CC BY
60
ПАНОВА
В Давос через Аравию
— Михаил Борисович, в конце января государственное агентство Саудовской Аравии по инвестициям провело конференцию «Устойчивая конкурентоспособность». Вы приняли в ней участие. Почему?
— «В этом году путь в Давос лежит через Аравию», — так писала Wall Street Gournal. Многие участники конференции побывали и там, и там. В Саудовской Аравии речь шла о том, куда нужно инвестировать деньги, чтобы конкурентные преимущества страны оставались на высоте.
— И куда же следует инвестировать?
— Во-первых, в образование — у них есть специальный фонд молодых поколений. Во-вторых, это экология. Заработать на ней можно в десять раз больше, чем на банальном производстве. В-третьих, дизайн. Поскольку все товары одинаковые, 70% успеха продукта зависит от оформления. В-четвертых, это культура. В частности, мы затронули тему, как изменения в архитектуре города влияют на конкурентоспособность. Несколько лет назад в Давосе мы обсуждали, насколько экономически важно учитывать факторы культуры для экономики. Говорил я об этом и на конференции. Впрочем, в мировой экономической элите все это отлично понимают. Например, в Саудовской Аравии кроме меня были и архитекторы, и директора крупнейших мировых музеев.
— Так что же конкретно вы обсуждали?
— Дело в том, что в этой стране собираются строить пять крупных городов с населением по 20 млн. человек в каждом — так называемые города короля Абдаллаха.
В разгар кризиса Эрмитаж приобрел лучшую коллекцию русского искусства на Западе — галерею Александра Попова в Париже. В январе — феврале акварели и фарфор коллекционера, скупавшего ценности у обедневших русских аристократов-эмигрантов, вернулись в Россию. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский рассказал журналу «Прямые инвестиции» о коммерческой составляющей жизни музея.
РИА-НОВОСТИ
\ большой разговор \
Глава международного отдела русского искусства «Кристис» Алексей Тизен-гаузен.
РИА-НОВОСТИ
Вопрос заключается в том, какое место в новых городах должны занять музеи и культура. Возводить еще один Абу-Даби было бы примитивно. А можно ли сделать так, чтобы музей был на открытом воздухе, чтобы фактически весь город становился культурным, музейным пространством? Об этом и говорили. Наличие культуры обеспечивает и благоприятную среду для развития бизнеса, не говоря о получении образования.
В Саудовской Аравии вообще живет мудрый народ, у которого есть чему научиться. Несмотря на то, что здесь нет ни оперы, ни многих европейского типа институтов культуры, они понимают, что в той или иной форме ориентация на культуру должна быть — просто как способ развития. А для консультаций собирают мировую культурную элиту. Так что общими усилиями будем создавать там города новой формации.
— Но инвестиции в культуру возвращаются не так быстро, как, предположим, в производство.
— В Саудовской Аравии отлично понимают, что инвестиции в образование молодого поколения — а 50% населения страны составляет молодежь — обязательно вернутся. Так же, как вернутся инвестиции в архитектуру и экологию. Но это должны быть серьезные капиталы, тогда и эффект от них будет сбалансированным и долгим.
— Похоже, объединяет нас лишь наличие нефти... Подходы к развитию культуры очень разнятся.
— Да, и любопытно, что в ответ на избитые упреки про «нефтяную иглу» у них есть замечательное выражение: «Каменный век кончился не потому, что кончился камень. Нефтяной век завершится тоже не тогда, когда мы выкачаем всю нефть, а когда придет время для этого». Кстати, министр финансов Саудовской Аравии, выступив перед нами, уехал открывать очередную станцию переработки солнечной энергии.
Музей технических новинок
— Сегодня Эрмитаж активно использует высокие технологии. Например, в залах музея установлены интерактивные навигационные киоски. Вы ориентируетесь на мировую практику или накопили собственный опыт?
— Разумеется, мы живем в мире, который един. Мы пользуемся тем, что этот мир предлагает, но многое соз-
даем и сами. Во многом мировая практика идет за нами. Кстати, перед установкой навигационных киосков группа специалистов изучала, каким образом люди ориентируются в музее. Оказалось, что мужчинам интересна карта, а женщинам необходимо описание — направо, налево. Вообще, понятно, что хождение с экскурсоводом — не самый лучший способ посещения музея. Я считаю так, хотя далеко не все люди со мной согласны.
Затем появились киоски на тех экспозициях, где действительно требуется объяснение. Если в разделе итальянской живописи рассказывать ничего не нужно — хватит знаний из интернета, то в экспозиции искусства Древней Индии или древнего Кавказа слишком много вещей, о которых посетителей хочется проинформировать.
