CC BY
110
Архитектура как источник словесного творчества (на примере произведений А.С.Пушкина)
И.А.Стеклова
Тексты Пушкина продолжают являться источником самых разных исследований, обреченных пополнить не тома, а библиотеки. Но источник, впитавший массу других источников, при этом не иссякает. Кроме прочих мотивов во многих стихах, в художественной, критической, эпистолярной и дневниковой прозе, а также в рисунках поэта отозвались наблюдения и переживания разныхархитектурно-средовых свойств, осмысленные им по книгам, картинам или с натуры. Специальной критикой, рекомендациями, да и просто развернутыми описаниями архитектурных объектов Пушкин, в отличие от многих своих товарищей, не занимался. Однако даже самые легкие прикосновения к архитектуре - словами, словосочетаниями, строфами, предложениями - имеют несоизмеримо больший смысл для понимания позиции поэта и его поколения. Воззрения Пушкина в их движении, изменчивости, парадоксальности и одновременно преемственности, внутренней общности можно уловить лишь в пределах всего его творчества, внутри русского культурного контекста первой трети XIX века с привлечением графики и полного текстового материала собрания сочинений поэта.
Уверенность в том, что Пушкин обустраивал пространства своих сюжетов, не столько сочиняя, сколько копируя подробности знакомых, запомнившихся окрестностей, весьма устойчива. Возможно, она зародилась одновременно с осмыслением феномена исключительной художественной правдивости поэта, развернутым в ряде фундаментальных трудов как вторичный след, некоторая побочная тому отдача. Ведь на меткость пушкинских характеристик природы с ее архитектурным насыщением обращали внимание все выдающиеся исследователи. Б.В.Томашевский, например, писал, что уже в 1819 году в стихотворении «Деревня», «выдержанном в сентиментально-риторическом стиле, описания местности даны с такой точностью, что всякий посещающий Пушкинский заповедник, стоя на крыльце дома в Михайловском, легко узнает описанный в стихотворении пейзаж» [1]: «Везде передо мной подвижные картины: Здесь вижу двух озер лазурные равнины, Где парус рыбаря белеет иногда. За ними ряд холмов и нивы полосаты, Вдали рассыпанные хаты,
Рис. 1. П.А.Александров, с оригинала И.С.Иванова. Сельцо Михайловское. Вид на усадьбу. 1837 год
4 2011 55
На влажных берегах бродящие стада, Овины дымные и мельницы крилаты»... [2] Текстовые образы, озвученные Пушкиным с натуры - напрямую, синхронно или по памяти, отсылающие к дорогим местам, конкретным архитектурным объектам, - составляют часть его пространственных построений, но совсем не исчерпывают их. К тому же в самом побуждении уравнивания вербальных и визуальных образов заложен допуск некоторой вольности, отвлеченности этого дела, ракурс высвечивания не столько реалистичности автора, сколько работы каких-то глубинных механизмов взаимообмена в поэтиках разных искусств.
Со временем дар проникающего, проявляющего суть предмета видения Пушкина еще более раскрывался. В 1835 году в пересмотре того же Михайловского пейзажа, сохранившего все прежние архитектурные детали, фокус внимания, плавно перемещавшийся в уже освоенном горизонтальном слое с рекой,озерами,деревнями и ветряной мельницей,углублялся и зависал в развивающем его пространстве, прорывая его в нескольких местах, а заодно и смыслы бытия: «Вот холм лесистый, над которым часто Я сиживал недвижим - и глядел На озеро, воспоминая с грустью Иные берега, иные волны... Меж нив златых и пажитей зеленых Оно синея стелется широко; Через его неведомые воды Плывет рыбак и тянет за собою
Убогий невод. По брегам отлогим Рассеяны деревни - там за ними Скривилась мельница, насилу крылья Ворочая при ветре»... [3]
Некоторые абсолютно убеждены, что Пушкин был безусловно последователен в воссоздании конкретных деталей среды, в переводе визуальных рядов в словесные, можетбыть, потому, что однажды он согласился с оценкой себя как «поэта действительности», и его авторитетная установка нашла отклик в буквальном ее прочтении.
