Научная статья на тему 'Автор и герой в «Песне о вещем Олеге»'

Автор и герой в «Песне о вещем Олеге» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
5190
163
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
А. С. Пушкин / автор / романтический герой / лиро-эпическое повествование / вариативная сюжетная модель.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Квашина Людмила Павловна

В статье анализируются отношения автора и героя в «Песне о вещем Олеге»А. С. Пушкина. Показывается, что авторская позиция реализуется не в прямыхвысказываниях, лирических отступлениях или оценках, но в общем строе произ-ведения, определяя вариативный сюжет баллады.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Автор и герой в «Песне о вещем Олеге»»

нания, характерная для древнерусского книжника. Как видим, А. С. Пушкин в понимании природы творчества наследует именно теоцентрический тип сознания как источник художественного слова.

Список литературы

1. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем: в 17 т. / сост., подгот. текстов и коммент. И. А. Виноградова, В. А. Воропаева. - М.; Киев, 2009.

2. Григорьев А. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина // Григорьев А. Сочинения / под ред. В. Ф. Саводника. - М., 1915. - Вып. 6.

3. Есаулов И. А. Проблема визуальной доминанты русской словесности // Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности. - М., 2004. - С. 115-134.

4. Мосалева Г. В. Особенности повествования: от Пушкина к Лескову. -Ижевск - Екатеринбург, 1999.

5. Мосалева Г. В. «Храмостроительство» русской словесности: старчество и икона // Духовная традиция в русской литературе. Сб. научн. статей. - Ижевск, 2009. - С. 74-96.

6. Пушкин А. С. О причинах, замедливших ход нашей словесности // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. - Л., 1978. - Т. 6. - С. 257.

7. Пушкин А. С. Сочинения: в 3 т. - М., 1986.

8. Ужанков А. Н. О специфике развития русской литературы XI - XVIII века. Стадии и формации. - М., 2009.

9. Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. - М., 1997.

10. Davydov S. Pushkin’s Merry Undertakingand «The Coffnmaker» // Slavic Review. - 1985. - Vol. 44. - P. 30-48.

Л. П. Квашина

Автор и герой в «Песне о вещем Олеге»

В статье анализируются отношения автора и героя в «Песне о вещем Олеге» А. С. Пушкина. Показывается, что авторская позиция реализуется не в прямых высказываниях, лирических отступлениях или оценках, но в общем строе произведения, определяя вариативный сюжет баллады.

Ключевые слова: А. С. Пушкин, автор, романтический герой, лиро-

эпическое повествование, вариативная сюжетная модель.

В «Песне о вещем Олеге», в отличие от предшествующего пушкинского опыта лиро-эпического повествования («Руслан и Людмила», «Кавказский пленник»), нет прямого авторского голоса. В балладе меняются ракурсы, степень приближенности к герою, но автор «держит дистанцию» и не соприкасается напрямую с изображаемым эмпирическим миром.

262

Эпически монументальный зачин представляет объективированного героя, отдаленного от «уст» автора. Помимо атрибутов былинного богатыря, «вещий Олег» отмечен также «имперским знаком» («цареградская броня»). «Державная идея» продолжающегося во времени народа и государства бытия закрепляется присутствием в финальной сцене, на «тризне печальной Олега», его наследников -Игоря и Ольги. Заметим, что ни у Карамзина («История государства Российского»), ни в летописных источниках, с которыми работал Пушкин, в рассказе о смерти Олега эти герои не фигурируют. Особо знаковым персонажем здесь является княгиня Ольга, принявшая, как известно, имя от Олега.

И в то же время композиционной осью (УШ-Х строфы) этого, судя по начальной установке, безусловно эпического рассказа является сцена, отчетливо окрашенная в элегические тона, - это прощание Олега с конем. Реакция на предсказание кудесника не мотивирована предшествующей презентацией героя. В момент могущества, когда властный князь сам «обрекает» и «одаривает», конь, включая, видимо, и «верного товарища и слугу», для него лишь средство, жест благодарности за оказанную услугу. В сцене же прощания наметившийся конфликт «небесных сил» и «земного владыки» неожиданно корректируется человеческими привязанностями, «товарищеской любовью старого князя к своему коню и заботой о его судьбе», - именно эту тему выделяет Пушкин, комментируя свое стихотворение в дружеской переписке [6, Х, с. 122]. Причем изменение «канвы образа» происходит плавно, как бы «без швов», - в момент противоречивых душевных движений, где-то между «усмешкой» и «думой».

