Научная статья на тему '«Бытовая» проза И. С. Шмелева (повесть «Росстани»)'

«Бытовая» проза И. С. Шмелева (повесть «Росстани») Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
862
164
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
И.С. ШМЕЛЕВ / СИМВОЛИКА ОБРАЗОВ / ХРИСТИАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ / МИФ / ФОЛЬКЛОР / ТРАДИЦИОНАЛИЗМ / НОВАТОРСТВО / I.S. SHMELYOV / IMAGE SYMBOLISM / CHRISTIAN TRADITION / MYTH / FOLKLORE / TRADITIONALISM / INNOVATION

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Кияшко Людмила Николаевна

Художественное мировосприятие И.С. Шмелева вбирает в себя традиции городской культуры, несет в себе органическое единство христианского сознания и бытового содержания. В качестве материала для исследования выбрана повесть «Росстани», в которой показана жизнь видимая, повседневная, но под внешним, видимым скрыт глубокий подтекст.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Кияшко Людмила Николаевна

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

«Event-free» prose of I.S. Shmelyov (novel «Rosstani»)

Artistic perception of Shmelev's world incorporates traditions of urban culture and brings a harmonious unity of the Christian consciousness and domestic content. The material selected for the study is a novel Rosstani which shows daily life, but under the external and visible there is a hidden deep subtext.

Текст научной работы на тему ««Бытовая» проза И. С. Шмелева (повесть «Росстани»)»

Л.Н. Кияшко

«Бытовая» проза И.С. Шмелева (повесть «Росстани»)

Художественное мировосприятие И.С. Шмелева вбирает в себя традиции городской культуры, несет в себе органическое единство христианского сознания и бытового содержания. В качестве материала для исследования выбрана повесть «Росстани», в которой показана жизнь видимая, повседневная, но под внешним, видимым скрыт глубокий подтекст.

Ключевые слова: И.С. Шмелев, символика образов, христианская традиция, миф, фольклор, традиционализм, новаторство.

В конце Х1Х - начале ХХ вв. взгляды на реалистическое направление в искусстве были довольно противоречивы. Отзывы о прозе И.С. Шмелева этого времени могут составить представление о литературной жизни России. Литераторов, входивших в «Книгоиздательство писателей в Москве», - В.В. Вересаева, И.А. Бунина, Б.К. Зайцева, И.С. Шмелева и других - критика рубежа веков называла неореалистами, отмечая, что их творчество от произведений литераторов XIX в. отличают обостренное чувство жизни, пристальное внимание к деталям, тяготение к бытовым подробностям и одновременно романтизация и поэтизация действительности [2; 5]. Однако такие произведения, как «Гражданин Уклейкин», «Человек из ресторана», «Распад», «Стена», «Росстани» написаны Шмелевым в то сложное для русского реализма время, когда многие критики говорили о кризисе и даже упадке этого направления [3; 11; 13]. Сам И. Шмелев, характеризуя взаимоотношения в литературной среде того времени, отмечал: «В те времена нас, прозаиков, и их, поэтов-символистов, разделяли необозримые пространства. Для меня, в частности, они были непонятны, громки, чужды, нарочиты. Мы для них были слишком пресны, непарадны, низменно-земны, - “бытовики”. Они и видом отличались: взгляд надменный, парящий где-то в высях; в одежде что-то окрыленное, - широкополость. Знаки их издательского ордена - для посвященных: “Скорпион”, “Гриф”, “Муссагет”, “Весы” и прочее - за-земное. Книги их - торжественно-звучащи и туманны, -в заглавиях. Разделывали они нас в “Весах” - презрительно и властно» [14]. Действительно, журнал московских символистов «Весы» неоднократно критиковал и Шмелева, и писателей-членов московского литературного кружка «Среда». Но существовало и иное мнение критики:

Филологические

науки

Литературоведение

дело не в упадке или взлете реалистического направления в литературе, а в том, что на смену классическому реализму, идеи и методы которого не совсем подходят к меняющейся картине мира, приходит другой реализм, созданный новой генерацией писателей, произведения которых не всегда укладываются в рамки традиционного [1; 4; 8]. Так, например, Е.А. Кол-тоновская утверждала, что «старый, “вещественный” реализм, достигший у больших художников пышного расцвета, отжил свое и в целом невозвратим. Литература нащупывает теперь возможность нового, одухотворенного реализма - того реализма, который, давая нам внешнюю правду вещей, не утаивал бы и ее внутренней сущности, раскрывал бы в отдельных явлениях общий смысл жизни» [10, с. 47].