В подобном ракурсе, например, был подвергнут сомнению общепризнанный факт, гласящий, что ода «Вольность» была начата вчерашним лицеистом в мансарде братьев Тургеневых, находившейся на Фонтанке, напротив восточного фасада Михайловского замка: «Когда на мрачную Неву Звезда полуночи сверкает И беззаботную главу Спокойный сон отягощает, Глядит задумчивый певец На грозно спящий средь тумана Пустынный памятник тирана, Забвенью брошенный дворец <...> Молчит неверный часовой, Опущен молча мост подъемный, Врата отверсты в тьме ночной Рукой предательства наемной». [4]
Рис. 2. Неизвестный художник. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Около 1800 года
Поскольку описываемые заговорщики подходили к южному фасаду дворца, параллельно Фонтанке, то представлять это движение сбоку, из окон тургеневской квартиры было «геометрически невозможно» и в принципе недостаточно: «Для того чтобы обладать знанием, которое отразилось в стихотворении, Пушкин должен был лично побывать в Михайловском замке и осмотреть место действия трагедии» [5]. Будто бы поэт был ограничен способностью воспевать исключительно то, что видел напрямую и вблизи, никогда не воображал Венецию как «мраморную лодку» или Антониев монастырь близ Мадрита, или преисподнюю, наконец, и не историзм, как полагали классики-пушкинисты, а строгий, неуклонный натурализм - органическое его качество:
«Какой огромный сводов ряд,
Но где же грешников варят?
Все тихо - Там, гораздо дале.
- Где мы теперь? - В парадной зале», [б]
Широта Пушкина в выборе предметов близкой или совсем удаленной действительности, подходящих для стихотворного самовыражения, хорошо известна, как известно и то, что слова, обозначающие эти предметы, превращались в стихи не путем простого рифмования. Художественная композиция, поэтическая, в частности, создает собственные законы, концентрируя необходимые для этого данные из рассеянного устройства реальной жизни. Искусство надстраивается над жизнью, перенимает от нее весь свой черновой материал, перераспределяя, соподчиняя, гипертрофируя или ослабляя с тем, чтобы интегрировать ее восприятие, ибо «цель художества есть идеал, а не нравоучение» [7]. Синтезирующие художество реальные начала нацелены на идеал и не дублируют, не копируют бытие, а, преображаемые, поднимаются на новый уровень осмысления с новыми, совсем другими нормами точности. В этом смысле упоминаемая в произведениях Пушкина конкретная архитектура и есть жизнь, переходящая с принятием доли соответствующего внимания поэта в ранг монументального первоисточника его творчества. Только и менее конкретная и даже оторванная от действительности, выдуманная архитектура - та же окружающая жизнь.
Есть множество свидетельств необыкновенно цепкой зрительной памяти Пушкина. Например, однозначно узнаваемые профили П.И.Пестеля и К.Ф.Рылеева возникли после декабрьских событий в черновике «Онегина», когда поэт не видел Пестеля уже более четырех лет, а Рылеева - пять с половиной лет. Облик архитектурных достопримечательностей задерживался в его сознании тоже надолго. В «Отрывке из письма к Д.» 1824 года, посвященном путешествию в Крым в 1820 году, внимание читателя задерживалось на визуальной, эмоционально окрашенной разнице восприятия тамошних архитектурных памятников в нюансах. Сравнивая равнодушие после посещения Митридатовой гробницы (развалин какой-то башни) и сильное впечатление от «Георгиевского монастыря и его крутой лестницы к морю», а также «баснословных развалин храма Дианы», Пушкин написал: «Видно,
мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических, по крайней мере тут посетили меня рифмы» [8]. Воспоминания исторические, как известно,стали опорой для художественных реконструкций в нескольких поэмах, драмах, повестях, признанных весьма счастливыми. Возможно, потому что историческую канву в них подхватывал не дотошный репортер, не бытописатель, а поэт, присваивая еелично себе и растворяясь в ней целиком,то есть создавая новые предания, как окажется, вполне мифологические, когда «романическое происшествие без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического» [9].
