CC BY
89
Ольга ГАРУСОВА
БУХАРЕСТСКАЯ ГАЗЕТА «НАША РЕЧЬ» И КУЛЬТУРА БЕССАРАБИИ В 1920-30-е гг.
Одна из самых читаемых в Бессарабии ежедневная газета «Наша речь» учреждена была в 1923 г. проживавшими в Бухаресте российскими эмигрантами. Основал газету Анри Хельфант. Директором во второй половине 20-х гг. XX в. был главный директор бухарестского банка Генерального кредита Всеволод Демченко, бывший городской голова г.Киева. Должность главного редактора поочередно занимали одесский репортер Ной Бенони (Букштейн), бывший директор Петербургского телеграфного агентства Юрий Александровский, Дмитрий Ростовский, корреспондент английской газеты <ЮауН МауН», одесский журналист С. Газиев1.
Наибольшее число подписчиков и читателей «Наша речь» имела в Бессарабии. В 1930 г. ее тираж составлял 9 тысяч экземпляров, однако реальная читательская аудитория намного превосходила эту цифру - по утверждению сигуранцы, один номер прочитывали 5-6 человек. Бухарестская газета адресовалась категориям населения с высоким образовательным цензом. Ее предпочитали помещики, русская и еврейская интеллигенция, бессарабское духовенство, служащие2.
«Наша речь» давала читателям разнообразный материал: писала о событиях в Румынии и за рубежом, в том числе и в Советском Союзе. Особенно содержательно и интересно освещалась жизнь русского зарубежья и Бессарабии - эти главные направления редакционной деятельности отражают своеобразие исторического и культурного бытия межвоенных лет.
Изначально «Наша речь» позиционировалась как эмигрантское издание. В названии газеты ясно просматривается задача объединения «общества в изгнании» посредством печатного русского слова. Тема связи с Россией объединяла граждан «погибшей империи», где бы они не находились, в том числе и «эмигрантов поневоле», как называли население лимитрофных, т.е. приграничных бывших российских территорий. Общественно-культурное направление «Нашей речи» обозначено с первых номеров и во многих статьях, в частности, очевидно перепечатанных из берлинской газеты, «Литературных заметках» Б. Каменецкого (Ю. Айхенвальд). В мартовском номере 1923 г. известный литературовед писал: «Теперешняя Россия живет на духовный счет прежней. Жалкими и искаженными остатками недавних культур-
ных ценностей пользуется теперь народная масса, обездоленная как материально, так и духовно. \...\ эмиграция продолжает на чужбине традицию Родины, поддерживает преемственность национальной культуры, прерванную вдруг историческим землетрясением»3. Разделяя общее убеждение эмиграции в своей духовной миссии, «Наша речь» содействовала по мере возможности сохранению традиций русской культуры. Эта позиция румынской администрацией расценивалась как «русофильская», что по тем временам означало и «антигосударственную пропаганду»4. В действительности редакционная концепция была сложнее, с течением времени уточнялась и имела разные оттенки.
В первый год «Наша речь» анонсировалась в качестве «внепартийной, общественно-политической и экономической газеты». Вскоре слово «политическая» заменили на «литературная». Это, по-видимости, вынужденное, изменение более соответствовало духу издания, которое, не будучи связанным ни с одной из политических партий, не занималось продвижением ни коммунистических, ни монархистских идей. Редакция старалась избегать идеологических крайностей и придерживалась демократических взглядов. В освещении политических и международных событий 20-х гг. доминировал нейтральный тон. Однако когда речь заходила о защите прав беженцев и национальных меньшинств, журналисты не оставались бесстрастными комментаторами. В 30-е гг. внутренней политике уделялось гораздо больше места: «Наша речь» внятно заявляла о своей антикузистской и антифашистской позиции.
Учитывая «привычку к печатному слову и строю русских газет» местного населения, «Наша речь» продолжала дореволюционные традиции и в этом походила на многие эмигрантские издания. Как и другие периодические органы русского рассеяния, бухарестская газета уделяла довольно много внимания общим вопросам культуры. Благодаря постоянной связи с внешними корреспондентами на ее страницах многоаспектно и интересно была представлена культурная жизнь эмигрантской России. Для «Нашей речи» писали: С. Яблоновский и С. Штерн (Париж), А. Федоров (Прага), С. Горский (Берлин), Л. Мунштейн (Ницца) и др. Особенно активно сотрудничал с ней П. Пильский, яркий литературный критик и публицист рижской газеты «Сегодня», одного из самых влиятельных русскоязычных изданий в зарубежье5 . П. Пильс-кий неоднократно бывал до революции в Кишиневе, в начале 20-х гг. некоторое время работал в местной периодической печати. Зарубежные журналисты и литераторы, опытные газетчики, яркие и талантливые критики размышляли и анализировали различные явления прошлой и современной русской литературы, кинематографа, театра. Эти статьи поддерживали высокий профессиональный уровень газетной художественной публицистики.
