CC BY
172
УДК 800.61-5
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ГРАММАТИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ
© Р. З. Мурясов*
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел.: +7 (34 7) 273 6 7 78.
E-mail: frgf. dekanat@rambler. ru
В статье рассматривается типология грамматических категорий в разных языках. При этом основное внимание уделяется соотношению понятий «грамматическое ядро» и «грамматическая периферия» и демонстрируется степень грамматикализации различных языковых значений. Автор выявляет также типы межъязыковой асимметрии в контексте теории функционально-семантических полей.
Ключевые слова: типология, грамматическое ядро, грамматическая периферия, степень грамматикализованности, межъязыковая асимметрия.
При исследовании универсальных свойств языков как в плане выражения, так и в плане структурации содержания единиц языка разных уровней (следовательно, сложностей) в триаде «контрастивная лингвистика - типологическое языкознание -лингвистические универсалии» важную роль играет контрастивное (сравнительно-сопоставительное)
изучение двух (иногда и более) языков независимо от их генетической принадлежности. Несмотря на то, что сопоставительная лингвистика первоначально возникла в недрах сравнительно-исторического языкознания и, прежде всего, при изучении родственных и близкородственных языков (Э. А. Ма-каев), в современном языкознании она базируется в основном на выявлении сходств и различий в формальных и функционально-семантических планах единиц языка в состоянии синхронии.
Исследование названной триады стимулировалось в исторической ретроспективе двумя факторами: 1. интересом языковедов к вскрытию универсальных свойств языков и, тем самым, возможностью приблизиться к познанию закономерностей мышления, и следовательно, к более адекватному вскрытию механизма взаимодействия языка и мышления; 2. прикладными потребностями,
т.е. потребностями общения народов - носителей языков, что, в свою очередь, служило толчком к развитию переводческой деятельности, приведшей впоследствии к возникновению особой отрасли лингвистической науки - переводоведения и соответственно необходимостью изучения чужих (иностранных) языков. Это привело к формированию в лингвистике к середине XX века особого направления - контрастивистики. Если иметь в виду, что общее число языков мира, по свидетельству Лингвистического энциклопедического словаря (ЛЭС). колеблется от 2500 до 5000, то можно (или, наоборот, трудно) себе представить необходимое поле исследований в области контрастивной лингвистики. Даже если проводить сравнительно-сопоставительное исследование наиболее распространенных языков мира (китайский, английский, хинди и урду, бенгальский, португальский, японский, немецкий, французский и т.д. [1, с. 609]), то это по-
требовало бы усилий многотысячного отряда лингвистов во многих странах.
Научный уровень сопоставительных исследований зависит от того, насколько полно и тщательно (в идеале - исчерпывающе) описан функционально-семантический потенциал единиц каждого из сопоставляемых языков. Особенно актуальной является форма организации плана содержания языка в целом, т.е. что В. фон Гумбольдт называл внутренней формой языка.
При контрастивном изучении языков следует помнить о предостережении Б. де Куртенэ: «Видеть в известном языке ... категории другого языка не научно; наука не должна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нем только то, что в нем живет, обусловливая его строй и состав» [2, с. 26]. Он продолжает: «Следует брать предмет исследования таким, каким он есть, не навязывая ему чуждых ему категорий» [2].
Аналогичная мысль в несколько ином теоретическом контексте на рубеже тысячелетий высказана
А. Вежбицкой: «. Одноименные категории разных языков могут быть в какой-то степени приравнены друг к другу - не на основании грамматической формы, или структуры, . а именно на основании некоторого общего семантического ядра» [3, с. 45]. Особого внимания заслуживает в связи с этим следующее ее замечание: «. Как бы ни были зачастую ценны этикетки этого типа, они несут с собой определенную опасность, потому что, хотя они и намекают на то, какое значение закодировано в некоторой грамматической категории, они не могут представить это значение точно» (выделено нами. - Р. М.) [3].
