CC BY
131
УДК 81''1 — 027.21
О. Н. Кушнир
АКТУАЛИЗАЦИЯ ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫХ КОНЦЕПТОВ, ВЕРБАЛИЗОВАННЫХ
ЗАИМСТВОВАННЫМИ ПРЕФИКСАМИ И ПРЕФИКСОИДАМИ
Предложена лингвокогнитивная типология префиксов и префиксоидов, вербализующих лингвокультурные концепты. Внимание сосредоточено на концептах, вербализованных заимствованными морфемами. Анализ динамики таких концептов проводится на примере условно выделяемых «временных» концептов.
The article suggests a linguo-cognitive typology of prefixes and prefixoids, verbalizing linguo-cultural concepts. Special attention is focused on the concepts verbalized by imported morphemes. A dynamic analysis of these concepts is carried out using the example of conditionally identified "time-related" concepts.
Ключевые слова: концепт, динамическая лингвоконцептология, лингвокогнитивная типология,
префикс, префиксоид.
Key words: concept, dynamical linguoconceptology, linguocognitive typology, prefix, prefixoid.
Проведение лингвокультурологического анализа языковых изменений предполагает факт существования некоторой типологии концептов. Применительно к анализу заимствованных лексем это, как правило, номинативная или лингвистическая типология, поскольку появление и/или активизацию в современном русском языке многочисленных заимствований связывают по преимуществу с такими причинами, как потребность в именовании новых реалий, необходимость в специализации понятий, тенденция к экономии языковых средств и т. п. (ср., например: [8]). Однако развитие русской концептосферы связано не только с достаточно очевидными номинативными потребностями или лингвистическими закономерностями, но и с глубинными изменениями в сфере языкового сознания, которые и составляют основной предмет динамической лингвоконцептологии.
Трудности исследования этих глубинных изменений обусловлены самой природой концепта: он находит опору во внутренней форме вербализующих его ключевых слов, выступающей как «явленность этимона», — «всегда смысл, который направляет движение содержательных форм концепта», «инвариант, который приближается к концепту, но... еще не есть концепт» [5, с. 52]. Не только русское, но и заимствованное слово как средство вербализации концепта — это «свидетельство русской интуиции» [б, с. 4], которая, как всякий объект научного исследования, исчерпывающим образом вскрыта быть не может, а сколько-нибудь ощутимые научные подвижки не могут быть достигнуты вне обращения лингвистики к смежным областям знаний о человеке и обществе, особенно в лингвокультурологии.
Своеобразным «классификационным ключом» ко входу в те аспекты русской лингвоконцептуальной интуиции, которые связаны с динамической синхронией префиксальных и префиксоидальных морфем, может служить их простейшая дихотомическая лингвокогнитивная типология, основывающаяся на следующем (конечно, во многом условном) разграничении.
Префиксы — это аффиксальные словообразовательные морфемы, префиксоиды — корневые морфемы в функции префиксов, отличающиеся от «обычных» корневых морфем семантической элементарностью и регулярностью употребления в одной и той же относительно простой семантической функции в составе производных слов.
Префиксы как аффиксальные словообразовательные морфемы реализуют по преимуществу понятийную функцию, выступая в семантическом отношении как сигнификативы, как средство языкового опредмечивания отношений между денотативными составляющими концепта (макроконцепта), например: война — и антивоенный (антивоенное движение/ выступления /митинг), где префикс анти- однозначно отсылает к представлению о противоборстве некоторых сил; диакон — архидиакон, иерей — архиерей, где префикс архи- так же однозначно отсылает к понятийному представлению о церковной иерархии. Соотносительные с этими префиксами сигнификативные концепты — соответственно «противоборство» и «иерархия».
Префиксоиды, как в формальном отношении корневые морфемы (см. например: [12, с. 187]), реализуют по преимуществу предметную функцию, выступая как денотативы, как средство обобщенного именования тех предметных областей, с которыми связаны образуемые при их
посредстве производные слова, например: био- отсылает к сфере живого, физио--к физиологии
живых организмов, фито- — к растениям и т. д. Строго говоря, в этом случае мы имеем дело в
Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. 2011. Вып. 2. С. 36 — 43.
