CC BY
104
Е. Д. Твердюкова
БОРЬБА С ХИЩЕНИЯМИ В СОВЕТСКОЙ ТОРГОВЛЕ В 1930-Е ГОДЫ (НА МАТЕРИАЛАХ ЛЕНИНГРАДА)
Социалистическая собственность была провозглашена основой советской экономики. Не случайно указ о ее охране от 7 августа 1932 г. считался одной из основных норм революционного права, ставивших цель защиты диктатуры пролетариата от классового врага. Однако судебная статистика свидетельствовала о том, что почти половина преступлений имущественного характера в 1930-е гг. была связана именно с хищениями государственного и общественного имущества. В докладе, посвященном 10-летию советской прокуратуры, нарком юстиции РСФСР Н. В. Крыленко упомянул судебные процессы в Москве, Ленинграде, Харькове, Свердловске и других крупных городах, окончившиеся приговорами к высшей мере наказания в отношении «расхитителей» — руководителей местных Отделов торговли (ГОРТов). При этом нарком отметил, что не знает города, в котором нельзя «было бы поставить по любой отрасли государственной и кооперативной торговли такой же процесс»1.
В частности, в Ленинграде к суду оказались привлечены работники нескольких торговых систем (Союзплодоовощ, Севрыбсбыт, Союзмолоко и др.) и отдельных магазинов (универмаг «Пассаж», закрытый рабочий кооператив «Красный треугольник» и др.). Так, по делу Союзплодоовоща в хищениях были замешаны все торговые звенья. Тем самым создавалась атмосфера круговой поруки, при которой все прямо или косвенно были причастны к преступлениям. Фигурантами уголовного дела оказались начальник торгово-заготовительного центра, коммерческий директор, два заведующих базами, завмаги 17 магазинов и их помощники, а также контролеры, инспекторы, торговые агенты (всего 45 человек). Назвав подсудимых «контрреволюционной группой, поставившей целью подрыв советской торговли», суд приговорил троих из них к высшей мере социальной защиты, двоих — к принудительным работам, остальных — к различным срокам лишения свободы2.
Способы хищений в торговых организациях были разнообразны. Нередко завмаги напрямую изымали деньги из выручки, т. к. в магазинах отсутствовали даже кассовые книги (записи обычно велись на отдельных листках, в лучшем случае — в школьных тетрадях). В большинстве Торгов бухгалтерия занималась лишь автоматическими подсчетами и выявляла недостачу обычно в течение полутора-двух месяцев. За это время завмаги приносили новые документы и легко сводили недостачи к нулю. Хищениям немало способствовала и система сбора выручки с магазинов: эту работу выполняли не инкассаторы, а директора торговых точек. Как объяснял руководитель одного из Райпищеторгов, «банк в этом смысле большой консерватор и говорит: „Зачем же я пойду по вашим живопыркам, вы имеете свой инкассаторский пункт, туда и несите деньги“. А завмаг, получая деньги, иногда думает, куда нести: в инкаспункт или в пивную»3. При полуоптовом отпуске продуктов столовым и буфетам подотчетные лица производили расчеты лично, что также давало возможность присваивать значительные суммы. В ларечной сети хищения выявлялись в основном в конце сезона, во время закрытия летних торговых точек и снятия натурных
© Е. Д. Твердюкова, 2008
остатков. Чаще всего их продавцы не считались материально-ответственными лицами и, оставаясь фактически бесконтрольными, присваивали полностью или частично выручку с лотков. В универмаге «Пассаж» была создана настоящая биржа по нелегальному обороту промтоваров, его директор ввел систему записок, по которым отпускались остродефицитная обувь, одежда, ткани. В то время «Пассаж» являлся крупнейшим универсальным магазином Ленинграда, за девять месяцев 1936 г. имевшим оборот 164 млн руб.4 Между тем, по запискам (25-30 в день) производилось до 1/5 всех его продаж5.
Зачастую в Торгах практиковалась система накопления недостач: люди отстранялись от работы лишь после неоднократного обнаружения у них нехватки значительных денежных сумм. Одновременно допускалось их погашение взносами наличных денег, без возбуждения уголовного преследования6. Постановлением Президиума Центросоюза от 3 февраля 1933 г. категорически запрещалось покрывать недостачу, а также засчитывать в ее счет излишки товаров, выявленные при снятии остатков. Дела такого рода следовало передавать в правоохранительные органы не позднее трех дней после обнаружения факта недостачи7. Однако руководство торгующих организаций стремилось скрыть растратчика и, как правило, отбирало у него расписку о добровольном взносе суммы в счет погашения растраты; государственный карман, таким образом, превращался в кассу взаимопомощи.