В современной контрастивистике основное внимание уделяется сопоставительному изучению отдельных концептов, семантических полей, выявляемых в вокабуляре языка, грамматических категорий и реже деривационно-семантических категорий. Особенно богатый и благодатный материал для контрастивных исследований поставляет лексикон языка, основным объектом которых являются семантические поля [4], шире - лексикосемантические парадигмы. Контрастивное изучение лексико-семантических парадигм на современ-
* Мурясов Рахим Закиевич — д-р. филол. н., профессор, декан факультета романо-германской филологии.
ном уровне лингвистических исследований не сводится к выявлению семантических различий коррелирующих лексических единиц в двух (или более) языках. Оно предполагает также выявление лингвокультурологических наслоений на семантику языковых единиц [5-6]. Так, в сопоставляемых языках тот или иной концепт может быть на современном этапе языка формально невыраженным. Например, в английском, немецком и французском языках представлена специальная лексическая единица для обозначения лица, живущего в пригороде или в одной части города, а регулярно совершающего поездки на работу в другую часть города, ср.: нем. Pendler „jmd., der ausserhalb seines Wohnortes arbeitet oder eine Ausbildung erhält und täglich von seinem Wohn-, zum Arbeitsort und zurück fährt“ (Klappenbach / Steinitz) [7]. Аналогичное явление имеет место во французском языке, ср.: navetteur „personne qui fait regulierement la navett par un moyen de transport collectif, entre son domicile et son lieu de travail“ [8]; ср. также в английском языке: commuter «житель пригорода, работающий в городе и ежедневно ездящий на работу поездом, автобусом и т.п.» [9]. В современных двуязычных словарях предпринимаются неудачные попытки перевода такого рода слов на русский язык. Например, в Новом большом англо-русском словаре под редакцией академика Ю. Д. Аресяна дается перевод этого слова как «загородник», в других словарях как «дачник» и т.д. [10].
При переводе с одного языка на другой приходится учитывать лингвокультурологические различия между разными национальными вариантами языка. Так, в британском варианте английского языка black cat (черная кошка) имеет положительную коннотацию, между тем как в американском варианте отрицательную. “In the UK, some people believe it is good luck for a black cat to walk in front of you; in the US, however, people think this is unlucky ” [9, с. 193]. Другой пример. Слово student в британском варианте английского языка, помимо своего основного значения «студент», иногда употребляется с негативной коннотацией, а именно для обозначения лица, которое не обнаруживает особого прилежания в учебе, часто выпивает, пропускает занятия, поздно встает и жалуется на то, что мало денег... “In the UK the stereotype of a university student is someone who does not study very much, enjoys drinking a lot of alcohol, misses classes because they always wake up too late, and complains about not having enough money... ” [9, с. 1344].
Особая, т. е. стержневая, роль в организации и соответственно описании языковой структуры принадлежит грамматике - частям речи и их грамматическим категориям и синтаксическим моделям. Подчеркивая важность исследования грамматического и лексико-семантического уровней языковой системы, мы ни в коем случае не умаляем значимость контрастивных исследований фонологиче-
ского уровня. Особенно важно, прежде всего в методическом аспекте, изучение акустико-артикуляторных свойств звуков и фонологических моделей, также обнаруживающих неповторимые идио-этнические особенности. Так, если фонологическая модель ККККК (К - согласный звук) вполне допустима для армянского языка (ср. фамилию известного актера - МКРТЧЯН), то для носителя русского языка она создает определенный фонетический дискомфорт, а для носителей тюркских языков она совсем неприемлема (например, башкир или татарин эту фамилию будет произносить как МЫКЫРТЧЯН). Для последних произносительную трудность составляет даже если в начале слова рядом расположены два согласных, ср.: рус. стол - башк. вдтэл, Сталин — Ыс-талин, Светлана — Эсбитлана или Сибитлана или в финале слова: рус. факт - башк. факыт, рус. Маркс -башк. Маркыс и мн. др.
Грамматические структуры (категории, модели, парадигмы) напоминают каркас строения, который наполняется конкретным материалом. Тип языка в строгом смысле этого слова определяется свойствами грамматического строя языка. Грамматика, как отмечает А. Вежбицкая, «воплощает систему значений, рассматриваемых в данном языке как особенно важные, действительно сущностно необходимые при интерпретации и концептуализации действительности и человеческой жизни в этой действительности» [3, с. 44].