В качестве газеты литературной «Наша речь» ориентировалась почти исключительно на русских писателей-эмигрантов. Публикации новых художественных произведений (в основном перепечатанные из парижского литературного журнала «Современные записки») обладали особой ценностью, поскольку литературные журналы на русском языке в Румынии не издавались. Предпочтение отдавалось авторам с дореволюционной известностью: И. Бунину, И. Шмелеву, А. Куприну, Б. Зайцеву, И. Сургучеву, К. Бальмонту, И. Северянину... Большей частью печатались рассказы и стихотворения. Полностью был опубликован роман Вас. Ив. Немировича-Данченко «Сам себе владыка», отрывки из нового романа М.Алданова «Чертов мост». Из авторов-«мла-доэмигрантов» следует назвать уроженца Бессарабии Кнута Довида: опубликованные в середине 30-х гг. его «кишиневские рассказы» до сего времени являются неизвестными для исследователей творчества поэта. Наиболее часто на страницах «Нашей речи» 20-х гг. встречаются имена самых любимых широким читателем авторов русского зарубежья А. Аверченко и Н.Тэффи. С этими летописцами эмиграции по популярности в 30-е гг. соперничает Дон-Аминадо, чьи фельетоны в стихах и прозе мы находим чуть ли не в каждом номере.
Память об ушедшей России - главная тема мемуарных и исторических публикаций - на страницах газеты отражалась преимущественно в аспекте культуры. Были напечатаны воспоминания З. Гиппиус, Ал. Амфитеатрова, А.Г. Достоевской, Ф. Шаляпина, кн. Барятинского, а также И. Савина об Александре Блоке, М. Первухина о Леониде Андрееве, Чехове, Горьком, Льве Толстом... Юбилеям русских писателей посвящались специальные страницы. Воспоминаниями о явлениях культурной жизни предреволюционного десятилетия пересыпаны статьи П. Пильского и С. Яблоновского.
Продолжалась дореволюционная традиция рождественских и пасхальных номеров. Многостраничные, красочно иллюстрированные, они заполнялись преимущественно рассказами и воспоминаниями о прошлом, о праздновании главных христианских праздников в дореволюционной России. Приведем содержание пасхального номера от 20 апреля 1930 г.: С. Яблоновский «И будет так...» (воспоминания о Пасхе в детстве); И. Сургучев «В моем синема»; С. Штерн «Это было» (О поездке в Кишинев в 1906 году); М.Эминеску «На той же уличке»;
Н. Рощин «Оазис» (об улице Петра Великого в Париже); Д. Ростовский «1900 лет со дня Воскресения Христова».
Благодаря широко представленным именам авторов русского зарубежья «Наша речь», в сущности, выполняла функции газеты, журнала и книги, что немало способствовало популярности газеты у интеллигенции. В этом направлении редакция равно рассчитывала и на мало-
численную бухарестскую русскую колонию, и на русскоязычных бессарабцев, объединяя их в общее культурное пространство.
Вероятно, трудно переоценить значение «Нашей речи» для русских эмигрантов в Румынии. Исследовательская литература не относит Бухарест к культурным эмигрантским центрам, поясняя: «Центры русского зарубежья сформировались там, где значительные по численности группы творчески активных в науке или искусстве эмигрантов находили более или менее стабильные условия для своего существования. Большое число русских проживало в Балтийских государствах, Польше и Румынии, но они были лишены преимуществ, которые создают излучающие энергию большие города»6. Однако, несмотря на то, что властями просветительская деятельность русских не поддерживалась (в Румынии жесткое дискриминационное законодательство не предусматривало учреждение ни русских школ, ни общественных и культурных организаций), культурная жизнь русской диаспоры в Бухаресте осуществлялась в тех же формах, что и в «больших городах», но, разумеется, не столь интенсивно. Издавалась «своя» газета. Были русские библиотеки и книжный магазин, устраивались литературные и музыкальные вечера, гастролировали русские театральные труппы. В русских ресторанах «Кавура» и «Урс» выступали русские певцы и музыканты. В начале 30-х гг. в Бухаресте был открыт «Дом артиста». В конторе «Нашей речи» проводилась подписка на издававшийся в Париже журнал «Иллюстрированная Россия» с прекрасными литературными приложениями. Там же продавались дешевые издания Шмелева, Тэффи, Бунина, Гаршина, Куприна, Л.Толстого, Пушкина, Чехова, Лермонтова, Агнивцева, Зайцева, из советских авторов - Зощенко и Булгакова («Дни Турбиных»).
