CC BY
64
© Скоробогатых Н.С.
ИВ РАН
АВСТРАЛИЯ - СССР в 1940-е годы: ДИНАМИКА ОТНОШЕНИЙ Часть 2. Время упущенных возможностей
Окончание Второй мировой войны и разгром столь опасных противников как гитлеровская Германия и милитаристская Япония вселяли надежды на взаимное уважение и укрепление сотрудничества держав-победителей. И на фоне этой послевоенной эйфории для австралийского руководства крайне обидным стало то, что вопрос о мирном урегулировании с Японией на переговорах в Москве в конце 1945 г. решался без его привлечения1. Первая реакция была осторожна, но четко выражена: «следует разъяснить Соединенным Штатам и Советским представителям, что, когда речь идет о будущем Тихого океана, Австралия, как главный участник конфликта в войне и как нация, чья безопасность и процветание столь тесно связаны с будущим Тихоокеанского региона, должна напрямую участвовать в переговорах с другими заинтересованными странами»2. Все чаще АС раздражал тот факт, что великие державы видели в доминионах только подчиненные части Британской империи, чьи интересы определял Лондон. Такая ситуация складывалась в ходе переговоров по Японии, то же самое наблюдалось и при обсуждении вопроса о Корее в процессе работы Дальневосточной Комиссии. Г. Эватт решительно возражал: «Эту процедуру следует оспорить. Британское правительство приняло нашу основную точку зрения на сей счет, и теперь пришло время просить их вполне откровенно заявить Соединенным Штатам и России, что в отношении всех дел, относящихся к урегулированию в Японии, они будут участвовать только при условии, что Австралия тоже участвует как основная сторона» . Эти противоречия стали первым камнем преткновения в послевоенном мироустройстве, а сам факт осознания своих прав участвовать в делах региона на равных был весьма красноречив - в АС шла
выработка своей независимой линии, согласованной, но отдельной от Великобритании.
Следует отметить, что сразу по окончании военных действий дипломаты увидели, что «единство великих держав закончилось и что в данный момент члены Большой Тройки действуют независимо друг от друга»4. Ситуация для АС усложнялась тем, что даже с Лондоном не наблюдалось полного согласия: споры между австралийской и британской делегациями шли по вопросам системы опеки над бывшими колониями, о праве вето великих держав в создаваемой ООН, и многим другим5. К слову, участие АС в создании этой организации стало еще одной вехой на его пути к внешнеполитической самостоятельности. «Мы... бы желали не быть привязанными ни к одной шаблонной схеме до проведения всеобщей конференции ... Должен быть обеспечен максимум участия держав, не входящих в Большую Тройку, в деле разработки деталей и процедур этой организации», - подчеркивал Эватт6.
Такой подход стал принципиальной позицией АС на международной арене и одной из основ курса АЛП. Общеизвестно, что Австралия была в числе наиболее активных создателей ООН: в 1945 г. на конференции в Сан-Франциско ее делегация насчитывала 45 человек, Эватт выступал более 200 раз и был членом 20 комитетов, из 38 предложенных австралийцами
п
крупных поправок приняты были 26 . Вплоть до 1949 г. этот австралийский политик продолжал видеть в Объединенных Нациях арену мирного решения всех проблем, считая, что «активное участие в ООН и создаваемых ею организациях - ключевой момент в политике правительства»8. Остается только поражаться упорству, с которым держался своих взглядов глава внешнеполитического ведомства Австралии, ибо работа в ООН с его советскими партнерами, в частности, оказалась совсем не из легких. Будь то работа комитета по опеке или заседания Совета Безопасности - там, где хоть в малейшей степени пересекались интересы СССР и Австралии, - тотчас же возникала напряженность между представителями двух государств. А наивные попытки Эватта найти в СССР непосредственного союзника в противовес Великобритании уже в 1945 г. закончились доносом В.М. Молотова главе британской делегации о
приватных переговорах, в которые австралийский министр вступил с Советами9 .
Проблемы, при решении которых подходы делегатов СССР и АС расходились, были многочисленны. Укажем только на некоторые из них: размеры репараций; вопросы ядерного разоружения и контроля над атомным оружием; позже к ним добавились споры вокруг проектов об опеке для Новой Гвинеи и Науру; обсуждение условий членства в ООН и процедуры приема в нее новых государств10. Кроме того, дискуссионными оставались и вопросы гуманитарного плана: защита прав человека в попавших в зону советского влияния странах Восточной Европы и обеспечение свободы печати. Вне всякого сомнения, тема взаимоотношений наших двух стран в ООН требует самого тщательного и обширного исследования. В ряде работ советских авторов дается сжатая, но весьма точная аргументация советской стороны по большинству затронутых вопросов11, но очень односторонне оцениваются позиции ее австралийских партнеров. Между тем опубликованные документы ООН дают все основания усомниться в исключительно «антидемократическом» и «империалистическом» характере доводов австралийской делегации. Ограничимся лишь некоторыми примерами.
Так, в проекте документа об опеке над Науру, предложенном делегацией Австралии, представитель СССР увидел «шаг назад, указывающий на возрождение колониальной и мандатной системы, который может привести к прямой аннек-
Стоит сказать, что в числе верных соратниц Эватта была и «красная Джесси» - защитница прав женщин и борец за мир Дж. Стрит. Как представительница истэблишмента Нового Южного Уэльса, богатая и прекрасно образованная, она сыграла яркую роль в формировании общественного мнения современной ей Австралии. Личные знакомства с Элеонор Рузвельт, Нэнси Астор, Пабло Пикассо и Джавахарлалом Неру открывали ей двери самых высоких кабинетов. Она стала единственной женщиной в составе австралийской делегации на учредительной конференции ООН в Сан-Франциско в 1945 г., где она помогла создать постоянную комиссию по статусу женщин, став ее членом от АС (см.: The Bulletin, July 4, 2006, p.67). Но хотя Стрит, как уже говорилось, была самой преданной поклонницей СССР, недоверие к Австралии со стороны представителей России, Украины и Белоруссии не ослабевало.
сии территории под опекой»; и не заметил, что к управлению островом привлекался Совет вождей местных племен, учреждалось проведение выборов при тайном голосовании, вводилось бесплатное медицинское обслуживание и обязательное начальное обучение для жителей территории. Недаром же в результате все поправки СССР был отклонены, а проект прошел
при 41 голосе «за» и только 6 (СССР, БССР, УССР, Польша,
12
Чехословакия и Югославия) «против» . Упорство, с каким члены советской делегации отстаивали свои позиции в работе над проектом комитета ООН по опеке, вызывало недоумение относительно их целей у членов других делегаций, особенно Соединенного Королевства и Соединенных Штатов. «Кажется, что никаких удовлетворительных признаков относительно намерений Советского блока пока не найдено. Все, что можно сказать в настоящее время, это то, что Советское правительство весьма заинтересовано в вопросах опеки и намерено играть ведущую роль в заседаниях Совета по опеке», - отмечали австра-
13
лийские дипломаты .