Важно отметить, что без наличия инвентаря семантических признаков разных степеней обобщенности, т. е. их иерархии в каждом из сопоставляемых языков, невозможна сама постановка вопроса о контрастивном исследовании грамматического строя языков - прежде всего грамматических категорий частей речи. Как справедливо указывает
В. Крофт, «основная предпосылка для межъязыкового сопоставления - это межъязыковая сопоставимость, то есть возможность идентифицировать «тождественные» грамматические явления в разных языках» [11, с. 11].
Контрастивное изучение грамматического строя языков занимало и продолжает занимать ведущее место в исследованиях сравнительносопоставительного направления. Следует отметить особую активность в этой области лингвистики Института немецкого языка (Германия, г. Мангейм), в котором осуществлен научно-исследовательский проект по составлению сопоставительных грамматик немецкого языка с французским, испанским, итальянским, португальским, польским, сербским и хорватским, турецким, японским и т. п. под руководством директора данного научноисследовательского центра профессора Г. Штиккеля.
При типологии грамматических категорий достаточно четко различаются два направления. С одной стороны, лингвисты выделяют типы грамматических категорий частей речи того или иного конкретного языка, обусловленные разной степе-
нью их грамматикализации, т.е. насколько последовательно и полно та или иная категория представлена в словоизменительных парадигмах. По характеру языковой репрезентации А. В. Бондарко указывает на три типа грамматических категорий. С этой точки зрения интерес представляет классификация морфологических категорий в русском языке А. В. Бондарко по признаку коррелятивности форм в пределах одного и того же слова:
1) категории, последовательно представленные корреляциями форм одного и того же слова -последовательно коррелятивные (например, наклонение, время, лицо, род глагола и т.д.);
2) непоследовательно коррелятивные, т.е. категории частично коррелятивные, которые выражены противопоставленными друг другу формами разных слов (вид, залог глагола, число существительных, степени сравнения прилагательных и наречий);
3) некоррелятивные, т.е. категории, которые не могут быть выражены двумя и более формами одного и того же слова и всегда репрезентируются формами разных слов (род имен существительных) [12, с. 77].
В классификации А. В. Бондарко сомнение вызывает отнесение категории наклонения к последовательно коррелятивным, если ее рассматривать как трехчленную оппозицию «индикатив - императив - конъюнктив», т.к. сослагательное наклонение в русском языке практически не имеет словоизменительных парадигм [13]: полностью отсутствует категория времени (представлена моночленом -л бы / -ла бы /-ло бы) и она могла бы быть отнесена с большим основанием к непоследовательно коррелятивным категориям.
Сектором типологических исследований Института лингвистических исследований (ИЛИ) РАН опубликован ряд работ, в которых описываются грамматические категории или лексикограмматические категории частей речи разных языков [14-15]. Однако в этих трудах вопросы контрастивной грамматики и типологии межъязыковых грамматических категорий не рассматриваются.
С другой стороны, с точки зрения контрастивной грамматики, интерес представляет, прежде всего, исследование грамматических категорий частей речи как межъязыковых коррелятивных (нередко одноименных) и грамматических категорий, представленных только в одном из сопоставляемых языков.
Наиболее существенной задачей контрастивной лингвистики является не просто выявление сходств и различий, а степень сходства, или степень межъязыковой эквивалентности семантически сходных или одноименных категорий в сопоставляемых языках.
Даже в близкородственных языках одноименные грамматические формы могут иметь существенные различия в функционально-семантическом отношении. Так, формы перфекта в английском и немецком языках (англ. present perfect и нем. Prasensperfekt) обнаруживают заметные различия.
Немецкий перфект имеет два основных значения: 1) он выражает действие, имевшее место в прошлом и 2) в современном немецком языке вытесняет громоздкую в формальном отношении фу-турум II при выражении таксиса предшествования в будущем. Экспансия немецкого перфекта по отношению к футуруму II настолько сильна, что по подсчетам некоторых германистов в 10 000 предложений для выражения предшествования в будущем лишь в 3 предложениях используется футурум II [16, с. 130]. Аналогичная продуктивность перфектного футурума в английском языке отмечается в работах грамматистов [16-17].
