CC BY
70
ИСТОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ
УДК 1 (075.8)
АКТУАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ НЕКЛАССИЧЕСКОЙ ЭПИСТЕМОЛОГИИ НА ФОНЕ ПЛЮРАЛИЗМА КОГНИТИВНЫХ ПРАКТИК
Г.Н. Калинина
Белгородский государственный институт искусств и культуры e-mail: galakalinina@inbox.ru
В данной статье предпринимается попытка осмысления наиболее актуальных тенденций и проблем в области неклассической эпистемологии. Особое место автор уделяет трансформациям базовых понятий классической науки. Прежде всего, таким как: научная рациональность, регулятивный идеал истины, поскольку именно они выступают главным условием теоретического познания и его анализа и призваны ограничить свободу вседозволенности в теоретическом познании.
Ключевые слова: наука, культура, неклассическая эпистемология, классическая теория познания, теоретическое познание, научная рациональность, регулятивный идеал истины, плюрализм, вседозволенность, когнитивные практики.
То, что происходит с наукой сегодня, вызывает скорее больше вопросов, чем ответов. Причем ряд из них носят спорный характер, особенно заметном на фоне достаточно нового феномена «транснауки», определение которого, под углом зрения возможных дальнейших ориентиров развития института науки, вполне правомерно связывается с биоэтической методологией и рациональностью, в существенной мере связанными с идеей и принципами гуманитарной экспертизы1.
Процессы, происходящие в современной эпистемологии, обострили проблематику объективности научного знания и его истинности как центральную для современных дискуссий по поводу статуса науки и статуса классической эпистемологии . Одновременно на фоне заостренного вопроса о социальной детерминации научного знания, о соотношении научной и иных форм рациональности, актуализируются проблемы распространения философско-
1 См., например: Моисеев В.И. Медицина как транснаука // Философские проблемы биологии и медицины: Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. М., 2010. С 5-7.
2 См.: Мамчур Е.А. Объективность науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии). М., 2004. С. 7.
методологического анализа на гуманитарные науки, влияния результатов и методов социально-гуманитарного знания на философию науки, в сфере внимания которой сегодня не только наука (как специфическая область человекоразмерной деятельности и системы знаний), но и анализ донаучных и ненаучных ментально-когнитивных феноменов, ранее находящиеся на периферии философской рефлексии и методологического анализа.
В связи с принципиально важными, онтологическими и гносеологическими проблемами развития современного научного знания большой резонанс получают вопросы перспектив научной рациональности в XXI веке. Показательной иллюстрацией системного кризиса одной из базовых категорий классической гносеологии (научная рациональность) является круглый стол по перспективам научной рациональности XXI столетия. Он продемонстрировал широчайший спектр позиций вокруг настоящего и будущего науки классического типа. Они (позиции) вместили в себя разные точки зрения: от апологии научной рациональности (утверждение правомерности множественности разных «рациональностей»: от анти-до полурациональности), до ее радикальной критики. Вывод, следующий в русле варианта «частичного отторжения рациональности» столь же категоричен («наука должна знать свое место»), сколь и в меру оправдан: грандиозные успехи науки в освоении природных сил не способны решить задачу безопасности человека в условиях реальной техногенной катастрофы. В этой связи лично мы полагаем, что в определенной мере проблема состоит отнюдь не в «неполноте» или «избыточности» рациональности, а в отсутствии подлинной культуры рациональности, отчасти также в том, что в дисциплинах, изучающих общественные явления, «мы имеем пока... скорее верования, а не знания».
В рамках обсуждений, лежащих в проблемном поле рациональности науки, акценты смещаются в сторону выявления разных форм истины, равно как и поисков концепции истины, адекватной современной науке. Вокруг трактовки истины, характерной для науки Нового времени (и сохраняется до сих пор), где истина и ложь выступают гносеологическими характеристиками знания в его отношении к познаваемой реальности), развернулись основные контроверзы в русле бинарных эпистемологических оппозиций «классика» - «неклассика». Вполне понятно, что определенная часть ученых далеко не безпочвенно рассматривают «новомодные», отличающиеся нестандартностью и новизной неклассические подходы «в свете» угрозы базисным основаниям научного познания, указывая на негативные последствия «отказа» от понятия истины в его классической трактовке. В ряду таковых называется: разрушение логики как центрального ядра мышления, в связи с чем правила выводов, не опирающиеся на понятие логического следования, становятся правилами игры с символами или со словами, которые можно принимать по соглашению, при допущении противоречий и произвольных вариаций значения терминов в сторону их изменений); потеря смысла аргументации, логической основой которой являются доказательство, обоснование и опровержение; стирание различие между знанием, мнением, верой.