В целях улучшения охраны социалистической собственности 16 февраля 1933 г. СНК СССР принял постановление «О мероприятиях по усилению борьбы с хищениями и растратами в государственных и кооперативных торговых предприятиях»8. По ряду товаров, распределяемых в городах по карточкам, с 1 мая 1933 г. наряду с денежным вводился и натуральный учет (весовой или поштучный). Это касалось, в частности, хлеба, муки, мяса, масла, обуви, готового платья. Тем самым была сделана попытка ликвидировать обезличивание ответственности за товарные ценности внутри магазинов, которое являлось одним из основных факторов, способствовавших хищениям. Однако по статистике нормированные товары составляли в среднем всего лишь 6 % товарооборота Отделов рабочего снабжения (ОРСов), а в течение 1935-1936 гг. карточки были вовсе отменены, так что проблемы это не решило.
Упомянутое постановление предусматривало также привлечение к ответственности не только непосредственного виновника недостачи, но и руководителя торгового предприятия. Но если отсутствовали прямые доказательства вины заведующего магазином, он отвечал лишь по ст. 111 УК РСФСР, предусматривавшей лишение свободы на срок до трех лет за бездействие или халатное отношение к службе9. По этой статье, например, был осужден заведующий магазином ОРСа ленинградского завода «Большевик», т. к. из-за отсутствия учета по отделам невозможно было установить конкретного виновника недостачи в размере 7 995 руб.10
С 1933 г. изменился также порядок найма торговых и складских работников, было установлено обязательное прохождение кандидатов на руководящие должности через аттестационные комиссии. Лиц, принявших сотрудников без трудовых списков (или паспортов в тех городах, где существовала паспортная система), следовало привлекать к уголовной ответственности по ст. 111 УК РСФСР.
Однако на масштабах хищений эти меры не отразились. Так, в мае 1935 г. были проверены девять торговых систем Ленинграда и области: Ленинградский союз потребительских обществ (ЛСПО), Севзапсоюз, Ленгоснарпит, Леноблторг, Ленпищеторг, Ленпромторг, Ленгастроном, ОРСы Наркомата тяжелой промышленности и Октябрьской железной дороги. Общий размер хищений в этих организациях за 1934 г. по неполным сведениям составил 26 986 тыс. руб. (0,6 % от их оборота). Причем в этих цифрах не нашли
отражения хищения, оформленные актами списаний товаров. Между тем, это в значительной степени завысило бы показатели, ибо такая практика была обыденной на всем протяжении 1930-х гг.
В адресованной А. А. Жданову докладной записке о масштабах хищений в торговой сети Ленинграда сообщалось, что «нигде, ни в одной из торгующих организаций нет планомерной и продуманной борьбы с этим злом»11. В числе причин назывались: недостаточная борьба с хищениями и растратами; потеря классовой бдительности при подборе кадров; наличие примиренческих настроений к выявленным растратчикам и покровительство им в торговых организациях; слабая массовая работа и неудовлетворительный контроль профсоюзов; плохая подготовка и переподготовка кадров; недостаточная работа судебноследственных органов12. Лишь последними в этом ряду упоминались недостатки в деле учета и ревизий. В то же время, ни одна торгующая организация Ленинграда и области не имела практики ежемесячной отчетности по недостачам: ревизии проводились, как правило, один раз в квартал, причем о дате становилось заранее известно. Аналогичная картина наблюдалась и в других регионах.
В 1936 г. Наркомат внутренней торговли СССР утвердил инструкцию, согласно которой переучет товаров всегда должен был носить внезапный характер. При обнаружении недостачи или излишков материально-ответственные лица в течение трех дней вызывались в бухгалтерию для объяснения причин. Если мелкая недостача была выявлена у работника впервые и произошла не вследствие хищения, халатности или злоупотребления, а вследствие просчета или неопытности, он мог быть подвергнут дисциплинарному взысканию, а потери покрывались путем удержания из зарплаты. В тех предприятиях, где учет товаров велся по отделам или секциям, руководитель привлекался к уголовной ответственности лишь за непринятие им необходимых мер по борьбе с хищениями и не-обеспечение условий для нормальной работы13.
