CC BY
41
Конкретным проявлением толерантности в ситуации такого заимствования будет соразмерность трансфера институтов потенциалу адаптации институциональной матрицы-ре-цепиента.
Несоблюдение указанной соразмерности провоцирует враждебные столкновения двух противоположных институциональных оснований, что в свою очередь порождает в институциональной организации современного мира поистине тектонические сдвиги, сравнимые с результатами столкновения гигантских плит, на которых покоятся земные континенты. Глобальная интеграция неравномерно, порой в режиме жесткого контактного взаимодействия,
продвигает процесс институционального синтеза.
ЛИТЕРАТУРА
1. Williamson O. The Economic Institutions of Capitalism. N.Y.: Free Press, 1981. 242 р. Р. 78.
2. Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. М.: Прогресс, 1992. 431 с.
3. Макиавелли Н. Государь // Н. Макиавелли. Соч. М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 1998. 653 с. С. 56.
4. Гоголь Н.В. Повести. Пьесы. Мертвые души. М.: Худ. лит-ра, 1975. 654 с. С. 512.
5. Polanyi K. The Livelihood of Man. N.Y.: Academic Press Inc., 1977. 217 р.
25 сентября 2008 г.
ББК 63.5я73
АДАПТАЦИЯ НАРОДОВ ЮГА РОССИИ К СОЦИАЛЬНЫМ ТРАНСФОРМАЦИЯМ: ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ
ИССЛЕДОВАНИЯ
А. В. Лубский, Р.А. Лубский
Адаптация народов Юга России к социальным трансформациям происходит в условиях усиления тенденций глобализации и регионализации в современном мире, которые оказывают существенное влияние на их ценностные ориентации и модели социального поведения, образ жизни, формы социально-экономической и культурной активности.
Формируемое глобальное коммуникационное пространство основано на сложных переплетениях тенденций универсализма и партикуляризма, поскольку, с одной стороны, современные этнические культуры становятся все более открытыми и глобальные идеи все активнее проникают в локальную жизнь, а с другой - все это совмещается с возрождением традиционных пластов народной жизни, направленным на укрепление этнокультурной идентичности и сохранение этнокультурной самобытности. В результате этнокультурные
Лубский Анатолий Владимирович - доктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ; 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160, 2644722, e-mail: n_lav@mail.ru;
Лубский Роман Анатольевич - кандидат философских наук, доцент кафедры государственно-правовых и политико-философских дисциплин РЮИ МВД России, 344015, Еременко, 54, т. 8(863)2786879.
процессы интеграции и дифференциации развиваются одновременно, предоставляя "по горизонтали" ("глобализация снизу") новые возможности развития каждому этносу через постижение всего культурного разнообразия и универсализируя этнокультурное многообразие "по вертикали" ("глобализация сверху").
Все это требует переосмысления понятия самобытности этнических культур в эпоху глобализации: самобытность как универсальное свойство этнических культур предполагает не консервацию этнокультурных традиций, а укрепление и усложнение ядра этнической культуры, на периферии которой постоянно наращиваются инновации. Исследователи выделяют различные типы проявления этнокультурной самобытности в условиях усиления интеграционных процессов
Lubsky Anatoliy - doctor of philosophy, professor of Social, Political and Law Sciences Department of the Institute for Retraining and Advanced Teaching in Humanities and Social Sciences of the Southern Federal University, 160 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: n_lav@mail.ru.
Lubsky Roman - candidate of philosophy, associate professor of State and Law and Political and Philosophical Disciplines Department of the Rostov Justice Institute of the Ministry of Home Affairs of Russia, 54 Eremenko Street, Rostov-on-Don, 344015, ph. (007 863)2786879.
в зависимости от различных контекстов: "самобытность в ситуации открытости" (цель - смягчение логики взаимоисключений, создание условий для сосуществования, подготовка к диалогу этнических культур); "самобытность как форма закрытости" (цель -защита своего этнокультурного пространства, противопоставление своих ценностей чужим) и "самобытность, устремленная в будущее, -project identity" (цель - воссоздание нечто подобного новому гражданскому обществу) [1].