Русская культура являлась важной составляющей мироощущения человека, в ней воспитанного, и поддерживалась не только этническими русскими. Весьма показательно, что русские литературные и музыкальные вечера в Бухаресте проходили в помещении еврейского общества взаимопомощи. Выражая интересы тех, для кого общим являлся русский язык, «Наша речь» учитывала и полиэтничность своей читательской аудитории. Для «многотысячной» бухарестской еврейской колонии с первых номеров существовала рубрика «Еврейская жизнь», позднее значительно расширившаяся за счет бессарабской информации; в 30-е гг. появилась рубрика «Еврейская неделя», знакомившая с жизнью диаспоры в других странах. Публиковались произведения еврейских писателей, в частности популярный в начале 30-х гг. мелодраматический роман И. Немировской «Давид Гольдер», герой которого был уроженцем Кишинева. Постоянное и пристальное внимание уделялось Виленской еврейской труппе, обосновавшейся в
Бухаресте, и театру-студии Я. Штернберга, почти ежегодно приезжавшим на гастроли в Бессарабию. С перерывами существовала рубрика «Украинская жизнь».
В «Нашей речи» был хорошо поставлен театральный раздел. Обозреватели регулярно печатали отзывы на спектакли русских и еврейских трупп, местных и гастролеров, а также румынских национальных театров, особо отмечая постановки произведений русских авторов. Постоянной героиней музыкальной хроники была оперная примадонна Лидия Липковская. Вообще газета пристрастно следила за выступлениями бессарабцев в оперных театрах Старого Королевства и на мировых сценах. Всегда сочувственно рецензировались гастрольные спектакли кишиневских антреприз В. Вронского, И. Дубровина, А. Вернера. «Наша речь» своевременно оповещала бессарабских читателей о новостях театральной и музыкальной жизни Кишинева, о гастрольных маршрутах русских трупп, публиковала отзывы на премьеры. Серия материалов была посвящена закрытию Национального театра в Кишиневе и судьбе его актеров. Как бы мы сказали сегодня, газета оказывала постоянную информационную поддержку бессарабскому театру.
Для гастролеров из русского зарубежья эмигранты и коренные русскоязычные жители были благодарнейшей аудиторией. О предстоящих турне «Наша речь» давала более полную и разнообразную информацию, нежели кишиневские газеты. Материалы, посвященные именитым гостям, публиковались в нескольких номерах, их выступления предварялись не просто анонсами, но подробным рассказом о творческой деятельности, сопровождались отзывами зарубежных корреспондентов. Приводились высказывания румынских театральных и музыкальных критиков о ходе гастролей . Особенно многосторонне и «многостранично» освещалось турне Пражской группы Московского Художественного театра в городах Старого Королевства и Бессарабии в 1928-29-м гг. Статьи о гастролях «одной из первых актрис русской сцены» Елены Полевицкой могли бы послужить «сюжетом для небольшого рассказа», в котором и трепетное предвкушение встречи с любимой артисткой, и горечь от известия, что не дано разрешение на выступления, и ностальгически-восторженные отклики на все же состоявшиеся четыре спектакля. «Русское искусство заполонило мир, но мы здесь в Бухаресте во многих отношениях находимся за пределами этого мира, в стороне от больших дорог, по которым совершается шествие искусства. И потому нам так дороги спектакли драматической труппы, с которыми в Бухарест пожаловала Е.А. Полевицкая»7.
Широко освещались выступления знаменитой исполнительницы русских народных песен Н.Плевицкой, оперных певцов К. Запорожца,
А. Мозжухина, П. Цесевича, казачьих хоров, с успехом гастролировавших по всему миру. В статье «О едущих к вам» С. Яблоновский писал с характерной для тех лет интонацией об известном всей музыкальной дореволюционной России квартете Н.Н. Кедрова: «Не знаю, остается ли сила для песни у теперешнего, замученного, истощенного русского народа там, в России. Перебросилась она, песня русская, из российского узилища в зарубежье и здесь радует и мучит нас как напоминание. Восторгая, говорит о великом потерянном счастье и в то же время обещает... Обещает не нам, которые уже не встретятся с родной землей, обещает, что наши дети или внуки будут жить среди народа, создавшего своей чудесной душой свою необыкновенную песню. И радуясь за моих читателей, что это знакомство состоится, мне хочется передать им то, что я много раз испытывал, слушая песни этих действительно колдунов»8.
