый глава «немецкой партии» вообще не принимал никакого участия в политике. Обвинение в прогерманских настроениях В. Б. Фредерикс с возмущением отверг, заявив, что его род не немецкого, а шведского происхождения [12, с.33-35].
Разочарование вызвали и показания дворцового коменданта В. Н. Воейкова, который тоже не интересовался политикой. Как выяснилось из его переписки, он был противником Г. Распутина, но, не желая рисковать карьерой, предпочитал свое мнение о нем держать при себе. По свидетельству следователя ЧСК В.М. Руднева, В.Н. Воейков был допрошен несколько раз: «Особым авторитетом и влиянием при дворе, судя по переписке, найденной у него по обыску., он не пользовался, но был ценим как преданный человек» [16, с.51-52].
Журналист, сотрудник Департамента полиции И.Ф. Манасевич-Мануйлов, человек из ближайшего окружения Г. Распутина, несмотря на огромное желание угодить ЧСК, вынужден был сообщить в ходе допроса, что, по словам Г. Распутина, царица «стоит страшно за продолжение войны и что про нее говорят неправду, что она стоит за мир... Это он мне много раз говорил
искренне, потому что была такая обстановка, что он не врал, - я глубоко убежден в этом. На царя, наоборот, он смотрел так, что царь ненадежный и царь скорее может уступить, чем она» [11, с.54]. Полностью подтверждает слова Г. Распутина и переписка царя и царицы. Царь и царица отвергали даже возможность постановки вопроса о сепаратном мире с Германией (все надежды на преодоление революционного кризиса в России и упрочение личной власти они связывали с победой в войне).
Еще в марте 1917 г., то есть в самом начале работы ЧСК, у Н.К. Муравьева появилась надежда, что царицу все-таки удастся уличить в государственной измене. Ситуация была связана с «сенсационной» публикацией в газете «Российская республика», озаглавленной «Загадочная переписка Алисы Гессенской с ее друзьями» [15]. Она содержала тексты телеграмм бывшей императрицы Александры Федоровны и некоего Арнольда Розенталя с мая по октябрь 1916 г. Эти телеграммы давали основание, по мнению газеты, выдвинуть обвинение царице «в шпионстве в пользу Германии». «Аляповатость подделки, - вспоминал товарищ председателя ЧСК С.В. Завадский, - бросалась в глаза, но Муравьев так и взвился» [6, с.50]. Расследование, предпринятое ЧСК «в целях всестороннего и беспристрастного разъяснения затронутых статьями газеты «Российская республика» вопросов», выяснило, что статья «Загадочная переписка Алисы Гессенской с «друзьями» и комментирующие её заметки в газете «Российская Республика» совершенно лишены всякого фактического основания». Как стало известно в ходе расследования, тексты телеграмм сочинила и передала репортеру служащая петроградской цензуры в обмен на его обещание презентовать ей торт, если она даст ему какой-нибудь сенсационный материал [4, с. 1-14, 26].
Одним из отголосков вышеприведенного случая послужило заявление Н.К. Муравьева, высказанное в его докладе на первом Всероссийском съезде Советов: «С легкой руки некоторых бульварных газет в погоне за сенсацией, может быть, многие из нас ожидают увидеть в результате работ следственной комиссии постановку процесса об измене в ее грубой, поверхностной форме, в форме непосредственных отношений с Вильгельмом и с агентами Вильгельма во время войны. Товарищи, которые бы стали на эту точку зрения, в значительной мере разочаровались бы в результате работ следственной комиссии» [7]. Это заявление Н.К. Муравьева, по сути, явилось признанием того, что ставка в расследованиях ЧСК на измену при дворе провалилась. Но при этом ЧСК продолжила в своих следственных действиях изобличение деятельности «темных сил» через показ всевозможных пересекающихся влияний, крайнего падения нравов, тотального разложения при императорском дворе. Именно поэтому не только следователи ЧСК, но и сама Комиссия в ходе своих заседаний допрашивала частных лиц, не занимавших никаких постов (князя М.М. Андронникова, И.Ф. Манасевича-Мануйлова, А.А. Вырубову, О.Н. Лахти-ну), но которые, как считалось, имели определенное влияние на политику. Допросы всех этих лиц никакой сколько-нибудь полезной для расследований ЧСК информации не дали.
