CC BY
43
АНТАГОНИЗМ МЕЖДУ ОТДЕЛЬНЫМИ ВОЕННО-УЧЕБНЫМИ ЗАВЕДЕНИЯМИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
© Гребенкин А.Н.*
Орловский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, г. Орёл
В статье рассматривается традиция неприязненных отношений и соперничества между воспитанниками отдельных военных учебных заведений Российской империи.
Ключевые слова: антагонизм, традиция, кадетский корпус, военное училище, Российская империя.
Традиция товарищества, возникшая в военно-учебных заведениях Российской империи в начале XIX в., сплачивала воспитанников в тесную дружную семью, формировала готовность всегда прийти на помощь однокашнику, принести себя в жертву общественным интересам. Однако у этой традиции была и оборотная сторона. Во-первых, корпусные и училищные офицеры и педагоги априори воспринимались как враги, всеми силами стремившиеся причинить вред своим подопечным. Во-вторых, воспитанники отдельного заведения ставили себя выше не только учащихся гражданских школ, но и питомцев других военно-учебных заведений. Соперничество и вражда между кадетами и юнкерами, носившими разные погоны, были неотъемлемым атрибутом их повседневной жизни, особенно сильно дававшим о себе знать во время летних занятий, на которых встречались воспитанники разных заведений. Чувства отчужденности у представителей противоборствующих лагерей сохранялись на протяжении всей жизни, чему способствовали всевозможные клички и «дразнилки», переходившие из поколения в поколение.
Издевательства и насмешки над «чужаками» известны с начала XIX в. Так, кадеты Морского корпуса дразнили своего сверстника, будущего декабриста и писателя Александра Бестужева-Марлинского, одетого в черный мундир Горного корпуса, кротом и крысой [21, с. 133]. Воспитанники Первого кадетского корпуса называли кадет Второго корпуса «деревяшками»; питомцы открытого в 1807 г. Дворянского полка (в большинстве своем выходцы из бедных семей, они приходили в Петербург пешком, неся за спиной узел с вещами) презрительно именовались «тюками». В свою очередь, кадеты Первого корпуса за красный мундир получили кличку «мясников» [5, с. 11].
Помимо общей неприязни к «чужакам», существовало острое противостояние между воспитанниками отдельных военно-учебных заведений. Ка-
* Доцент кафедры Теории и истории государства и права, кандидат исторических наук.
деты Второго кадетского корпуса особенно неприязненно относились к воспитанникам Дворянского полка, с которыми были вынуждены делить здание в течение долгих лет. Эта нелюбовь происходила еще, вероятно, и потому, что Второй кадетский корпус и Дворянский полк на маневрах всегда бывали противниками, входя в состав разных полков. Выпускники привилегированного Пажеского корпуса называли выпускников кадетских корпусов «бурбонами» [2, с. 140]. Чувством собственного превосходства отличались и юнкера специальных училищ. Назвать воспитанника Артиллерийского или Главного инженерного училища кадетом означало нанести ему страшное оскорбление [1, с. 425]. В свою очередь, юнкера ненавидели воспитанников Дворянского полка (Древлянского регимента, как они его называли) и жестоко дрались с ними во время лагерей. Воспитанники Главного Инженерного училища считали, что звание кондуктора гораздо выше звания кадета [17, с. 327]. Питомцы Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров считали себя выше воспитанников кадетских корпусов, и походить в чем бы то ни было на кадет считалось в Школе признаком дурного тона. Воспитанники Царскосельского Лицея враждебно относились к пажам, презирая Пажеский корпус «как собрание молодежи ничему не учащейся» [10, с. 703].
Ненавидели пажей и воспитанники Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, считая их белоручками и маменькиными сынками. В Школе даже была сочинена оскорбительная песня, начинавшаяся следующими словами: «С тех пор как юнкерские шпоры надели жалкие пажи, пропала лихость нашей школы...» [22, с. 16] В свою очередь, в самой Школе, по свидетельству ее выпускников, «пехотные подпрапорщики мало и редко сближались с юнкерами, которые называли нас «крупою» [15, с. 590].