Выступления русских артистов трактовались как события, вызывавшие не только ностальгию, но чувство признательности искусству, «которое углубляет дух и поднимает человека». Гастроли для сотрудников «Нашей речи» превращались в повод поразмышлять о том, «что всем нам так близко, так памятно \...\ в лоне которого мы культурно зачаты, на груди которого мы выросли и связью с которым мы не перестаем гордиться»9.
О русских газетах Бессарабии, в том числе и о «Нашей речи», шеф прессы сигуранцы отзывался как о «зеркале умонастроений и стремлений местного бессарабского населения»10. Выразителем общественного мнения русскоязычного населения Бессарабии «Наша речь» стала с течением времени. В октябре 1923 г. появляется крошечная рубрика «Кишиневская жизнь». Затем к ней присоединяются страницы «Бессарабская жизнь», «Провинциальная жизнь», где печатаются разного рода материалы, в том числе и корреспондентов на местах. В середине 20-х гг. эти «страницы» выходят с перерывами, порой длительными, однако жизнь Бессарабии так или иначе обозревается в новостной хронике. Обращают на себя внимание фельетоны Н. Бено-ни, в которых в сатирическом ключе описываются быт и нравы кишиневцев.
Хотя освобождение от специальной цензуры, которой подвергалась кишиневская пресса, и позволяло «Нашей речи» более откровенно говорить о проблемах края, специфически «бессарабская тема» утверждается с 1928 г., после отмены победившей на парламентских выборах партией национал-царанистов ряда цензурных запретов . В самый свободный для прессы период - конец 1920 - первая половина 1930-х гг. - защита экономических, социальных и культурных интересов Бессарабии превращается, можно сказать, в идеологиию «Нашей речи». «Для Бесса-
рабии особенно важно, чтобы были учтены ее этнически-культурные особенности, и не менее важно, чтобы в нашей провинции осуществлялись все конституционные гарантии»11, - звучало в тексте и в подтексте множества статей разных авторов, писавших о произволе властей, пренебрегающих нуждами населения, о праве на «свободу культурного самоопределения», о притеснении национальных меньшинств и православных -«старостильников», о возникшем из-за непродуманных действий «центра» взаимном недоверии между бессарабцами и старорегатцами, о «систематическом культурном обескровливании» Бессарбии... В свете общей объединяющей установки «Нашей речи» проблемы «бессарабцев» осмыслялись в контексте исторического и культурного своеобразия края как особого феномена, а не просто присоединенной румынской провинции. Эта принципиальная редакционная установка разделялась читателями, обеспечивавшими газете долговременную поддержку.
В разные годы различные авторы определяли облик бессарабских страниц «Нашей речи». Постепенно сложился круг сотрудников, печатавшихся весьма активно и в первую очередь влиявших на общественное направление газеты. Это были и журналисты с дореволюционным стажем, как Н. Бенони, Б. Алмазов, Ю. Калугин, и экономист Г. Льдов, и педагог Г. Блок, нашедший в журналистике, по словам Г. Безвикон-ного, «род занятий,соответствующий собственному духу и обстоятельствам новой жизни края»12. Вместе с острыми экономическими, правовыми, церковными вопросами журналисты писали о проблемах образования и культуры. В круг постоянных тем входили: состояние «перворазрядной» кишиневской библиотеки, чьи богатейшие фонды расхищались «властителями дня», судьба школ национальных меньшинств, униженное положение местных учителей, вытесняемых кадрами из Старого Королевства...
С 1933 по 1936 г. велась очень интересная рубрика «Бессарабская старина. Старый Кишинев», в которой краевед Ф. Инкулец, напоминая об историческом прошлом края, рассказывая о разрушающихся архитектурных памятниках, о «невежественных румынизаторах», пытался привлечь внимание к злободневным проблемам «когда-то гордой столицы Бессарабии», сошедшей «на степень уездного города Лапуш-нянского уезда»13. Эти статьи и ныне представляют интерес, как и серия очерков Юрия Калугина «Кишиневские улицы» - остроумные и горькие зарисовки о произошедших переменах в облике города, архитектурном, бытовом, социальном; как и «Бессарабские наброски» Б. Алмазова, посвященные злободневным темам городского управления, школьного дела, здравоохранения.
