CC BY
277
СЛОВО СОИСКАТЕЛЮ УЧЕНОЙ СТЕПЕНИ
Е. М. Березина
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ ПРАКТИКИ
В статье осуществляется понятийная экспликация благотворительности, рассматриваются культурные истоки данного явления, осмысляется противоречивый социальный опыт благотворительной практики, анализируются социокультурные функции, а также формы индивидуальной и общественной благотворительности.
Ключевые слова: милосердие, благотворительность, эмпатия, мнимое благодеяние, спонсорство, волонтерство, социальная работа.
The article implements notional explication of charity, discloses cultural backgrounds of this phenomenon, interprets controversial social experience of charity practice and analyzes social-cultural functions as well as forms of individual and public charity.
Key words: mercy, charity, empathy, imaginary benefaction, sponsorship, volunteership, social work.
Благотворительность составляет одно из «вещных» воплощений духовной культуры человечества, в первую очередь такого ее достояния как, милосердие. Данный феномен характеризуется стихийно возникшим уже на ранних этапах цивилизации, а затем развившимся на более поздних ее этапах целенаправленным вниманием и конкретной помощью со стороны общества людям, не способным в силу ряда причин (субъективных или объективных) самостоятельно решить вопросы собственного жизнеобеспечения.
Благотворительные начинания последних десятилетий в различных областях российского общества постепенно становятся компонентами формирующегося нового образа жизни современной России и конституируются в одну из государственных функций. Но до сего времени отечественное теоретическое сознание крайне медлительно осуществляет чрезвычайно необходимое для нашей дальнейшей социальной практики критическое переосмысление противоречивого российского и международного опыта благотворительности.
Благотворительная практика возникла на ранних этапах развития общества задолго до появления организованных религиозных и государственных структур. Социо-биологические исследования последних десятилетий показали, что в инстинкте высших животных заложены не только эгоизм и стремление к самосохранению, но также установки альтруизма и стремление к своеобразной солидарности и объединению. На наш взгляд, эти данные свидетельствуют о наличии некоторой биоприродной составляющей в становлении начальной социализации наших предков. Историко-этнографические факты подтверждают, что обычаи взаимопомощи фор-
мируются естественно (т. е. как неинституциональная норма), в самом процессе совместной социальной жизнедеятельности людей и их массового общения. Первоначально историческое накопление социального опыта и его кристаллизация в социально-необходимых, обязательных для человека нормах поведения происходило в самой стихии жизненного бытия, повседневной практике и обыденном сознании общности. На ранних этапах социализации еще нет разделения на субъект и объект благотворительности: общность, вырабатывающая и санкционирующая норму, ее и исполняет.
Особое значение в этом контексте культуры отношений приобретало требование благодарности, сформулированное еще в эпоху варварства и представляющее деятельностное выражение чувств уважения, одобрения и симпатии к другому человеку. Одним из важнейших, может быть, и решающим шагом антропогенеза и культурогенеза является возникновение такого противоестественного явления, как дарение, отдавание, угощение, широко известное этнографам, но вызывающее споры исследователей и в наши дни. «Противоестественного» потому, что в условиях нужды первосигнальные раздражители, казалось бы, требуют потреблять добытое благо самому. Способность отдавать, расточать блага, по всей видимости, является своеобразной защитой от суггестии: ряд исследователей указывают на суггестивный характер раннего языка. Дары приобретали и символическую ценность, так как считались воплощением власти и силы дарителя (его «маны», харизмы); они напоминали о щедром властителе, обеспечивали зависимость и преданность ему со стороны тех, кто получал дары и потому был обязан
54
сделать ответный дар. Как известно, обмен дарами среди «своих» со временем стал основой практики экономических отношений с «чужими».
Однако, все эти отношения использования не объясняют самой возможности появления в антропогенезе и культурогенезе психологической установки на самоограничение и «отчуждение» ценностей. Ряд философов, культурологов и антропологов отмечают, что первоначально эта возможность возникает не в качестве дополнительной формы власти, а как феномен бескорыстного дара, не предполагающего компенсации.