Достаточно распространены также традиционные апелляции к строгого формальному критерию истинности, его значению для последовательного и системного продвижения вперед в строительстве общего знания. Причем, нередко позиции подкрепляются ссылками на античную традицию, восходящую в плане классического истолкования истины к платоновскому: «.тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе,
- лжет» . Часть отечественных философов призывают «вернуться к классической концепции истины как соответствии мысли своему предмету, для уточнения же процедуры соответствия реанимировать концепцию отражения, в которой содержалось важное рациональное зерно: истина, знание соответствуют изучаемому объекту в том смысле, что дают нам представление о том, каков он есть сам по себе, т.е. как-то отражают его»4. Другие же считают целесообразным привести теорию корреспонденции в соответствие с результатами достижений философии науки последние полсотни лет. И как настаивает, например, Г.Д. Левин, «исследовать деформации, вносимые субъектом познания в соответствие знания своему предмету, и выяснить, можно ли, с учетом этих деформаций, по-прежнему определять истину как знание, соответствующее действительности»5. Говорится также и о так называемой «саморазрушительной силе» самой идеи последовательного построения теории из некоторых «общеочевидных положений». По ходу уточним, что в свое время такие видные «рационалисты», как, скажем, Галилео Галилей, Исаак Ньютон выступали против «теории очевидностей», утверждая приоритет сугубо научного метода в борьбе с «бумажным миром» схоластического аристотелизма. Тем самым они способствовали окончательному признанию того, что «чисто логическое мышление не может принести человеку никакого знания эмпирического мира», что познание «отправляется от опыта и возвращается к нему» (хотя и античная рациональность в общей сложности также исходила из того, что «общеочевидные положения» берутся из опыта).
Весьма симптоматично, что сегодня данное ограничение «общеочевидности» нередко ставится в вину Галилею, якобы заменившему «существование объективной реальности единственным числом», и не учитывается его вклад по ограничению «общеочевидности» вполне конкретной процедурой определения того, что в дальнейшем будет приниматься европейской традицией за общепризнанное истинное суждение. - «Членораздельность» коллективного познания должна начинаться с формально четкого критерия истинности суждений. Формализация критерия истинности стала признанием того факта, что без такого универсального критерия продуктивное сотрудничество в науке в принципе невозможно. Полагаем, упреки в адрес Галилея вряд ли уместны: речь шла не об «ограничении истины», а о возможности человека спекулировать «общеочевидностью» в ее античном понимании и трактовке.
Надо сказать, что движение в защиту необходимости четкого объективного критерия истинности, без которого, по мнению основного массива его участников, «верность любого учения определяется лишь количеством и организованностью его сторонников и поддержкой со стороны лигитимной власти», имеет свою довольно-таки широкую «заинтересованную» аудиторию.
В русле неклассических подходов традиционное понятие объективной истины (в проекциях на сферу ценностного сознания) заменяется понятиями «солидарности», «общепринятости» и пр. В данной связи (и с учетом тенденции растворения «ценностей» в «знаниях») в философской и науковедческой литературе последних десятилетий активно обсуждается вопрос о месте и роли ценностей в познавательном
3 Никифоров А.Л. .Понятие истины в теории познания // Эпистемология и Философия науки. Москва.: «Канон+». Т. XVI. № 2. 2008. С. 50-66.
4 Колпаков В.А. Истинна ли современная экономическая теория в классическом смысле? //Эпистемология и философия науки//Москва. «Канон+» Т. XVI. № 2. 2008. С. 91-93.
5 Левин Г.Д. Где находится предмет истинного знания? // Эпистемология и философия науки //Москва. «Канон+» Т. XVI. № 2. 2008. С. 84-88.
процессе, о познавательной или непознавательной их природе. Понятие «когнитивизм» широко использования в современной эпистемологии. Как правило, оно трактуется в русле онтологического постулата «все духовное есть познавательное», без учета, однако, того, что «дух не делится на знание без остатка», и что «ментальное» отнюдь не сводится к «когнитивному». Заметим, что сама идея, восходящая к Аристотелю, о возможности концептуального членения духовной реальности на несводимые друг к другу когнитивную и некогнитивную составляющие, согласуется с обыденными представлениями о структуре человеческого духа: у Аристотеля, позже у Канта говорится о разделении функций души на теоретические и практические, о разграничении между знанием и стремлением; у неокантианцев и В. Вебера - различение знаний и ценностей. Можно сослаться и на современных ученых в том, что во всяком поведении человека заложена некоторая «энергетика» как своего рода «аффективный аспект». А когнитивный аспект состоит в определенном «структурировании» отношений в диапазоне «среда - организмом». Делается вывод о том, что «Аффективная и когнитивная жизнь неразделимы, . но от этого они не становятся менее различными
между собой, поскольку эти два аспекта поведения никак не могут быть сведены друг
6
к другу» .