Регионализация в России, развернувшаяся в 90-е годы прошлого столетия, явилась следствием ее природно-климатического, социально-экономического, этнокультурного и политико-административного многообразия, политических амбиций элиты и анклавной ментальности тех или иных социальных, в том числе и этнических, групп на местах. В российских регионах характер и уровень развития, качество жизни, ментальность населения, глубина и сила кризиса, направление и темпы экономической и политической трансформации были различными, поэтому способы выхода из кризиса, модели и сроки преобразований в регионах во многом зависели от практических шагов местных властей. Регионализация в России сопровождалась обострением противоречий между центральной и местной властями. Ситуация осложнялась тем, что региональные властные структуры, как, кстати, и центральная власть, оказались более способными к воспроизводству старых традиций командно-административной системы, чем к инновационным методам и формам государственного управления.
Адаптация народов Юга России к социальным трансформациям происходила также в условиях конфликтогенной ситуации, сложившейся в регионе в конце ХХ в. При изучении этой ситуации в научных исследованиях доминируют, как правило, "одномерные" методологические конструкты, в рамках которых особое значение придается тем или иным факторам конфликтогенности в регионе. При этом одни ученые источники конфликтогенности усматривают в современных реалиях на Юге России [2], другие - в ее историческом прошлом [3-4]. Некоторые исследователи полагают, что конфликтогенная ситуация в регионе обусловлена уникальной комбинацией исторических, социально-экономических, этнических, демографических, психологических и иных факторов, находящихся в сложном взаимодействии [5].
Выделяя доминирующие факторы конфликтогенности на Юге России, одни исследователи таковыми считают факторы этнического взаимодействия и связанную с ним ксенофобию [6]. Другие особое значение придают кризису этнической идентичности [4], третьи - активизации и мобилизации этнич-ности [7], а четвертые главную роль отводят конфессиональным факторам [8].
При изучении конфликтогенности на Юге России большое внимание уделяется также внешним факторам, а именно изменению геополитического положения Юга России после распада СССР и кризис государственно-политической и культурно-исторической идентичности российского (постсоветского) общества [9-10]. В последнее время делается акцент на таких факторах, как взаимодействие цивилизаций и международный терроризм [11].
Одномерные методологические конструкты (однофакторные и многофакторные) позволили выявить самые разнообразные факторы конфликтогенности на Юге России и в этом плане оказались весьма эффективным познавательным средством. Однако для более глубокого понимания и объяснения сложившейся конфликтогенной ситуации в регионе требуются многомерные методологические конструкты. Большие эвристические возможности в плане разработки таких конструктов предоставляет неоклассическая модель научных исследований, основой которой выступает синтез объективистских и субъективистских подходов, социологистских и номиналистских принципов, номотетических и идиографиче-ских когнитивных стратегий. В рамках этой модели большое значение придается изучению альтернативности социальных процессов в ситуации нестабильности и неопределенности, что позволяет широко использовать идеи синергетики как теории самоорганизации сложных социальных систем.
Неоклассическая модель научного исследования претендует на создание синтетических социальных концепций, базирующихся на холистских теориях среднего уровня, в рамках которых исследователи стремятся описать, объяснить и понять свой предмет в целостности и единстве составляющих его элементов. Поэтому при изучении процессов, проходящих на Юге России, некоторые исследователи предлагают использовать методологию концептологического анализа как междисциплинарного интегративного подхода
к изучению, пониманию и моделированию социальной реальности [12].
Многомерный подход к изучению адаптации народов Юга России к социальным трансформациям в условиях конфликтоген-ности предполагает разработку такого методологического конструкта, который базируется, с одной стороны, на разноуровневом и разномасштабном видении конфликтогенной реальности, а с другой - на синтезе примор-диалистских, инструменталистских и конструктивистских подходов.
Используя многоуровневый подход, некоторые исследователи считают, что наиболее значимыми в плане воздействия на конфлик-тогенную ситуацию на Юге России являются экономические, политические, конфессиональные и этнодемографические факторы [13]. При этом на микроуровене особое значение придается мотивам участия людей в конфликтах; на мезоуровне - деятельности националистических организаций; на макроуровне -миграции и модернизации [14]. Среди мотивов участия людей в конфликтах исследователи выделяют прежде всего стремление к безопасности, статусную заинтересованность, геге-монистские амбиции и конкуренцию элит, а также неспособность органов государственной власти контролировать порядок и "внешнее пособничество" [15].