Можно, конечно, спорить о том, к какому литературному направлению отнести творчество И.С. Шмелева 1900-х гг., - «неореализму», «реалистическому импрессионизму», «реализму знаньевцев», «бытописательству», - однако стоит вспомнить, что сам Шмелев в это время писал: «Моя литературная манера? Моя школа? Что же: одни зовут меня реалистом, другие неореалистом, но я сам себя никак не называю. Знаю лишь, что я люблю светлую, солнечную, полнокровную русскую форму слова и люблю, чувствуя его реальным и осязаемым, мужественный, звучный и вместе с тем нежный и гибкий язык, музыка которого волнует одновременно и тебя самого, и твоих слушателей, - язык Пушкина, Гоголя, Тургенева и Толстого» [12, с. 8]. Уже в 1930-е гг. философ и литературный критик, взыскательный и строгий читатель И. А. Ильин напишет о Шмелеве: «Шмелев всегда стоял вне всяких литературных “течений”, “направлений” и “школ”. Он сам - и направление, и школа. Он творит не по программам, а по ночным голосам своего художественного видения, которые зовут его и указуют ему путь» [7, с. 110].

Непрерывность духовной традиции русской литературы в прозе И.С. Шмелева оценивалась так или иначе в зависимости от позиции самого критика по отношению к этой духовной традиции и, конечно же, от его собственной системы нравственных ценностей.

Отдав дань политизированному настроению общества («Распад», «Гражданин Уклейкин», «Человек из ресторана»), писатель обращается к извечным проблемам бытия. Следует выделить особенность, характерную для шмелевской прозы 1912-1915 гг., - нарочитую бесстрастность повествования. Автор предоставляет читателю право самому судить об изображаемых событиях. В таких произведениях, как «Пугливая тишина», «Росстани», «Карусель», «Лес», «Волчий перекат», «По приходу», нет явно заметных событий, отсутствуют характерные для русской реалистической литературы того времени социальные коллизии, проблема

общественного выбора. В этом отношении И.С. Шмелев во многом продолжает традицию «бессюжетных» повестей А.П. Чехова. В шмелевских произведениях можно определить внешний уровень повествования, где отображается обыденное, каждодневное существования человека, и внутренний - главный, который составляет более важная для героя духовная жизнь. Изображение этого истинного бытия, зачастую отличающегося от внешнего быта, и является задачей автора.

Тема повести «Росстани» (1913) на первый взгляд проста и обыденна: купец Данила Степаныч Лаврухин, наживший большое состояние, имеющий богатое банное и подрядное дело в Москве, больной и состарившийся, приезжает доживать последние дни в родную деревню Ключевую. Повествование и начинается с того, что «запросился Данила Степаныч на родину, стал прихварывать и киснуть, стал жаловаться, что надоедно зимой в Москве, а летом в Сокольниках шумно и парадно: то музыка, то народ толчется; и вода плохая, а от плохой воды ноги у него пухнут, сна нет и сердце заходит» [15, с. 277].

В повести отсутствуют сколько-нибудь приметные события в привычном понимании этого слова, нет острых конфликтов, которые приводят к противостоянию персонажей, столкновению характеров, что обычно обуславливает проблематику произведения, - все буднично, безыскусно, а то, что происходит с героями, предопределено, казалось бы, самим течением жизни. Однако, несмотря на внешнюю бесконфликтность повествования, уже с самого начала произведения автор подводит к уже созревающему в душе героя противоречию между его чувствами и желаниями и реальной жизнью.