На недопустимость истолкования всей человеческой ментальности в категориях познания указывают многие авторы, отмечая, что в соответствии с данной установкой весь спектр каузальных взаимодействий между человеческим духом и внешним миром недопустимо «сужается» до одного лишьпознавательного отношения. Вполне обозреваемые трудности на проблемном поле неклассической науки достаточно очевидно связываются с зависимостью членов научного сообщества от ряда особенностей нововременного мышления, которое (надо отдать должное) весьма неплохо «работает» в повседневной жизни и в большинстве научных дисциплин. По точному замечанию Л.А. Марковой, «логика классической науки и базирующаяся на ней философия познавательного мышления продолжают нам исправно служить» она необходима, хотя и недостаточна, формы рациональности не отменяют друг друга, а дополняют . Позиция и логика аргументации нестандартно мыслящих философов и эпистемологов тенденциозно подвергается критике со стороны оппонентов, трактуясь не иначе как: «модное поветрие», «поход против разума и истины». Основная интенцией сторонников классического подхода такова: «рассуждения о равноправии разнообразных когнитивных практик и о культурной детерминации результатов познавательной деятельности, об онтологической относительности, дискуссии о релятивизме - все это явно или неявно предполагает отказ от понятия истины, которое в век грандиозных успехов науки и ее проникновения практически во все области жизни, постепенно вытесняется, уходит из философии науки . Остается добавить, что новое всегда завоевывалось на пути «проб и ошибок, сомнений и разочарований, через непонимание и, нередко, сопротивление со стороны уходящих «формаций». Для нас необходимость перехода к более гибкой организации научного познания и такой же структуры мышления ученого, вполне очевидна. Мы уже
6 См.: Пиаже Жан. Психология интеллекта // Избранные психологические труды: Пер. с англ. и фр. / Вступ. статья В.А.Лекторского, В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина. М., 1994. С. 58.
7 Маркова Л.А.Человек и мир в науке и искусстве. М., 2008. С. 118.
8 Никифоров А.Л. Понятие истины в теории познания // Эпистемология и Философия науки. М.: «Канон+», 2008. Т. XVI. № 2. С. 50-66.
рассматривали данный аспект в серии предыдущих публикаций, а также совместных работ с белгородскими учеными9.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что не свободна от некоторых, лежащих на поверхности, парадоксов сама полемики вокруг понятии истины. Скажем, у одних вызывает сомнение приемлемость понятия истины классической науки для науки ХХ-ХХ1 века, в то время как у других звучит явное сомнение в правомерности распространения на классическую науку особенностей науки прошлого века. Частично к такому представителей классического направления (как имеющего свои неслабые рубежи в современной эпистемологии и философии науки) побуждает и то обстоятельство, что если взглянуть на науку Нового времени глазами нашего современника, то можно увидеть в ней такие особенности, которые прежде, хотя и были известны, но не принимались во внимание»10. Нам, в свою очередь кажется разумным перспективные стратегии науки ближайшего будущего принципиально связывать с необходимостью изменения самой концепции понимания науки и идеала научности. Отсюда - идентификация научного идеала с идеалом естественно-научного типа, который, собственно, задает идеал всей науки, формируя соответстствующий контекст ее понимания и аналогичного типа модель «человека-технократического». Как отмечает В.П. Римский, «мифы науки и мифы о науке достраивают первоначально субкультурную форму научного познания и творчества до «общезначимости», дминирования и публичности в культурно-идеологическом дискурсе (духе) эпохи»11.
Сказанное вполне объясняет необходимость изменениия понимания самой концепции науки и ее роли в обществе. Требование последовательного проведения позиции ученого и рефлексивности научного знания полагается в данном подходе одним из основных. Сегодня, как никогда, актуализируется задача по возвышению роли Разума в кантовском понимании как «способности целей». С учетом же того, что разумность является родовым признаком человека, становится возможным объяснение современных коллизий разума на пути когерентности разума и культуры, понимания разума как рефлексии, поиска оснований духа (а не только как разума научного, что наиболее распространено). Наука, как известно, наращивает силы и возможности человечества, но она не решает, для чего эти силы, и появляется искушение испытать новые силы, просто потому, что мы это можем. В этом состоит одна из опасностей научных знаний, которые в своём росте опережают процесс нравственного созревания человечества. Подлинная причина опасностей лежит не в науке и изобретательстве, а в неразумии, невежестве и нравственной незрелости потребителей плодов познания12.