Постоянное направление редакционной деятельности - информирование читателей, у многих из которых «на той стороне» остались род-
ные и близкие, о том, что происходит в Советской России. Живой интерес к происходящему в «недавней метрополии» соединялся с критикой советской власти. В 30-е гг. события в СССР обозревались в рубрике «Там, где была Россия»: новое название повторяло название книги парижского журналиста и литератора А. Седых. Антисоветский настрой прежде всего отражал неприятие советской власти, и не только эмигрантами. Читательская аудитория «Нашей речи» придерживалась демократических, а не коммунистических взглядов, что, между прочим, всегда отмечалось в отчетах сигуранцы. Бухарестская газета, подобно большей части русской прессы за рубежом, существовала в идеологическом противостоянии советской печати.
Наряду с материалами-разоблачениями советского официоза в трактовке коллективизации, строительства Беломорканала, голода на Украине и других трагических фактов публикуются статьи о культурной жизни в СССР. В середине 30-х гг. сугубый негативизм сменяется попыткой объективного анализа. В 1936 г. в «письмах из Москвы», подписанных псевдонимом Спектатор, сообщалось о советских достижениях - «легализации елки», создании национальных театров и т.п. Из готовившейся к изданию книги С. Газиева «Советская Россия» печатались отрывки о советском театре, кино, литературе, заслуживавшей, по мнению автора, внимания «широких общественных и международных кругов»14. Писались весьма похвальные рецензии на демонстрировавшиеся в кинотеатрах Бухареста советские фильмы. С 1925 г. регулярно печатались рассказы М. Зощенко, «Конармия» И. Бабеля, юморески из журнала «Крокодил».
С 1937 г. содержание «Нашей речи» обедняется. Газета вынуждена была отказаться от некоторых тем и оценок, должна была доказывать свою лояльность. Издание оборвалось в мае 1938 г., когда в результате политики масштабной «румынизации культурных и артистических учреждений» были запрещены все органы печати на русском языке.
Для понимания общественной и культурной ситуации в Бессарабии межвоенных лет «Наша речь» является одним из ценных источников. Многие материалы имеют не только историко-культурологический интерес, но и актуальны ныне: многие проблемы межвоенных лет в последние десятилетия были реанимированы.
К сожалению, утвердившаяся в советское время негативная оценка русскоязычной прессы Бессарабии межвоенного периода специалистами не переосмыслена. Современные исследователи повторяют суждения из книги К. Мыцу «I necesítate desconsiderata: presa romaneasca in Aasarabia», вышедшей в 1930 г., о коммерческом характере и низком профессиональном уровне газет15. Меж тем несправедливость этой оценки подтверждает не только значительная по тем временам читательская аудитория «Нашей речи», но и прежде всего изу-
чение газетного материала 1920-30-х гг. Концепция газеты, темы и профессиональный уровень отвечали потребностям образованного читателя, которому она адресовалась.
ЛИТЕРАТУРА
1. НАРМ.Ф. 680. О. 1. Д. 3428. Л. 352.
2. Там же.
3. Каменецкий Б. Литературные заметки // Наша речь. 1923, 2 июня.
4. НАРМ. Ф. 680.0. 1. Д. 3428. Л. 352.
5. АбызовЮ. Русский газетный мир Латвии 20-х годов // Русские Прибалтики. Вильнюс, 1997.
6. Раев М. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. М., 1994.
7. Гастроли Е.А. Полевицкой // Наша речь.1933, 30 мая.
8. Яблоновский С. О едущих к вам // Наша речь.1935, 2 окт.
9. Блок Г Е.А.Полевицкая в гостях у «Нашей речи» // Наша речь. 1933, 28 апр.
10. НАРМ. Ф. 680. О. 1. Д. 3428. Л. 351.
11. Вольский А. Проверка в Бессарабии // Наша речь. 1934, 24 сент.
12. БезвиконныйГ. Портретов длинный ряд // НАРМ. Ф. 2983. О. 1. Д.7. Л. 63.
13. Инкулец Ф. Старый Кишинев // Наша речь. 1936, 2 янв.
14. Газиев С. Советская литература // Наша речь. 1936, 28 окт.
15. Заметим, что профессиональный уровень бессарабских газет, как дореволюционных, так и межвоенных, был различным и зависел, в частности, от читательской ориентации того или иного издания. Долговременными, т.е. издававшимися более 15 лет, в межвоенный период были «Бессарабская почта», «Бессарабское слово» и «Наша речь». «Бессарабскую почту», обильно печатавшую информационные материалы бульварного и криминального содержания, читала широкая публика, или «обыватели». Наибольшие тиражи имели газеты, адресованные интеллигенции: по тиражу «Наша речь» занимала второе место после «Бессарабского слова», также пользовавшегося большой популярностью среди русскоязычной интеллигенции.