В рамках многомерного подхода к изучению адаптации народов Юга России к социальным трансформациям в условиях повышенной конфликтогенности следует учитывать ряд факторов, придающих этим процессам в регионе особую специфику. Эта специфика обусловлена, с одной стороны, тем, что в самосознании народов Юга России большое значение придается этнической идентификации по сравнению с другими типами социальной идентификации, что является следствием сложной этнической структуры и незавершенности процессов нациестроитель-ства в регионе. С другой стороны, особую специфику адаптации народов Юга России к социальным трансформациям придает наследие национально-территориальных переделов в регионе, поскольку нигде более в пределах нынешней России не было осуществлено такого количества изменений в национально-территориальном устройстве, как на Юге России, причем эти изменения касались изменения как границ, так и статуса национально-территориальных образований.
При изучении адаптации народов Юга России к социальным трансформациям в условиях повышенной конфликтогенности следует также принимать во внимание особенности менталитета горских народов Северного Кавказа, веками ориентировавшихся на разрешение конфликтов с помощью силы. Культ оружия и силы, обусловленный историко-географическими особенностями региона, сформировал у народов Северного Кавказа специфическую культуру конфликта, в которой силовой его исход является приоритетным.
Специфика адаптации народов Юга России к социальным трансформациям обусловлена также относительно поздним присоединением региона к России по сравнению с другими областями, являющимися этнической родиной или исторически сложившимися ареалами расселения народов; последствиями депортаций и массового переселениями народов Северного Кавказа, осуществлявшимися в советский период истории; отсутствием концептуально разработанной государственной национальной политики на Северном Кавказе в условиях межэтнической напряженности в регионе и нерешенности вопросов федеративного устройства России, в том числе и уравнивания прав субъектов федерации [16].
Кроме того, надо учитывать и специфику действия долгосрочных и ситуативных социально-экономических и политических факторов в регионе. По мнению одних исследователей, к долгосрочным факторам следует относить исторически сложившуюся полиэтничность Северного Кавказа, наличие многочисленных этнических групп, обладающих самостоятельными национальными интересами в различных сферах общественной жизни; влияние на политические институты традиционных родовых структур; историческую память этносов как элемент национального самосознания и основу консолидации национальных интересов; разностатусность различных этнических групп, проявляющуюся прежде всего в структуре занятости и уровне образованности населения в полиэт-ничных обществах; территориальные споры и претензии этнических групп друг к другу. К ситуативным факторам эти исследователи относят ухудшение экономического положения тех или иных этнических групп, разрушение традиционных хозяйственных связей, обострение криминогенной обстановки, рост
влияния мафиозных структур и незаконного распространения оружия; деятельность региональных политических сил [9, с. 14-17].
Другие исследователи в качестве долгосрочных факторов, влияющих на адаптацию народов Юга России к социальным трансформациям, рассматривают в первую очередь этническое и конфессиональное многообразие региона; сильное влияние на социальные процессы семейно-родовых (тейпы, тухкумы) и религиозных общностей (мазхабы, вирды); патерналистские традиции и ожидания; этническую самоидентификацию на основе ценностной системы горских морально-этических кодексов; полиюридизм этнического сознания; территориальные проблемы; этномобилиза-ционную роль исторической памяти; раз-ностатусность различных этнических групп; модернизацию всех сфер жизни региональных этнических сообществ. К ситуативным факторам эти исследователи относят кризисную ситуацию, сложившуюся в регионе в 90-е годы прошлого века; значительное падение жизненного уровня населения; массовое распространение оружия; криминализацию экономики и политической сферы; законодательные противоречия в отношениях центральной и региональной властей; динамичное и неопределенное взаимодействие этнополитических движений; массовую миграцию населения; военные действия в Чечне [17].
Особенность действия геополитических факторов, характеризующих традиционные военно-стратегические и экономические интересы России и других государств мирового сообщества на Кавказе, на адаптацию народов Юга России к социальным трансформациям в условиях конфликтогенности состоит в том, что изначально эти факторы задают высокий фоновый уровень социальной напряженности в регионе. Геополитические факторы при этом следует рассматривать как на глобальном уровне (место Северного Кавказа в системе геополитических интересов мировых держав), так и локальном уровне (геополитическое влияние Северного Кавказа на Российскую Федерацию). Анализируя геополитические факторы конфлктогенности на Юге России, надо учитывать также пограничное положение Северного Кавказа между атлантистской и континентальной моделями мира, что неизбежно включает его в зону международных интересов. Геополитические факторы конфлктогенности на Юге России
можно интерпретировать также в рамках представлений о Северном Кавказе как контактной цивилизационно-культурной зоне исламской, кавказской горской и российской цивилизаций.