С 1936 г. ужесточился также порядок приема на работу в торговую организацию. Вводилось испытание сроком от 6 до 24 рабочих дней в зависимости от должности, а также предварительный сбор характеристик, проверка места прописки и фактического места жительства. Найму не подлежали лица, уволенные за дезорганизацию производства или прогул в течение года со дня увольнения; осужденные за растраты и другие корыстные преступления с запрещением работать в хозяйственных (торговых) предприятиях — в течение указанного судом срока; находящиеся под судом (следствием) за недостачу, растрату, хищения и другие уголовно-наказуемые деяния; не представившие трудовых списков (кроме не обязанных их иметь); не получившие паспортов14. В дальнейшем аналогичные требования неоднократно повторялись в различных приказах и инструкциях как Наркомата торговли, так и органов внутренних дел. Однако обычно на запросы торговых организаций
о судимости потенциальных работников уголовный розыск отвечал, что справок не дает. В результате практика приема на работу в магазины и на склады лиц с уголовным прошлым являлась обыденным явлением. Так, из 30 111 человек, осужденных в РСФСР в 1938 г. за хищения в госторговле и кооперации, 16,3 % имели судимость15.
Серьезной предпосылкой для широкого распространения хищений в торговой сети служила низкая (по сравнению с другими отраслями народного хозяйства) оплата труда в этой сфере. В повести В. Ажаева «Вагон» передается разговор на одном из ленинградских этапов 1935 г. с товароведом, осужденным за финансовые махинации: «У нас все воруют, во всяком случае, воруют те, кто связан с товарами, с продуктами, словом, с материальными ценностями. А почему воруют?... прожиточный минимум высок, тогда как зарплата
маленькая... И что же? Прикажете сидеть и смотреть, как семья, собственные дети голодают?»16 И действительно, по материалам торговой переписи 1935 г., средняя зарплата завмага и продавца в госторговле составляла всего 288,9 и 175,6 руб., в ОРСах, соответственно, 242,7 и 145,3 руб.17 В 1937 г. в качестве меры поощрения за добросовестную работу вводилась дополнительная оплата за отсутствие растрат и хищений. При индивидуальной ответственности продавцы могли рассчитывать на надбавку в размере 20, при бригадной — 10 % от основной фактической зарплаты. Однако уже 4 февраля 1938 г. циркулярным письмом Наркомата торговли дополнительные выплаты были отменены. Поэтому нередко продавцы вербовались из случайных людей, хорошо понимавших, что «не в ставке счастье».
Сотрудник Государственного института по изучению преступности и преступника Т. Сегалов, проведя еще в середине 1920-х гг. обследование 2 273 растратчиков, находившихся в местах заключения, выделил несколько их типов. Он отмечал, что «розничная, а тем более мелочная торговля имеет своеобразный характер по сложности и консервативной определенности обрядностей, чтобы не сказать, ритуалов. Эта как бы внешняя торжественность обрядов имеет свой смысл и учет. Если новый человек, выдвиженец, не обладает широким объемом внимания или способностью быстрого осмысления, то он невольно теряется, дезориентируется в новой обстановке»18. В результате «безукоризненно честный, с широким кругозором, революционер по жизненному пути и житейским привычкам, социалист по миросозерцанию, такой человек органически не может воспринять, не в состоянии ориентироваться в атмосфере мелочных, до одной десятой копейки — расчетов при развешивании и отсчитывании, не может проникнуться важностью и незыблемостью правил и обычаев, установленных вековой эмпирией, для него не может быть понятна незыблемость порядка рассечения говяжьей туши, откупоривания сельдяного бочонка, хранения мороженых поросят, фехтовального искусства, с которым змееподобный трепещущий в опытной руке закусочный нож расслаивает, подобно микротому, окорок литовской ветчины»19. По мнению Т. Сегалова, тот, кто не умел ориентироваться в товаре, не способен был разбираться и в людях вообще и в своих сотрудниках и подчиненных, в особенности. Таким образом, создавался тип «„растерявшегося“ завмага», у которого всё «на карандаше да на честном слове»20.