Шмелев постепенно, придавая большое значение деталям, вводит читателя в семью Лаврухиных. В том, что Данила Степаныч решает ехать в Ключевую, несмотря на размах дел, заботы и хлопоты, чувствуется постепенно осознаваемое расхождение между положением богатого и удачливого дельца и внутренним миром, истинной сутью. Жизнь для Лаврухина становится все более скучной и однообразной. Хотя у Данилы Степаныча все складывается благополучно: есть и достаток, и любящие родные, однако это благополучие - лишь кажущееся. Нажитое состояние не приносит главному герою счастья: его младший сын погиб на русско-японской войне, средний умер от скоротечной чахотки. Деньги не могут вернуть ни здоровья, ни молодости герою, и хотя родственники относятся к нему по-прежнему с почтением, но все же с облегчением слышат о его решении ехать «на покой». А сам он впервые задумывается над смыслом своего существования, и то, что раньше казалось понятным и надежным, теряет свою основу, жизнь словно распадается на ничем не связанные эпизоды.

Филологические

науки

Литературоведение

Противоречие во внутренней и внешней жизни героя и есть основной конфликт повести - скрытый, не сразу ощутимый, но не менее значимый и, может быть, гораздо более острый, чем любые социальные коллизии. Внутренний характер конфликта определяет параллельное развитие реального и духовного бытия главного героя. Жизнь Лаврухина, казалось бы, проста и понятна. Но это поверхностный взгляд. Духовный мир Данилы Степаныча словно замер, несмотря на круговерть дел и забот, а может быть, именно из-за этой круговерти. И лишь в период внешнего бездействия внутренняя жизнь старого человека становится необычайно разнообразной, наполненной думами и надеждами. В это время приходит осознание Данилой Степанычем своего места в мире. За краткий период перед его глазами проходит вся жизнь: молодые годы в Ключевой и то, как пришел он пешком в Москву на заработки, и «как собирал первую тысячу, тревоги и бессонные ночи, как хоронил, как болел» [15, с. 286]. Жизнь меняется, развивается именно сейчас. Настоящее только кажется неподвижным, но как раз прошлое существование при всей суете, перемене мест было скучным и застывшим. Нынешняя жизнь Лаврухи-на в деревне является как бы новой точкой отсчета времени, хотя она, несомненно, связана с прошлым: И стал Данила Степаныч доживать новую, третью жизнь [Там же, с. 281].

Сюжет «Росстаней» строится по ритуально-мифологической модели, которую условно можно обозначить как уход-возвращение. Герой должен покинуть отчий дом, пройти через некий искус и возрожденным вернуться в родные места. В повести значимость родовых связей подчеркивается своеобразным воссоединением с предками, землей, природой. Смерть в народной традиции понималась как второе рождение, и потому сопровождающий ее обряд был во многом сходен с обрядом родов. Мотив ухода-возвращения в «Росстанях» является не только организатором сюжета, но и своеобразной формулой жизни, устройства мира.

Большой род Лаврухиных обитает в Ключевой, и автор определяет в нем место и роль Данилы Степаныча, на что указывает богатая семантика имени и фамилии. Славянское имя Данила происходит от древнееврейского Даниил, означающего «Бог мне судья». Данила Степаныч сам строил свою судьбу, пробиваясь к достатку и почету. Но теперь, оглядываясь на прошлую жизнь, он видит все в ином свете. Ключ к смысловому пространству второго плана повести - имя героя. Данила - это еще и «дань»: дань памяти предкам, родной земле. Потому и раздает он милостыню нищим, желая перед смертью делать добрые дела: И стал день за днем раскрывать свой большой кошелек и раздавать пятаки. И дивился: сколько их, останавливающихся под окошками! [Там же, с. 309].

Фамилия героя неоднозначна и полифункциональна. Именно она уже в начале повествования предопределяет конфликт произведения, противостояние внешней и внутренней жизни, городской суматохи и крестьянского мира. Лавр - это вечнозеленое дерево, являющееся своеобразным символом славы и победы. В то же время мифологема лавра выступает в своей изначальности, представляя вечный круговорот жизни, ее возрождение. Отсюда возникает и следующий вариант: лавр как воплощение плодородия и долголетия. Род Лаврухиных, издавна живущих в Ключевой, когда-то символизировал общинное единство, теснейшим образом связанное с землей - всеобщим источником жизни. Но Данила Лаврухин уже не родовой человек: он сознательно отошел от исконного занятия дедов и прадедов.