Present perfect в английском языке так же, как и немецкий перфект, употребляется для обозначения действий в прошлом. Однако некоторые германисты отмечают большую ориентированность такого действия в английском на момент речи, на его более тесную связь с настоящим [17, с. 233], ср.:
англ. Since when has he lived here?
нем. Seit wann wohnt er schon hier?
англ. I’ve known him since he came here.
нем. Ich kenne ihn (schon), seit er hierhergekommen ist.
Межъязыковая асимметрия коррелятивных грамматических категорий - явление нередкое как в родственных, так и неродственных языках. Асимметрия в грамматическом строе языков имеет разные формы. Прежде всего, она заключается в том, что одна и та же категория может быть репрезентирована разным количеством словоформ, т. е. они могут характеризоваться неравнообъемными морфологическими парадигмами. Так, семантическая категория времени, присущая многим языкам мира, может быть формально представлена тремя (русск. язык), шестью (лат., нем., англ. и др. языки), одиннадцатью (башк., франц. языки и т.д.) грамматическими формами, что a priori исключает наличие полной грамматической асимметрии (эквивалентности).
С другой стороны, асимметрия грамматических категорий проявляется в неравнообъемном охвате ими лексического материала. Например, категория залога в индоевропейских и тюркских языках относится к непоследовательно коррелятивным, т.к. в этих языках только действительный залог охватывает всю глагольную лексику, в то время как противопоставленный ему пассив распространяется только на переходные глаголы. Однако в английском языке пассив обладает большим лексическим диапазоном, чем в других языках. Ср. англ. The bed has not been slept in «В этой постели не спали». В подобных случаях в немецком и русском языках употребление пассивной конструкции исключается. Если они иногда и встречаются (крайне редко), то несут определенный стилистический заряд и квалифицируются как грамматически неотмеченные формы. Ср. например, Einige wollen, aber die meisten werden nur gewollt (Fr. Nietzsche) (Некоторые хотят, но большинство заставляют хотеть).
Эта структура напоминает русские предложения с разговорной окраской: Его ушли. Многих умерли.
Залог в тюркских и германских языках обнаруживает многоаспектную асимметрию, что обусловлено, во-первых, разным количеством залоговых форм: в английском - 2 ( иногда 3), в немецком - 3 [18], в башкирском и татарском языках - 5 [19-20], во-вторых, не все глаголы в тюркских языках способны образовывать все формы залогов. По данным Татарской грамматики (ТГ), лишь около 100 глаголов татарского языка имеют формы всех 5 залогов [20].
Третья важная задача контрастивного и типологического языкознания состоит в необходимости детального исследования не только межъязыковой, но и межуровневой асимметрии той или иной категории в сопоставляемых языках. В связи с этим особую актуальность приобретает проблема «периферийной грамматики» [21] в контексте теории функционально-семантических полей [22].
Третья задача предполагает также исследование степени грамматикализованности семантических признаков, претендующих на уровень признаков грамматической категориальности. С изложенной задачей теснейшим образом связано изучение лексико-грамматических разрядов, называемых иногда семантико-грамматическими классами, субграмматическими, или скрытыми категориями, определяющими диапазон функционирования грамматических категорий и их парадигматическую полноту/неполноту. То, что в одном языке образует грамматическое ядро, в другом может быть определено как грамматическая периферия или понижено в ранге до лекси-ко-граматического разряда.
Даже в рамках генетически родственных языков инвентарь грамматических категорий может быть неодинаковым, например, категория вида в славянских языках, в которых она может быть отнесена к непоследовательно коррелятивным грамматическим категориям, в то время как в немецком и французском она является категорией, не имеющей грамматического оформления, и речь может идти лишь о временных формах с тенденцией к выражению значений совершенного или несовершенного вида (ср. нем. перфект и имперфект; франц. passé simple/imparfait и passé composé). Своеобразное преломление признака вида представлено в английском языке. С одной стороны, так называемым длительным формам присущи per definitionen видовые значения длительности, и следовательно, несовершенного вида, с другой - простые (недлительные) временные формы (past simple и present perfect simple) в видовом отношении нейтральны и могут иметь значение как совершенного, так и несовершенного вида.