Олег усмехнулся - однако чело И взор омрачилися думой.

В молчанье, рукой опершись на седло,

С коня он слезает угрюмый... [7, II (I), с. 219].

Стоит отметить, что столь важный для Пушкина мотив особого отношения Олега к коню в источниках стихотворения совершенно не развернут. В «Львовском летописце» он едва намечен: «конь <...>, коего он вельми любил и всегда на нем ездил <...> [4, с. 40]. В «Повести временных лет» конь выступает прежде всего как орудие судьбы. Отсутствие трогательной привязанности особенно явно проявляется в момент сообщения о его смерти: услышав от старейшины конюхов о том, что конь умер, Олег реагирует эмоционально, но это реакция прежде всего на «ложное» предсказание кудесника, а не на спровоцированную им бессмысленную потерю друга - «Олег

263

посмеялся и укорил того кудесника, сказав: «Неправо говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив» [5, с. 126].

У Пушкина «тема коня» - пружина дальнейшего действия. Читатель должен разделить переживания князя и прочувствовать последующее его желание взглянуть на «кости коня». Лирическая тема сокращает иерархическую дистанцию между читателем и героем - мы видим князя «без брони», «трогательно простодушным». Результатом такой интимизации образа является изменение характера рассказа: история Олега не просто «сказывается» (или, точнее, «поётся»), но в кульминационный момент «проживается», судьба, давно ставшая легендой, кажется, вершится на наших глазах здесь и сейчас.

В пушкинском изложении истории Олега давно отмечены «странные сближения» с биографической ситуацией самого поэта: пророчество кудесника и смерть князя от конского «лба» - и полученное поэтом предсказание Кирхгоф о смерти «от белой головы». Нетрудно заключить, что перед нами романтическая модель параллелизма автора и героя, когда жизненная ситуация проецируется на судьбу персонажа, или наоборот, и, как следствие, герой-протагонист укрупняется и противостоит другим персонажам. В «Песне» дело обстоит несколько иначе. Кудесник, «любимец богов», в сюжетном плане является структурным антагонистом Олега. На их внутреннем противостоянии строится основной конфликт произведения: человек - судьба, свобода - необходимость. Но в слове волхва отчетливо «слышится голос автора» (Ю. Слонимский). «Вдохновенный кудесник» формулирует заветные мысли Пушкина о божественной миссии поэта, об отношении к мирской власти. По поводу монолога кудесника Б. Гаспаров замечает: «если пытаться буквально следовать за поэтической дикцией <...>, в ней можно узнать тот же голос, которым спустя 14 лет будут произнесены александрийские строфы «Памятника» [1, с. 122-123]: Волхвы не боятся могучих владык, / А княжеский дар им не нужен; / Правдив и свободен их вещий язык / И с волей небесною дружен [7, II (I), с. 218]. Иными словами, для автора, в зависимости от ситуации, «открыты» все персонажи. Вспомним присутствующий в балладе мотив внешне комфортной, но по существу гибельной ссылки. Тема ссылки, пропущенная сквозь образ Овидия, остро актуальна для южного творчества поэта. Таким образом, изображенный мир проницаем для автора, но без однозначной и четкой прикрепленности. Параллелизм «автор - герой» в «Песне» предстает сложным, «многогеройным».

264

Если оценивать биографические и творческие проекции в целом, следует отметить, что они имеют «ретроспективный» характер, то есть их очевидность основана на знании биографии и последующего творчества поэта - прямых же аллюзий и сигналов о наличии «второго плана» в балладе нет. Более того, Пушкин, кажется, озабочен тем, чтобы «снять» слишком явно звучащие личные ноты. Примечательно техническое замечание поэта: «В Пес. о вещ. Ол. строфа Волхвы не боятся и пр. должна быть обозначена « - ». Это ответ кудесника, а не мои рассуждения» [7, XVII, с. 169]. И все же выход за рамки эпического регистра - высокая патетика, а также лирические обертоны, о которых писал еще В. Белинский, - стимулируют поиск таких проекций.