Обсуждение корректировки Устава ООН и урегулирования применения права вето постоянными членами Совета Безопасности тоже дает немало поводов не согласиться с широко распространенным в советской историографии мнением о провокационном характере действий Австралии. СССР использовал принцип единогласия и право вето как мощный рычаг для достижения своих целей и блокирования нежелательных ему предложений, а АС всячески противился введению права вето. Впоследствии сэр Ф. Эгглстон объяснял позицию своих коллег: «вето очевидно поставит пять великих держав в независимое от всемирной организации положение, и, так как войны возникают из соперничества великих держав, не будет средства предотвратить войну»14. Выступая 14 ноября 1946 г. в I комитете ГА ООН, П. Хэзлак излагал точку зрения своей делегации: «Цель Австралии в том, чтобы постараться применять Устав в его настоящем виде и обеспечить эффективность Совета Безопасности как орудия для поддержания мира». Подробно проанализировав все случаи применения права вето СССР, оратор призвал все великие державы «пользоваться принципом единогласия умеренно и в интересах эффективного функциониро-
вания Совета. проникнуться духом взаимной уступчивости». Даже делегату от Югославии эта резолюция показалась «разумной и умеренной». Однако из уст А.Я. Вышинского австралийцы получили грубую и ни одним фактом практически не подтвержденную отповедь и обвинения в неуважении к жертвам, понесенным СССР во время войны, в стремлении «нанести удар единству великих держав»15.
Примеры его политической демагогии можно продолжить. Как только австралийская делегация, поддержав советскую резолюцию о всеобщем разоружении, предложила к ней поправки с конкретными мерами по введению международного контроля над данным процессом, последовал ответ Вышинского, что поправки «нецелесообразны», ибо «они не помогут благополучному разрешению стоящей перед Комитетом пробле-мы»16. Вопросы прав человека - еще один пример аналогичного подхода СССР; споры вокруг этой проблемы надолго стали одной из основных препон в советско-австралийских отношениях. Одним из первых поводов к разногласиям в 1949 г. стало преследование верующих в Румынии, Венгрии и Болгарии, на защиту которых в ГА ООН встала австралийская делегация. В ответ Вышинский обрушился на руководство АС с обвинениями в нежелании помочь австралийским аборигенам: «Вместо того, чтобы клеветать на страны народной демократии, австралийскому правительству следовало бы подумать обо всех этих фактах у себя в Австралии в связи со статьей 55 Устава, которая обязывает содействовать уважению и соблюдению основ-
11
ных прав человека и свободы для всех» . Реакция Г. Эватта на этот пассаж была уже гораздо спокойнее, чем в предыдущие годы: он перечислил меры министерства внутренних дел по улучшению положения аборигенов, подчеркнув, что «Австралии тут нечего стыдиться». Тактика же советской делегации хорошо известна: вместо того, чтобы дать разъяснения по поводу ситуации, сложившейся в зоне их влияния, представители СССР обрушиваются с обвинениями по вопросу совсем иного порядка18. Австралийские политики прекрасно понимали подоплеку такой агрессивности; еще в 1947 г. Дж. П. Эббот из Нового Южного Уэльса вполне трезво оценил нападки А. Вышинского. По его словам, «очевидно, что эта атака была сделана
для советского внутреннего пользования - убедить советских людей в агрессивных намерениях Запада, ибо всем на Западе хорошо известно, что на СССР никто нападать не собирает-ся»19.
В итоге наладить плодотворное сотрудничество Австралии и СССР в рамках ООН стало трудным делом. В 19451947 гг. из 103 случаев голосования в Совете Безопасности представители этих двух стран одинаково проголосовали в 23 случаях, придерживались противоположных точек зрения в 42 случаях и 38 раз их делегаты воздерживались от голосования -
то есть, их интересы почти в 2 раза чаще расходились, чем сов-
20
падали в эти годы . Но не только это настораживало общественность Южного континента. В австралийской прессе резкой критике подвергалась атмосфера секретности и подозрительности, возведенная русскими «в ранг политики», строжай-
21
шая цензура в любой области . По сообщению «Сидней Мор-нинг Гералд», в августе 1946 г. в период проведения Парижской конференции, где обсуждались вопросы послевоенного устройства, члены советской делегации предлагали «внимательно следить» за действиями австралийского министра иностранных дел Эватта - человека, с большой симпатией относившегося к русским и выступавшего в роли их защитника в Австралии. Для советского руководства он являлся «лидером англо-саксонского блока», искушенным во всякого рода подвохах и «ненадежной арифметике»22. Незаслуженные обвинения в адрес главы австралийской делегации повторялись столь часто, что на одном из заседаний 3 Комитета ГА ООН по социальным и гуманитарным вопросам на его защиту встал представитель Великобритании. Процитировав ряд оскорбительных замечаний советской прессы в адрес Эватта, он посоветовал присутствующим сохранять чувство юмора, ибо по-иному реагиро-
23
вать на подобные вещи просто нельзя . В конце концов, не выдержал и сам Эватт. «Методы, применяемые советским руководством, приводят к мысли, что их система состоит в том, чтобы оклеветать любого, кто выступит с критикой политики, проводимой их страной. Таким путем невозможно добиться ка-
24
кого-либо прогресса», - заявил он в 1947 г. .
Терпение, с которым австралийцы разъясняли свои позиции, их готовность пойти на соглашение ради достижения искомой цели резко контрастировали с негибкой линией А.Я. Вышинского, В.М. Молотова, А.А. Громыко, Д.З. Мануильско-го и других, не желавших идти ни на какие компромиссы. Еще осенью 1945 г. в Лондоне в ходе работы комиссии по подготовке документов для ООН П. Хэзлак охарактеризовал тактику советской делегации во главе с А.А. Громыко как постоянное затягивание процесса принятия решений, отметив, что «эти факторы привели к мощной англо-американской тенденции ухаживать за Советами очень тщательно и уступать легко». Видимо, потому Громыко и был «очень упрямый в споре» 25. Но часто этот подход и подводил советских дипломатов: в конце 1940-х гг. большинство стран-участниц ГА и комитетов ООН отказывались поддерживать советские предложения по многим вопросам.