общем случае не с концептами, а с предметными областями, хотя в отдельных случаях префиксоиды выступают и как маркеры концептов (один из наиболее очевидных примеров — усеченная основа парт- в функции префиксоида в общем значении «партия», восприятие семантики которой в советское время и сейчас совершенно разное).
Как и «обычные» префиксы или суффиксы, аффиксоиды (префиксоиды и суффиксоиды) являются регулярно воспроизводимыми минимальными значимыми частями слова, характеризуются достаточно высокой продуктивностью и регулярностью употребления корневого морфа в функции словообразовательной морфемы, легко узнаваемым и сравнительно несложным лексическим значением, которое синонимично словообразовательным значениям «обычных» суффиксов или префиксов. В практике лингвистического анализа, как правило, аффиксоидами считаются заимствованные элементы типа ихтио- или антропо-, -лог или -фил, а синонимичные им собственно русские корневые элементы, например рыбо- или человеко-, -вод или -вед, выступают основами сложного слова с соответствующим морфемным членением (рыб-о-, человек-о). Причина различия трактовок заключается в том, что русские словообразовательные элементы аффиксоидального типа неизбежно сохраняют ореол многозначности (от исходной лексемы), тогда как заимствованные воспринимаются как моносемантичные, в практике лингвоконцептуального анализа — как недвусмысленно отсылающие к некоторой предметной области.
Следовательно, обращение к префиксам как средствам вербализации лингвокультурных концептов, рассматриваемых в динамике, позволяет усмотреть некоторые сдвиги в сигнификативном пространстве русской лингвокультуры, а обращение к префиксоидам — сдвиги в номинативном пространстве (в содержании и структуре предметных областей). Предложенное лингвокогнитивное разграничение позволяет избежать избыточной для лингвоконцептологии теоретико-лингвистической дискуссии о морфемном статусе заимствованных элементов (см. например: [17]) и полагаться на практически общепринятое различение префиксальных морфов, к которым относятся, в частности, де-, дез-, дис-, им-, интер-, ир- и другие, и «связанных компонентов интернационального характера» (вариант именования: «повторяющиеся компоненты сложений, сращений, аббревиатур, предшествующих опорному»), например авиа-, авто-, агро- и т. п. [16, с. 754, 244, 761 и др.].
Последующее изложение мы основываем преимущественно на материалах «Толкового словаря русского языка конца ХХ в.: Языковые изменения» [21], который, наряду с другими
неографическими, толковыми и иными филологическими словарями разных лет, является одним из основных источников динамической лингвоконцептологии.
Весь лексикографический материал авторы указанного словаря делят на пять групп, каждой из которых соответствует специфический аспект синхронной динамики, а именно: 1) новое слово (значение); 2) относительно новое слово (значение); 3) актуализация слова (значения); 4) возвращение слова в актив из пассивного запаса; 5) уход слова в пассивный запас [21, с. 32].
Лингвоконцептологическое осмысление этой лексикографической систематизации связано с точки зрения лингвистики с представлением о том, что процессы развития концептосферы неотделимы от динамических сдвигов в способах вербализации ее составляющих, а с позиций культурологии — с тем, что в России «на исторических гранях... действуют хаотические процессы, объединяемые общим для них релятивным механизмом культуры — "смутой"» [7, с. 585]. Языковые приметы «смуты» наиболее очевидны на лексическом уровне; соответствующие лексемы сравнительно быстро либо уходят из оборота, либо входят в употребление. Морфематические приметы «смуты» менее очевидны и обладают «пролонгированным» действием.
Обратимся в качестве примера к анализу концептов, условно относимых нами к «временным» (кавычки в данном случае использованы с целью акцентировки того, что представления о «собственно времени» составляют лишь лингвокогнитивную основу рассматриваемого материала, который в семантическом отношении, разумеется, шире собственно темпоральных представлений).