Представляется, что любым методологическим построениям должно предшествовать ясное понимание места науки в целостной системе человеческой деятельности; нельзя смотреть на жизнь только с позиции науки, поскольку
9 См., например: Калинина Г.Н., Римский В.П. Самополагание науки и превращенные формы знания // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». № 20 (139) 2012. Вып. 22. Белгород, 2012. С. 28-39; Калинина Г.Н Культура рациональности в контексте объективной драмы истории (философско-культурологическая аналитика) // Наука. Искусство. Культура / Научный рецензируемый журнал БГИИК. Вып 4 (8). Белгород, 2015. С. 109-117 и др.
10 Маркова Л.А. Об особенностях современной полемики о понятии истины, об уступках и компромиссах // эпистемология и философия науки. Москва.: «Канон+» 2008. Т. XVI. № 2. 2008. С.80-84.
11 Римский В, Римская О. Феномен субкультурных религий / Монография. Саарбрюкен, Palmarium Academic Publishing, 2012. С. 67.
12 Демидов А. Б. Философия и методология науки: курс лекций. Витебск, 2009. С. 70.
существуют и другие формы освоения мира, коммулирующие в себе идеи метафизического масштаба. Ведь при всей значительности своих результатов наука не объемлет того, что всего важнее для человека, что всего существеннее. Она не дает ответа на кардинальный вопрос: «как существует в мире духовное». Ключевой для понятия истины момент её уникальности нельзя подчинять критерию универсальности, она открывает свою бытийственную достоверность в единичности человеческого существования - как самодостоверность, как истина самобытия, или саморазумения. Тот факт, что мышление не просто «совершается», но «само себя мыслит», выступает в качестве онтологической основы познания, основы той свободы, которой обладает человеческое мышление по отношению к своим собственным законам.
На тернистом пути сегодняшних, поистине масштабных преобразований и развития человечества, существенным образом меняется не только уклад его жизни, укорененный в «структурах повседневности» (Ф.Бродель), но сам образ мышления. Историческая обусловленность познания, конечность человека в земной жизни, условный характер наших попыток понимания мира и самих себя - стали ныне очевидны. Однако зададимся вполне правомерным вопросом: «Можем ли мы на заре третьего тысячелетия в своем самообольщении, а на самом деле, очутившись в «сумрачном лесу» своеобразной растерянности по решению целого ряда проблем и задач, убедительно сказать себе, что данная парадигма прочно вошла в сознание наших современников в качестве осознанной необходимости?». С определенной долей уверенности предполагаем: ответ на этот вопрос отнюдь не положительный. Трагичность, парадоксальность и алогичность происходящего усугубляется пониманием специфики развития в науке, двигателем которого (развития) является сам же вооруженный интеллектом человек. Пытаясь донести до людей мысль о смысле жизни, мыслитель Эрих Фромм предостерегал нас об опасности повторения распространенной трагедии прошлого XX века, когда человек умирает, не успев по-настоящему начать жить. И хотя у человека есть разум, пишет он, зачастую как отдельные люди, так и целые нации «ведут себя совсем неразумно». Освобождение от «неразумной стратегии», приведшей к гибели целых народов, связывается с задачей пересмотра основных ценностей техногенного общества, с оздоровлением его культуры на основе реального гуманизма. Пока же наука укладывается в «прокрустово ложе» действующей ныне системы исходных постулатов и подчинена ей, она, в принципе, не может дать знания о человеке»13. Представляется, что такой «язык» сегодняшнего кризисного научного мышления, который, если следовать эволюционно-эпистемологической концепции К. Попера, прогнозировался уже к середине XX в., свойственен большинству современных наполненных избыточной рациональностью конструкций.
Обозревая в полете мысли вершины грандиозных успехов, эпохально-зримых завоеваний современной науки и одновременно имея перед собой строгую логику ее эволюции, мы вправе, осознавая очевидную противоречивость процесса, сказать: доверие к Разуму и науке пошло трещинами неопределенности, фактически остановившись перед вопросами: «В какой мере человек может быть сегодня уверен в науке, в возможности быть услышанным и понятым ею? И сколь многого может достигнуть научный разум, «одухотворенный» новыми замыслами, в изначально-главном своем назначении: сохранить подходя к очерченной проблеме с несколько иной стороны и обнажая остроту ситуации, мы, к сожалению, увидим и другое: в
13 Петров М.К. Историко-философские исследования. М., 1996.