По-видимому, стойкость зрительной памяти и связана с интенсивностью эмоции, с чувственностью ее происхождения, но и эти обстоятельства имеют разумные пределы. «Что предстает перед мысленным взором автора трагедии, когда пишет он слова: «палаты», «дом», «чертоги»? Только Москва. Только впечатления мальчишеских лет. В особенности существенно близкое знакомство Пушкина с известными палатами» [10]. Известно, что Пушкины жили в Большом Харитоньевском переулке, в палатах князей Юсуповых с конца 1801 года до середины 1802 года, когда будущему гению было соответственно два-три года. Предположение, что это время, прошедшее «под сводчатыми перекрытиями и за толстыми стенами, воздвигнутыми в XVII веке», «вряд ли нейтрально к действию и декорациям «Бориса Годунова» [11], не кажется убедительным.
«Приписывать Пушкину лишнее - значит отнимать у него то, что истинно ему принадлежит»,-заметил Д.В.Веневитинов в 1826 году про тенденциозные суждения критиков, проскочивших мимо самобытности мыслей и подлинности чувств поэта [12]. Конечно, стихи - в той или иной степени воплощение эмпирического опыта ихтворца, но и обобщение всего опыта. Многие исследователи, вступавшие в архитектурные пространства произведений Пушкина, начинали искать их реальные прототипы, визуальные первоисточники. И то, что у них появлялась настоятельная потребность в некоторой реконструкции современной поэту предметно-простран-ственной среды с позиционированием в ней его самого, естественно, - это не универсальное, а лишь поддерживающее, дополнительное к текстологическим выкладкам направление, которое выводит, приближает к стихам, к прозе - к миру творчества. Только при рассмотрении вариантов этого приближения возникают вопросы к задачам, характеру и трактовке привлекаемого историко-архитектурного материала.
В измерении поэтических пространств реальными архитектурными пространствами есть почти неизбежное искушение выбором меры, концептуального интервала к выстраиванию траектории исследований. Ведь достоверность и глубина искомого архитектурного контекста предопределяются произвольным усмотрением авторов в интересах собственной интерпретации литературного оригинала - с всегда разным соотношением своей личной,текстовой пушкинской и исто-рически-объективной составляющих. В отношении к роману
«Евгений Онегин» (особенно к центральной, «деревенской» его части), в силу его масштабности и резонанса, эта разность со ссылками на специальную литературу, документы, мемуары, беллетристику и прочее особенно ощутима.
Так, Ю.М.Лотман в комментариях к«Евгению Онегину» не раз подчеркивал, «сколь значительное место в романе занимает окружающее героев пространство, которое является одновременно и географически точным, и несет метафорические признаки их культурной, идеологической, этической характеристики. Ясно, какое значение получает понимание всех деталей пространственного мира романа» [13]. Но при этом «сцена» второй-седьмой глав рассматривается им в «типовых» барских усадьбах, в усредненной, практически одинаковой архитектуре, представляемой по памяти графа М.Д.Бутурлина. В его цитируемых записках настойчиво проговаривалось, что все дворянские гнезда обустраивались
Рис. 3. Схема усадьбы в Михайловском
«без всяких почти изменений в Костромской, Калужской, Орловской, Рязанской и прочих губерниях». Хотя с места, времени и обстоятельств какого-либо действия начинается его история, а с места, времени и обстоятельств действия, бывшего архитектурным преобразованием, начинается история архитектуры в зримом воплощении, в оригинальности развития. Если же эти историко-архитектурные предпосылки для истории Татьяны Лариной в чьем-то прочтении значения не имеют, то для нее самой непосредственная связь между человеком и индивидуальностью его жилища существовала: «"Увидеть барской дом нельзя ли?" Спросила Таня. Поскорей К Анисье дети побежали У ней ключи взять от сеней; Анисья тотчас к ней явилась, И дверь пред ними растворилась, И Таня входит в дом пустой, Где жил недавно наш герой»... [14] Поверхностный, нивелирующий взгляд на особенности пространства жизни героев романа и пушкинских героев вообще вряд ли приближает к ним или хоть в какой-то степени обобщает, проясняет эффект художественности текстов. Зато судьбоносные в них события оказываются в определенной зависимости от небольших, второстепенных, казалось бы,архитектурных подробностей. Например, от исходных отрывистых замечаний, вродетого что Иван Петрович Берестов выстроил дом по собственному плану, в то время как ближайший его сосед Григорий Иванович Муромский развел английский сад близ своего прилучинского замка, можно прочертить прямую к самому финалу «Барышни-крестьянки».