Восприятие времени в русском языковом сознании (как и в языковом сознании всей христианской части индоевропейского мира), а следовательно, специфика макроконцепта «время» и в целом, и в составляющих его частных концептах основываются на линейных, «горизонтальных» представлениях типа «позади — впереди», «раньше — позже». Однако это восприятие, будучи основным, не исключает и «вертикальных» представлений, причиной чего выступает «антропоцентрическая модель вертикального времени» [23, с. 156 и след.].
Эвристическая значимость данного факта для анализа динамики временных концептов состоит в том, что «горизонтальные» и «вертикальные» представления оказываются совмещенными. Временное «позже» ассоциируется не только с пространственным «дальше», но и с представлением «выше», в коннотативном прочтении — «совершеннее, лучше».
Динамика лингвоконцетуальных изменений, акцентирующих совмещение
«горизонтального» и «вертикального», отчетливо просматривается в рамках сигнификативно-коннотативного морфосемантического поля, отражающего движение исторического времени, которое хорошо проявляется в дериватах с префиксом пост- на фоне принадлежащих тому же полю дериватов на нео-, собственно русском после- и квазиантонимичном прото-.
Префикс пост- помимо значения «происходящий / имеющий место после того, что названо мотивирующим словом», основывающегося на латинском этимоне post 'сзади, позади > затем, потом, после, позже, впоследствии'1, которое представлено в многочисленных дериватах советского времени и синонимичных им по морфосемантике производных с префиксом после- (ср., например: постинфекционный, постоперационный, пострадиационный, постэмбриональный и
послебанный, послегриппозный, послеоперационный, послеполетный), развил еще в советские годы дополнительный сигнификативный смысл, связанный с движением исторического времени (ср., например: постимпрессионизм, постромантический и послеромантический, послесъездовский). В конце ХХ — начале XXI века доминантными в новообразованиях становятся сигнификативный смысл «современный / характерный для настоящего времени» и связанный с ним коннотативный смысл «более совершенный по отношению к тому / лишенный недостатков того, с чем связано то, что названо мотивирующим словом». Этот пучок смыслов устойчиво реализуется только в дериватах с пост-, ср.: посткоммунистический, постперестройка (и постперестроечный, постперестройщик), постсоветский, постсоциалистический, постсталинский.
Дериваты с префиксоидом нео- реализуют иной пучок смыслов: по сигнификату это базовое, прямолинейно опирающееся на этимон значение «после того, что названо мотивирующим», коннотативная составляющая может быть прочитана как в мелиоративном, так и в пейоративном ключе, ср.: необольшевизм, неокоммунизм (и неокоммунист, неокоммунистический), неоконсервативный, неосталинизм (и неосталинистский, неосталинист), неототалитарный.
Безусловная актуальность того пучка смыслов, который реализуется новыми дериватами с пост-, проявляется также в появлении окказионализмов (ср. примеры, родственные языковой игре: [18, с. 37]), в регулярном использовании префиксальной редупликации. Так, наряду с бытовавшими ранее в эстетике именованиями типа постимпрессионизм, а затем и постпостимпрессионизм, постэкспрессионизм и постпостэкспрессионизм теперь возникло и более общее именование постпостмодернизм, которое даже вошло в словари (ср.: [10, с. 354; 15]). Специфика соответствующего явления активно рассматривается специалистами по литературоведению и эстетике; наличествуют как бездефисное написание постпостмодернизм [9], так и дефисное пост-постмодернизм [11, с. 318; 19, с. 531]. Сами понятия и соответствующие термины приобретают общенаучное значение (например, в психологии [25]; в политологии [13]). Морфемная редупликация пост-пост- встречается и в составе других современных терминов (например, в работе К. Уилбера [22] регулярно используется термин пост-пост-конвенциональный).
Прото- и пост- — по этимонам квазисимметричные (поскольку различаются не только семантическими компонентами типа «раньше» — «позже»; префикс прото- также включает компоненты типа «относящийся к истокам», «древнейший») антонимичные префиксы; их ква-зиантонимическая оппозитивность активно развивается.