В Австралии деятельность ООН все чаще оценивалась критически. Сменивший в 1945 г. Кертина на посту премьер-министра Дж. Б. Чифли высказал неодобрение позиции СССР: «Эта страна продемонстрировала враждебное отношение к ее союзникам в прошедшей войне, и я не претендую на оправдание поведения Вышинского или Молотова». Однако в заключении он практически призвал следовать русской поговорке о худом мире, что лучше доброй ссоры: «Не имеет значения, насколько упрямыми могут быть нации, не имеет значения, насколько антагонистические позиции может занимать Россия, каждый общественный деятель обязан внести свою лепту в попытки преодолеть преграды и враждебность, что угрожают миру. Только действиями в духе доброй воли может быть предотвращена следующая мировая война»26. Еще менее оптимистично смотрели на ООН представители либеральной и аграрной партий. В их глазах она виделась либо бесполезной ареной предательства интересов АС во имя несуществующего интернационализма (П. Спендер), либо неэффективной организацией, которую необходимо реформировать таким образом, чтобы ее ядро составил «сильный союз англо-говорящих государств»
27
(А. Кэмерон) . Подобного рода заявления австралийских поли-
тиков были отражением растущей тревоги по поводу распространения практики Советов во многих регионах Земного шара.
Тем не менее, постепенно налаживалось австралийско-советское сотрудничество в научно-технической области, в области сельского хозяйства, обмена информацией по метеорологии, вопросам строительства. К концу 1940-х гг. роль СССР как одного из покупателей австралийских товаров стала более ощутимой, и в те годы наметились черты, которые до конца ХХ в. отличали наши торговые отношения. Так, в 1948-1949 гг. сумма австралийского экспорта в СССР превышала количество ввезенных из России товаров в денежном исчислении примерно в 60 раз. Сенатор из Тасмании У. Морроу указывал, что торговля шерстью с СССР крайне выгодна: здесь нет депрессий, что обеспечивает постоянный спрос; кроме того, в обмен на шерсть Австралия может получать русский лес, лен, меха, суперфосфат и другие материалы. Он подчеркивал: «Мы должны сделать все возможное для развития дружественных отношений с нашими северными соседями, в т.ч. с Россией и новым Китаем»28. И он был не одинок в таком понимании событий; укрепление многостороннего сотрудничества вполне вписывалось в планы послевоенного устройства мира, над которыми австралийские политики работами задолго до окончания второй мировой войны. В этом контексте сотрудничество с СССР отчасти рассматривалось и как некий противовес растущему доминированию США в послевоенной расстановке сил на мировой арене.
В свете этих подвижек руководство АС стремилось сгладить постоянно возникавшие проблемы в отношениях наших стран. Например, в трудное положение поставили правительство АЛП заявления вернувшегося из СССР второго по счету посланника Австралии Дж. Малони. По материалам газет «Сенчури» и «Сан», высказывания посланника были не совсем лестными для страны его аккредитации. На закрытом заседании парламентской фракции АЛП он рассказал об истинной ситуации: о строгой регламентации в СССР деятельности дипломатов, о жесткой цензуре, о тяжелом положении советских рабочих и возникновении новой аристократии в лице партийной и научно-технической верхушки. Но что больше всего возмуща-
ло журналистов - это завеса молчания вокруг таких сведений. Впоследствии в Москве сам Малони имел по поводу этих публикаций беседу с В.М. Молотовым, и реакция советских правящих кругов была резко негативной29. Но в ответ на парламентский запрос представители министерства иностранных дел АС заявляли только, что «сведения, появившиеся в прессе, в
30
высшей степени неточны» . Дж. Стрит, в октябре 1945 г. еще раз посетившая СССР, дала жесткую отповедь Малони, который показывая ей послевоенную Москву, возмущался тем, что люди плохо одеты, ютятся в тесных общежитиях и вынуждены пользоваться «черным рынком» с завышенными ценами на продукты питания. «Господин Малони совершенно не разбирался в международных делах, да они его и не интересовали. Пребывание в России было ему ненавистно. Дипломатическая деятельность тоже. Единственное, чего он хотел, - это уехать на родину к своим приятелям по Объединению профсоюзов и лейбористской партии ... В качестве австралийского посланни-
31
ка в СССР он был похож на вытащенную из воды рыбу» .
Все это мало способствовало затуханию страстей вокруг деятельности австралийских дипломатов в СССР. Лидеры оппозиции видели, что за первые пять лет существования миссии в Москве правительство АЛП меняет там второго посланника и держит в тайне все материалы об их деятельности. Основное требование оппозиции сводилось к большей доступности для общественности материалов, касавшихся положения на международной арене и деятельности австралийских представитель-
32
ств за рубежом, в частности .
Хуже, однако, было то, что за дипломатическим фасадом скрывались вполне серьезные и порой трудноразрешимые проблемы по урегулированию судеб военнопленных, возврата имущества перебравшихся в Австралию жителей Западной Украины и Прибалтики. Сотрудники австралийской миссии неоднократно требовали от советских властей выдачи австралийских военнослужащих, которых освободила из немецкого плена Красная армия, и просили не использовать их на трудовых работах, даже на добровольной основе: «Мы ожидаем и допускаем, что по освобождении для австралийских военнопленных автоматически возобновляется их военный статус и что Совет-
ские власти будут готовы к сотрудничеству по организации их немедленной репатриации»33. По словам Малони, советская сторона «отнеслась с симпатией» к поднятым вопросам. Но когда австралийская миссия пыталась затребовать сведения о том, сколько австралийцев попало в СССР из немецких лагерей и где они находятся, опять возникали проблемы. Ответ заместителя наркома иностранных дел А.Я. Вышинского был обтекаем: из Польши в Одессу, где находился пересылочный лагерь, отправлены все британцы, но выделить из них именно австралийцев «было трудно для его офицеров». Впрочем, он обещал более внимательно рассматривать эти вопросы в будущем34.
Еще более сложно решались трудности с выездом жен австралийцев, если брак был заключен с советскими гражданками. Согласно законам СССР, право на выезд давалось их мужьям, как подданным АС, но жены должны были прежде лично обратиться в Верховный Совет с просьбой об отказе от советского гражданства и ждать ответа по месту их жительства. Ма-лони ходатайствовал о выезде вместе с мужьями трех советских женщин, которые вышли замуж за попавших в немецкий план австралийцев в Кракове в феврале 1945 г. Его впечатления от разговора с Вышинским были неутешительные: «Впечатление, произведенное на меня Вышинским в ходе этого интервью, привело меня к выводу, что шансы на получение разрешения для жен трех наших людей воссоединиться с их мужьями в ближайшем будущем безнадежны. Может остаться очень отда-
35
ленный шанс, когда кончится война» .