Принципиально иное выражение значения вида обнаруживает темпоральная система тюркских языков. С одной стороны, например в башкирском
языке, имеются нейтральные в видовом отношении временные формы, но с тенденцией к выражению законченного действия (прошедшее определенное, прошедшее неопределенное, предпрошедшее, давнопрошедшее) и, с другой - временные формы, однозначно выражающие значение несовершенного вида (ср. прошедшее длительное или прошедшее незаконченное; давнопрошедшее определенное время, выражающее действия, которые неоднократно происходили в давние времена, свидетелем которых говорящий не был и т.д.) [19, с. 278]. Таким образом, категория вида в тюркских языках (башкирском и татарском) может быть представлена как семантически и формально неравнообъемная оппозиция «аспектуально нейтральные временные формы: временные формы со значением несовершенного вида». В первом типе формы могут быть квалифицированы как темпоральные формы, а вторая группа - аспектуально-темпоральные формы. Здесь прослеживается некоторая аналогия с видовременной системой английского глагола. Но эта аналогия лишь частичная, т. к. в английском языке все простые временные формы (simple tenses) имеют параллельно длительные формы, между тем как ни одна временная форма башкирского глагола с ярко выраженным аспектуальным значением несовершенного вида не имеет параллельной формы общего или несовершенного вида, т. е. нет рядов оппозиций «общий вид: длительный вид», как это имеет место в английском языке: I read — I am reading, I read — I was reading, I have read — I have been reading и т.д. В длительных формах английского глагола и временных формах со значением длительности и кратности семантические признаки аспектуальности и темпо-ральности выражены в сопряженном виде [23].
Существенным при сопоставительном исследовании грамматических категорий в разных языках является понятие «грамматической периферии», в основе которого лежит «представление о градуальном характере грамматического» [21, с. 130]. Грамматические категории «не являются жестко заданными и неизменными логическими структурами» и «по этой же причине в языках мира, безусловно, возможны «более грамматические» и «менее грамматические явления» [21]. В. А. Плунгян полагает, что грамматические аналитизмы также должны быть отнесены к грамматической периферии, т. к. они не относятся к словоизменению как словоформе. В такой интерпретации все аналитические формы в индоевропейских и тюркских языках (т.е. преобладающая часть грамматических средств) оказываются отнесенными к грамматической периферии (ср. все формы пассива в германских и романских, большинство форм пассива в русском), в то время как соответствующие формы в тюркских языках должны быть признаны жесткими морфологическими моделями, поскольку залоговые аффиксы интегрированы в морфологическую структуру слова (ср. башк.: hernay — hвйлэшеY — hernamey).
Если исходить из принципа регулярности и диапазона охвата тем или иным аналитизмом лексического материала, то грамматические аналитизмы - «полноценные» партнеры тех словоизменительных форм, которые являются собственно морфологическими средствами, т. е. интегрированы в морфологическую структуру слова. Поэтому вряд ли можно согласиться с точкой зрения о периферийном характере аналитических форм. В ряде языков нет четких граней между морфологическими (универбными) и аналитическими (би- или по-ливербными) формами. Так, в тюркских языках одна и та же временная форма функционирует в виде двух вариантов - синтетическом и аналитическом (ср.: башк. определенное предпрошедшее: барзан ине и барзайны, килгэн ине и килгэйне; ср. также тат. барган иде и разг. баргание, килгэн иде и разг. килгэние). Уместно в связи с этим вспомнить о plusquamperfectum и futurum secundum в латинском языке, которые, с одной стороны, можно рассматривать как универбные формы, т. е. чистую морфологию, с другой - эти формы представляют собой морфологические композиты, состоящие их двух самостоятельных глаголов, ср. ornaveram (orno «украшать» + eram (имперфектная форма глагола sum «быть»); ornavero (orno «украшать» + ero (будущее время глагола sum «быть»)).