Применительно к изучению рассматриваемой проблемы методология разноу-ровнего и разномасштабного исследования может быть реализована в нескольких теоретических конструктах. В рамках одного из них можно выделить несколько уровней объяснения процессов адаптации. Первый -микроуровень - связан с пониманием этих процессов в контексте тех этнополитических изменений, которые проходили в регионе после распада СССР. Второй - мезоуровень - с рассмотрением процессов адаптации в связи с особенностями исторического взаимодействия России и народов Северного Кавказа. Третий - макроуровень - с интерпретацией этих процессов в русле цивилизационного подхода [18].
В рамках другого конструкта адаптацию народов Юга России к социальным трансформациям можно изучать "Ыс et nunc" ("здесь и сейчас") в русле "behavioral approach" (поведенческого подхода) или рассматривать в контексте "longue duree" ("долгой длительности") и "big structures" ("больших структур") [19].
Изучение адаптации народов Юга России к социальным трансформациям в масштабе "hic et nunc" связано с процессами, проходящими в регионе после распада СССР. Особенности этой адаптации проявляются прежде всего в политических структурах и этнических взаимодействиях, которые развертываются в режиме пространства и времени повседневности, а также в этнонациональных конфликтах (защитных, статусных, гегемо-нистских и элитарных). Обозначенный масштаб требует широкого использования методов ситуационно-факторного анализа. Изучение адаптации народов Юга России к социальным трансформациям в масштабе "longue duree" предполагает выяснение особенностей исторического взаимодействия российского государства и народов Северного Кавказа, а также демографической ситуации в регионе. В данном масштабе это обнаруживается прежде всего в национальном самосознании, задающем пространство и время истории, что предполагает применение методов конкретно-исторического исследования. Изучение адаптации народов Юга России к социальным
трансформациям в масштабе "big structures" должно осуществляться с учетом тенденций глобализации и локализации в современном мире, в первую очередь в контексте взаимодействия цивилизаций, формирующих пространство и время хроноса, что предполагает использование методов цивилизационных исследований.
С учетом актуализации на Юге России проблем, связанных с активизацией этнично-сти, национализма и исламского фундаментализма, наиболее эффективными при изучении адаптации народов региона к социальным трансформациям в масштабе "big structures" являются теории, рассматривающие глобализацию в контексте взаимодействия цивилизаций. Среди этих теорий в первую очередь следует выделить концепции возрождения цивилизаций, столкновения цивилизаций, Великого лимитрофа и лимеса.
При изучении адаптации народов Юга России к социальным трансформациям в рамках концепции возрождения цивилизаций необходимо исходить из того, что, как полагают некоторые исследователи, Россия представляет собой особое межцивилизационное пространство. При этом подчеркивается, что "Россия никогда не была территорией какой-либо одной цивилизации, но всегда являлась системой цивилизаций и этнических культур"; более того, "Россия остается системой нескольких цивилизаций", внутри которой одно из центральных мест будет принадлежать исламской цивилизации [20, с. 98-99].
Особенностью развития России как меж-цивилизационного пространства стал синкретизм религий и этнических культур, в первую очередь христианства и ислама. Начиная с XVIII в., доминирующее положение в России как межцивилизационном пространстве начинает занимать западная цивилизация, активно воздействуя на русскую и исламскую цивилизации. Это привело к тому, что, например, мусульманин, живущий в России, в зависимости от сферы деятельности в одном случае мог вести себя как человек исламской цивилизации, в другом - как человек русской цивилизации, в третьем - как европеец. В советскую эпоху, как полагают некоторые исследователи, "большевики стремились разрушить все цивилизации и заменить их своей, коммунистической. Однако, несмотря на страшные потери, цивилизации бывшего СССР начали возрождаться" [20, с. 98].