С возникновением социальной дифференциации, становлением государственности и разграничением различных функций управления (административного, хозяйственного, правового, политического, военного, религиозно-культового и др.) обычай взаимопомощи закрепляется в социокультурной практике и перерастает в институт благотворительности. Особая роль в этом процессе принадлежит религиям (сначала национальным, а впоследствии - мировым), в которых забота о больных, нищих, призрении сирот, облегчении участи униженных и оскорбленных (словом, все начальные благотворительные акции) стали рассматриваться как религиозно обязательные поступки и дополнительно мотивировать гуманные побуждения в обществе и формирующемся государстве. Со временем установка благотворительности постепенно начинает воспроизводиться не только самим массовым поведением, но и действием властных инстанций.
Раннецивилизационная практика благотворительности была подробно описана еще в священных книгах древних евреев. Культура античного мира уже полна примеров благотворительной деятельности. Здесь осуществлялась государственная раздача неимущим гражданам денежных средств, создавались дома призрения для военных инвалидов и осиротевших детей, детей бедных родителей. В Древнем Риме развивалась и частная благотворительность.
С возникновением христианства благотворительность стала одной из форм практического воплощения милосердия, включающего не только участливое отношение к людям, но и требование жертвенности ради другого. Последовательное милосердие, согласно христианской традиции, предполагает самоотверженность, доброжелательность, понимание другого человека, сострадание ему и деятельное участие в его жизни. Любовь-милосердие достигает нравственной полноты, когда воплощается в действиях, не только направленных на удовлетворение
55
интересов другого, но и основанных на стремлении к совершенствованию. Следовательно, милосердие значимо как в интимно-личностном, так и социально активном аспектах. Новый Завет поучает, что добрые дела надо творить скрытно - их нельзя выставлять напоказ, в них нельзя сознаваться самому себе; милостыню, учит Иисус, надо творить тайно, так, чтобы левая рука не знала, что делает правая. Следовательно, добро должно быть деятельным и скрытым одновременно. В христианском понимании благотворительность - это, с одной стороны, высшее проявление нравственного долга по отношению к тем, кто нуждается и беззащитен, а с другой - овеществленное выражение благочестивых помыслов, духовно роднящих и объединяющих тех, кто творит благодеяние, и тех, кто его принимает.
Следуя этим установкам, католическая и православная церковь внесли заметный вклад в становление культуры благотворительности. С возникновением протестантизма (XVI в.) содержание понятий милосердия и благотворительности в известной степени трансформируется. Протестантизм выступил против идеализации нищенства как объекта «добрых дел», а также против монашества и монастырей, опекающих нищих. Особенно эта тенденция проявилась в кальвинизме, согласно которому человек еще до сотворения мира предопределен богом либо к спасению в раю, либо к аду. Признак избранничества -успех в хозяйственной деятельности. Кальвин преследовал нищих, запрещая просить милостыню. Желание быть бедным - греховно, так же как желание быть больным. Христианин-избранник существует для того и только для того, чтобы осуществлять в своей жизни заповеди во славу Бога.
«Богу угодна социальная деятельность христианина, ибо Он хочет, чтобы социальное устройство жизни соответствовало его заповедям и поставленной им цели», - так комментирует М. Вебер новое в этике протестантизма [2, с. 146]. Новое состояло в том, что протестантизм перенес центр внимания с внешних форм проявления милосердия - благочестивой благотворительности - на внутренне содержание. Главное не в том, чтобы дать нуждающемуся человеку милостыню, а в том, чтобы «спасти его душу», нравственно обновить его, мобилизовать его внутренние силы на преодоление неблагоприятных обстоятельств. Протестантизм в религиозной форме впервые обозначил проблему социально-реабилитационной и психотерапевтической функции благотворительности и социального служения, что становится началом культурной институализации мило-
сердной деятельности и одним из важных факторов формирования культуры личности Нового времени.