В ходе обсуждения программы «действий следственной части, имеющей своей задачей расследование о «темных силах», изложенной следователем Т.Д. Рудневым на общем собрании ЧСК 11 апреля 1917 г., Н.К. Муравьев отметил, что «в политике партии двора политическая идея была лишь ширмой для устройства личных дел». Вместе с тем, председатель ЧСК предостерег следователей «от преуменьшения значения и влияния при дворе Воейкова, Вырубовой и Распутина» [3, с.28-29]. На этом же заседании был заслушан доклад следователя ЧСК Б.Н. Мо-жанского «о плане работ по делу бывшего министра Штюрмера». Как уже отмечалось, бывший председатель Совета министров Б.В. Штюрмер считался ставленником «темных сил». План работы следственной части, занимавшейся расследованием его деятельности, предусматривал включение в него следующих пунктов: «1) пути влияния и назначения Штюрмера (в частности, сближение с Распутиным и Манасевичем-Мануйловым); 2) служебная деятельность Штюрмера (в частности, дело Ржевского, охрана Распутина, связи с Симановичем, митрополитом Питири-мом, Вырубовой, гр. Клейнмихель, кн. Андронниковым, Фогелем, дело Сухомлинова, дело Рубинштейна (Батюшинская комиссия); 3) политика Штюрмера: внутренняя (в частности, дискре-
дитирование Государственной думы, подготовка к выборам в V Государственную Думу, введение цензуры в Москве на основании военного положения, преследование земского и городского союзов, а также военно-промышленных комитетов, вопрос о диктатуре), внешняя (осуществление определенного политического плана, сообщение сведений неприятелю, румынское выступление); 4) характеристика Штюрмера...». Председатель ЧСК Н.К. Муравьев «предложил дополнить эту программу обследованием деятельности Штюрмера по внедрению шпионажа и идеи сепаратного мира, а также его предположений о выезде после получения отставки за границу» [3, л.29 об-30]. Но все допросы Б.В. Штюрмера показали, что бывшего премьера можно обвинить во многих вещах (в том числе и в воровстве), но только не в шпионаже [10, с.251-322].
В ходе расследования деятельности «:темных сил» следователем ЧСК В.М. Рудневым были исследованы архивы Зимнего, Царскосельского и Петроградского дворцов, личная переписка императорской четы, некоторых великих князей, а также переписка приближенного к Г. Распутину епископа Варнавы, графини С.И. Игнатьевой, в доме которой располагался один из самых реакционных политических салонов, П. А. Бадмаева, В.Н. Воейкова и других лиц. В.М. Руднев впоследствии вспоминал: «При производстве расследования было обращено особое внимание на личность и деятельность Г.Е. Распутина и А. А. Вырубовой, также и на отношения царской семьи к германской императорской фамилии». Далее на страницах своих воспоминаний
В. М. Руднев свидетельствовал: «В связи с упорными слухами об исключительной симпатии императрицы к немцам и о существовании в царских покоях прямого провода в Берлин, мною были произведены тщательные осмотры помещений императорской семьи, причем никаких указаний на сношения императорского дома с немецким во время войны установлено не было» [16, с.39, 57]. Член исполкома Петросовета Н.Н. Суханов, вспоминая доклад Н.К. Муравьева перед членами редакции газеты «Новая жизнь» на квартире у А. М. Горького, писал: «В своем докладе Муравьев, между прочим, опроверг не заслуживавшую опровержения убогую либеральную басню о германофильстве царского двора и об его стремлении к сепаратному миру. Ни в каких бумагах не было найдено ни намека на что-либо подобное к великому огорчению наших убогих сверхпатриотов» [18, с.271].