Другой тип («среднего лавочника») торговал так, чтобы не обидеть покупателя и не обделить хозяина, а как самому остаться в выигрыше — являлось тайной ремесла. Такие «приказчики» были до тонкостей «умудрены во всех обрядностях прилавка, склада и транспорта, во всех «утрусках, усушках, утечках, учетах тары, упаковочного материала. Им знакомы законы потери веса копченой грудинки или провесной ветчины. Мало того, они обладают искусством так ловко обрезать колбасную пуповину, чтобы за вес ее веревочного хвостика по возможности заплатил покупатель, и чтобы этот вес можно было скинуть при учете товара».
Встречался еще стратегически мыслящий тип, поступавший в торговлю с целевой установкой заработать. Люди такого склада создавали целый ряд предприятий по приобретению за крупные взятки отдельных товаров и продажи их через торговую сеть, но с обращением выручки в свой карман. Например, в системе «Союзплодоовощ» практиковалась следующая схема: заведующий магазином, расположенным в рабочем районе и торгующим по твердым ценам, негласно переводил товар в магазин центрального района, торгующий по ценам повышенным (на 100 %), вырученная разница негласно делилась между завмагами.
Наркомат торговли, издавая приказы о борьбе с хищениями, одновременно требовал сократить персонал на сотнях торговых точек. Один из руководителей ленинградских Райпищеторгов сетовал: «Наркомат нас так зажал, что при трех продавцах мы кассирши
не имеем права держать, а если перерасходовать фонд зарплаты — опять прокуратура. Вопрос о кадрах упирается в госнормирование: порядочный работник на 300 рублей не пойдет работать... На фондах зарплаты мы сэкономим 5-6 тыс. рублей, а недостачи — 40-50 тыс.»21. Такая практика способствовала большой текучести кадров: в 1937 г. по различным торгующим системам Ленинграда поступили на работу 18 тыс. человек, уволились 15 тыс. (при общей численности аппарата 34 тыс. человек). Это, безусловно, сказывалось и на статистике хищений. Так, по Ленхлебторгу, в некоторых конторах которого в течение 1937 г. сменилось до 100 % состава работников, размеры недостач достигли
1 076 тыс. руб.22 Всего же по местным торгам Ленинграда в 1937 г. их было зафиксировано на сумму более 11 млн руб.23
Серьезные беспорядки имелись в ведении делопроизводственной документации. В частности, отсутствовала единая система в технике обработки документов. Более того, большинство бухгалтеров работало у себя на дому в связи с отсутствием места в магазине, там же и держали материалы отчетности. Бывало, что в торгующих организациях за год сменялось 4-5 бухгалтеров, причем передача дел, как правило, актами не оформлялась. В подавляющем большинстве торговых организаций отсутствовал надлежащий контроль за ведением кассовых книг — обычно они заполнялись самими директорами магазинов, с произвольными исправлениями. Плохо оформлялись первичные документы, накладные и товарные отчеты не подписывались материально-ответственными лицами. Не соблюдались процедуры оформления результатов переучетов и инвентаризаций. Так, в магазине № 7 Мелкоопторга Ленинграда переучеты производил фактически сам заведующий, а ревизор сверял его записи недостаточно тщательно. Это дало возможность завмагу скрыть торговлю «левым» товаром, велозапчастями и «наторговать» таким образом на 95 тыс. руб. У него на квартире было найдено ценностей почти на 50 тыс. руб., сотрудники милиции описали купленную им за 30 тыс. руб. дачу и на 40 тыс. руб. запчастей24.
Значительные злоупотребления наблюдались в тарном хозяйстве. Часть тары была индивидуализированная (дорогостоящие бочки, баллоны, бутыли), подлежавшая возвращению первоначальному потребителю. Но доля возврата была чрезвычайно низкой: поставщики получали обратно 8,6-3,2 % при том, что общий расход советской промышленности и торговых предприятий на тару составлял более 600 млн руб. в год25. Тару пересчитывали в счет товара и наоборот. Принято было даже считать, что недостача по таре вообще не недостача. Так, ревизия, произведенная 1 июля 1937 г. на Первом Овощном комбинате Ленинграда, выявила, что при наличии бочковой тары в сумме 900 тыс. руб. недостача ее составила около 800 тыс. руб., однако исполняющий обязанности директора Ленплодоовощторга Каменка счел это свидетельством «неправильной инвентаризации». Вместо выявления виновных, он назначил новую проверку, тем самым фактически прикрыв расхитителей26.