Тем не менее, лейбористский кабинет явно стремился избежать дальнейшего обострения отношений с СССР, делая все, чтобы замять скандалы и обосновать необходимость упрочения дипломатических контактов с Москвой. Только этим можно объяснить состоявшееся весной 1948 г. преобразование миссий в посольства, да еще, пожалуй, и утверждением возрастающей роли АС в международных отношениях и необходимостью повысить в связи с этим статус своих представительств в государствах - постоянных членах Совета Безопасности. Официальная переписка по этому вопросу начались летом 1947 г. с письма посланника АС в Москве А.И. Уотта к В.М. Молотову. Ответ за подписью А.Я. Вышинского с согласием правительства
СССР был передан только через 7 месяцев, в феврале 1948 г. Австралийцы откликнулись уже в марте, и с мая 1948 г. все документы австралийского представительства в Москве шли с
__________о г
печатью Посольства Австралии в СССР36.
Все это давалось руководству лейбористов нелегко. Жаркие споры о целесообразности сохранения дипломатических отношений с Советским Союзом вспыхнули при обсуждении бюджета на 1947/48 финансовый год. Парламентарии указывали, что на содержание миссии в Москве выделено 39 тыс. ф.ст., а активность дипломатов столь ограничена властями СССР, что не оправдывает и этих затрат: торговые связи невелики, передвижение по стране сведено к минимуму и пр. Вызывала сомнения и деятельность советской миссии в Канберре: сотрудников «никогда не видно, никогда не слышно, они не вступают в контакт с дипломатическими представителями других стран, не посещают здание парламента и удивительно, какую службу и обязанности они выполняют» 37.
Упреки эти были во многом обоснованными, и материалы архива МИД СССР частично дают ответ на них. Интерес к СССР в Австралии был по-прежнему велик; дипломатам приходило огромное количество писем с самыми различными вопросам: от желания услышать о проблемах строительства социализма в СССР до просьб выслать советские марки для маленьких австралийских коллекционеров. На всю эту корреспонденцию необходимо было по мере возможности ответить, и перед сотрудниками вставала первая серьезная проблема: постоянно не хватало достаточного количества книг, брошюр, кинолент и технических средств, чтобы удовлетворить все заказы. Тем не менее, культурно-пропагандистская работа велась, и достаточно интенсивно - в основном с помощью обществ австралийско-советской дружбы. Но в этой сфере возникала проблема, нередко ставившая сотрудников миссии в крайне щекотливое положение. Если до середины 1940-х гг. для многих рядовых австралийцев эйфория союзничества оказывалась сильнее, то во второй половине десятилетия оснований для нее оставалось все меньше, и в 1947 г. журнал «Острейлиен Ло Джорнал» отказался печатать предложенную ему статью Л. Трайнина о «выдающемся советском юристе» Вышинском38.
Следует помнить и то, что деятельность сотрудников миссии тесно увязывалась с работой руководства в Москве, и на этапе, когда в цепочку включались высшие инстанции, начиналась мало тогда знакомая, а потому и малопонятная для австралийцев система советской бюрократии и волокиты, образцов которой можно привести несметное множество. К примеру, в январе 1944 г. А.П. Власову пришло письмо из посреднической конторы «Стринджер и Бридж», где давалась высокая экспертная оценка изобретению, позволявшему проводить бомбежку объектов тяжелыми снарядами, доставлявшимися к цели на высоте стратосферы. Клиент фирмы был готов ехать в СССР в качестве главного консультанта по созданию его детища. На письме появилась резолюция: «Пусть вышлет подробное описание, а после мы дадим наше заключение». Ждать пришлось 4 года. В мае 1948 г. в посольство СССР в Канберре пришло гневное письма от изобретателя метательного снаряда Х.У. Эйтека, который в 1944 г. вдохновленный победами Красной Армии, направил на имя Власова чертежи своего изобретения. Но с тех пор он не только не получил никакого ответа, но несмотря на многочисленные просьбы, даже не смог встретиться с советским представителем. Обиженный таким невниманием, он требовал возвратить ему всю документацию39. Другой пример сотрудничества был более успешен: одна из средних школ г. Канберры получила-таки необходимую ей для уроков географии коллекцию образцов минералов, имеющихся в СССР, но переписка по этому вопросу тянулась с 1947 по 1949 г. Часто письма так поздно доходили до адресата, что содержавшаяся в них информация попросту устаревала. Не надо говорить, что подобная практика никак не способствовала престижу СССР.
И, наконец, после окончания борьбы с фашизмом, когда эйфория союзничества постепенно уступала место «холодной войне», участились отказы со стороны советских сотрудников принять участие в каких-либо мероприятиях или помочь в какой-либо просьбе. Иногда это было мотивировано, как, к примеру, нежелание Н.М. Лифанова присутствовать на обеде в Австрало-Советском Доме в ноябре 1946 г. после расцененных СССР как недружественные высказываний второго по счету
австралийского посланника в Москве Дж. Малони40. Но чаще отказ ничем не объяснялся, как в случае с просьбой инженера-мостостроителя В. П. Кармальского, изучавшего свою профессию во Франции и опубликовавшего ряд работ в Австралии, разрешить ему работать в СССР по изученной специальности41. Иногда давался формальный ответ из центра: на запрос австралийцев от 20 сентября 1948 г. о возможности организации обмена документальными и учебными фильмами между Национальной библиотекой АС и соответствующими советскими органами, МИД «имел честь сообщить, что в настоящее время советские киноорганизации не предполагают воспользоваться предложением» австралийской стороны42. Конечно, эти отказы можно было бы объяснить большой загруженностью работой немногочисленного штата советского представительства в Канберре. Однако, скорее всего, причина тут в другом. В первую очередь, конечно, в принятом СССР в послевоенные годы внешне- и внутриполитическом курсе, проводником которого в Австралии являлось советское посольство.
Все же большее беспокойство вызывали условия работы австралийцев в России. В ноябре 1949 г. сенатор из Квинсленда Н.О. Сэлливен спрашивал работников МИД: «Будет ли правительство серьезно рассматривать вопрос об отзыве нашего посла из России, если ему не будет предоставлена свобода передвижений и деятельности, которая обычно разрешается послам цивилизованных стран в цивилизованных странах? Или, напротив, рассматривает ли правительство вопрос о наложении аналогичных ограничений на передвижения и деятельность русского посла в Австралии?». В ответ сотрудники внешнеполитического ведомства лишь оправдывались тем, что представители других держав в СССР находятся точно в таком же положении и что попытки как-то урегулировать этот вопрос ни к
43
чему не привели .