Но у нас очень много своих ноу-хау, при этом они не всегда касаются технических инноваций.
— Например?
— Создание открытого фондохранилища, где можно ознакомиться с фондами Эрмитажа. Без преувеличения, это лучшее фондохранилище в мире. И оно решает вечную проблему того, что в залах абсолютно всех крупных музеев выставляется только небольшая часть имеющихся в фондах экспонатов. Но так и должно быть: основная работа идет в фондах. Именно их и нужно сделать наиболее доступными для посетителей. Фондохранилище Эрмитажа находится в новом здании, построенном с учетом последних технологий и оборудованном новейшей системой защиты. Инновацией являются и наши выставочные центры за пределами Петербурга. Суть в том, что все расходы берет на себя принимающая сторона, она же создает инфраструктуру. А мы формируем контент: выставку, коллекции, наши интерпретации этих коллекций. Зачастую наши инновации влекут за собой прецеденты в области международного права.
— Имеется в виду система гарантий?
— Да, это наша инициатива — создать систему гарантий, позволяющих избежать ареста экспонатов, прибывающих на выставку, считающейся крупным культурным событием. Если кто-то заявляет, что права на тот или иной экспонат принадлежат ему или их можно забрать в счет госдолга, то нам гарантируют, что вне зависимости от решения суда наши экспонаты вернутся. Разумеется, это абсолютно противоречит правам частной собственности, нормам международного права, но именно всвязи с российскими выставками такие гарантии стали действовать в мире. Сначала это было введено в США, совсем недавно — в Великобритании. Но там этот закон мы «пробивали» всем музейным сообществом. Нам говорили, что это невозможно, у нас суд отделен от государства, мы демократическая страна. Мы раз не повезли картину, два не повезли, причем тогда, когда в Великобритании планировали большую выставку. Тогда музейные директора побежали в парламент и к министру культуры. «Это же неприлично, мы не можем получать ценности, причем не только из России, раз не можем гарантировать их возврат!» — сетовали они. И закон поменяли.
— Другая сторона вопроса о гарантиях — государственная страховка музейных ценностей. Это же огромные суммы. Как удается договариваться?
— При проведении выставок страховка, действительно, самое страшное дело. И это деньги, в общем-то, выброшенные на ветер (оплачивает страховку всегда
Закрытый предаукционный
пресс-показ топ-лотов предстоящих торгов «Кристис», на которые выставлены произведения русского искусства из собраниягалереи «Попов и К».
РИА-НОВОСТИ
принимающая сторона — ред.). Существует отработанная практика: государство откладывает определенную сумму и гарантирует, что при страховом случае деньги будут выплачены. Разумеется, риск почти нулевой. Расходы, связанные с реставрацией в результате случайных повреждений экспоната, покрывает коммерческая страховка.
Помню случай, когда страховые компании рассказывали, что очень любят работать с музеями. Оказывается, мы единственные клиенты, про которых с уверенностью можно сказать, что они не захотят уничтожить свой «товар» и получить страховку. Сейчас мы уговорили наши власти, министра Алексея Кудрина принять закон о госгарантиях страховки. Очень помогает год Франции в России — если заработают госгарантии, к нам могут привезти картины Пикассо.
— Расскажите о технических новациях музея.
— Техническая инновация — сайт Эрмитажа. Мы создали его вместе с IBM. У нас есть цифровая библиотека, организован поиск по композиции, по цвету. Правда, сейчас это уже не инновация, но десять лет назад наш сайт был в числе лучших в музейном мире. Следом начали делать то же самое в Каирском и других музеях. Сейчас сайт уже немного устарел, и мы работаем над его усовершенствованием. Ему необходимо больше интерактивности и свежих сведений, в том числе и для постоянных посетителей.
— Получается, что IBM инвестировала в создание сайта $6-7 млн., создав демонстрационное поле своих возможностей, а вам необходимо это поддерживать и развивать уже за счет собственных средств. Вы готовы?
— Пока мы находимся в стадии редизайна сайта. Работаем и с российскими фирмами. Например, русифицированную ранее западную систему компьютерного музейного каталога «доделывает» под нас российская компания, авторы программы «Камисс».
Поэтическая строка бюджета
— По указу президента Эрмитаж имеет отдельную строку в государственном бюджете. Вам приходится ее отстаивать?