Усугублению вражды между воспитанниками разных заведений способствовала и непродуманная политика начальства. В 1818 г директор Второго кадетского корпуса А.И. Маркевич категорически запретил кадетам посещать каморы расположенного в здании корпуса Дворянского полка, во избежание дурного влияния на кадет великовозрастных «недорослей из дворян» [8, с. 199]. Эта мера спровоцировала развитие презрения к «грубым и диким» дворянам, загнанным в своего рода «резервации», тем более что одевали и кормили их хуже, чем кадет.
После сообщения Дворянскому полку элитарного характера, в 40-е гг., кадеты презирали дворян уже не за грубость, а, напротив, за «отсутствие военного духа». «Шаркуны», как презрительно именовали дворян кадеты, по их мнению, «больше любят танцевать, чем драться» [14, с. 100]. Великий князь Михаил Павлович, недовольный таким характером взаимоотношений, попытался сблизить кадет и дворян, заставляя их по праздникам ходить в гости друг к другу. Однако взаимная ненависть была столь сильна, что однажды кадеты, будучи в гостях в Дворянском полку, «поссорились с хозяевами и поколотили их» [14, с. 101]. После этого с визитами было покончено.
Впрочем, антагонизм далеко не всегда представлял собой явление однозначно негативное. Так, во второй половине 30-х гг. в Дворянском полку, в который с 1833 г. для окончания образования переводились выпускники провинциальных кадетских корпусов, возникла вражда между «коренными» дворянами («тюками») и «некоренными» («губернцами»). Чтобы ликвидировать трения, были созданы так называемые губернские роты, комплектовавшиеся выпускниками одних и тех же провинциальных кадетских корпусов. Эта мера оказалась эффективной: каждая отдельная губернская рота, сохраняя «свой отличительный провинциализм и свой т.н. esprit de corps» [18, с. 127], считала своим долгом состязаться с другими ротами, что выражалось в усердном отношении к учебе и отсутствии склонности к совершению проступков.
Вместе с тем между некоторыми военно-учебными заведениями сложились дружеские отношения. Например, тесными товарищескими узами с давних пор были связаны Павловское военное училище и Второй кадетский корпус. Эта дружба началась еще на заре XIX в., когда одна из рот предшественника Павловского училища - Императорского военно-сиротского дома -была временно расквартирована в помещениях Второго кадетского корпуса, а на корпусных офицеров была возложена обязанность обучения строю воспитанников Военно-сиротского дома. «С последовавшими преобразованиями дружба не только сохранялась, но крепла и до последнего дня двери Павловского военного училища были радушно открыты для каждого кончившего корпус» [3, с. 82]. Бывшие кадеты Второго корпуса, поступившие в Павловское училище, любовно именовались «китами» (так как Второй корпус размещался на набережной реки Петровки) [7, л. 173].
Наиболее сильное проявление взаимные симпатии и антипатии между питомцами отдельных заведений нашли в начале XX в., когда число кадетских корпусов и военных училищ возросло, а их контакты стали более тесными. Пажи сохранили свои традиции воинской элиты и ставили себя выше воспитанников других военных школ. Например, воспитанники Пажеского корпуса сильно обижались, когда их называли кадетами - последних они считали плебеями и презрительно именовали хабатами [21, с. 20]. К юнкерам кавалерийских училищ у пажей было по-прежнему настороженное отношение: в Пажеском корпусе, известном своими сильными традициями товарищества, к началу XX в. уже не было места издевательству старших воспитанников над младшими, которое в Николаевском и Елисаветградском училищах, напротив, достигло своего апогея. Пажи не могли принять кавалерийский «цук»: «Особенно несимпатичны были у них (юнкеров - А.Г.) отношения старшего класса к младшему. Выпускные «корнеты» относились с полным пренебрежением к юнкерам младшего класса, которых называли «вандалами». Многие юнкера друг с другом на «вы». Мы чувствовали себя в непривычной среде и сошлись только с некоторыми немногими юнкерами» [4, с. 144]. В свою очередь, воспитанники военных, кавалерийских и специальных училищ, а также кадетских корпусов, завидуя пажам, неприязненно к ним относились. Исключение