В целом, можно констатировать сохранение значительных масштабов хищений в советской торговой сети на всем протяжении 1930-х гг. По Ленинграду в 1939 г. весь оборот розничной торговли и общественного питания составил 8 361 726 тыс. руб. Ситуация же с растратами была такова: их остаток на начало года достигал 10 209 тыс. руб., в течение года было расхищено еще 4 840 тыс. руб. (что составило 0,06 % оборота торгующих организаций), погашено — 2 261 тыс. руб., списано 5 206 тыс. руб. Кроме того, было зафиксировано еще на 3 163 тыс. руб. мелких недостач (0,04 % оборота), в результате погашения их остаток на конец года составил 790 тыс. руб.27 По союзным организациям Наркомата торговли СССР и системе местных торгов сумма хищений за 1939 г. по неполным данным превысила 277 млн руб., в том числе мелких недостач, не преследуемых
в уголовном порядке, на 97 млн руб. По сведениям Наркомата юстиции СССР, эти данные далеко не полностью отражали действительную сумму растрат28.
Нельзя сказать, что размах хищений 1930-х гг. являлся беспрецедентным для советской торговли. Даже в наши дни потери магазина от воровства собственных сотрудников могут достигать 50 % оборота и выше. Это и понятно, ведь персонал имеет доступ к товару, знает систему охраны и особенности местных процедур учета и контроля. Для предотвращения хищений необходимо эффективно отслеживать товародвижение (на всех его стадиях: транспортировки, хранения, продажи), наладить систему коллективной и индивидуальной материальной ответственности, осуществлять качественный подбор персонала и контроль за его действиями. Ни одной из этих задач советской торговле решить не удалось. Часть указаний вышестоящих органов управления игнорировалась на местах. «Бюрократический циркуляр» оставался основным средством борьбы с хищениями в торговых организациях на всем протяжении 1930-х гг., и усилия власти в большинстве случаев направлялись не на устранение причины явления, а на преодоление его последствий.
1 Крыленко Н. В. Доклад на торжественном заседании, посвященном 10-летию советской прокуратуры // Советская юстиция. 1932. № 20. С. 9.
2 Процесс бывших работников «Союзплодоовоща» // Красная газета. 1932. 20 февр.
3 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 6. Д. 560. Л. 20-21.
4 Ленинградская торговля в цифрах за девять месяцев 1936 г. Л., 1936. С. 12.
5 Равич М. Дела рабочего снабжения в ленинградских судах // Советская юстиция. 1933. № 21. С. 15-16.
6 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 6. Д. 560. Л. 9-11.
7 Постановление Президиума Центросоюза СССР // Советская юстиция. 1933. № 5.
8 Необходимо отметить, что на всем протяжении 1930-х гг. и в материалах судебно-следственной практики, и в постановлениях центральной власти хищения упоминались наряду с растратами, так что последние большинством юристов признавались самостоятельным видом посягательства на собственность.
9 Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 августа 1941 г. М., 1941.
10 ЛОГАВ. Ф. Р-2384. Оп. 4. Д. 5. Л. 95.
11 ЦГА ИПД СПб. Ф. 24. Оп. 15. Д. 34. Л. 35.
12 Там же. Л. 41—42.
13 О порядке привлечения к ответственности за недостачи, растраты и хищения в торговых предприятиях // Советская юстиция. 1937. № 9. С. 42.
14 Распоряжение наркома внутренней торговли СССР И. Я. Вейцера // Бюллетень Горвнуторга Ленсовета. 1936. № 51. С. 3.
15 ГА РФ. Ф. Р-9492. Оп. 1. Д. 368. Л. 264.
16 Ажаев В. Вагон. М., 1990. С. 98.
17 Советская торговля Ленинграда и Ленинградской области по материалам торговой переписи 1935 г. Л., 1936. С. 171.
18 Сегалов Т. Растраты: мотивация преступления // Растраты и растратчики. М., 1926. С. 152-153.
19 Там же. С. 153.
20 Там же. С. 154.
21 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 6. Д. 560. Л. 30.
22 Внимание кадрам — основная задача // Бюллетень Отдела торговли Ленсовета. 1938. № 27. С. 6-7.
23 Об отчете заведующего Горторготделом о работе местных торгов // Там же. № 51-52. С. 2.
24 ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1120. Л. 9 об.
25 Михалевский В. Организация советской торговли. М., 1933. С. 91.
26 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 7. Д. 479. Л. 8.
27 Там же. Ф. 4965. Оп. 1. Д. 4912. Л. 25.
28 ГА РФ. Ф. Р-9492. Оп. 1. Д. 53. Л. 2.