Стандартность архитектуры в имениях Лариных и Онегиных отражена поэтом примерно настолько же, насколько типичность их атипичных хозяев. Парки, дома и интерьеры в замке и бедном жилище были, конечно, разные. Даже при
Рис. 5. Схема усадьбы в Петровском
предположительно общих ограниченных возможностях в материалах и технике возведения они отличались друг от друга гораздо сильнее, чем, например, прадедовский дом в Михайловском от соседского дома в Тригорском, переделанного из корпуса полотняной фабрики и принявшего хозяев только в начале 1820-х годов или нового двухэтажного дома Ганнибалов в Петровском. Пушкин находил, выявлял подобную разность и в схожих архитектурных средах, если это подчеркивало и продолжало разность их обитателей. Поэтому обменять местами характеристики деревенского проживания Татьяны и Евгения не получается и гипотетически.
В.В.Набоков в отличие от Ю.М.Лотмана утверждал, что Пушкин в рисунке деревенской жизни «не выходит из стилистических рамок поэтики условной «природы» XVIII века и либо вообще избегает живого описания конкретных сельских видов, либо со смущенной улыбкой преподносит их, словно блюдо, предназначенное озадачить или позабавить обычного читателя» [15]. Повторяя, что большая часть действия «Евгения Онегина» разворачивается в «Аркадии, а не в Псковской или Тверской губернии», писатель тем не менее отслеживал посыл поведения действующих лиц в особенности построения архитектурного пространства - в конкретном пластическом, планировочном выражении. Более того, он сумел связать по-
Рис. 6. Г. Г. Чернецов., Н. Г. Чернецов. Пушкин в Бахчисарайском дворце. 1837 год
этическое отражение элементов прописанной природной и искусственной среды с их объективными приметами, а также отголосками в воображении, памяти героев и самого автора в громадный, многослойный архитектурно-пространственный каркас, имеющий эстетическое, этическое, идеологическое и прочие измерения:
«Таков ли был я, расцветая? Скажи, фонтан Бахчисарая! Такие ль мысли мне на ум Навел твой бесконечный шум, Когда безмолвно пред тобою Зарему я воображал... Средь пышных, опустелых зал, Спустя три года, вслед за мною, Скитаясь в той же стороне, Онегин вспомнил обо мне»... [16] Рефлексы реальных впечатлений Пушкина от архитектуры обнаруживались не в бытописаниях XIX столетия, а в биографии и творчестве самого поэта. Категоричные декларации Набокова перекрывались тут же приведением доскональных обмеров дома и парка в Михайловском 1838 года с перечислением количества межкомнатных дверей, голландских печей и окон, а также подмеченными следами «приглушенного, поблекшего величия» Болдинской усадьбы.
Следование единственной, субъективно избранной тенденции в толковании пространственных построений автора, каждое слово которого, по определению Гоголя, содержит «бездну», сужение их какими-то рамками неизбежно уязвимо, подвержено и исходным, и попутным искажениям. Но когда вербальные образы, связанные с реальностью помимо тактильных ощущений, запахов, звуков отношениями визуализации, погружаются в историю архитектуры, встраиваются в ее контекст, получаются если не безупречно объективные, то наглядные, стилистически артикулированные результаты. Л.А.Перфильевой, например, были собраны и тщательно проанализированы все объемно-планировочные характеристики дома Онегина с участком ландшафта, проявившие в конце концов узнаваемый облик классицистической усадьбы последней четверти XVIII столетия:
«Господский дом уединенный, Горой от ветров огражденный, Стоял над речкою. Вдали Пред ним пестрели и цвели Луга и нивы золотые»... [17] Допущения, однако, обнаруживаются и на данном пути. Слишком тесная завязка художественных образов на конкретике, даже исторически выверенной, означает ограничение степеней их свободы, иссечение присущих сочинительству импульсов воображения, фантазии, уплощение многослойной метафоричности поэтического мышления. И эта часть ракурса рассуждения приниматься не может: будучи истинным новатором, Пушкин, как известно, все преграды решительно преодолевал, ломал, перестраивал.