В.М. Руднев писал впоследствии, что приступал к расследованию с «невольным предубеждением относительно влияния Распутина, вследствие читанных... отдельных брошюр, газетных заметок и слухов, циркулировавших в обществе, но тщательное и беспристрастное расследование заставило меня убедиться, насколько все эти слухи и газетные сообщения были далеки от истины» [16, с.40]. Подследственная ЧСК А. А. Вырубова, уже находясь в эмиграции, характеризуя В.М. Руднева, утверждала, что «он единственный имел гражданское мужество ради истины встать на точку зрения здравомыслящего человека, не заразившись стадным мнением (о Г. Распутине - Н.К.) русского общества в 1917 г.» [19, с.148]. По словам В.М. Руднева, следствием ЧСК был «собран обширный материал, касавшийся просьб, проводившихся Распутиным при Дворе, но все эти просьбы относились. к назначению, перемещению, помилованию, проведению железнодорожных концессий и другим делам, но не было добыто никаких решительно указаний на вмешательство Распутина в политические дела, несмотря на то, что влияние его при Дворе несомненно было огромно» [16, с.44].
Следователь ЧСК С. А. Коренев, занимавшийся расследованием деятельности военного ведомства, также не обнаружил изменников в данном органе власти. Обвинение, выдвинутое А. И. Гучковым и подтвержденное рядом свидетелей, против бывшего военного министра генерала М. А. Беляева, в частности, в том, что он провалил закупку у англичан ружей и пулеметов, оказалось «... дутое, данных, его подкрепляющих, совершенно нет.» [8, с.14-33]. Но, когда следователь С.А. Коренев, не обнаружив в деяниях бывшего военного министра ничего преступного, предложил президиуму ЧСК освободить его из-под стражи, Н. К. Муравьев воскликнул: «Как освободить?! Да Вы хотите на нас навлечь негодование народа. Да если бы Беляевы даже и совсем были невиновны, то теперь нужны жертвы для удовлетворения справедливого негодования общества против прошлого» [8, с.16]. Данное высказывание Н.К. Муравьева, под-
держанное рядом членов ЧСК, на наш взгляд, может служить ярким примером зависимости многих действий Комиссии от влияния общественно-политической конъюнктуры.
Мнимым оказалось и нашумевшее «дело Сухомлинова». Оно появилось еще при старом режиме. Общественные деятели всех политических направлений, оправившись от первого шока неожиданных поражений русской армии на фронтах войны, негодовали. Как могло случиться, что у армии нет достаточного количества боеприпасов и артиллерии? И, конечно же, постоянно звучал традиционный русский вопрос: кто виноват? Требовали назвать конкретного виновного, и он был назван: военный министр В. А. Сухомлинов. Занимая эту должность с 1909 г., он неоднократно публично заверял, что русская армия готова ко всем возможным испытаниям. Все как-то поверили сразу, что этот человек повинен в преступной халатности, лихоимстве, а затем зазвучали голоса и о его государственной измене. Министр был отрешен от должности 13 июня 1915 г., и по его делу началось следствие. После падения монархии оно было возобновлено. По решению суда, состоявшегося в сентябре 1917 года, В. А. Сухомлинов был приговорен к бессрочной каторге, замененной заключением в крепость. Следователь ЧСК С.В. Завадский свидетельствовал, что в Президиуме ЧСК возник спор о том, как квалифицировать деяния Сухомлинова - как «измену» или как простое «бездействие власти». Занимавшиеся «делом Сухомлинова» еще при старом режиме сенаторы И.В. Кузьмин и В.П. Носович высказались за второй вариант, но победила точка зрения председателя ЧСК Н.К. Муравьева - «измена». С.В. Завадский также выступил в пользу второго варианта в отношении как самого В.А. Сухомлинова, так и его жены. Правда, в отношении жены В. А. Сухомлинова «внутренний голос» подсказывал ему, что она не виновна. Но, не желая «плыть против течения», он не решился высказаться за ее оправдание [6, с.46-48]. Следователь ЧСК Ф.П. Симсон в разговоре с С.П. Мельгуновым также утверждал, что «сухомлиновское дело, как и всех других тем более, оказалось пуфом, материалов особых нет» [9, с.226]. Сам В.А. Сухомлинов писал в эмиграции: «Дело Сухомлинова, состряпанное в 1915 г. ..., должно было уже теперь, в 1917 г., послужить дальнейшей цели: Керенскому и его окружающим людям удержаться у власти., послужить средством унизить в глазах общественного мнения свергнутое царское правительство. Новые властелины (члены Временного правительства - Н.К.) хотели процессом против царского военного министра учинить пропаганду, и отвлечь им внимание солдатской массы от большевиков.» [17, с.361-362]. С мнением бывшего военного министра трудно, на наш взгляд, не согласиться.