В контексте понимания России как меж-цивилизационного пространства процессы этнической адаптации могут быть интерпретированы в русле представлений о Юге России как полиэтническом и поликонфессиональном регионе, где на уровне повседневности сложился синкретизм ислама с христианством и древними традиционными культами. Дополняя местную систему социальных отношений (гостеприимство, побратимство, аталычество, куначество), ислам укрепился в качестве одной из основ общественной жизни осетин, абхазо-адыгских, вайнахских, аваро-цезских народов. Христианство было официально господствовавшей религией лишь там, где находились наместники с гарнизонами регулярных или казачьих войск. За пределами их постоянного присутствия - от Дагестана до Абхазии - ислам в XVI - середине XIX вв. вытеснил христианство. Русское (или обрусевшее) казачество, исповедовавшее христианство, изначально входило в суперэтническое образование Северного Кавказа, поддерживаемое сложной системой социальных отношений и религиозным синкретизмом [20, с. 97].
Согласно концепции столкновения цивилизаций, несколько основных макроцивилизаций, вбирая в себя относительно нейтральное окружающее социальное пространство, постепенно очерчивают контуры перманентных конфликтогенных зон, своего рода тектонических разломов в местах соприкосновения цивилизационных "плит". В результате уже сейчас возникла такая зона, захватывающая Юг России, простирающаяся от Кавказа до юга Африки, от Балкан до Памира и представляющая своеобразный метарегион нестабильности как антипод системе глобальной координации [21].
В рамках концепции столкновения цивилизаций Северный Кавказ рассматривается как составная часть метарегиона нестабильности, Россия - как core states (сердцевинное государство) православной цивилизации, а процессы на Северном Кавказе - как столкновение Российского государства с этническими группами, принадлежащими к другой цивилизации. При этом одни исследователи полагают, что существует особая кавказская цивилизацияи, другие считают, что речь идет о столкновении Российского государства с народами, принадлежащими к мусульманской цивилизациий. В связи с этим события на Северном Кавказе интерпретируются как
межцивилизационный конфликт локального характера, возникший по линии разлома между православной и исламской цивилизациями [22].
Северный Кавказ в условиях глобализации может быть описан в русле культургео-графической концепции Великого лимитрофа, в которой понятие "лимитроф" обозначает геополитическое промежуточное пространство между цивилизациями. Согласно этой концепции, в конце ХХ в. в Евразии возникла имеющая очень древнюю подоплеку новая геополитическая реальность, которая представляет собой пояс суверенных пространств, протянувшийся через континент от Польши и Прибалтики до Памира и Тянь-Шаня, охватывая Восточную Европу с Балканами, Кавказ и постсоветскую Центральную Азию. Этот пояс, или Великий лимитроф, образован переходящими друг в друга перифериями западноевропейской, исламской, российской, индийской и китайской цивилизаций.
По мнению некоторых экспертов, именно на Великом лимитрофе будут разыграны важнейшие военно-стратегические и геоэкономические сценарии начала XXI в. Перед исследователями, изучающими процессы этнической адаптации на Юге России в русле концепции Великого лимитрофа как новой геополитической реальности, встает вопрос, являются ли отдельные его секторы посредниками между цивилизациями или сам лимитроф превращается в геополитическую целостность, противостоящую сопредельным цивилизациям и претендующую на роль всемирной цивилизации.
В рамках цивилизационных теорий Северный Кавказ в условиях глобализации может быть описан посредством понятия "лимес", которое используется для обозначения геополитически неустойчивой окраины цивилизационной платформы. В этом плане при изучении адаптации народов Юга России к социальным трансформациям Северный Кавказ может рассматриваться как периферия поликонфессиональной и поликультурной российской цивилизации, доминантной формой интеграции которой выступает надконфессио-нальная и надэтническая государственность.
Представление о Северном Кавказе как периферии российской цивилизации дает возможность определенным образом интерпретировать этнополитические и религиозные процессы в регионе. Распад СССР и связанный
с ним кризис государственности привели на Северном Кавказе к усилению регионального государственного иммунитета, проявившегося в требованиях перераспределения полномочий государственной власти в пользу субъектов федерации, а также в стремлениях в отдельных случаях к полному государственному суверенитету. Кризис российской государственности сопровождался всплеском периферийного национализма, который возник как протест против существующей формы государства и культурного влияния центра. В периферийном национализме очень сильный акцент делается на прошлом, которое подвергается инструментальной интерпретации, и внимание концентрируется на идеализированных образах будущего [23].
На Северном Кавказе периферийный национализм получил реализацию в двух проектах - этническом и политическом. Этнический проект национализма связан прежде всего с ростом этнического самосознания и формированием на уровне повседневности специфической этнической картины мира как основы национальной идентичности [24]. Причем на Северном Кавказе речь идет именно об этнической ("мы-осетины", "мы-ингуши", "мы-кумыки" и т.д.), а не религиозной идентичности ("мы-мусульмане").