конце XX в. человек оказался в тупиковой ситуации. Ценность и значение каждого из нас?» Ибо жизнь человека, его положение в бесконечном во всех измерениях мире представляется нам той главной самоценностью, которая не требует своего «оправдания». На данном основании понятие «самоценности жизни» должно быть возведено в науке в степень всеобщего познавательно-ценностного принципа исследования.
С одной стороны, многотрудная наука в поисках продуктивных путей и средств максимального приближения к Абсолютной истине в своем неуклонном стремлении к новому, в процессе постоянного самообновления («слава» науки и состоит в возможности ее обновления) достигла, казалось бы, немыслимых вершин в познании законов мироздания, строгого порядка мироустройства. В самом деле, среди относительности и текучести мирового многообразия именно наука «зримо» вооружает человека аргументацией в пользу разумности мира, наделяя его бесценным даром внутренней свободы и утверждая независимость его духа. При этом центром (своего рода абсолютным отсчетом процессов мироздания в науке) выступают Принцип, Закономерность, которые придают целостность и единство всему миру, направляют ход мировой истории и, в конечном итоге, устанавливают нравственную
14
санкцию человеческих поступков .
Вряд ли нужно оспаривать очевидный на сегодняшний день факт, что современная наука разрушила барьеры, отделявшие небо от Земли, объединила и унифицировала Вселенную, «отредактировала» этот мир по всем правилам редакторского искусства. Парадокс, однако, в том, что наука породила немалые опасности для человечества, доверие к разуму и науке пошло трещинами неопределенности, сопровождаясь антисциентистскими настроениями в обществе. Мир науки - реальный мир, становится все более удаленным от живой природы, отчужденным и полностью оторванным от мира жизни15. Как обнаружилось, далеко не всегда «Высшая инстанция» в лице научного Разума, движимого «волей к власти» под скромной маской авторитетного знания, являлась источником силы и помощи для человека. Следует признать, что в своих изображениях универсума наука, действительно, не нашла ему места. К сожалению, эти весьма примечательные слова А. Койре и схожее с ним по смыслу признание французского теолога и философа П. Тейера де Шардена продолжают и доныне импульсировать своей пронзительной горечью. Под процитированной фразой (можно ли в том сомневаться?) подписались бы сегодня миллиарды.
Фокусируясь на открытии все новых и новых горизонтов, развиваясь в область истины, наука (точнее, неумное пользование ею) одновременно породила немалые, а то и бесповоротно катастрофические опасности для человечества. В условиях «постмодернистской» цивилизации в мире исподволь сложилось отношение к человеку как к средству для достижения абстрактных, вне человека лежащих целей. Насилие стало «естественной» доктриной и по отношению к человеку, и по отношению к окружающей среде. Дегуманизация отношений «человек - мир», «человек - общество» привели и к деградации отношений человека к другому человеку как к Самому Себе в такой степени, что сложился своеобразный «тип деятельности» - «деятельность» человека по саморазрушению, по отрицанию своих сущностных сил как разумного социального существа. Сегодня ускорение общественного развития и давление науки на общественное мнение ведет к утрате
14 Вейнгольд Ю.Ю. Избранные труды. Белгород, 2004. С. 306.
15 Свасьян К.А. Гете. М., 1989. С. 177.
здравым смыслом своей компетенции, когда современная цивилизация теряет способность перерабатывать следствия научно-технического развития в политических и культурных формах. Как полагают некоторые исследователи, наука не усваивается в должной мере повседневным сознанием и другими, менее динамичными, но неотъемлемыми от человека традиционными формами (религией, мифом, нравственностью) и более не является интегрирующим культурным фактором. Как отмечает Н.В. Мотрошилова, носители разных базовых ценностей противостоят друг другу как автономные, а то и враждебные сферы сознания и бытия. В результате «динамика научного прогресса приводит к потере значения научных картин мира как средств достижения единства культуры»16.
Указывая на невозможность избежать негативных последствий технического воплощения научных результатов некоторые исследователи отмечают факт «исчерпания культуросозидающих возможностей науки», говоря о необходимости
17
«новой альтернативной науки» . Последняя, с их точки зрения, сумеет, наконец,
решить вопрос о преодолении отчуждения науки от жизненного мира людей,
разрешит проблему ее совместимости с идеалами и ценностями гуманизма. Отчасти
этому способствуют изменения в системе самой научной деятельности, в ее
взаимодействии с другими формами культуры и социальности, наличие
парадигмальной аксиоматики при невозможности предпочтительного выбора одной
из них. Не удивительно, что такого рода трансформации в научной и ненаучной
сферах приводят к ослаблению требований к жестким нормативам научного дискурса,
к допущению включения в принятую языковую парадигму и ненаучных компонентов.