Уровень духовно-нравственной культуры личности ярко обнаруживает себя не только в понимании самого феномена благотворительности, но в структуре мотиваций этой деятельности, в выборе ее форм и методов. В условиях доминирования частных и эгоистических ориентаций личности благодеяние может принимать различные формы мнимого благодеяния. Ведущий отечественный исследователь нравственности А. А. Гусейнов полагает, что «сфера собственно моральных поступков неизбежно оказывается настолько проблематичной (двусмысленной, искусственной, неопределенной) и узкой по сравнению с основным массивом многообразных жизненных обязательств... Типичным примером в этом отношении является благотворительная деятельность, которая при всей ее пользе и достоинствах не может не содержать в себе внутренней фальши» [3, с. 6-7].
Следуя данной логике, Г. Н. Бутырин выделяет следующие виды мнимого благодеяния: гедонисти-чески-утилитарный, совершаемый из удовольствия и выгоды; разумно-эгоистический, когда само выполнение требования общественной нравственности рассматривается как средство удовлетворения личного интереса; аппробативный, когда целью поступка является не благо благотворителя, а общественное мнение само по себе [1, с. 227].
Прагматика милосердия и социокультурная практика благотворительности ставят и другие проблемы, не имеющие однозначного решения в истории культуры и этики, относящиеся к разряду вечных. Что должно быть предметом милосердия: благо другого человека или его мнение о собственном благе; собственная готовность оказать благодеяние или желание другого принять его? Какова мера допустимого или приемлемого благодеяния?
Особенно актуальной проблема эффективности социальной помощи и распределения благотворительных средств становится в Новое и Новейшее время, когда процессы индустриализации, а затем и модернизации привели к увеличению числа обездоленных и к невозможности обеспечения им помощи традиционными методами (например, в форме милостыни или прямой передачи материальных ресурсов).
Когда благотворительность перестала носить преимущественно частно-индивидуальный характер (от лица к лицу), а ее магистральная социокультурная практика обрела общественно-организованные формы, - новые реалии благотворительности породили проблему обоснования ее экономической целе-
сообразности и задачу осмысления ее кардинальных социальных последствий. Назрел вопрос о справедливости и целесообразности благотворительной деятельности как таковой.
В процессе поиска решения этой насущной проблемы выделились три подхода, ориентированных на критику благотворительности как социокультурного феномена. Условно обозначим их так: утилитаристский, этический и негативистский.
1. Утилитаристская критика обращает вопрос о социальной эффективности благотворительности в контекст принципа полезности.
Посредством благотворительной деятельности, во-первых, осуществляется право любого нуждающегося на помощь. Но, во-вторых, благотворительностью провоцируются ожидания и надежды на помощь, формируется устойчивое, иждивенческое привыкание к ней. Здесь возникает противоречие между нормативно-универсальной (моральной) точкой зрения и трезвым прагматическим расчетом1.
Отметим, что сходные утилитаристские соображения мы встречаем и в вероучениях ряда мировых религий. Так, в иудаизме считается предосудительным бездумная и расточительная раздача средств, поскольку помощь не должна стимулировать лень и безделье. Все просьбы о вспомоществовании (если речь не идет о пище, питье и одежде) необходимо проверять, хотя при этом запрещается попрекать бедняка милостыней. Лучшей формой благотворительности считается предоставление возможности нуждающемуся самому заработать себе на жизнь. В исламе также призывы к милосердию (благотворительности) сочетаются с решительной борьбой против нищенства и иждивенчества, с побуждением стремления к самообеспечению, поддержанию воли к преодолению трудностей.
Социальные мыслители разных эпох с тревогой говорили об этой двойственной эффективности благотворительности. Благотворительность необходима нуждающимся и должна способствовать тому, чтобы число их сокращалось. Но вместе с тем именно благотворительная деятельность, организованная как профессиональная и широкомасштабная, порождает слои населения, которые обречены на иждивенчество, так как не способны, не умеют и не желают
1 Д. Милль (1870-е гг.) считал, что помощь должна строиться так, чтобы способствовать стимулированию, а не расслаблению нуждающегося, чтобы внешняя помощь не заменяла необходимость самопомощи. В данном случае речь идет о трезвом прагматическом расчете: благотворительные акции не должны нарушать равновесие обмена, снижать ценность распределяемого блага и способствовать безделью обездоленных [8, с. 37].