Префикс прото- помимо значения «предшествующий» как «существовавший в прошлом по отношению к настоящему», основывающегося на греческом этимоне «первый» (как в протограф, протоистория, протонеолит, проторенессанс), развивает и значение «предшествующий» как «существующий в настоящем по отношению к будущему». К примеру, прототип, совсем недавно в лексикографической практике трактовавшийся только в рамках оппозиции «прошлое — настоящее» как «первоначальный образец; прообраз» [20, с. 537], ныне толкуется уже и в рамках оппозиции «прошлое, и/или настоящее, и/или будущее, ср.: «...первоначальный образец, прообраз кого-, чего-л. в будущем» [14, с. 1034]. Таким образом, в триадической временной оппозиции «прошлое — настоящее — будущее» оказываются актуализованными все компоненты одновременно.
Эффектную герменевтическую интерпретацию соотношения пост- и прото- в современной культуре предложила А. Бандальер [1]; аналогичная интерпретация заложена уже в показательном фрагменте заголовка статьи М. Эпштейна «.От пост- к прото-» [24].
Префиксоидальные морфосемантические поля в начале статьи мы охарактеризовали, в отличие от префиксальных, не как сигнификативные, но как номинативные. Данное лингвокогнитивное различение соотносится с хорошо известным в дериватологии, восходящим к одному из классиков славистики М. Докулилу разграничением модификационных и мутационных словообразовательных значений [26].
1 Здесь и далее латинские этимоны реконструируются по изданию [4].
Семантическое пространство языка, в том числе пространство деривационное, как минимум четырехмерно и включает помимо номинативного и сигнификативного коннотативное и «формальное» измерения; модификационные значения соотносятся преимущественно с сигнификативным, а мутационные — с номинативным аспектами (подробнее об этом см., например, [3]).
Следовательно, изучение заимствованных префиксоидов и образованных при их посредстве дериватов неотделимо от рассмотрения как минимум лингвокогнитивных, а как максимум всех изменений в языковом сознании, связанных с той или иной предметной областью. Однако предметная область, как правило, не фундируется отдельно взятыми морфемами, пусть даже префиксоидальными, их лингвокогнитивный: фундамент — лексемы и/или их совокупности с условным общим названием, который принято в идеографии именовать дескриптором. Нельзя сказать, к примеру, что «общество» — это предметная область, фундирующаяся элементом социо-, или «живое» — элементом био-, поскольку эти предметные области очень разветвлены, и содержание базового префиксоида не может отражать эту разветвленность. Соответственно и «общество», и «живое» едва ли могут быть квалифицированы как концепты — во всяком случае, в рамках нашей культуры.
Вместе с тем префиксоидальные элементы — это, как правило, «точки роста», «зародыши» сложной лингвоконцептуальной системы, анализировать которую вне выхода в более широкие пространства, чем морфосемантические группировки (прежде всего в лексико-семантические и лексико-синтаксические поля), едва ли возможно.
Приведем один характерный пример. Рассмотрим, во-первых, элемент кибер-, который в качестве префиксоида (или регулярно повторяющегося составного элемента сложного слова) в современных словарях не представлен; во-вторых, наличествующие в словарях лексемы кибернетика, кибернетизировать, кибернетизация, кибернетик, киборг. Обратим особое внимание на последнее слово в этом ряду — киборг, то есть «кибернетический организм», по словарному толкованию — «робот» [21, с. 293]. Вопрос: какие смыслы ассоциируются в сознании носителей языка с элементом кибер- и какие смыслы действительно с ним связаны — по логике этимологической внутренней формы?
По нашим наблюдениям, в сознании современных носителей русского языка это смыслы, основанные на представлениях о чем-то машинном (как в лексеме киборг). Внутренняя этимологическая форма существительного кибернетика, таким образом, остается, на первый взгляд, неактуализованной. Между тем существо этой внутренней формы вполне прозрачно (из греч. kybernetike (techne) '(искусство) управления кораблем (или управления вообще)' — от kybernetes 'кормчий > правитель' < kybernao 'управлять кораблем > вообще управлять' < naus 'корабль' (родственные слова: губернатор, навигация и образования на -навт).