— Бороться за строчку в бюджете приходится. Я уже много лет не могу «пробить» государственную лотерею,
где 50% дохода отдается на поддержку социально и культурно значимых дел. По сути, это решение всех проблем культуры. Таким способом пользуются очень многие европейские страны, включая якобы коррумпированную Италию. Но у нас — нет! Препятствует и законодательство, и СМИ, усматривающие в этом некий мой личный интерес.
— В чем же на самом деле проблема?
— Дело в том, что власти не хотят существования определенного целенаправленного источника дохода. Им хочется собрать все деньги и поделить, а отдельная строка Эрмитажа им очень не нравится — ее перераспределить по своему желанию они не могут. Как начальник, я их понимаю. Но с этим необходимо бороться. Иметь отдельную строку в бюджете очень важно, как и другие источники финансирования — государственные субсидии, собственные заработки в виде билетов. За это на нас тоже, кстати, постоянно нападают.
— В том смысле, что деньги за билеты должны идти в бюджет? Почему?
— Потому что мы пользуемся государственной собственностью. Тем не менее эти деньги в бюджет не идут ни у нас, ни у других музеев. Такое положение дел — великое достижение СССР. К тому же посыл о том, что мы пользуемся госсобственностью, не совсем правильный. Музейная коллекция, как собственность, функционирует как культурный продукт лишь благодаря людям, которые для этого работают. Картинки, повешенные просто так на стенах, точно не работают в качестве культурного продукта. Это — другая стоимость, иной продукт. В ответ нам говорят — тогда платите налог на добавленную стоимость! Словом, мы постоянно сидим в судах.
— Судитесь только с налоговиками?
— Разумеется, к нам всегда много претензий. Только СМИ из этого раздувают проблему, которой нет. Решать вопросы при помощи суда — цивилизованный подход. Часть наших доходов не облагается налогом, если до конца года они использованы на музейные цели. А у налоговиков задача — заработать деньги. И вот начинаются споры: входят те или иные траты в перечень музейных дел или не входят. Но все споры решаются в арбитражном суде, а не истериками и телефонными звонками.
— Помимо субсидий и заработка от продажи билетов, существенная часть дохода — средства доноров и меценатов. Это выгодней госсубсидий?
— Нужно понимать, что каждая часть дохода имеет определенную свободу использования. Меценаты дают деньги строго на конкретные цели. Случается, что с нашими намерениями они не совпадают. Если нам не нужны, к примеру, аппараты с газированной водой, мы отказываемся. Но если это важная цель, но не первоочередная, все-таки делаем.
— Например?
— Помню, как однажды голландские друзья Эрмитажа заявили, что готовы дать денег на реставрацию голландских залов. В этот момент у нас и так было довольно много проблем с ремонтами, и данный зал был далеко не самой «горячей точкой». Но им очень хотелось. Сделали. После этого я пошутил, что теперь Рембрандта перенесу в другой зал, чтобы они и там все отремонтировали. Не надо, говорят, мы и так все сделаем. И провели реставрацию в итальянских залах.
\ большой разговор\
Уникальные чашка и блюдце, изготовленные по случаю принятия императором Павлом I титула и ордена Великого магистра Мальтийского ордена. Императорский фарфоровый завод, Санкт-Петербург, 1798.
— Наверняка есть множество нюансов общения с меценатами?
— Среди них — отчетность. Она у них намного строже и реалистичнее, чем у государства. Необходимо доказать, что ты хорошо использовал их деньги: без всяких тендеров выбрал правильных подрядчиков, получил хороший результат, лишнего не потратил. Меценаты за этим строго следят. У нас бывали случаи, когда мы опаздывали с отчетами, и затем долго приходилось доказывать, объяснять, что это случайно произошло, что мы хорошие, заново строить отношения.
— Имена ваших главных многолетних меценатов общественности известны — к примеру, Coca-Cola сделала реставрацию мастерской темперной живописи, финансировала детские программы.
— Да, Coca-Cola проводила конкурс на тему того, каким видят дети музей XXI века. Приз победителю — поездка в Нью-Йорк в музей Гуггенхайма. И я показывал этот музей выигравшей девочке.
— Известен и фонд Потанина, купивший Эрмитажу «Черный квадрат» Малевича за $1 млн. Кстати, сам Потанин является председателем попечительского совета Эрмитажа.
— Между прочим, он также ввел стипендии сотрудникам, а затем и гранты. Это важнейший стимул для музейных работников.
— Потанин, Дерипаска,спонсировавший выставки на юге России... Наверняка есть и менее публичные фамилии, вклад которых ничуть не меньше?