Таким образом, создавая и распространяя в обществе с помощью ЧСК представления о преступной природе царского режима, новая власть пыталась отвлечь внимание народных масс от насущных проблем, направить их негодование в выгодное для себя русло. Предстать в глазах народа в роли спасателей России и тем самым повысить свой политический рейтинг - вот истинная цель идеологов «похода против прошлого». Однако следование ЧСК при проведении следственных действий принципу преемственности между царской и постсамодержавной юстицией (что всецело соответствовало внутриполитической линии Временного правительства) полностью исключало предъявление политических обвинений бывшим царским сановникам, а также лицам, которых общественное мнение причисляло к «темным силам». Вина подозреваемых, если оценивать их деятельность и поступки с позиций революционного правосудия, заключалась лишь в том, что они добросовестно служили старой власти. Вот почему Комиссия выискивала преступления где только могла. Некоторые ее сотрудники проявили фанатичное рвение, не считаясь ни с чем и усматривая преступление чуть ли не в самом существовании прежней власти. Но что-либо доказать, придерживаясь принципа правопреемственности, было крайне сложно.
ЛИТЕРАТУРА
1. Блок А.А. Собр. соч. - М.-Л., 1960-1963. - Т. 8.
2. Васильев А.Т. Охрана: русская секретная полиция // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. - М., 2004. -Т.2.
3. Государственный архив Российской Федерации. Ф.1467. Оп.1. Д.2.
4. Там же. Д.8.
5. Там же. Д.9.
6. Завадский С.В. На великом изломе // Архив русской революции. - М., 1991. - Т.2.
7. Известия Советов рабочих и солдатских депутатов. - 1917. - 18 июня.
8. Коренев С.А. Чрезвычайная следственная комиссия по делам о бывших министрах // Архив русской революции. - М., 1991. - Т.7.
9. Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. - Париж, 1964. - Вып. 1.
10. Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний данных в 1917 г. в Чрезвы-
чайной следственной комиссии Временного правительства: в 7-ми тт. - М.-Л., 1924-1927. -Т.1.
11. Там же. - М.-Л., 1924. -Т.2.
12. Там же. - М.-Л., 1926. -Т.5.
13. Там же. - М.-Л., 1927. -Т.6.
14. Речь. - 1917. - 18(31) марта.
15. Российская Республика. - 1917. - 25-26 апреля.
16. Руднев В.М. Правда о Царской Семье // Русская летопись. - Париж, 1922. - Кн. 2.
17. Сухомлинов В. А. Воспоминания. - Берлин, 1921.
18. Суханов Н.Н. Записки о революции: в 3-х тт. - М., 1991-1992. - Т.2.
19. Танеева (Вырубова) А.А. Страницы моей жизни. - М., 2000.
THE PROVISIONAL GOVERNMENT EXTRAORDINARY INVESTIGATION COMMISSION: THE “DARK FORCES” AFFAIR
Kovalenko N.A.
The investigation of rumors regarding high treason and espionage for Germany of the tsar’s near circle (“The dark forces”) undertaken by the Provisional Government Extraordinary Commission is being studied.
Key words: Provisional Government, tsar’s regime, political accusation, revolution Justice.
Сведения об авторе
Коваленко Николай Алексеевич, 1949 г. р., окончил МГУ им. М.В. Ломоносова (1977), доктор исторических наук, профессор МГУ им. М.В. Ломоносова, автор 100 научных работ, область научных интересов - политическая история России, история революционного движения, политических партий, историография.