Особенность романтического повествования заключается в том, что оно «позволяет одновременно вести рассказ о себе и об объективном герое» (Ю. В. Манн). «Песнь о вещем Олеге» в этом отношении произведение, безусловно, романтическое. «Актуальный» план стихотворения проявлен в выборе поэтом «остросовременного» стихотворного метра - амфибрахия, но не только. Отметим, к примеру, нечаянный, при общей установке на этнографическую точность, анахронизм - стих «при звоне веселом стаканов». Слово «стакан» («дос-токанъ»), усечение заимствованного из тюркского диалекта dostagan, «деревянный сосуд для питья», - означало деревянный кубок [8, II, с. 374]. Вряд ли такие сосуды могли издавать «веселый звон». Пушкин же говорит поэтическими формулами и близкими ему реалиями начала XIX века.

Итак, при всей эпической объективированности изображенного мира пушкинская баллада - это также и «рассказ поэта о себе», но рассказ, осуществленный не прямыми высказываниями, лирическими отступлениями или оценками, - но общим строем произведения. И нас интересует прежде всего сюжетно-композиционная организация стихотворения в аспекте авторской позиции. Летописное повествование, на которое ориентирована пушкинская баллада, строится как рассказ «через события». Любые сдвиги в последовательности изложения выглядят намеренными и служат средством смысловой выразительности. Например, в «Повести временных лет» в самом начале рассказа о смерти Олега прямой порядок нарушает фраза о коне, которого он «когда-то поставил кормить, решив никогда на него не садиться» [5, с. 126]. С точки зрения средневекового сознания, замечает А. С. Демин, такое действие («кормить» и «не садиться») абсурдно, а вынесенное в начало рассказа сообщение о нем свидетельствует о «неявной» оценке князя - так летописец выражает свое отношение, а

265

в данном случае, - недоумение, по поводу его поведения [см. 2, с. 204-213]. Пушкин инверсию летописного рассказа снимает, как бы выпрямляя сюжет. В «Повести временных лет» и в «Львовском летописце» предсказание играет роль объяснительной предыстории самого события гибели Олега. Особенно витиевато она изложена у Львова, где в сложной синтаксической конструкции «вспомнил» повторяется несколько раз, так что информация высвечивается постепенно, как будто имитируя процесс припоминания, восстановления причинноследственных связей событийных звеньев: «.. .вспомнил о коне своем, его же повелел кормить в стойле и не употреблять никуда в разъезд, коего он вельми любил и на нем ездил, и понеже много время его не видал и для опасности на нем не ездил многа лета, а на пятый год по прибытии от Царя града вспомнил о нем, от коего ему прорекли умереть волхвы и кудесники. Вспомянув же, призва конюхов старейшину и вопроси его рече.» [4, с. 40].

У Пушкина событие предсказания дается непосредственно и в прямой хронологии: вначале встреча и пророческое слово кудесника, затем воспоминание, посещение останков и смерть. Но «выпрямление» «происшествия ... в своей простоте» таит в себе неожиданные последствия. Действие в балладе совпадает с летописным фактически от сцены воинского пира (XI строфа), которая символизирует благополучный жизненный финал увенчанного славой и «смиренного годами Героя» (Н. Карамзин):

Пирует с дружиною вещий Олег При звоне веселом стакана.

И кудри их белы, как утренний снег Над славной главою кургана.

Они поминают минувшие дни И битвы, где вместе рубились они. [7, II (I), с. 219].

Воинский пир, отсутствующий в летописи, занимает пограничное положение в сюжете баллады: воспоминание о коне становится толчком для нового развития действия и развязки истории - поездка к могиле коня, смерть и тризна. Пир членит балладу на две части, причем обе части выглядят зеркально симметричными: во второй части возвратными волнами повторяются основные сюжетные блоки первой (отъезд, обращение к кудеснику, прощание с конем). Переклички жестов, эмоциональных реакций героя только усиливают это впечатление. Ср., например: «.чело / И взор омрачилися думой» и «Могучий Олег головою поник / И думает.» [7, II (I), с. 219]. Олег дважды отправляется в путь, дважды обращается к кудеснику, дважды проща-

266

ется с конем. Ситуация во второй части разыгрывается как бы заново, но при этом преображается по существу: пиететное обращение к кудеснику сменяется ругательным, тема коня, связанная со стремлением избежать смерти, теперь похожа на «зов смерти», а победный пир коррелирует с «плачевной тризной».