Политический проект периферийного национализма на Северном Кавказе получил реализацию на уровне политических элит и был связан в первую очередь с приобретением регионального государственного иммунитета. Обоснованием необходимости приобретения этого иммунитета служили апелляция к культурно-историческим этническим традициям и представление об этнонациональном государстве как носителе этих традиций. Приобретение регионального государственного иммунитета сопровождалось этнополитической мобилизацией титульного государственно-образующего этноса и обоснованием его особого пути в истории. Периферийный национализм как политический проект на Северном Кавказе, хотя и формировался на территории Российской Федерации, нигде (за исключением Чечни) не был направлен против России и идеи сепаратизма в себе не содержал.
При изучении рассматриваемой проблемы необходимо исходить также из того, что Северный Кавказ в настоящее время является зоной активизации исламского фундаментализма [25]. В современной литературе
отмечается, что фундаментализм - это "форма выражения цивилизационной константы", а его суть - «в стремлении воссоздать фундаментальные основы "своей" цивилизации, очистив ее от чуждых новаций, вернуть ей "истинный облик"» [26].
Активизация исламского фундаментализма на Северном Кавказе была вызвана многими факторами, среди которых и мобилизация такого цивилизационного культурного архетипа, как патернализм. В советское время государство на Северном Кавказе фактически заменяло благотворительную организацию. В постсоветское время государство, символом которого для большинства жителей региона выступает федеральный центр, перестало выполнять привычную и традиционно возлагавшуюся на него патерналистскую функцию. Отказ от старой системы дотационного государственного финансирования республик Северного Кавказа привел к массовому обнищанию населения региона, отсутствию работы и средств к существованию, утрате духовных ориентиров. Возросло разочарование и недовольство значительной части этого населения, которым сумели воспользоваться фундаменталисты, расширившие свою социальную базу на Северном Кавказе. Они получили возможность пропагандировать свои взгляды, в основе которых лежит отторжение существующего миропорядка, являющегося ничем иным, как сговором вестернизированной российской верхушки с Западом [27]. Исламские фундаменталисты на Северном Кавказе выступают за полный отказ от новшеств, за возвращение к чистоте ислама времен Мухаммеда, за пуританизм в быту. Поэтому особенно непримиримы фундаменталисты к проявлениям "народного ислама" - прочно устоявшимся традициям быта, обычаям и культуре, образцам светского поведения мусульман.
Тем самым исламский фундаментализм стремится, с одной стороны, вытеснить этническую идентичность конфессиональной и превратить Северный Кавказ в периферию исламской цивилизации. Однако шансы на это у исламского фундаментализма здесь невелики, поскольку конфессиональная идентичность слабо вписывается в этнические картины народов, проживающих в этом регионе. На Северном Кавказе доминирует не конфессиональная, а этническая идентичность. Но, по мнению некоторых исследователей, ислам "все быстрее превращается
в существенный компонент обретаемой народами региона национальной идентичности. Этому способствуют местные духовные и политические лидеры, которые, подобно своим единомышленникам в исламских государствах Третьего мира, обращаются к мусульманам с призывом защищать и развивать собственные культурные ценности" [27]. Кроме того, исламский фундаментализм стремится к созданию на Северном Кавказе независимого надэтнического исламского государства (основанного на теологических предписаниях ислама, мусульманском праве и шариате) с последующим вытеснением из него иноверцев или обращением их в мусульман. Но реализация такого проекта на Северном Кавказе входит в противоречие с реализацией политического проекта периферийного национализма и, по-видимому, в ближайшей перспективе также не имеет шансов на успех.
В целом фундаменталистские устремления на Северном Кавказе в настоящее время входят в противоречия с уже реализующимися в регионе этническими и политическими проектами периферийного национализма. По всей видимости, в ближайшей перспективе исламский фундаментализм на Северном Кавказе имеет небольшие шансы на успех, поскольку мусульманская идентичность слабо вписывается в этнические картины народов, проживающих в регионе, за исключением некоторых не столько этнических, сколько религиозных групп.