С морфом кибер- тесно ассоциируется концепт «управление», который применительно к руководству социальными процессами сейчас выражается другим основным средством — существительным менеджмент 'теория и практика управления социальными процессами, прежде всего в экономике — управление производством и сбытом, ориентированное на повышение их эффективности и увеличение прибыли' (от англ. management 'управление, заведование; умение владеть (инструментом); осторожное, бережное, чуткое отношение (к людям)' — от глагола manage 'руководить, управлять, заведовать; стоять во главе; уметь обращаться (с чем-л.); усмирять, укрощать, выезжать (лошадь); править (лошадьми); справляться, ухитряться, суметь', восходящего к лат. manus 'рука' (этимологически однокоренные: команда, коммандос, мандат, манера, мануальный, манускрипт, эмансипация)). Как видим, семантическая ниша «управление обществом», связанная с лексемой кибернетика с момента ее возрождения в новом качестве, начиная с общеизвестного труда Н. Винера с характерным названием (первая публикация — в 1948 году) [2], ныне терминологически занята иным словом — менеджмент.
Изучение лингвоконцептуального содержания концептов, связанных с семантикой префиксальных и префиксоидальных морфем, в том числе заимствованных, представляется нам особенно значимым в контексте динамической лингвоконцептологии, основывающейся на материале новейшего времени (рубеж XX—XXI веков), которое ознаменовано появлением множества новых лексем, включающих заимствованные префиксы и префиксоиды (и соотносительных с ними новых концептов), актуализацией, деактуализацией или переосмыслением «старых» концептов.
Список литературы
1. Бандальер А. На литературоведческом перепутье. URL:http://artpages. org.ua/
bukvi/na-literaturoved4eskom-pereputie.tmI.
2. Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. М., 1983.
3. Волков В. В. Деадъективное словообразование в русском языке. Ужгород, 1993.
4. Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. М., 1976.
5. Колесов В. В. Философия русского слова. СПб., 2002.
6. Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. СПб., 2007.
7. Кондаков И. В. Культурология: История культуры России. М., 2003.
8. Крысин Л. П. Иноязычное слово в контексте современной общественной жизни // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 1996. С. 146—155.
9. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М., 2000.
10. Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века / под ред. В. В. Бычкова. М., 2003.
11. Маньковская Н. Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.
12. Немченко В. Н. Современный русский язык: Словообразование. М., 1984.
13. Неретина С. С., Огурцов А. П. Концепты политического сознания // Политическая концептология: Журнал метадисциплинарных исследований. 2009. № 1 — 2. URL:
http://politconcept.sfedu.ru/2009.1/contents.htmI
14. Новейший большой толковый словарь русского языка. СПб.; М., 2008.
15. Постмодернизм: энциклопедия. Минск., 2001.
16. Русская грамматика. М., 1980. Т. 1.
17. Рыженкова Г. О морфемном статусе некоторых элементов греческого происхождения. URL:www.proza.ru/2002/10/05 — 10.6
18. Сивова А. А. Переходные способы деривации в публицистике конца ХХ — начала XXI в. // Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы. Казань, 2004. С. 36 — 37.
19. Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. М., 2001.
20. Словарь русского языка / гл. ред. А. П. Евгеньева. М., 1984. Т. 3.
21. Толковый словарь русского языка конца ХХ в.: Языковые изменения. СПб., 1998.
22. Уилбер К. Интегральная психология: Сознание. Дух. Психология. Терапия. М., 2004.
23. Чугунова С. А. «Движение времени» у представителей разных культур. Брянск, 2009.
24. Эпштейн М. De'but de siecle, или От пост- к прото-. Манифест нового века // Знамя. 2001. № 5. С. 180 —
198.
25. Янчук В. А. Психология на рубеже третьего тысячелетия: Поиски парадигмальных координат, способа теоретизирования и метода исследования // Адукацыя i выхаванне. 1999. № 8. С. 30—49.
26. Dokulil M. Tvoreni slov v cestine: Teorie odvozovani slov. Praha, 1962.
Об авторе
Ольга Николаевна Кушнир — канд. филол. наук, проф., Коми республиканская академия государственной службы и управления, e-mail: info17275@mail.ru
Author
Olga Kushnir — PhD, professor, Komi republican academy of state service and administration, email: info17275@mail.ru