Итак, действие во второй части (XI-XVII строфы) предстает относительно завершенным в себе и содержательно, и формально: оно опоясано сценами «пиров» и слегка варьирующимся рефреном: Они (бойцы. - Л.К.) поминают минувшие дни / И битвы, где вместе рубились они [7, II (I), с. 219-220]. Но и первая часть внутри себя также представляет собой определенное единство. Отметим, например, скрепляющее ее «кольцо» именования героя: Как ныне сбирается вещий Олег... - пирирует с дружиною вещий Олег... [7, II (I), с. 218219]. «Вещий Олег» - это измененная устойчивая антропонимная формула «Олег Вещий», которую использовали и Карамзин, и Рылеев. Пушкинская инверсия активизирует и, соответственно, проблема-тизирует семантику определения «вещий». Заметим, что в тексте баллады такой вариант имени больше не встречается.

Картина воинского пира следует непосредственно за сценой прощания с конем. Пауза между прощанием и пиром не заполнена событиями. Сюжетное «сжатие» оставляет впечатление прямой и близкой связи между ними. Заданная изначально модель богатырской поездки (отлучка - подвиг - пир) диктует необходимость завершающего звена - знака восстановленного благополучия. Поэтому пир является не только «заставкой» ко второй части, но и своего рода «замком» предшествующего хода событий. «Замыкающая» XI строфа дважды отмечена многоточием, что сигнализирует обычно о финале истории. Но если это так, то композиционно в данном случае проигрывается еще один, благостный, вариант Олеговой судьбы: «И князю другого коня подвели». А конь, как известно, символ судьбы. Н. М. Карамзин сюжет о «мнимом пророчестве волхвов или кудесников» прямо оценивал как «явную народную басню, достойную замечания по своей древности» [3, I, с. 111]. В фольклоре, как известно, предсказанная судьба не является необратимой, герой, обманувший, перехитривший судьбу, характеризуется вполне положительно.

В пушкинской балладе противостояние князя и кудесника, Олега и судьбы получает различное разрешение и может быть трактовано двояко. Вариативная сюжетная модель ничего не отменяет и не изменяет в судьбе вещего Олега, поскольку не является прямым намерением, игрой с легендарной историей. На наш взгляд, такое композиционное решение скорее выявляет напряженные и заинтере-

267

сованные размышления автора, внутренний авторский план, в котором проигрываются разные версии, разные варианты выхода. Эта интимная заинтересованность проступает в резких переключениях ракурсов изображения, смене эмоционального тона («Спи, друг одинокий!» и следом - «Так вот где таилась погибель моя! / Мне смер-тию кость угрожала!»). В данном случае недостаточно указать на точки пересечения авторской судьбы и судьбы героя, вряд ли можно говорить о решении автором «параллельных заданий» (В. Ходасевич). В пушкинской балладе смерть Олега не просто изображается, она проживается как событие с непредрешенным финалом, включая и прозрение трагического героя. Художественная структура, удваивающая ключевые события, предстает как поиск, из которого извлекается опыт бытия. Опыт, но не готовый ответ, ибо меньше всего Пушкин настроен на упрощенные и односторонние решения.

Список литературы

1. Гаспаров Б. Заметки о Пушкине // Новое литературное обозрение. -2001. - № 52. - С. 115-133.

2. Демин А. С. Поэтика древнерусской литературы XI - XIII вв. - М.: Наука, 2009.

3. Карамзин Н.М. История государства Российского: в 4 т. - М., 1997.

4. Летописец Русской от пришествия Рурика до кончины царя Иоанна Васильевича /изд. Львова. - СПб., 1792. - Ч. 1.

5. Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси XI - начала XII века. - М.: Худ. лит., 1978.

6. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. - М.: Наука, 1962-1966.

7. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 17 т. - М.: Воскресенье, 1994.

8. Этимологический словарь русского языка: в 2 т. / сост. А.К. Шапошников. - М.: Флинта: Наука, 2010.

Л. И. Вигерина

Физиологический очерк И. С. Тургенева «Однодворец Овсяников»: к проблеме изображения русского национального характера

В статье рассматриваются способы создания Тургеневым русского национального характера, роль и значение фольклорной и литературной традиций в его осмыслении, «завязывание» эпоса «Записок охотника» в отдельно взятом очерке.

Ключевые слова: русский национальный характер, портрет, эпос, традиции русской литературы.

268

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.