В разных языках количество категориальных форм обусловлено тем, что некоторые грамматические категории оказываются сопряженными другими грамматическими категориями. Так, если в русском и английском языках на темпоральный семантический признак формы наслаивается также ас-пектуальный, и их семантика может быть представлена как темпорально-аспектуальный комплекс, то в тюркских языках на семантическую структуру глагольных форм наслаивается, помимо аспектуальных (выборочно), признак эвиденциаль-ности/неэвиденциальности (очевидности/неочевидности). Именно этим фактором объясняется большое количество прошедших временных форм, например, в башкирском и татарском языках (от 8 до 14 у разных авторов). При этом признак эвиденци-альности/неэвиденциальности присущ только прошедшим временным формам (ср. уцыны — уцызан — уцый ине — уцый торзайны — уцызайны (укызан ине) — уцызан булзан — уцызан була — уцый торзан булзан — укый торзан була).
Однако термин эвиденциальность понимается разными лингвистами неодинаково. Общепринятым является выделение в рамках категории эви-денциальности значений «непосредственного восприятия... и опосредованного восприятия» [24, с. 115]. Цитируемый автор указывает, что перфект в персидском языке может выражать медиативное значение, под которым понимается наличие дистанции между говорящим и описываемой ситуацией, с одной стороны, и эвиденциальное значение, с другой. В персидском языке нет специаль-
ных глагольных форм, выражающих эвиденциаль-ные значения [24, с. 118] в отличие от тюркских языков. Следовательно, в персидском языке речь идет об особых случаях употребления перфекта. В персидском языке для выбора глагольной формы определяющим является не наличие указания на источник информации и не способ получения информации (непосредственно или «из вторых рук»), а готовность говорящего взять на себя ответственность за истинность сообщаемых сведений [24, с. 120]. Эвиденциальность в таком понимании несколько отличается от эвиденциальности в тюркских языках и больше напоминает употребление форм конъюнктива в косвенной речи в немецком языке, которые употребляются, как правило, не для выражения достоверности или недостоверности сообщаемого, а для выражения нежелания взять на себя ответственность за достоверность информации и его желания дистанцироваться от содержания данного высказывания (ср. нем.: Er sagte, er sei krank «Он сказал, что он болен»). Таким образом, мы имеем дело с эпистемической модальностью, т. е. признак эвиденциальности переходит в область уверенности/неуверенности говорящего в достоверности информации.
По-видимому, следует разграничивать понятия «морфологическая периферия» и «грамматическая периферия». Если та или иная конструкция не может быть отнесена к морфологии в строгом смысле слова, то это не означает, что данная структура является грамматической периферией. Так, в английском языке степени сравнения прилагательных представлены двумя моделями (синтетической и аналитической - large/larger/largest и beautiful — more beautiful — most beautiful), а во французском - только аналитической моделью (large — plus large — le plus large). Решающим является в данном случае, насколько универсальна та или иная модель в смысле охвата лексического материала.
Fэли кисэ кис кайтты («Гали вернулся вчера -я был очевидцем») - Fэли кисэ кис кайткан («Гали вернулся вчера (оказывается, я узнал, мне сказали»)). В этих высказываниях нет эпистемической модальности, и они отличаются друг от друга по признаку эвиденциальности/неэвиденциальности.
Следует также отметить некоторые особенности praesens historicum, хотя эта форма часто употребляется при описании событий в прошлом, в ней нет указания на признак эвиденциально-сти/неэвиденциальности (Бына хэбер Цезарь Рубикон аша сыза; нем. Nun überschreitet Caesar Rubikon; лат. Nunc Caesar transit Rubiconem).
Понятие грамматической периферии появилось в трудах В. Г. Адмони в связи с его идеей о полевой природе грамматических явлений [25]. Описанию полевой структуры грамматических явлений посвящено 6-томное исследование под редакцией А. В. Бондарко «Теория функциональной грамматики», в котором на материале разных язы-
ков показано функциональное единство грамматических, околограмматических, словообразовательных структур, объединенных в функциональносемантические целые на основе инвариантного семантического признака уровня грамматической категориальности [22]. Семантические признаки уровня грамматической категориальности в компрессированном, структурно редуцированном виде представлены в семантике деривационных моделей, например, оппозиция агенс-пациенс, аспекту-альность, темпоральность и т.д., названные нами изограмматическими признаками в семантической структуре производных лексем [26-32].