Споры относительно характера и интенсивности контактов с СССР выходили и за стены парламента. В условиях реальной свободы слова и печати в Австралии издавались не только журналы типа «Россия и мы», но и издания, черпавшие свою информацию совсем из иных источников. Явная пропагандистская ложь все больше раздражала австралийцев. Жур-
нал «Буллетин» возмущенно писал о циркулировавших в августе 1946 г. по всей Австралии советских памфлетах, в которых превозносились успехи строительства социализма после войны и ни слова не говорилось о помощи Украине и Белоруссии странами - членами ООН. Между тем Великобритания выделила им 156 млн. ф.ст., Канада - 34,7 млн., Австралия - 9,6 млн. и даже Новая Зеландия - 2 млн. Давно уже не было секретом для читателей-австралийцев, какое положение и какие функции приобрели в СССР партийно-бюрократическая верхушка и репрессивный аппарат, в какой ситуации пребывают рабочие и остатки крестьянства44. Не оставалось следов не только поклонения Сталину, но и веры в возможность сотрудничества между СССР в его тоталитарной форме и демократическими государствами. Газета «Аргус» публиковала отклики на интервью Сталина для американских журналистов: «Вопрос встает так: может ли правящая олигархия, которая не в состоянии привести в действие собственную конституцию, не будучи при этом опрокинута ею, нормально и на основании законов поддерживать контакты за границей? Ибо, как в таком случае ей оправдать в глазах собственного народа те строгие меры и беззакония ее собственного поведения дома, если вдруг она станет дружить со всеми ведущими державами внешнего мира? Не держится ли диктатура в России на сохранении состояния напряженности и незащищенности для оправдания ее суще-ствования?»45. В этом же видели и причину проводившейся в те годы СССР политики искусственной изоляции от внешнего мира, получившей с легкой руки У. Черчилля название «железного занавеса». Изумление иностранцев вызывал прием, оказывавшийся им в СССР: по пересечении границы они тут же попадали «в объятия ВОКС» (Всесоюзного общества культурной связи с заграницей - Н.С.), организовывавшего «водочные туры» под постоянным наблюдением его неусыпных сотрудни-ков46.
Энтузиазм поклонников идей интернационализма остужали статьи в советских газетах, где западные страны представали воплощением зла и насилия, а о миролюбивых шагах их государственных деятелей не упоминалось вовсе. Впрочем, здесь же необходимо подчеркнуть, что никогда неприятие ста-
линской диктатуры австралийцы не переносили на народы СССР. Восхищался мужеством и стойкостью русских Г. Холт; с состраданием говорил о простых людях России либерал из Виктории Т.У. Уайт, проведший два года в плену и подружившийся там с русскими военнопленными: «Я верю, что если б русским дали возможность выбрать свою политическую судьбу, они стали бы демократическим народом... То, что произошло в России - просто смена тирании царского режима на ти-
47 тт
ранию контроля со стороны пролетарских лидеров» . Из невозможности мирного сотрудничества следовал логический вывод о неизбежности «безопасности посредством силы»: только хорошо вооруженные мощные западные демократии способны заставить уважать себя и сдержать экспансию СССР
48
в мире .
А поводов для обвинений в экспансии советская внешняя политика давала множество, как в Восточной Европе, так и в Юго-Восточной Азии; австралийской прессой это оценивалось как балансирование на грани войны: «Она преследует единственную цель - контроль над Европой и Средиземноморьем, акцентируя внимание на человеческой нищете, подстрекая к классовой борьбе и, если необходимо, направляя и финансируя коммунистические восстания»; установление коммунистических режимов в Европе расценивалось как создание «наиболее опасного кризиса со времени окончания войны»49. Вызывало беспокойство присутствие советских войск на территориях сопредельных с СССР государств: в 1946 г. в Восточной Европе насчитывалось 60 дивизий (около 3 млн. чел.), что на 4 дивизии превышало численность американских сил в период открытия второго фронта. «Что здесь делают русские, никогда не объяснялось, но они не демонстрируют никакого желания уходить... они вызвали к себе ненависть даже со стороны братьев-славян за насилие и грабеж, организованное мародерство и восточные расправы». Возмущало и двуличие советских лидеров: «Булле-тин» под заявлением Сталина о том, что русские не хотят «ни единой пяди чужой земли», разместил таблицу с размерами территорий и численностью населения, отошедшими в СССР с сентября 1939 г., и к ним добавлялись еще 12 государств Европы и Азии, попавших в орбиту советского влияния. Немудрено,
что все чаще со страниц прессы стала раздаваться критика в адрес Ф.Д. Рузвельта и У. Черчилля в период Ялты и Потсдама, где они фактически проводили политику второго Мюнхена -политику умиротворения очередного агрессора в послевоенные годы50. Все эти сообщения поначалу с трудом увязывались со сложившимся в годы войны представлением об СССР как о союзнике, а впоследствии поставили австралийских политических деятелей перед вопросом: как быть дальше.
Упомянутые факторы, безусловно, сказались на оценке военно-политического положения АС. Уже в начале 1946 г. австралийские военные эксперты анализировали ситуацию, исходя из весьма высокой вероятности войны с СССР. Так, существовали опасения, что «развал Объединенных Наций... будет результатом непримиримых различий между членами Большой Тройки и в случае такого исхода вытекающая из этого война может начаться немедленно». «Главная угроза интересам Империи в Европе, на Ближнем Востоке и Индии всегда будет присутствовать, и она распространится на южную часть Тихого океана, если Россия будет наращивать свою морскую мощь», -утверждали специалисты. Тревожили и перспективы размещения вблизи границ АС советских военно-воздушных баз с ядерным оружием, и контроль СССР над морскими коммуникациями АС в Тихом и Индийском океанах. Особое беспокойство вызывало усиление позиций СССР в Японии и Китае, что делало угрозу интересам Империи весьма серьезной. Отмечалось, что в случае усиления военной опасности главной опорой мира остается ООН, а в случае неэффективности этой организации вступит в действие план Имперской обороны в кооперации с США. В соответствии с этим видением мира и строились все военно-стратегические задачи АС51. Общее мнение верхушки австралийских политиков и государственных деятелей сводилось к тому, что «отношения с советским правительством представляют самую большую текущую проблему внешней политики». В этой связи изменилось полностью отношение к Японии; образ злейшего врага канул в прошлое: «Наша политика должна быть направлена на трансформацию Японии в полезного и надежного члена сообщества наций. Нам следует, особенно, избегать того типа обращения, который оставил Гер-
манию с жаждой мести и в состоянии приступить к будущей
52
агрессии в течение двадцати лет после 1918 г.» .