Поскольку сфера деятельности науки, как отмечает В.С. Степин, ограничена особым
ракурсом предметности, постольку ее притязания кончаются там, где она не может
«сконструировать» предмет и представить его «естественную жизнь»,
18
детерминированную его сущностными связями . Необходимую «компенсаторскую» функцию состояний, которые не могут быть исчерпаны границами только лишь рационального научного знания, выполняют иные, отличные от науки, формы познавательной деятельности (применительно к нашей проблеме - «другое» знание.
Неслучайно сегодня в сферу изучения многообразных связей познания с иными формами культуры и социальности попадает взаимоотношение науки со всем комплексом вненаучного знания. Можно приветствовать то обстоятельство, что, если традиционно данная тема выносилась за пределы эпистемологии и философии науки, а тезис (скажем, «о недопустимости некритического возвеличивания науки») уживался с оценками исследований вненаучного знания как «дела недостойного по определению и чуждого всякому научному подходу», то последние полтора десятилетия, во многом благодаря междисциплинарному взаимодействию разных наук о познании (эпистемологии, истории и социологии науки, прежде всего), было показано, сколь неполон образ науки, если исповедуется строго интерналистский подход и из науки исключаются все «внешние факторы». Однако параллельно с этим власть пара- и антинаучных убеждений, а также вовлеченность обывателей в мистико-магические практики достигает таких масштабов, которые, по-видимому, превосходят собой бывшее влияние марксистско-ленинской идеологии. В этих условиях научное изучение вненаучных форм знания переходит, если использовать терминологию Т. Куна, из сферы «науки переднего края» в область «нормальной
16 Мотрошилова Н.В. Жизненный мир // Новая философская энциклопедия. Т. 2. М. 2001. С. 243.
17 Кохановский В.П. Философия науки в вопросах и ответах / В.П.Кохановский.- Р-на Д.: Феникс, 2006. С. 201.
18 Степин В.С. Философия науки: общие проблемы. М., 2006. С. 110.
науки», в которой почти не обсуждаются глобальные проблемы, а лишь разгадываются «головоломки», т.е. решаются частные задачи. Не удивительно, что для многих творчески работающих исследователей, идущих обычно против течения и открывающих новые области знания, утрачивается интерес к данной сфере. К отходу от нее побуждают их также и определенные социокультурные обстоятельства, связанные с тем, что в последнее десятилетие наука и рациональное мышление испытывают значительно больше трудностей, чем мистико-магические и религиозные формы мировоззрения, переживающие, напротив, настоящий ренессанс.
Утверждая отсутствие достаточных оснований для популярного сегодня в постмодернистской культуре тезиса, касающегося «утраты наукой ее прежнего ценностно-мировоззренческого статуса», В.С. Степин одновременно прогнозирует радикальные ожидаемые изменения в системе научной деятельности, которые обусловлены взаимодействием науки с другими сферами культуры, процессами фундаментальных научных открытий, их интерпретацией и включением в культуру19. Это возможно потому, что современная наука, действительно, столкнулась с принципиально новыми типами объектов, требующих иного, нетрадиционного видения реальности по сравнению с тем, которое предполагается в уже сложившейся картине мира. В результате меняются схемы метода познавательной деятельности, представленной системой идеалов и норм исследования. В данной ситуации рост научного знания предполагает перестройку самих оснований науки, того системообразующего блока, который определяет стратегию научного поиска и обеспечивает включение знаний в культуру эпохи.
При таком понимании научная картина мира выступает формой знания, которая регулирует постановку фундаментальных научных проблем и целенаправляет трансляцию представлений и принципов из одной науки в другую, то есть функционирует как глобальная исследовательская программа науки.
Подчеркнем: система представлений, формирующихся на базе принципов глобального эволюционизма, становится фундаментальной исследовательской программой науки на современном этапе интенсивного междисциплинарного синтеза знаний в рамках целостного образа развития Вселенной. Она, собственно, и задает тот, обладающий преимуществами живого и творческого отклика на жизнь исследовательский пафос, который направлен на поиск новых мировоззренческих ориентиров цивилизационого развития и ответов на исторический вызов соответственно. А тот факт, что современная цивилизация столкнулась и стоит перед лицом судьбоносного выбора, более чем очевиден. Именно в этом пункте, резюмирует В.С. Степин, происходит состыковка двух типов факторов, которые определяют развитие современной научной картины мира: социальные цели и ценности, меняющие облик науки как социального института, с одной стороны, и внутринаучные, когнитивные факторы, с другой20. Отсюда - вполне закономерная сегодня переоценка социокультурных идеалов, переосмысление методологического инструментария философской деятельности, переинтерпретация целого ряда концептов теории познания.