Таким образом, контрастивно-типологическое исследование грамматических категорий на материале разных, в особенности неродственных языков, представляется целесообразным проводить в контексте теории функционально-семантических категорий, в которых выявляется неодинаковый удельный вес грамматического и неграмматического в репрезентации общих и универсальных концептов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лингвистический энциклопедический словарь. Л., 1990. 709 с.
2. Куртенэ де. Б. Некоторые общие замечания о языковедении и языке. СПб., 1871. С. 26.
3. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. 776 с.
4. Шафиков С. Г. Лексическая типология языков. Уфа: БашГУ, 2005. 162 с.
5. Иванова С. В. Культурологический аспект языковых единиц. Уфа: БашГУ, 2002. 114 с.
6. Чанышева З. З. Этнокультурные основания лексической семантики. Уфа, 2004. 254 с.
7. Wörterbuch der deutschen Gegenwartssprache. Herausgegeben von R. Klappenbach und W. Steinitz. Berlin, 1978. 400 S.
8. Le Petit Robert. Dictionnaire de la langue française. Paris, 2004. P. 88.
9. Longman. Dictionary of English Language and Culture. Barcelona, 1999. 1568 p.
10. Новый большой англо-русский словарь: в 3 т. М.: Русский язык, 2000. 1905 с.
11. Croft W. Typology and Universals. Cambridge University Press, 1990. P. 34.
12. Бондарко А. В. Теория морфологических категорий. Л., 1976. 252 с.
13. Зеленецкий А. Л. Сравнительная типология основных европейских языков. М., 2004. 248 с.
14. Типологические обоснования в грамматике. М., 2004. 520 с.
15. Типология. Грамматика. Семантика. СПб., 1998. 352 с.
16. Glinz H. Grammatiken im Vergleich. Max Niemeyer VerlagTübingen, 1994. 962 S.
17. Lamprecht A. Grammatik der englischen Sprache. Berlin, 1972. 361 S.
18. Grammatik der deutschen Gegenwartssprache. In 3 Bänden. Bd. 3. Berlin; New York, 1997. 2569 S.
19. Грамматика современного башкирского литературного языка. М., 1981. 495 с.
20. Татарская грамматика. Т. 2: Морфология. Казань, 1997. 394 с.
21. Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000. 384 с.
22. Бондарко А. В. Функциональная грамматика. Л.: Наука, 1984. 205 с.
23. Ярцева В. Н. Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка // Исследования по общей теории грамматики. М., 1968. С. 5-57.
24. Хадарцев О. А. Эвиденциальные значения перфекта в персидском языке // Глагольные категории. Исследования по теории грамматики. М., 2001. С. 115-135.
25. Адмони В. Г. Основы теории грамматики. М.-Л., 1964. 105 с.
26. Мурясов Р. З. Грамматика производного слова // Вопросы языкознания. 1987. №5. С. 18-30.
27. Мурясов Р. З. Аспектология и номинализация // Вопросы языкознания. 1991. №2. С. 74-91.
28. Мурясов Р. З. Лексико-грамматические разряды в грамматике и словообразовании // Вопросы языкознания. 1999. №4. С. 56-70.
29. Мурясов Р. З. Неличные формы глагола в контрастивнотипологическом видении // Вопросы языкознания. 2000. №4. С. 43-55.
30. Мурясов Р. З. Некоторые вопросы контрастивной аспекто-логии // Вопросы языкознания. 2001. №5. С. 86-112.
31. Мурясов Р. З. Сопоставительная морфология немецкого и башкирского языков. Глагол. Уфа: РИЦ БашГУ, 2002. 172 с.
32. Murjasov R. Z. Isogrammatische Merkmale der Wortbildungen // Deutsche Sprache. Zeitschrift für Theorie, Praxis, Dokumentation. Mannheim, 2004. №1. S. 66-86.
Поступила в редакцию 27.10.2009 г.