56
себе помочь. Поставленная на поток благотворительность обуславливает появление групп, живущих за счет организации помощи бедным. Неявная заинтересованность в сохранении бедности и бедных оказывается составной частью их профессиональной мотивации. Следовательно, такая общественная помощь, решая одни текущие задачи, порождает другие, более серьезные: живущие за счет помощи в любом случае оказываются униженными, а чувство зависимости порождает раздражение, злобу, становится источником дополнительного социального напряжения.
2. Этическая критика филантропии осуществляет сдвиг в рассуждениях с прагматических аспектов на ценностные.
Проблема этической сомнительности филантропических начинаний имеет глубокие исторические корни. Сенека писал: «если разум не придает ей (благородной способности души) достоинства добродетели, то я запрещаю расточать благотворения»
[7, с. 27]. Кант следующим образом различает благотворительные действия: те, которые направлены на «необходимые потребности других»; подаяние (милостыня) как действия, направленные на «удовлетворение крайней жизненной нужды» [4, с. 208]. Философ неоднократно указывал на нравственную неоднозначность - «подаяние унижает людей», поэтому «было бы лучше придумать другой способ помощи бедным, который бы не унижал людей, принимающих ее. Оказываемая другим добродетель должна преподноситься, скорее, как долг, а не как великодушие и доброта; и это действительно так, потому что все благотворительные действия представляют собой лишь небольшое возмещение нашего долга» [4, с. 208-209]. Важным, с точки зрения принципа социальной справедливости, является утверждение Канта о том, что благотворительность выступает иллюзорной формой восстановления изначально нарушенного социального равновесия: «Если бы люди были во всем справедливы, то тогда не было бы и бедных, которым мы подаем милостыню, считая, что тем самым доказываем свою благотворительность» [4, с. 209].
Сознание того, что принципы филантропии должны отвечать нравственным критериям, особенно актуализировалось в последней четверти XIX в. в связи с распространением социалистических идей. Социалисты, марксисты и другие радикалы видели смысл справедливости в установлении социального равенства. С этим утверждением не был согласен великий русский писатель Ф. М. Достоевский, который пришел к пониманию того, что справедливость и ра-
57
венство никак не гармонируют друг с другом. Этическая критика в лице Ф. М. Достоевского и других отечественных мыслителей (в том числе Л. Н. Толстого) определила важную нравственную проблему. Ее суть в том, что благодеяние, как нравственная задача, выражается не просто в готовности поделиться, отдать, но и в готовности вырваться из ограниченности собственного эгоизма.
В целом для русской религиозно-философской и духовно-православной традиции характерно рассмотрение милосердия и благотворительности в качестве единых смысловых понятий. Правда, при этом нередко высказывались негативные оценки «сомнительных» нравственных оснований филантропии.
3. Негативистский подход. Вряд ли стоят серьезного рассмотрения вульгаризованные неомальту-зианские инвективы против филантропии как «основного препятствия естественному отбору». На наш взгляд, наибольшим радикализмом в рационализированном негативистском подходе к благотворительности насыщено учение марксизма. Здесь осуществилась инверсия понятия благотворительности: из нравственной парадигмы эта категория перешла в парадигму социально-политическую. Филантропия здесь характеризуется как бессмысленная и безнравственная деятельность, поскольку она не исправляет, а только усугубляет положение бедных и обездоленных людей. Не случайно такие решительные социальные реформации, как Великая французская и Великая Октябрьская революции наложили запрет на осуществление благотворительной деятельности.
В советском обществе понятия милосердие, благотворительность, филантропия практически вышли из официального употребления, поскольку рассматривались как «пережитки прошлого», как нечто недостойное советского человека, всю заботу о котором должно было взять на себя государство.
В авторитетном советском гуманитарном знании осуждение благотворительности было поддержано, но отчасти и смягчено. Так, в известном учебнике по марксистской этике были признаны позитивные аспекты филантропии как своеобразного показателя уровня гуманизации общественных отношений. При этом подчеркивалось, что филантропическая деятельность не нацелена на существенное изменение угнетенного и обездоленного положения трудящихся [5, с. 202].