Может быть, именно в такой атмосфере растущей подозрительности, а в чем-то и прозрения австралийских политических кругов, стоит искать корни инцидента вокруг несостоявшейся поездки делегации советских женщин в Австралию летом 1946 г., гневное сообщение о которой было опубликовано в «Известиях». Несмотря на все попытки Дж. Стрит организовать перелет делегации советского женского Антифашистского комитета из Лондона в Сидней, все 6 ее участниц вынуждены бы-
53
ли вернуться в Москву . Но это была лишь первая снежинка приближавшейся дипломатической зимы. В дальнейшем руководители АС уже открыто заявляли, что «австралийское правительство не признает Общество австрало-советской дружбы достаточно авторитетной и влиятельной организацией и не желает иметь с ним дела», и не допускали такие организации в качестве посредников при приеме и обмене посетителями между Австралией и СССР54. Основанием для упреков в адрес этих обществ и поводом для постепенного их свертывания послужили не только изменения в политической атмосфере послевоенных лет и раздражающая пропаганда насквозь вымышленных «достижений социализма», но и содержание ряда выступлений, а особенно призывов, звучавших во время мероприятий, проводившихся под их эгидой. Вряд ли могло вызвать симпатии государственных лидеров АС выступление, к примеру, известного профсоюзного деятеля Э. Торнтона в 1946 г. в Мельбурне на демонстрации в честь годовщины Октября: «Мы празднуем Русскую революцию, но через пару лет мы, возможно, будет отмечать день Австралийской революции». Учитывая реальный опыт послереволюционной истории России, такой призыв выглядел, по меньшей мере, провокационно. Более того, в своем обращении к правительству тот же Торнтон писал: «Мы, коммунисты этой страны, копим силы для совершения кровавой революции»55. Реакция на столь откровенный экстремизм могла быть только одна. И, конечно же, все это усугублялось начавшимся во второй половине 1940-х гг. обострением международных отношений, которое впоследствии получило название «холодной войны».
В конце 1940-х гг. АС поддержал создание НАТО и поставил вопрос о нарушениях прав человека в странах Восточной Европы, попавших в сферу влияния СССР, что всегда рассматривалось нашим руководством как проявление самого грубого вмешательства во внутренние дела. Столь же неприемлемыми для Москвы были поддержка, оказываемая АС правительству Чан Кайши в Китае, и непризнание коммунистической КНР. В результате отношения наших стран оставались долгие годы на периферии дипломатических интересов друг друга, а ярлыки периода «холодной войны» еще долго бытовали в дипломатическом лексиконе и в СМИ. И расстановка сил в федеральном парламенте Австралийского Союза все больше стала напоминать знакомую картину начала 1940-х гг.
Несмотря на все обстоятельства, представители правящей АЛП не отвергали полностью идею сотрудничества с СССР. Напротив, доминантой их внешней политики оставался курс на мирное сотрудничество и решение споров за столом переговоров. Во многом это объяснялось как идеологическими и политическими соображениями, так и наличием в первые послевоенные годы отдельных общих точек соприкосновения интересов двух стран - например, по проблеме послевоенного урегулирования в Японии56. Степень доверия и симпатий к СССР варьировалась от прямой апологии сталинского режима и его внутри- и внешнеполитического курса, например, в выступле-
57
нии министра транспорта Э. Дж. Уорда до умеренно-критического подхода центральной фигуры внешней политики Австралии тех лет Г.В. Эватта. Он, как и многие его сторонники, относился к той категории прогрессивно настроенной интеллигенции 1930-1940-х гг., для которых нелестные высказывания в адрес Советского Союза были равносильны нарушению правил хорошего тона. Будучи равнодушным к идеологической борьбе, он не разделял точки зрения своих оппонентов на диаметральную противоположность интересов СССР и стран Британского Содружества и делал упор на необходимость мирного
58
сосуществования, невзирая на существовавшие различия .
Из уст австралийских политиков все чаще исходила критика курса союзников в 1943-1945 гг. Так, К.Э. Бизли указывал на грубое нарушение суверенных прав народов, когда главы
трех держав перекраивали карту мира, не считаясь ни с мнением людей, ни с точкой зрения своих парламентов, и уступали Москве страны, соглашаясь на необоснованно большие суммы репараций. Поэтому главный упрек в том, что СССР стал основной угрозой миру, Бизли адресовал непосредственно прави-
59
тельствам союзников . При этом, впрочем, никто не вспомнил о позиции Дж. Кертина, который, как уже говорилось, готов был «расплатиться» со Сталиным аналогичным образом. В этом смысле отношения с СССР были очень похожи на довоенную политику «умиротворения агрессора». Аморализм такого подхода состоял в том, что расплата чужими территориями в далекой Европе рассматривалась как необходимость в минуты смертельной опасности. Но когда угроза миновала и подобная практика затронула ближайших соседей в ЮВА, все стали возмущаться аппетитами Сталина.
Со стороны либерально-аграрной оппозиции оценки внешнеполитического курса СССР звучали гораздо резче, варьируясь от умеренного антикоммунизма Р. Мензиса до полного отрицания возможности плодотворного сотрудничества со сталинской Россией у П. Спендера. Правых политиков пугало территориальное расширение СССР как в Европе, так и на Дальнем Востоке, где в его владение перешли Курилы и южная часть Сахалина, не говоря уже об обширных сферах влияния. АЛП доставалось от оппозиции за ее некритическое отношение к СССР и попытки оправдать его внешнеполитические акции. Б. Косер из Квинсленда напоминал о двойной игре Сталина в 1938-1940 гг.: «Конечно, мы приветствовали вступление России в войну против Германии, но ныне мы платим слишком большую цену за это преимущество, особенно если вспомнить, что Россия ввязалась в войну только потому, что была атакована Германией». Все вину за это он также возлагал на политику уступок СССР в 1943-45 гг., в результате которой «Россия получила гораздо большие выгоды, чем те, на которые могла рас-60
считывать» .
Главной препоной к сотрудничеству для оппозиции были философские и идеологические установки, которыми руководствовались вожди ВКП(б). Лидер аграриев сэр Эрл Пейдж подчеркивал в своей речи в палате представителей 25 сентября
1947 г.: «Я возвышаю свой голос не против России, но против всей идеологии и практики коммунизма... Мое отношение к коммунизму заключается в том, что я категорически против идеи создания рабского государства, в котором каждый его член является только членом вместо того, чтобы быть свободным мужчиной или женщиной»61. Лидера Либеральной партии Мензиса раздражало и беспокоило безосновательное нарушение Сталиным не только этих принципов международного права, но и несоблюдение подписанных им самим же документов, в которых оговаривались условия послевоенного устройства.
Он опасался, что СССР в результате бесконечных уступок
62
«окажется в состоянии диктовать условия всему миру» . Однако наибольшей резкостью оценок отличались выступления в парламенте П.К. Спендера. По его словам, «вторая эра умиротворения» агрессора - теперь уже СССР - грозила обернуться еще большими бедами для человечества: в странах советского влияния будут созданы те же концлагеря и развернется оголтелая пропаганда социальной и политической нетерпимости, ибо советские лидеры «следуют курсом, почти точно воспроизводящим тот, что был избран Гитлером в 1932-39 гг.». Единственно приемлемым для него курсом стала борьба против коммунистического доминирования в мире; главный способ достижения цели - «мир с позиции силы». Он столь непримиримо отстаивал свою точку зрения, что 24 сентября 1947 г. решением большинства депутатов палаты представителей был «временно отстранен от работы в палате» и вынужден был покинуть заседание63.