В авторской логике нельзя быть убедительнее самого автора. Если действие в «Евгении Онегине» и не привязывалось к конкретной точке северо-запада России, то пространственно размерялосьочень сознательно, как«расчислялось по календарю время» [18]. Ларинская усадьба, тщательно смоделированная и увязанная с сопредельными усадьбами романа, деревенским ландшафтом с его холмами, речками и ручьями, была предназначена для одной семьи и одной,особой героини. Кстати, окно гостиной с чайным столом, через которое Татьяна могла увидеть подъезжающего к парадному крыльцу Евгения, в Михайловском доме Пушкина выходило на противоположную от дороги сторону с видом на Сороть, Петровское и т.д.
«Татьяна пред окном стояла, На стекла хладные дыша, Задумавшись, моя душа, Прелестным пальчиком писала На отуманенном стекле Заветный вензель 0 да Е. И между тем душа в ней ныла, И слез был полон томный взор. Вдруг топот!.. кровь ее застыла. Вот ближе! скачут... и на двор Евгений! «Ах!» - и легче тени Татьяна прыг в другие сени, С крыльца на двор, и прямо в сад, Летит, летит; взглянуть назад
Рис. 7. А.С.Пушкин. Автоиллюстрация к I главе романа «Евгений Онегин». Начало ноября 1824 года
Не смеет; мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, Кусты сирен переломала, По цветникам летя к ручью, И задыхаясь на скамью Упала»... [19]
Архитектуры в текстах Пушкина немало. Сущностными качествами, несомой многослойностью - отутилитарной функциональности до символики, знаковости - она вошла одним из многочисленных материальных первоисточников в работу поэта, а через нее к читателю - образами разного пространственного размаха и положения: «Поэзия бывает исключительною страстию немногих, родившихся поэтами; она объемлет и поглощает все наблюдения, все усилия, все впечатления их жизни» [20]. Архитектура - имманентное продолжение архитектонической мощи природы, чуткость к которой - преимущественный фактор поэтического вдохновения, «расположения души к живейшему принятию впечатлений, следственно к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных» [21]. Архитектура - наибольший трехмерный масштаб из всего рукотворно прекрасного, чудесного, традиционно вдохновляющего поэтов. С ней и заурядный потребитель,
Рис. 8. Е.И.Гейтман, с оригинала А.В.Нотбека. Пушкин и Онегин на набережной Невы. 1828
попутчик утилитарных подвижек рациональной цивилизации становится сопричастным молчаливой, но эстетически ответственной созидательности. Даже если архитектура не являлась первоисточником литературного произведения, перейдя в разряд обстоятельств места его действия,то оставалась непременным источником вдохновения.
Рассматривать взаимоотношения между Пушкиным и архитектурным пространством следует с учетом своеобразной авторской ремарки - автоиллюстрации к«Евгению Онегину». За всю творческую биографию поэт лишь однажды пожелал попасть в оформление собственного произведения, а именно, в первую, петербургскую главу романа.
С душою, полной сожалений, И опершися на гранит, Стоял задумчиво Евгений, Как описал себя пиит. Все было тихо; лишь ночные Перекликались часовые, Да дрожек отдаленный стук С Мильонной раздавался вдруг; Лишь лодка, веслами махая, Плыла по дремлющей реке: И нас пленяли вдалеке Рожок и песня удалая...