Критика филантропии марксистской этикой была обусловлена прежде всего убеждением, что гуманизм должен стать действенным человеколюбием, не демонстрируемым в экстраординарных
случаях, но пронизывающим все многообразие общественных отношений. Вместе с тем ведущие советские этики признавали необходимость возрождения благотворительности. Само понятие филантропии они характеризовали так: это «благотворительность, специфическая форма гуманизма; совокупность моральных представлений и действий, направленных на оказание помощи обездоленным - нищим, увечным, слабым и иным лицам, потерпевшим жизненную катастрофу и находящимся в крайне бедственном положении, которое они не могут изменить» [8, с. 371].
Таким образом, рассмотрение основных критических подходов к явлению благотворительности свидетельствуют, что в своих рациональных аспектах эти подходы дополняют друг друга: утилитаристский - принципом полезности, этический - этикой милосердия, негативистский - предостережением от социальной иллюзии.
В социокультурной практике благотворительности ко второй половине XIX - началу XX в. происходит радикальный перелом. Она переосмысливается культурным самосознанием Запада и преобразуется в самой деятельности филантропических организаций. Благотворительность уже редко практикуется как способ раздачи денег бедным; ее задача теперь - улучшение состояния общества в целом. Культурная рефлексия отчетливо признает, что филантропия призвана обеспечивать людей не предметами потребления, но приемами и средствами, с помощью которых нуждающиеся смогут сами себе помочь и тем самым перестанут быть зависимыми и смогут стать ответственными за свою жизнь. По этой причине и само благотворение должно стать иным: просвещенным, научным, технологичным и контролируемым. В отличие от старой филантропии, несшей в себе дух патернализма, новая филантропия осмысливается как деятельность, направленная на культурное развитие общества и широкомасштабное улучшение жизни людей. Методология новых подходов к благотворительности заимствуется из социальной инженерии и сводится к следующим параметрам: формулирование проблем филантропии в терминах объективно фиксируемых критериев; определение поддающихся контролю ее целей; подбор средств для реализации данных установок и достижения конструктивных социально ориентированных практических результатов.
Указанные подходы нашли отражение в социальной политике развитых государств. Со второй половины XX столетия, в первую очередь, в США, а
также в Канаде, Германии, Швеции Франции, Нидерландах, реализуются новые широкие программы социального обеспечения. Но при их осуществлении организаторы столкнулись с фактом возникновения массового, устойчивого и самовоспризводящегося слоя иждивенцев, живущих только на пособие по бедности и не способных ни на что другое, кроме как на получение и потребление социальной помощи.
По этой причине была срочно реформирована функциональная составляющая благотворительности. Акцент сделан на возможности поощрения инициативных начинаний самих нуждающихся, тонизировании их активности и самопомощи как одном из средств профилактики паразитирования и снижения социальной напряженности. Реформаторы филантропии, наконец, последовали сформулированному еще Дж. Миллем своеобразному «прагматическому правилу» благотворительности: «Если помощь предоставляется таким образом, что положение лица, получающего ее, оказывается не хуже положения человека, обходившегося без таковой, и если к тому же на эту помощь могли заранее рассчитывать, то она вредна; но если, будучи доступной для каждого, эта помощь побуждает человека по возможности обходиться без нее, то она в большинстве случаев полезна» [6, с. 37].
Эти реформационные перемены в социокультурной практике благотворительности привели к дальнейшему ее переосмыслению в общественном сознании на Западе. Любопытно при этом, что западное общество, воспринявшее накопленный католицизмом и протестантизмом идейный и практический опыт благотворительной деятельности, весьма позитивно приняло идею о социально-нравственной совместимости благотворения с общеполезной частной предпринимательской деятельностью, основанной на получении индивидуальной прибыли. В таком понимании, филантроп-предприниматель приносит благо не только обществу, но в той или иной форме сам обретает благо, поскольку повышается его собственный авторитет и растет доверие к его организации. Эти соображения во многом повлияли на мотивацию благотворительной деятельности современного западного предпринимательства и на саму парадигму востребованной сегодня на Западе концепции относительно социальной ответственности, которая сочетает идеи общественной пользы и государственной целесообразности.