В итоге вновь, как и в начале 1940-х гг., под огонь критики попала КПА. Главным обвинителем выступала оппозиция, припомнившая коммунистам пропагандистские акции, связь с Москвой, их позицию в начале Второй мировой войны. «С тех пор они пытались завоевать расположение общества за спинами советских солдат»,- утверждал Р. Мензис. Деятельность компартии расценивалась, как выполнение инструкций Кремля, и в ней виделось отражение вмешательства СССР во внутренние дела АС64. Эти настроения были подхвачены прессой: подрывная деятельность австралийских коммунистов усматривалась в проведении забастовок, направленных на расшатывание
устоев государственного строя Австралийского Союза. На основании этого вся работа КПА объявлялась противоречащей 14 и 19 статьям Конституции АС65. Журналисты и парламентарии подчеркивали существовавшую связь между КПА и АЛП, вплоть до цитирования выступлений ряда лейбористов, призывавших в предвыборной кампании отдать вторые преференции коммунистам66. Нельзя не признать, что в определенной мере нападки на КПА и обвинения АЛП в пособничестве коммунистам играли роль одного из козырей в борьбе оппозиции за голоса избирателей на выборах 1946 и 1949 гг.
В свете всего вышесказанного вполне обоснованным кажется поворот во внешнеполитическом курсе АС в сторону США. В период II мировой войны, как известно, именно они сыграли решающую роль в отражении назревавшего японского вторжения в Австралию. В те годы была заложена база для будущего военно-политического сотрудничества, и американским морякам во время визита кораблей ВМС США в Австралию весной 1947 г. был оказан самый теплый прием67. С 1946 г., по мнению специалистов, можно говорить о начале реального многостороннего экономического сотрудничества между этими странами. Во второй половине 1940-х гг. около 20 американских промышленных компаний открыли свои филиалы на территории Южного континента, и общий объем их капиталовложений составил порядка 8 млн. долл.68. Все чаще из уст австралийских государственных деятелей раздавались призывы продолжать тесное сотрудничество с США и после войны. Так, сам Эватт склонялся к союзу с США больше, чем к сохранению тесного альянса с бывшей метрополией69. Но и здесь далеко не все складывалось безоблачно: в Вашингтоне отнюдь не всегда считались с мнением АС, что приводило к серьезным спорам и недовольству австралийских парламентариев их заокеанскими коллегами: критике подвергался план Маршалла, настороженно воспринималось и усиление позиции США в системе мировых рынков70. Тем не менее, выбор остался за Соединенными Штатами, которые в конце 1940-х гг. стали в глазах австралийцев единственно надежным гарантом безопасности в АТР.
Советское руководство не сумело увидеть возможного и реального союзника в австралийских лейбористах и ничего не
сделало, чтобы привлечь их на свою сторону и укрепить намечавшиеся симпатии. Новый всплеск антисоветских настроений в АС в конце 1940-х гг. во многом был замешан на страхе рядовых граждан перед угрозой новой военной конфронтации. По результатам опросов общественного мнения, в 1946-1948 гг. до 60% респондентов были уверены в неотвратимости очередной мировой войны, и от 48 до 75% считали, что именно СССР
71
стремится к мировому господству . Эти настроения искусно подогревались прессой и представителями оппозиции: осенью 1949 г. в стенах федерального парламента неоднократно, со ссылкой на интервью австралийских военных прессе, задавались вопросы о готовности Австралии к войне с Россией. И хотя правительство отвергло все слухи о секретных встречах в
72
верхах по поводу возможных военных действий , внешнеполитический курс СССР вольно или невольно дал мощный козырь в руки либерально-аграрной коалиции, которым та не преминула воспользоваться для прихода к власти. В ходе предвыборной кампании 1949 г., приписывая АЛП преувеличенные симпатии к СССР и коммунизму, партии оппозиции пытались убедить избирателей в опасности курса лейбористов. Показательно, что пост министра иностранных дел в новом правительстве либералов Мензиса был отдан ярому противнику СССР П. Спендеру. В последующие годы советско-австралийские отношения резко ухудшились: с 1950 г. австралийский посол А.С. Уотт уехал на родину в служебную командировку и больше не возвращался в Москву, оставив ведение дел временному поверенному. Логическим завершением стали события 1954 г. и приостановка дипломатических отношений между двумя странами.
Очевидно то, что узкоклассовый подход и идеологическая зашоренность в подходах к внешнеполитическим вопросам в СССР ставили под удар их единомышленников в лице КПА и не позволяли в полной мере оценить и использовать реальных или потенциальных союзников в лице АЛП. Эти же критерии способствовали и свертыванию деятельности австрало-советских обществ дружбы, которые к середине 1970-х гг. превратились, по сути своей, в замкнутые кружки потомков выходцев из России, для которых были дороги любые связи с
73
бывшей родиной . В АС начал вновь создаваться образ СССР как агрессора-монстра, грозящего всему миру и любому государству, как бы далеко оно от него ни находилась. Фактически были тем самым уничтожены все моральные преимущества и симпатии к нашей стране, завоеванные в прямом смысле кровью советских солдат в годы борьбы против фашизма. В итоге 1940-е гг. оставили по себе в памяти австралийцев не только преклонение перед мужеством и героизмом советских людей, но и глубокое недоверие к правящим кругам СССР, которое сказывается доныне. Шанс, отпущенный историей на улучшение отношений между СССР и АС, использовать не удалось.
1 Eggleston to Department of External Affairs. Cablegram 1154 WASHINGTON, 15 December 1945, 3.03 p.m. IMMEDIATE SECRET // Australian Government. Department of Foreign Affairs and Trade. Historical Publications. Vol.8 (www.info.dfat.gov.au). Далее при цитировании данной публикации архивных документов будет указываться только номер тома и интернет-адрес.
л
Commonwealth Government to Addison. Cablegram 465 CANBERRA, 19 December 1945. MOST IMMEDIATE SECRET. Vol.8 (www.info.dfat.gov.au).
3 Evatt to Makin. Cablegram E64 WASHINGTON, 7 December 1945, 12.48 a.m. IMMEDIATE SECRET. Vol. 8 (www.info.dfat.gov.au).
4 Hasluck to Evatt. Cablegram 56 LONDON, 26 October 1945, 11.24 a.m. SECRET PERSONAL. Vol. 8 (www.info.dfat.gov.au).
5 См.: Commonwealth Government to Cranborne. Cablegram 22 CANBERRA, 27 January 1945. TOP SECRET. Vol. 8 (www.info.dfat.gov.au).
6 Evatt to McIntosh. Cablegram 9 CANBERRA, 6 January 1945. MOST IMMEDIATE. Vol. 8 (www.info.dfat.gov.au).
См.: Лебедев И.А. Внешняя политика Австралии, 1939-1975. М., 1975, с.74.