составляли лишь кадеты привилегированного Николаевского корпуса - «орлы на пуговицах, особый пояс и синие брюки давали николаевцам право считать себя гвардейцами и нашей (имеются в виду пажи - А.Г.) ровней» [11, л. 346]. Такими же аристократами мнили себя и юнкера экскадрона «Славной школы» - Николаевского кавалерийского училища. Казаки, получавшие образование в том же училище, вели себя гораздо скромнее и, если юнкера не пытались распространить на них «цук» - традицию подчинения младших воспитанников старшим - находились с ними в нормальных товарищеских отношениях [16, с. 9]. «Михайлоны» (юнкера Михайловского артиллерийского училища), изучавшие высшую математику и носившие ученый кант на воротнике мундира, считали себя более образованными, чем воспитанники других военно-учебных заведений, и поэтому относились к ним свысока. Питомцы Константиновского училища, являвшегося артиллерийским лишь начиная с 1894 г., в глазах «михайлонов» не являлись полноправными артиллеристами. Как шутили последние, «костапупы» носили «траур по пехоте» - на их алых погонах была черная выпушка. Кроме того, «михайлоны» были изысканно вежливы; у «констапупов» же использование крепких выражений не порицалось [12, с. 37]. К «павлонам» и те, и другие относились свысока, считая их интеллектуальным плебсом. Юнкера Николаевского инженерного училища в насмешку именовались «кротами» или «гробокопателями». Воспитанники Владимирского военного училища и других военных училищ, ранее имевших статус юнкерских, были окрещены «шмаргонцами» (по названию села Сморгони, в котором, по преданию, когда-то была школа для ученых медведей) [19, л. 25]. Кадеты и гардемарины Морского корпуса с пренебрежением смотрели на своих сухопутных «коллег» и умышленно манкировали пешим строем: настоящий морской волк, в их представлении, должен был выглядеть сущим увальнем [6, с. 14]. Честь они отдавали настолько расхлябанно, что подвергались постоянным нападкам со стороны сухопутных офицеров.
Юнкера военных училищ, расположенных в Петербурге, считали себя более воспитанными, чем их московские товарищи; так, среди «павлонов» дурным тоном считалось иметь собственные лакированные ножны для тесака, как это было принято в московских училищах [13, с. 25].
Кульминации традиционное «противостояние» между военно-учебными заведениями, расположенными в Санкт-Петербурге, достигало в летнее время, когда воспитанники прибывали в Дудергофский лагерь под Красным селом. Пажи, проходя мимо бараков неаристократического Павловского училища, зажимали носы (якобы от нестерпимой вони), обливали себя одеколоном, делали вид, что падают в обморок. На Дудергофском озере, по которому пажи и юнкера катались на лодках, разыгывались настоящие морские сражения. «Павлоны» при встрече с «костоперами» - юнкерами Кон-стантиновского училища - обменивались с ними приветствиями и шутками, увидев «михайлонов», делали вид, что незнакомы с ними, а когда навстречу попадались лодки Николаевского кавалерийского училища, превращались в
корсаров: «Пиратский ... корабль «самоход», с которым из-за его почтенного тоннажа не могла справиться на озере ни одна лодка, при встречах с никола-евцами подымал на мачте черный флаг и пытался брать их на абордаж и топить» [13, с. 28]. Юнкера военных училищ, даже не испытывая взаимной симпатии, были едины в своей ненависти к пажам и кавалеристам. Пажей чаще топили «павлоны», так как пажеская пристань располагалась напротив их пристани (интересно, что при этом «павлоны» - бывшие тифлиссцы - не топили своих однокашников, учившихся в Пажеском корпусе); юнкера-николаевцы же были излюбленным объектом охоты для «костаперов» [7, л. 254-255]. Питомцев «Славной школы» в Дудергофе охотно купали и «михайлоны» - традиции кавалеристов и артиллеристов расходились слишком сильно [9, л. 136-137]. Однажды юнкера Николаевского кавалерийского училища попытались украсть у «михайлонов» орудие. В последовавшей на следующей день «морской битве» между «михайлонами» и кавалеристами к первым присоединились «костаперы» и «павлоны», а на выручку конникам бросились не только казаки - их товарищи по Николаевскому училищу, но и пажи. Интересно отметить, что недолюбливавшие друг друга «михайлоны» и «констапупы» никогда не воевали между собой - вследствие артиллерийской солидарности.