Беглый анализ эволюции социокультурной практики филантропии позволяет нам обратиться к дополнительной понятийной экспликации этого ны-
58
не возрожденного феномена отечественной традиции. Благотворительность, в противовес продолжающемуся экономическому кризису, получает усиливающееся признание и поддержку со стороны общественности и государства, но, как уже сказано, пока еще не находит достаточного и углубленного теоретического осмысления. Экспликация понятия благотворительности способствует осмыслению самого возрожденного феномена постсоветской культуры.
Прежде всего, заметим, что сам этот воскрешенный термин в российском повседневном обиходе пока используется в широком смысле. К проявлениям благотворительности россияне иногда относят повседневную и даже эпизодичную взаимную заботу и поддержку в круге родственников и близких друзей. Подлинно благотворительные, подвижнические действия осуществляются за пределами этого круга. Совершаются они добровольно и бескорыстно, однако бывают мотивированы не долгом родства, но велением души, побуждением милосердия - высшего гуманистического проявления морального сознания личности. По нашему мнению, побуждения милосердия особо чтимы в русском национальном самосознании. Именно это альтруистическое, как правило, нерекламируемое побуждение, служит доминантой, направляющей развитие благотворительности в целом, хотя конкретные благотворители могут руководствоваться и другими позитивными мотивами.
Сегодня под нуждающимися в филантропической поддержке понимаются не только живущие в бедности, но и студенты, гражданские активисты, представители творческих профессий, изобретатели и другие лица, заслуживающие такую помощь, а также те общественные (т. е. некоммерческие и неполитические) организации, которые испытывают недостаток в дополнительных средствах для решения индивидуальных, профессиональных, культурных и иных социально значимых задач.
Обычно благотворительные инициативы заведомо рационально взвешены, публичны и в какой-то мере формализованы. Но весьма часто порыв помощи возникает спонтанно, под влиянием глубокого сочувствия бедствующему человеку и выражается в реальной готовности немедля оказывать конкретную поддержку нуждающемуся. Такой альтруистический порыв, по нашему убеждению, чаще свойствен не тому, кто обладает избыточным достатком, но тому, кто сам испытывал нужду в кризисных ситуациях. Как правило, неформальная благотворительность ориентирована от лица к лицу. Движимая благородными побуждением души, она обычно осуществляется лично-
59
стью сокровенно, не публично и встречает признание лишь со стороны самого опекаемого. Феномен неформализованной благотворительности весьма характерен для русской национальной традиции, он и сегодня достаточно широко распространен, но, реализуемый неявно, как правило, ускользает от научного наблюдения исследователя. Следует, по нашему мнению, отчетливей отграничивать такую неформальную благотворительность от ситуативных проявлений жалости в форме, например, милостыни-подачки. Впрочем, признаем, что до сего времени подача милостыни, несмотря на ее официальное осуждение, как правило, не находит осуждения в нравственном сознании большинства россиян.
Подобные инициативные, частные, хотя и не явные, не формализуемые, но на деле реализуемые многими людьми подвиги благодеяния следует, на наш взгляд, классифицировать как индивидуальную благотворительную деятельность. Именно такие подвижники составляют основную почву для разнообразных филантропических сообществ, которые и образуют феномен общественной благотворительности.
Под общественной благотворительностью корректно понимать более или менее систематизированную и организованную гуманитарную деятельность добровольных объединений, осуществляемую ими на безвозмездных началах. Важная особенность современной общественной благотворительной деятельности - отсутствие жесткой регламентации и частое вовлечение широкого круга субъектов. Отсюда - чрезвычайное многообразие форм общественной благотворительности. Среди таковых сегодня уже можно выделить определенные разновидности, которые обозначились достаточно четко и отражают внутреннюю логику и закономерности развития этого явления. К ним можно отнести прежде всего спонсорство и волонтерство.