Собственноручный набросок Пушкина с предусмотрительно пронумерованными, подписанными деталями был выслан для профессионального воплощения идеи с настоятельным указанием сохранить «все в том же местоположении» [22]. В перспективе набережной Невы, напротив Петропавловской крепости поэт поставил на переднем плане Онегина (в профиль) и себя (спиной к зрителю, в кудрях до плеч, как у Ленского) с пояснением «хорош». И существуют разные мнения, отчего рисунок A.B.Нотбека, старательно выполнившего все требования заказчика по его эскизу с экспликацией, последнего все-таки не удовлетворил. Среди возможных тому причин рассматривают лодку, развернувшуюся от залива и лишившуюся паруса, усложнение изображения прославленной садовой оградой, недостаточно расслабленную позу Онегина в опоре на гранит-«живую скалу», «живой камень» в традиции лирических героев Батюшкова. Хотя по наброску
Пушкина, а также из оперативной его эпиграммы прямо следует, что поэт хотел быть запечатленным лицом к Петропавловской крепости в точном месте наибольшего разлива реки - градообразующей оси и генеральной идеи северной столицы ссезонно и постоянно Летним садом. Почему именно так, можно всячески гадать, только он видел себя именно в непосредственном, кратчайшем диалоге с горизонтальным, парадоксально преодолеваемым российским размахом и знаковой композиционной вертикалью Петербурга, сознательно отсутствующей в описании элегантного онегинского города в самом тексте.
Похоже, что именно это, а не любезный разворот к читателю, входило в замысел действия романа. Однако идейные подтексты в характеристиках архитектурных пространств в произведениях Пушкина и не рассматриваются.
Представления об архитектурном пространстве передаются Пушкиным гораздо чаще, чем это проговаривается им впрямую. Если придерживаться линии В.В.Набокова, составившего переченьупоминаний зимы в«Евгении Онегине», начинающийся с посеребренного морозной пылью бобрового воротника, бьющихся коней и прозябнувших кучеров, то архитектура, подобно зимней погоде, отражается во всех инородных формах, окружающих и наполняющих ее, в состоянии героев, тесно или на расстоянии зависимых от нее. Упустить все эти околоархитектурные напряжения, нюансы без смысловых потерь, без нарушения идейной целостности всячески нагруженных художественных образов нельзя, поскольку проникающая энергия архитектуры задавалась сочинению трехмерных пространств личной волей поэта.
Если в поэтических и прозаических произведениях Пушкина прослеживаются большие и малые (в плане содержания) архитектурно-пространственные построения,то это весомые смысловые составляющие, попутчики и проводники сюжетов и фабул. Иногда они совершенно конкретны по времени и месту, сняты с эмпирического, бытового прототипа, иногда многозначно метафоричны, сжаты или развернуты из разного количества и сочетания словесных элементов.
Рис. 9. В.С.Садовников. Санкт-Петербург. Фрагмент панорамы Невского проспекта. 1830-е годы
Литература
1. Томашевский Б.В. Пушкин [В 2 кн.]. М.-Л., «Изд-во АН СССР», 1956-1961. Кн. 2. Материалы к монографии (1824-1837). 1961. С. 527.
2. Деревня. 1819. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 10 т. Л., «Наука», 1977-1979. Т. X. С. 100. Все цитаты А.С.Пушкина, а также слова в значении цитируемых по этому изданию контекстов выделены курсивом.
3. ПСС. Вновь я посетил... 1835. Т. III. С. 610.
4. ПСС. Вольность. 1819. Т. I. С. 287.
5. Панфилов А.Ю. zhurnaLlib.ru.
6. ПСС. К вельможе. 1830. Т. III. С. 160.
7. ПСС. Мнение М.Е.Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной. Т. VII. С. 273.
8. ПСС. Отрывок из письма к Д. 1824. Т. VII. С. 430.
9. ПСС. Юрий Милославский, или русские в 1612 году. 1830. Т. VII. С. 72.
10. Листов B.C. Новое о Пушкине. М.,«Стройиздат», 2000. С. 4.
11. Там же.
12. Веневитинов Д.В. Стихотворения. Проза. М., 1980. С. 129-130.
13. Лотман Ю.М. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин». Комментарии. С. 514.
14. ПСС. Евгений Онегин. Т. V. С. 127.