о
Australia. Parliamentary Debates (далее: PD). Canberra, 1940 -, vol.205, p.955.
9 См. подробнее: Hasluck P. Diplomatic Witness. Melbourne, 1980, p.196-197.
10 См.: PD, vol.189, p.92, 104, 158-162, 178; Hudson W.J. Australia and the Colonial Question at the UN, Honolulu, 1970, p.5, 25.
11 См.: Лебедев И.А. Указ. соч., с.75-76; Мартынов А.И., Русакова О.К. Австралия в международных отношениях ХХ в. М., 1978, с.80-81, 91103, 131-134.
12
ООН. 4 Комитет. Опека. Краткие отчеты заседаний 16 сентября - 6
ноября 1947 г. Нью-Йорк, 1947, с. 56-58.
1 ^
Australian Delegation, U.N. Preparatory Commission [1], to Dunk. Memorandum UNO/Rep 7 LONDON, 4 December 1945. Vol.8 (www.info.dfat.gov.au).
14 Egglestone F.W. Reflections on Australian Foreign Policy. Melbourne, 1957, p.10.
15 ООН. Официальные отчеты 2 части 1 сессии ГА. 1 Комитет. Краткие отчеты заседаний 2 ноября - 13 декабря 1946. Нью-Йорк, 1946, с. 25, 26, 31-33.
16 Там же, с. 76-77, 82-83, 156-157.
1 7
Цит. по: Правда, 1949, 14 октября, с. З.
18 PD, vol.205, p.1396.
19 PD, vol.193, p.165.
20 Подсчитано по: PD, vol.193, p.170-172.
21 См.: The Bulletin, December 11, 1946, p.12.
22 Цит. по: PD, vol.186, p.3648-3649.
23
См.: ООН. 3 Комитет. Краткие отчеты заседаний 16 сентября - 11 ноября 1947. Нью-Йорк, 1947, с.74.
24
24 ООН. 1 Комитет. Краткие отчеты заседаний 16 сентября - 19 ноября 1947. Нью-Йорк, 1947, с.121.
25 Hasluck to Evatt. Cablegram 50 LONDON, 22 0ctober 1945, 11.05 p.m. TOP SECRET. Vol. 8 (www.info.dfat.gov.au).
26 PD, vol.193, p. 244.
27 PD, vol. 205, p. 962-963, 970-971.
28 PD, vol.204, p.902-903; vol.205, p.1356.
9Q
См.: Архив внешней политики СССР (далее: АВП СССР), ф.65, оп.10, д.1, п.1а, л.16-20.
30 См.: PD, vol. 183, p.4045; vol. 186, p. 285.
"5 I
Стрит Дж. В поисках правды. М., 1967, с.216-217. 32 См.: PD, vol.193, p.351, 352, 421.
-у -у
Commonwealth Government to Cranborne. Cablegram 29 CANBERRA, 5 February 1945. TOP SECRET MOST IMMEDIATE. Vol.8 (www.info.dfat.gov.au).
34 Maloney to Department of External Affairs. Cablegram 29 Moscow, 12 February 1945, 7.15 p.m. IMMEDIATE SECRET. Vol.8 (www.info.dfat.gov.au).
35 Maloney to Department of External Affairs. Cablegram 77 MOSCOW, 5 March 1945, 4.47 p.m. MOST IMMEDIATE SECRET. Vol.8 (www.info.dfat.gov.au).
36 См.: АВП СССР, ф.65, оп.13, д.2, п.4, л.43-44.
37 PD, vol.193, p.328.
38 АВП СССР, ф.155, оп.5, д.6, п.19, л.5, 6; д.12, п.20, л.49-53.
39 АВП СССР, ф.155, оп.2, д.7, п.5, л.73-74; ф.65, оп.13, д.10, п.4, л. 5354
40 The Argus, November 11, 1946.
41 См.: АВП СССР, ф.65, оп.13, д.10, п.4, л.5-10.
42 АВП СССР, ф.65, оп.13, д. 12, п.4, л.3-4.
43 PD, vol. 204, p.105; vol. 205, p.1704-1705.
44 См.: The Bulletin, August 14, 1946, p.12; January 1, 1946, p. 18; July 13, 1946, p.8.
45 The Argus, May 26, 1947, p.2.
46 См.: The Bulletin, January 16, 1946, p.15-16; March 20, 1946, p.17.
47 PD, vol.186, p.460, 553.
48 The Argus, May 26, 1947, p.2.
49 The Argus, June 26, 1947, p.2.
50 См.: The Bulletin, April 17, 1946, p.9; June 12, 1946, p.6; October 2, 1946, p.19; January 30, p.6.
51 Chiefs of Staff Committee Minute 11/1946. Extracts [MELBOURNE], 20 March 1946. TOP SECRET. APPRECIATION OF THE STRATEGICAL POSITION OF AUSTRALIA, FEBRUARY 1946. Vol. 9 (www.info.dfat.gov.au).
52 Minutes of Meeting of Prime Ministers. PMM(46) 1st Meeting LONDON, 23 April 1946, 11 a.m. TOP SECRET. Vol. 9 (www.info.dfat.gov.au).
53 См.: АВП СССР, ф.155, оп.4, д.11, п. 14, л.4, 63, 118; Известия, 5.09.1946.
54 АВП СССР, ф.65, оп.24, д.38, п.11, л.23; оп.32, д.18, п.29, л.114.
55 Цит. по: PD, vol.193, p. 584-585.
56 См. подробнее: Лебедев И.А. Указ. соч., с.59-60.
57 См.: PD, vol.186, p.509-511.
58 Hasluck P. Op. cit., p.42.
59 PD, vol.193, p.147.
60 PD, vol.193, p.203-204.
61 PD, vol.193, p.222.
62 PD, vol.186, p.443.
63 PD, vol.193, p.123, 124, 126-129, 184.
64 PD, vol.182, p.2318; vol.193, p.603; vol.186, p.461.
65 См.: The Bulletin, February 13, 1946, p.7; February 20, 1946, p.6; October 23, 1946, p.19.
66 PD, vol.193, p.625.
67 См.: The Argus, May 20, 1947.
68 См.: Cuddy D.L. Contemporary Australian - American Relations. Saratoga, 1981, p.1.
69 Hasluck P. Op. cit., p.42-43.
70 Лебедев И.А. Ук. соч., с.86; PD, vol.205, p.1355, 1356.
71
Campbell D. Australian Public Opinion on National Security Issues. Canberra, 1986, p.26.
72 См.: PD, vol.205, p.1463, 1893.
73 См.: АВП СССР, ф.65, оп.35, д.12, п.33, л.45-49.