В заключение необходимо отметить, что вражда между воспитанниками отдельных военно-учебных заведений к началу XX в. стала носить не ожесточенный, а скорее карнавальный характер и не выходила за рамки здорового соперничества, вызванного любовью к родному корпусу или училищу. За стенами кадетских и юнкерских «монастырей» антагонизм не существовал, и «вне училищ и те и другие (здесь: артиллерийские и кавалерийские юнкера - А.Г.) встречались хорошими коллегами, хотя и разного рода оружия» [9, л. 137].
Список литературы:
1. Артиллерийское училище в 1845 г. // Русская старина. - 1904. - № 5. -С. 423-443.
2. Аурова Н.Н. Кадетские корпуса в системе дворянского образования и культурной жизни России: конец XVHI - первая половина XIX в. : дис. ... канд. ист. наук. - М., 1999. - 362 с.
3. Бельский В.Я. О родном корпусе. - Сан-Франциско, 1971. - 195 с.
4. Гершельман Ф.К., Гурко Д.И. Генералами рождаются. Воспоминания русских военачальников XIX - начала XX вв. - М.: Рус. слово, 2002. - 470 с.
5. Гольмдорф М.Г. Материалы для истории бывшего Дворянского полка. -СПб., 1882. - 268 с.
6. Граф Г.К. Моряки (очерки из жизни морских офицеров). - Париж: Imprimerie de Navarre, 1930. - 272 с.
7. Гребенщиков И.А. «Павлоны» // Архив Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье» имени А.И. Солженицына (далее - Архив БФРЗ). Ф. 2. М-127.
8. Жервэ Н.П., Строев В.Н. Исторический очерк 2-го кадетского корпуса. 1712-1912: в 2-х т., Т. 1. - СПб.: тип. Тренке и Фюсно, 1912. - 464 с.
9. Залевский М.Н. «Печаль минувших лет» // Архив БФРЗ. Ф. 2. М-77.
10. Имеретинский Н.К. Пажеский корпус в 1843-1848 гг. Записки старого пажа // Русский вестник. - 1887. - № 8. - С. 663-703.
11. Ламздорф-Галаган П.К. Воспоминания // Архив БФРЗ. Ф. 2. М-88.
12. Ларионов В. Последние юнкера. - Франкфурт-на-Майне, 1984. - 243 с.
13. Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии. Мирное время и война. - Буэнос-Айрес, 1951. - 381 с.
14. Мещеряков П. Из недавнего прошлого (1830-1867) / П. Мещеряков // Русская беседа. - 1896. - № 9. - С. 93-128.
15. Михаил Юрьевич Лермонтов в заметках его товарища // Русская старина. - 1884. - № 12. - С. 589-592.
16. Общество бывших юнкеров Николаевского кавалерийского училища. - Париж, 1935. - 24 с.
17. Памяти Д.В. Григоровича (Пребывание его в Главном Инженерном училище). Ал.И.Савельева // Русская старина. - 1900. - № 8. - С. 327-336.
18. Полоцкий кадетский корпус. Исторический очерк 75-летия его существования / Сост. В.П. Викентьев. - Полоцк, 1910. - 396 с.
19. Сборник объединения «Чугуевцы». № 1. 1936 г. // ГАРФ. Ф. Р-6797. Оп. 1. Д. 2. Л. 25.
20. Старый крымец. Пажеский Его Императорского Величества корпус // Бюллетень Объединения кадет Российских кадетских корпусов в Венесуэле. -1993. - № 35. - С. 41-46.
21. Цурикова Г.М. Сто прапорщиков. К портрету одного поколения. -Л.: Советский писатель, 1983. - 408 с.
22. Шаров А. Кадеты и юнкера // Военные знания. - 1995. - № 4. -С. 16-17.
БОЛЬ И НАКАЗАНИЕ ЗА СТАЛИНГРАД
© Торгашова Е.Н.*
Филиал Южно-Уральского государственного университета (национальный исследовательский университет), г. Сатка
В статье рассматриваются события 19-24 ноября 1942 г., когда в ходе операции «Уран» под Сталинградом была окружена и капитулировала 3-я румынская армия. НКВД СССР принял решение - одну из плененных дивизий 4-го румынского корпуса в полном составе отправить на строительство Бакальского аглокомбината. Ключевые слова Сталинградская битва, Бакаллаг, плен, румыны.
* Кафедра «Технологии строительных материалов». Научный руководитель: Мошкина Н.А., доцент.