Философский анализ познания начинает не просто усваивать представления, заимствованные из иных научных дисциплин, но включаться в методологические дискуссии по поводу понятий и проблем, значимых для эпистемологии. Так, в эпицентре современных теоретико-методологических контроверз находятся
19 Степин В.С. Философия на рубеже веков // Вести РАН. 1997. № 5. С. 78-90.
20 Степин В.С. Философия науки: общие проблемы. .М., 2006. С. 249.
дискуссии (а то и острые споры) по вопросам явления натурализма в эпистемологии иперспективах философской эпистемологии, о «чисто дескриптивной» эпистемологии и не устранимости нормативизма в науке. С этим движением связана проблема объективности и релятивизма. Специалисты все активнее задаются вопросом о том, является ли, скажем, социокультурная относительность знания достаточным основанием для радикального отказа от классического понятия истины. Сюда же примыкает не менее острый вопрос о соотношении когнитивных наук в «узком» смысле (это когнитивная психология, психолингвистика и проблематика искусственного интеллекта и др.), с одной стороны, и социального анализа знания. Отдельным пунктом стоит актуальная проблематика границах междисциплинарного взаимодействия. Разумеется, список такого свойства вопросов себя не исчерпывает.
В числе конкретных методик социальной эпистемологии ведущее место занимают вовлечение в общий эпистемологический оборот результатов и методов социально-гуманитарных наук: перенимается практика «case studies» (ситуационных исследований). Поясним, что к типическим параметрам метода «case-studies относятся также, как: идея «полного описания» Г. Райла, тезис онтологической относительности У. Куайна, гештальтпсихологическое дополнение, метод «grid and group analysis» антрополога М. Дуглас, методика «плотного описания» культуролога К. Гирца, а также подходы в рамках «прикладной социологии» А. Шюц.21
Кроме того, среди конкретных методик социальной эпистемологии все более активно применяются методы и практики «field studies» лабораторий, теория риторики как подход к анализу научного дискурса, теория вероятности как аналитический метод. А также используются достаточно активно и некоторые методы экономического анализа, теория игр и другие. Все это говорит о том, что знание существует во множестве различных культурных форм и типов и в этом состоит проявление его социальности.
В контексте тематического пространства нашей статьи особо следует подчеркнуть, что в настоящее время при многовариативности подходов в области неклассической эпистемологии существует устойчивая тенденция, выступающая за сохранение регулятивного идеала истины как важнейшего принципа теоретического познания и его анализа. Вполне понятно, что в ситуации сегодняшнего плюрализма когнитивных (познавательных) практик основные нормы рационального дискурса, по мнению значительной части эпистемологов и философов науки, призваны ограничить свободу вседозволенности в теоретическом познании. Отсюда вполне справедливо ставится задача осуществления мировоззренческой критики мифомагических предрассудков, оккультных практик, выявления идейной ограниченности и теоретической несостоятельности этих форм (по) знания. В таком ракурсе, говорит И.Т. Касавин, «вопрос о критериях - это часть оборонительной стратегии науки против лженауки, отличающейся негативной социокультурной ролью, претендующей
на научный статус, социальное влияние и поддержку. Во всех других случаях этот
22
вопрос утрачивает смысл» .
По всей видимости, в самом деле, есть множество причин для согласия с тем, что «сегодня вновь настало время для защиты науки и рациональности, которые более не ассоциируются с парадигмой жесткого позитивистского сциентизма. Тем более, что сегодня «не существует идеологических запретов на анализ самых разных типов
21 См. подробнее: Касавин И.Т. Социальная эпистемология: понятие и проблемы // Эпистемология и философия науки. Т.УП. № 1, 2006. Москва.: «Канон +». С. 4-14.
22 Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога // Эпистемология и философия науки Т.4. № 2. 2005.
знания и сознания, и это порой приводит к чрезмерному и некритическому увлечению
23
оккультизмом и эзотеризмом, и в теоретическом, и в практическом плане» . На таком фоне закономерно актуализируется одна из острейших проблем классической теории познания - проблема демаркации науки и ненауки.