Литературный критик Е. Колтоновская, находя общие черты в прозе М. Пришвина и И. Шмелева, замечала: «Оба они подлинные выразители накопившихся в нашей жизни настроений, русской психологии, русской стихии. Как и у г. Пришвина, у г. Шмелева чувствуется большая, захватывающая его любовь к земле, к природе и к грусти культурного человека, который от нее оторван» [9, с. 382]. В жизни Данилы Степаныча нет связи с землей, что приводит к распаду патриархального, родового сознания. Так в повести возникает проблема выбора. Автор показывает эволюцию характера человека, который уже прожил жизнь, и на осознание своего настоящего пути, в основе которого искупление верой во Христа, у него остается совсем не много времени. Лаврухин пытается хотя бы перед смертью вернуть утраченное и сам вернуться к общинному бытию, поэтому его жизни в Ключевой придается значение сакральности.

Данила Лаврухин, возвращаясь в Ключевую, обретает себя, осмысливая сущность христианского милосердия. Центральный момент поэтики повести - возможность искупления вольных и невольных грехов и прощение, связанное с этим искуплением.

Говоря о судьбе героя, Шмелев отводит значительное место его окружению. Описание среды в произведении имеет несколько функций. В молодости Данила жил в Ключевой, но ушел в Москву наживать богатство. Он приобрел капитал, нашел новых приятелей, и тогдашнее существование казалось ему если не счастливым, то по крайней мере осмысленным. Другая функция бытоописательного пласта связана с возвращением к своим истокам: ...точно и не порывалась совсем прошлая жизнь, а продолжалась все та же, сбившаяся когда-то с настоящей дороги, долго вертевшаяся по чужим проселкам и снова нашедшая настоящую свою дорогу. Теперь дойдет верно и покойно, куда ей нужно [15, с. 282]. Данила Степа-ныч только сейчас осознает, что счастлив был, пока жил в деревне.

Филологические

науки

Литературоведение

Здесь он встречает родню и давнишних приятелей. В верованиях славян предназначенную человеку судьбу могут открывать странники, нищие, случайные встречные, которые воспринимаются как представители иного мира. И таким предвестником для Данилы Степаныча становится старый деревенский пастух по прозвищу Хандра-Мандра. В большинстве мифов пастух считается причастным к природной мудрости, и потому его предсказания - вещие. Пастух, по народной традиции славян, - главный персонаж в обрядах, связанных с защитой, сохранностью скота, особенно во время летнего выпаса. Он несет на себе как бы охранительные функции не только по отношению к стаду, но и ко всему живому. Хандра-Мандра берется приглядывать за коровой Лаврухина, и эта забота о животном имеет не столько бытовой, сколько сакральный смысл, т.к. для Лаврухина с коровой связана надежда на возвращение к истинному бытию.

Данила Степаныч изображается больным и немощным - он уже ничего не может изменить. Для Шмелева не имеет значения, кем был его герой в той жизни: сейчас Лаврухин - старый человек, радующийся солнцу, пению птиц, цветам, клейким листочкам молодых топольков и кудрявых березок, каждому дню, подаренному ему Богом, потому что только сейчас, когда осеняет его Благодать, начинает он принимать жизнь как дар Божий. Наносное стирается, остается неизменной суть человека, а потому неважно, богат он или беден, удачлив или несчастен, ибо все равны перед Господом, перед наступившей старостью и неизбежностью смерти. Символична в этом отношении встреча двух стариков, друзей детства - Данилы Лаврухина и Сеньки Мороза, потому что, «когда в первый раз опять встретились они, столкнулись через лужок слабыми взглядами и покивали друг другу, забылось как-то, что Данила Степаныч стал крепко богатым, что у его сына в Москве - все отдал сыну - большие дома и бани, что его сын ездит на автомобиле, и внуки пошли образованные, а Семен Морозов все тот же, что получает он от Николая Данилыча за сорок лет службы по три рубля в месяц за попавшую в колесо на водокачке и измятую руку, что его сын служит при банях парильщиком - вот уже двадцать лет моет народ и бегает по пальцу Николая Данилыча» [15, с. 283].

Многое меняется в жизни богатого купца: в родной деревне он возвращается к своим истокам, оставляя в прошлом и нажитый капитал, и заботы - все то, что раньше казалось нужным, но теперь, в старости, не имеет никакого значения. В Ключевой Данила Степаныч не только отдыхает от дел - наступает отдохновение в его душе, впервые свободной от земной суеты. Герой чувствует себя увереннее и надеется, что он еще долго

будет радоваться прилету скворцов, цветению яблонь и черемухи, журчанию звонких ручьев.