— Это — Евгений Сатановский, благодаря которому мы имеем уникальный археологический материал. (Евгений Янович Сатановский — бывший президент Российского еврейского конгресса, преподаватель института стран Азии и Африки МГУ — ред.) Один из последних меценатов — фирма «Янтарный дом» — нам купил рисунки Фельтена (Юрий Фельтен — знаменитый российский архитектор эпохи Екатерины II, его творения во многом определили архитектурный облик Петербурга — ред.). Таким образом, у нас оказались подлинные
работы художника, в том числе и рисунки знаменитого подъемного стола в Малом Эрмитаже.
У нас есть практика, которая не совсем принята в музейном мире: часть работ делается бесплатно. Например, компания «Аксель-Моторс» бесплатно дает нам роскошную представительскую машину — BMW. Компания Fhilips устроила нам большой праздник: сделала новое энергосберегающее освещение на фондохранилище и в Меньшиковском дворце. — Похоже, многие ваши меценаты — американцы русского происхождения.
— Да, приходится это признать. Но ведь Америка — страна, где дарение очень развито. В англосаксонских странах система спонсорства давно и эффективно работает. В Германии до недавних пор было так: дают определенные средства на
организацию и проведение выставки, но если вы собрали столько же денег, отдаете обратно. Если не добрали
— ладно, можете оставить. Кроме того, у нас есть клуб друзей Эрмитажа, который не только собирает деньги, но и определяет, на что их тратить. Например, реставрация трона в Георгиевском зале осуществилась за счет лишь очень большого числа российских спонсоров. Одного мецената для этой цели найти не удалось.
«Деньги идут к тем, кто умеет зарабатывать»
— Оцените, пожалуйста, долю каждого источника дохода в общем объеме.
— Доля государства — 60-70%. 20% — наши собственные заработки — билеты, спецпрограммы, проведение выставок, где мы получаем деньги за авторские права. Оставшиеся 10-20% — средства меценатов. Иногда среди них превалируют один-два, подобно IBM.
— Такая структура доходов и принята в мировом музейном сообществе?
— Оно признается во всем мире, поскольку дает определенную долю независимости. Государство — это содержание и суперпроекты. Как, например, реставрация Главного Штаба, строительство нового фондохранилища. Но самый лучший способ, чтобы государство добавляло свой вклад к доле спонсора. Например, у Всемирного банка правило: государство, которому оно выделяет средства, должно вложить в проект столько же само. Дали они деньги на реконструкцию Главного Штаба — и тем самым вовлекли в программу государство. Правда, из-за изменений курса государство платит намного больше Всемирного банка. Деньги идут к тем, кто умеет зарабатывать, а не просто просить.
— У двух других крупнейших музеев мира тоже есть своя строчка в бюджете?
— У них сложнее. Например, Метрополитен — это почти что частный музей. Город Нью-Йорк оплачивает им смотрителей, охрану, бесплатно предоставляет территорию. Все остальное они должны зарабатывать сами. Их главная опора — попечительский совет из представителей громадных компаний. Работа со спонсорами — это дико тяжелая деятельность, и в Америке все директора музеев без исключения этим занимаются.
— А в Британском музее?
— Доля государственных субсидий там составляет примерно 50% всего бюджета. Это сотни миллионов фунтов стерлингов — довольно много, поэтому им экономичнее жить на субсидии и не брать деньги за билеты, чем держать бухгалтерию. Остальные средства они должны собирать через попечителей.
Лувр традиционно живет на государственные дотации. Франция сейчас — самая социалистическая страна. Экономически это правильно тогда, когда все хорошо. А когда денег нет, как у нас сейчас, такие фокусы не проходят. В результате они добились особого статуса, и часть их доходов используется на содержание музеев. Словом, способы у всех разные, и мы, встречаясь, с удовольствием делимся опытом.
— Каково самое крупное приобретение Эрмитажа за последние годы?
— Крупнейшая покупка состоялась в 1997 году. Тогда в Эрмитаже в ходе предвыборной кампании побывал
РЕПРОДУКЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ РИА-НОВОСТИ
Из приобретений Эрмитажа последнего времени (слева направо): Владимир Гау (1816-1895), портрет Наталии Николаевны Пушкиной, жены поэта, акварель, белила, картон, 1844; Карл Брюллов (1799-1852), портрет Джо-ванины Пачини, карандаш и акварель, бумага, 1831; Владимир Гау (1816-1895), портрет графини Шаховской, акварель, гуашь, 1849; Петр Соколов (1787-1848), портрет Алексея Николаевича Зубова, чернила и акварель, бумага, 1830.