Таким образом, онтологические и границы науки и «другого» знания, понимаемые в качестве экзистенциональных, метафизических измерений человеческого бытия, которые априори утверждают значение человека как высшей ценности и критерия «разумности» мироздания, и которые, соизмеряясь с понятием самоценности жизни, задаются нами с позиции обеспечения онтологической целостности человека, что позволяет обосновать меру социальной ответственности ученых во всяких сферах научно-познавательной деятельности во избежание деструктивных результатов научно-технического прогресса. В подобном ключе мы подходим к осмыслению места и роли научного сообщества, формообразующим ингредиентом убеждений которого должна выступать максима о возможном и допустимом в науке и в «другом» (по) знании.
Список литературы
1. Вейнгольд Ю.Ю. Избранные труды / Ю.Ю.Вейнгольд. - Белгород, 2004
2. Демидов А. Б. Философия и методология науки: курс лекций / А. Б. Демидов. - Витебск: УО «ВГУ им. П. М. Машерова». - 2009.
3. Калинина Г.Н., Римский В.П. Самополагание науки и превращенные формы знания // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». № 20 (139) 2012. Вып. 22. Белгород, 2012. С. 28-39.
4. Калинина Г.Н Культура рациональности в контексте объективной драмы истории (философско-культурологическая аналитика) // Наука. Искусство. Культура / Научный рецензируемый журнал БГИИК. Вып 4 (8). - Белгород, 2015. С. 109-117 .
5. Касавин И.Т. Социальная эпистемология: понятие и проблемы // Эпистемология и философия науки. Т.УП. № 1, 2006. Москва: «Канон +». - С. 4-14.
6. Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога // Эпистемология и философия науки Т.4, - № 2. - 2005.
7. Колпаков В.А. Истинна ли современная экономическая теория в классическом смысле? //Эпистемология и философия науки // Москва: «Канон+» Т. XVI. № 2. 2008. - С. 91-93.
8. Кохановский В.П. Философия науки в вопросах и ответах / В.П. Кохановский. - Р-на Д.: Феникс, 2006.
9. Левин Г.Д. Где находится предмет истинного знания? // Эпистемология и философия науки //Москва. «Канон+» Т. XVI. № 2. 2008. - С.84-88.
10. Мамчур Е. А. Объективность науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии). -М. - 2004.
11. Маркова Л.А.Человек и мир в науке и искусстве / Л.А.Маркова. М.: «Канон +» «РООИ «Реабилитация». - 2008.
12. Маркова Л. А. Об особенностях современной полемики о понятии истины, об уступках и компромиссах // эпистемология и философия науки. М.: «Канон+» 2008. - Т. XVI. № 2. - 2008. -С.80-84.
13. Моисеев В.И.Медицина как транснаука // Философские проблемы биологии и медицины: Вып. 4: Фундаментальное и прикладное. М., 2010.
Мотрошилова Н.В. Жизненный мир // Новая философская энциклопедия. - Т. 2. - М. - 2001.
14. Никифоров А.Л. .Понятие истины в теории познания // Эпистемология и Философия науки. Москва.: «Канон+». Т. XVI. № 2. 2008. - С. 50-66.
15. Петров М.К. Историко-философские исследования. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). - 1996.
23 Там же.
16. Пиаже Жан. Психология интеллекта // Избранные психологические труды: Пер. с англ. и фр. / Вступ. статья В.А.Лекторского, В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина. - М., 1994.
17. Римский В, Римская О. Феномен субкультурных религий / Монография. Саарбрюкен, Palmarium Academic Publishing, 2012.
18. Свасьян К.А. Гете / К.А.Свасьян. - М.: Мысль, 1989.
19. Степин В.С. Философия науки: общие проблемы / В.С.Степин. М., 2006.
20. Степин В.С. Философия на рубеже веков / В.С. Степин // Вести РАН. - 1997. - № 5. - С. 78-90.
ACTUAL TENDENCIES OF NONCLASSICAL EPISTEMOLOGY AMID PLURALISM COGNITIVE PRACTICES
G.N. Kalinina
Belgorod state institute of arts and culture e-mail: galakalinina@inbox.ru
This article attempts to comprehending the most relevant trends and issues in the field of non-classical epistemology. The author devotes a special place transformation of basic concepts of classical science. First of all, such as the scientific rationality, the regulative ideal of truth, because they are essential theoretical knowledge and analysis and are intended to limit the freedom of permissiveness in the theoretical knowledge.
Keywords: science, culture, nonclassical epistemology, the classical theory of cognition theoretical cognition of scientific rationality, the regulative ideal truth, pluralism, permissiveness, cognitive practices.