Когда Лаврухин решает вернуться в Ключевую, его сын Николай строит для отца новый просторный дом, который словно воплощает идею семьи и рода, связи предков и потомков. Путь Данилы Степаныча к дому сложен и противоречив: когда-то Лаврухин по собственной воле его покинул и, прожив много лет в Москве, выстроив большое количество доходных домов, не смог обрести. И только теперь, состарившись, он понимает, что обязан был сохранить родовой дом-очаг, дом-память. Он пытается создать заново пространство души, и это в определенной мере сходно с сотворением мира. По словам М. Элиаде, «размещение на какой-либо территории с необходимостью предполагает ее освящение. Если это размещение не временное, а постоянное, оно предполагает принятие жизненно важного решения, от которого зависит существование всей данной общности. Найти “свое место”, оборудовать его, обжить - все эти действия предполагают жизненно важный выбор Вселенной, которую они “сотворяют”, чтобы сделать своей. И эта “Вселенная” всегда является подобием образцовой Вселенной, созданной и обитаемой Богами. Она составляет, таким образом, часть священного деяния Богов» [16, с. 29]. Лаврухин словно выстраивает свою Вселенную, свой Космос. Его мир становится реальным лишь тогда, когда старый человек окружает себя живыми существами, собирая своеобразный Ноев ковчег, необходимый не для спасения жизни, но для возрождения души: И стал тогда новый дом совсем как полная чаша. Гулко ревела в новом сарае холмогорка, трубила громче всех ключевских коров, густо орал по зорям невиданный петух, дробно кружились белые голуби. И сразу обжитым стал смотреть новый двор Данилы СтепанычаЛаврухина [15, с. 281]. Дом становится не просто обиталищем, а местом бытия. Неслучайно Лаврухин решает, что после его смерти дом должен остаться нищим и странникам, просящим милостыню. И совсем другие, незнакомые ранее, появляются у Лаврухина мысли, - не о капитале, не о делах, а о том, что нужно помогать ближним, «творить милостыню». Впервые приходит к Даниле Степанычу понимание, что не так он жил, не к тому должен был стремиться.

В повести выстраивается ряд нравственно-эстетических понятий, определяющих вечную тему борьбы добра и зла, небесного и земного. Во многом этому подчинено использование автором художественного времени и пространства. В «Росстанях» выделяются несколько временных слоев. Основной - пребывание старого Лаврухина в Ключевой. Этот период в жизни Данилы Степаныча - не только несколько недель больного, немощного человека, приехавшего на родину перед смертью, но и новая

Филологические

науки

Литературоведение

жизнь с ее радостями и надеждами, обретение истинного - духовного видения мира, понимание нравственных основ гармонического бытия. Автор подчеркивает важность этого периода для героя, расписывает его дни буквально по часам, подробно говорит о мыслях и мечтах Данилы Степаныча, передает его жесты и интонацию. Под влиянием этой новой жизни старый человек по-другому осмысливает свое прошлое. Понять внутренний мир героя читатель может не только по фактам его жизни, но и по тому, как Лаврухин сам оценивает их. Время прошлое в повести делится на два периода: жизнь Лаврухина в Ключевой в детстве и юности до его ухода в Москву и годы, проведенные в суете и хлопотах в столице. Ни о том, ни о другом временном отрезке автор не говорит подробно. Но если о прошлой жизни в деревне старый купец вспоминает все чаще, то его московский быт постепенно отходит на второй план, и лишь иногда Лаврухин думает об этом суматошном, маетном существовании. Прошлое не исчезло безвозвратно, оно живет в сознании героя, переживается так же, как и настоящее. Воскрешение в памяти Данилы Степаныча давно минувшего объясняет его мысли и желания, постижение им неизменных законов нравственного мира.