15. Набоков В.В. Комментарии к роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин». СПб., «Искусство-СПБ», «Набоковский фонд», 1998. С. 207.
16. ПСС. Евгений Онегин. Т. V. С. 175.
17. ПСС. Евгений Онегин. Т. V. С. 31.
18. ПСС. Евгений Онегин. Т. V. С. 166.
19. ПСС. Евгений Онегин. T.V. С.65.
20. ПСС. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А.Крылова. Т. VII. С. 19.
21. ПСС. Отрывки из писем мысли и замечания. 1827. Т. VII. С.41.
22. ПСС. Письмо Л.С.Пушкину. 1-10 ноября 1824 года. Т. X. С. 66.
23. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений в 16 томах. М.-Л.,«Изд-во АН СССР», 1937-1959. Т. VIII. С. 854.
Literatura
1. ToMashevskiy. B.V. Pushkin: [v 2 t.] M.-L.: Izdatelstvo AN SSSR, 1956-1961. T. 2. Materiaty k monographii (1824-1837). 1961. S. 527.
2. Derevnya. 1819. Pushkin A.S. Polnoesobraniesochineniy v 10 t. L., «Nauka», 1977-1979. T.X. S.100. Vce citaty A.S.Pushkina,atakjeslova vznachenii citiruemyh poetomu izdaniyu kontekstov vydeleny kursivom.
3. PSS. Vnov ya posetil... 1835. T. III. S. 610.
4. PSS. Volnost. 1819. Т. I. S. 287
5. PanfilovAJ.zhurnaLlib.ru
6. PSS. Velmoje. 1830. T. III. S. 160.
7. PSS. Mnenie M.E.Lobanova о duhe slovesnosti, kak inostrannoy, tak i otechestvennoy. Т. VII. S. 273.
8. PSS. Otryvok iz pisma k D. 1824. T.VII. S. 430.
9. PSS. Yuri Miloslavskiy fLi Rossiya v 1612 godu. 1830. T. VII. S. 72
10. Listov M.S. Novoe о Pushkine. M., «Stroyizdat», 2000. S. 4.
11. Tam je.
12. Venevitinov D.V. Poemy. Proza. M., 1980. S. 129-130.
13. Lotman Y.M. Roman A.S.Pushkina «Evgeniy Onegin». Kommentarii. S. 514.
14. PSS. Evgeniy Onegin. T.V. S. 127.
15. Nabokov V.V. Kommentarii k romanu A.S.Pushkina «Evgeniy Onegin». SPB., «Iskusstvo - SPB», Nabokovskiy fond. 1998. S. 207.
16. PSS. Evgeniy Onegin. T.V. S. 175.
17. PSS. Evgeniy Onegin. T.V. S. 31.
18. PSS. Evgeniy Onegin. T.V. S. 166.
19. PSS. Evgeniy Onegin. Т. V. S. 65.
20. PSS. 0 predisLovii g-na Lemonte k perevodu basen I. A.
21. PSS. Otryvki iz pisern, mysli i zamechaniya. 1827. Т. VII. S. 41. Krilova. Т. VII. S. 19.
22. PSS. Pismo L.S. Pushkinu. 1-10 Noyabrya 1824. Т. X. S. 66.
23. Pushkin A.S. PSS v 16 t. M.-L., «Izdatelstvo AN SSSR», 1937-1959. Т. VIII. S. 854.
Architecture as a Source of Verbal Creativity (on the Basis of A.S.Pushkin's Works). By I.A.Steklova
The interrelation of various forms of Russian art of the first half of the XlX-th century in the phenomenon of mutual penetration of such different esthetic spheres as literature and architecture is considered. The mechanisms of such interaction on the bases of A.S.Pushkin's works as an intermediary between real architectural forms and ordinary consumers of these architectural forms - his readers are investigated. The poet's relations with architecture, approaches to architectural space direct organization in poems and fiction are presented.
Ключевые слова: архитектоника, пространство, графика, Евгений Онегин, Пушкин.
Key words: architectonic, space, graphic, Evgeniy Onegin, Pushkin.