президент Борис Ельцин. Он объявил нас под патронатом президента РФ, затем установил нам отдельную строку в бюджете и пообещал, что через год даст деньги. Мы не поверили. И зря — через год нам были выделены примерно $5-6 млн. На них мы купили редкие русские военные знамена, древние китайские бронзы, скульптуру Аристида Майоля, картины французского художника Эжена Будена, работы Сутина (художник Хаим Сутин покинул Россию до революции, до покупки Эрмитажем в России не было его картин, высоко ценившихся на международных аукционах — ред.) — то есть то, что приобретали бы коллекционеры Щукин и Морозов.
Но самая сенсационная покупка случилась буквально недавно — речь идет о лучшей коллекции русского искусства на Западе — галереи Попова в Париже (Галерею «Попов и К» основал в 1920 году кадровый русский офицер Александр Александрович Попов, решивший остаться во Франции после Первой мировой войны. В состав коллекции входят акварели Карла Брюллова, Петра Соколова, Владимира Гау, Ореста Кипренского, особую ценность представляет портрет Натальи Николаевны Пушкиной кисти Владимира Гау — ред .).
Он покупал совершенно изумительные акварели первой половины XIX века, пушкинской эпохи. Коллекция издавалась, многократно выставлялась в России. Для русского сердца — это очень дорого, просто руки дрожат... Вторая часть коллекции — русский императорский фарфор, среди которого очень много раннего виноградовского. В России такого просто нет. Понимаете, это же самое лучшее из русского искусства, что есть на Западе! И вот в разгар кризиса аукционный дом «Кристис» объявляет, что эту коллекцию будут продавать. Мы начинаем облизываться: как бы и нам, хотя бы одну вещичку. Наш отдел приобретений внимательно следит за торгами. И вдруг оказывается, что те, кто может купить — русские богачи — в отличие от искусствоведов просто не понимают, что эти вещи — лучшие на свете. Им хочется Кустодиева, Айвазовского. В общем, почти ничего не продается. Мы, слегка нарушая некие принятые нормы, связываемся напрямую с хозяином. Разумеется, предлагаем совершенно другую цену, без посредников, никаких комиссионных «Кристис». И — договариваемся! Акварели у нас уже с января, фарфор приехал в феврале. Это громадная покупка, стоимостью примерно в $2 млн. — на деньги меценатов, государства и на наши сэкономленные средства.
— Может быть, еще секреты раскроете?
— Так же мы начали заниматься фотографией. Вместе с фондом Эндрю Меллона (американский банкир — ред.) у нас реализуется большая программа изучения фотографии. Планируем организовать реставрацию, хранилище. С открытием нового направления связана еще одна сенсационная вещь — мы купили два десятка фотографий Роберта Фентона, сейчас его имя в «десятке» самых знаменитых фотографов мира. В коллекцию входят работы эпохи Крымской войны, фотографии Петербурга и Москвы. Цена была большая, но нам удалось ее немного «сбить». А так вообще-то денег нет (смеется)!
— Судя по всему, участие в аукционах даже для крупнейших мировых музеев невыгодно...
— Конечно, всем удобнее покупать прямо у торговцев, а еще лучше напрямую у художников или коллекционеров, чтобы не платить комиссионные. Создавать специальные музейные аукционы трудно, потому что все, даже самые богатые музеи типа Метрополитен или Гетти (самый крупный музей в Калифорнии — ред.), все равно ограничены в деньгах. Существуют разные государственные ограничения. Например, если та или иная вещь, считающаяся важной для Великобритании, продана за границу, то дается некий срок, за который можно собрать деньги и выкупить свое национальное достояние обратно. Любопытно, что раньше вывоз был сильно ограничен — вещь можно было купить, но нельзя было вывезти. Вспоминаю случай с увешенной бриллиантами Софи Лорен, которую не выпустили из страны, сняв с самолета — она не имела права вывозить столько ценностей за границу.
— Когда вы заняли должность директора Эрмитажа, то говорили о том, что вас беспокоит политизированность коллектива: все постоянно выясняли, кто за кого, куда идет страна, кто виноват и что делать. Коллектив решил эти вечные вопросы?
— Есть один рецепт: люди всегда должны быть заняты хорошим делом. При моральном удовлетворении все остальное — не самые большие деньги, кризис — отходит на задний план. Но сейчас тяжелое время. Сложно себе представить, чтобы в очереди у музея в Амстердаме кто-то скандалил. А у нас — запросто. В стране все сейчас нервные, и мы реагируем на не так сказанное слово. И я тоже гневные письма пишу. Но так бывает все-таки редко. Атмосфера в Эрмитаже всегда лучше, чем где-либо еще в нашей стране.