Смысл названия «Росстани» - это не только прощание старого человека со всем, что было ему дорого, но и расставание нового поколения Лаврухиных с отчим домом, с памятью предков. Но все же жизнь не остановилась со смертью Данилы Степаныча: Тихо было на Ключевой. Слышно было, как играли струйки по камушкам. Сочились ключики из-под крутых берегов, текли и текли. Так и будут все течь, течь, сливаться с иными струйками, переливаться в иные речки, в большие реки и долгие еще пути идти, чтобы влиться в огромное неведомое море. Так все и будут бежать день и ночь, день и ночь, слышные большой ночью, когда все спят, когда слышно, как растет трава, как падает роса, как дышит земля [15, с. 339]. Река - один из наиболее емких и многозначных символов в мифопоэтической традиции. Река осмысляется как дорога в иной мир, расположенный либо на другом берегу, либо на острове среди моря, в который она впадает. Также она символизирует течение времени и вечность жизни. Мифологема реки - одно из воплощений судьбы, и потому река - объект почитания и место совершения многих обрядов. Вода в народных представлениях является опорой, на которой держится земля, источником жизни и средством магического очищения. Финал повести многопланов. Шмелев показывает смерть Данилы Сте-паныча Лаврухина, и с его кончиной окончательно уходит в прошлое жизнь Лаврухиных в своем родовом гнезде. Но умирает главный герой, вернувшись к своему изначальному бытию, получив надежду на жизнь

вечную, и потому в произведении есть надежда на нескончаемость жизни в Ключевой.

Проза И. Шмелева не ориентирована на действия, которые должны динамично развиваться и стремительно сменять друг друга. Она большей частью психологична. Возможность увидеть внутреннюю суть человека вне его социальной роли Шмелев показал в произведениях, которые русская критика начала века практически единодушно называла «демократическими». Критика того времени не раз указывала на преемственность традиций старшего поколения писателей-реалистов членами «Книгоиздательства писателей в Москве» и, в частности, И. С. Шмелевым. С этого времени и русский читатель, и современная писателю критика воспринимают Шмелева как продолжателя линии писателей-«знаньевцев». Однако следование традициям не умаляет своеобразия шмелевских произведений, оригинальных как по содержанию, так и по использованию приемов изображения окружающей действительности. Шмелев не был бы художником слова, если бы удовлетворился лишь социальной тематикой. Для него человек есть живое духовное единство: воплощенный дух и одухотворенная плоть. Шмелев в своих произведениях изображает обыденную жизнь. Его нарочитый «бытовизм» проявляется в умении найти в повседневной суете скрытую радость и красоту. Увеличение роли детали, стремление к лаконизму, повышенное значение символики и подтекста позволяют говорить о некой художественной манере И.С. Шмелева, определенной временем, внешними обстоятельствами и внутренними метаниями человеческой души.

Библиографический список

1. Александрович Ю. После Чехова. Очерки молодой литературы последнего десятилетия. 1898-1908 г. М., 1908.

2. Ад Б. (Пинкевич Б.) Слово. Сб. 5. М., 1915 // Летопись. 1916. № 1. С. 418.

3. Белый А. Символизм и вечное искусство // Весы. 1908. № 10.

4. Бунин Ю.А. О начинающих писателях // Наш журнал. 1911. № 2.

5. Губер С. Неореалисты // Утро. 1915. № 2854. С. 3.

6. Иванов-Разумник Р.В. Вечные пути // Заветы. 1914. № 3.

7. Ильин И. А. Творчество Шмелева // Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 2. М., 1996. С. 110-123.

8. Коган П. Очерки по истории новейшей литературы. Т. 3. М., 1912.

9. Колтоновская Е.А. Ив. Шмелев. Рассказы. Т. 2. СПб., 1912 // Вестник Европы. 1912. № 5.

10. Колтоновская Е.А. Слово. Сб. 1. М., 1913 // Вестник Европы. 1913. № 11. С. 47.

11. Скабичевский А.М. История новейшей русской литературы (1848-1890). СПб., 1897.

Филологические

науки

Литературоведение

12. Терапиано Ю. И.С. Шмелев: К девяностолетию со дня рождения // Русская мысль. 1963. 31 октября. С. 8.

13. Топорков А. О новом реализме // Золотое Руно. 1907. № 10.

14. Шмелев И.С. Письмо Бальмонту К. Д. // Возрождение. Париж. 1960. № 108. Декабрь. С. 37.

15. Шмелев И.С. Росстани // И.С. Шмелев. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 277-341.

16. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 29.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.