Спонсорство представляет собой такое вложение материальных средств в какое-либо мероприятие, имеющее общественную или культурную значимость, которое способствует укреплению имиджа вкладчика, обеспечивает его рекламу, иначе говоря, дает ему моральные дивиденды. Спонсорами обычно выступают коллективные субъекты - организации, фирмы, предприятия. Волонтерство, напротив, является формой добровольного безвозмездного личного участия в указании непосредственной социальной помощи и поддержки. В отличие от инициативной индивидуальной благотворительности волонтерство обычно инициировано, т. е. формируется организаторами коллективных благотворительных акций.
Волонтерская деятельность по своему содержанию может совпадать с деятельностью профессионального социального работника, но с тем отличием, что последний выполняет ее в соответствии с должностными обязанностями и за определенную заработную плату. Эти два своеобразные полюса благотворительной активности не исчерпывают собой всех ее разновидностей, которые в большинстве своем сочетают материальную помощь и человеческое участие.
Нередко общественную благотворительность ошибочно отождествляют с институциированной социальной работой, составляющей одну из публичных функций цивилизованного государства. Функция социальной работы, как правило, исторически формировалась на основе общественной благотворительности, но затем конституировалась на иных организационных и экономических началах. Такое кон-ституирование осуществлено и в ныне реформируемом российском государстве.
Социальная работа четко регламентирована нормативно-правовой базой. Она обладает определенной организационно-управленческой структурой и осуществляется профессионально подготовленными сотрудниками через специально созданные государственные и муниципальные учреждения и службы. Поскольку благотворительность как социальный феномен занимает промежуточное положение между социальной работой и неформальными проявлениями помощи и поддержки, она закономерно несет в себе их черты. Учитывая это, с поня-
тием благотворительность, на наш взгляд, следует соотносить добровольную бескорыстную целенаправленно организованную деятельность юридических и физических лиц по оказанию материальной (финансовой, натуральной и др.) помощи или поддержки лицам, группам, организациям.
В заключение охарактеризуем важнейшие социокультурные функции феномена благотворительности, возрожденного в новой России:
- общественная функция: содействие социальной стабильности посредством усиления в обществе начал солидарности; стимулирование образования, воспитания и формирования высоких гуманитарных ценностей и чувств; содействие сотрудничеству светской и религиозной общественности;
- экономическая функция: обеспечение достойного существования тех групп граждан, которые в силу объективных особенностей и жизненных ситуаций не способны самостоятельно позаботиться о себе;
- социально-психологическая функция: снижение социальной напряженности путем некоторого выравнивания уровня жизни и поддержки тех самых обездоленных слоев населения, которые по объективным обстоятельствам не могут адаптироваться в новых условиях.
В данном контексте понятие благотворительность обнаруживает существенную актуализацию, отражая один из наиболее реальных способов современного разрешения социальных проблем.
1. Бутырин, Г. Н. Человек и современный мир: сб. / Г. Н. Бутырин. - М.: ИНФРА-М, 2002. - 458 с.
2. Вебер, М. Избранные произведения / М. Вебер. - М.: Просвещение, 1990. - 645 с.
3. Гусейнов, А. А. Сослагательное наклонение морали / А. А. Гусейнов // Вопр. философии. - 2001. - № 5. - С. 3-33.
4. Кант, И. Лекции по этике / И. Кант; пер. с нем., общ. ред., сост. вступ. ст. А. А. Гусейнова - М.: Республика, 2000. - 431 с.
5. Марксистская этика: учеб. пособие для вузов / А. И. Титаренко [и др.]. - 2-е изд. перераб. и доп. - М.: Политиздат,
1980. - 352 с.
6. Милль, Дж. С. Основы политической экономии / Дж. С. Милль. - М.: Прогресс, 1982. - Т. 3. - 447 с.
7. Римские историки: Сенека, Эпиктет / Марк Аврелий; вступ. ст., сост., подг. текста В. В. Сапова. - М.: Республика, 1995. - 463 с.
8. Словарь по этике / под. ред. А. А. Гусейнова, И. С. Кона. - 6-е изд.- М.: Политиздат, 1989. - 447 с.
60