В целом ислам на Северном Кавказе переживает своеобразное возрождение, хотя в регионе он ограничивается по преимуществу религиозно-культовой сферой, а политизация религии опережает распространение "высокой" исламской культуры. Лицо современного ислама на Северном Кавказе определяют не фундаменталисты, а умеренные течения, терпимо относящиеся к политическим и социальным свободам, стимулирующим развитие культурной идентичности мусульман.
Таким образом, многомерные методологические конструкты изучения адаптации народов Юга России к социальным трансформациям предполагают рассмотрение взаимодействия в развитии самых различных их факторов и тенденций в пространстве глобализации и регионализации, а также в ситуации повышенной конфликтогенности в регионе. При этом изучение разноуровневых и разномасштабных факторов и тенденций
предполагает соблюдение некоторых методологических процедур. Первая связана с использованием методологии "воронки причинности", идея которой заключается в сужении фокуса анализа факторов и тенденций от структурного к процедурному. При этом переход от одного масштаба рассмотрения факторов и тенденций к другому, спуск с макроуровня на мезо- и микроуровени их анализа предполагает, что когнитивный потенциал предшествующего уровня и масштаба уже исчерпан [28]. Вторая методологическая процедура предполагает, что после построения дифференцированных моделей изучения разных факторов и тенденций следует переходить к синтезу результатов разноуровневых и разномасштабных объяснений и интерпретаций.
ЛИТЕРАТУРА
1. Астафьева О.Н., Аванесова ГЛ. Взаимодействие культур // Глобалистика: Энциклопедия / Гл. ред. И.И. Мазур, А.Н. Чумаков. М.: Радуга, 2003. 1328 с. С. 109-110.
2. Тишков В.В. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М.: Наука, 2001. 352 с.
3. Гакаев Дж. Чеченский кризис: истоки, итоги, перспективы (политический аспект): В 2 ч.. М.: ЧКЦ, 1999; Матвеев В.А. Исторические особенности утверждения геополитических позиций России на Северном Кавказе (дискуссионные проблемы и реальности эпохи). Армавир, Ростов н/Д., 2002. 110 с.
4. Карпов Ю.Ю. Исторические и этносоциальные предпосылки "чеченской революции" // Традиционализм и модернизация на Северном Кавказе: возможности и границы совместимости. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004. С. 64-87.
5. Кутырев Н.И. Этнополитические конфликты: сущность, типология и механизмы разрешения // Проблемы этнополитологии и политологии. Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2000. С. 75-82; Милованов Ю.Е. Факторы развития сепаратизма в Северо-Кавказском регионе // Региональный политический процесс. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 2003. С. 81-106; Запрудский Ю.Г. Региональные конфликты на Северном Кавказе // Там же. С. 44-65.
6. Денисова Г.С. Этнический фактор в политической жизни России 90-х годов. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1996. 224 с.; Авксентьев В.А. Этническая конфликтология: В 2 ч. Ч. 1. Ставрополь: Изд-во СГУ, 1996. 188 с.
7. Лубский А.В. Национальный менталитет и легитимация этнократии (методологические проблемы исследования) // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Обществ. науки. 1998. № 2. С. 42-46; Уланов В.П. Конструктивизм как элемент тотальной идеологии
сепаратизма // Ксенофобия на Юге России: сепаратизм, конфликты и пути их преодоления. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2002. С. 141-157; Чернобровкин И.П. Манипуляция этническими идентичностями и мультикультурализм // Региональный политический процесс... С. 106-125; Барбашин М.Ю. Мифология "исторической справедливости" в этнополитических конфликтах как фактор легитимации этнических элит // Политическая мифология и историческая наука на Северном Кавказе. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004. 210 с. С. 10-21.
8. Добаев И.П. Традиционализм и радикализм в современном исламе на Северном Кавказе // Ислам и политика на Северном Кавказе. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2001. 198 с. С. 8-33; Акаев В.Х. Ислам и политика // Там же. С. 139-152; Арухов З.С. Вооруженные конфликты на Северном Кавказе в свете теории и практики джихада // Там же. С. 167-189; Добаев И.П. Исламский радикализм и его крайние формы как факторы, стимулирующие региональный сепаратизм // Ксенофобия на Юге России... С. 25-44; Бережной С.Е. Радикальный исламизм на Юге России: мифы и реальность // Политическая мифология и историческая наука... С. 58-73; Курбанов Р. "Расползание" джихада: первичные факторы и масштабы радикализации северокавказского ислама // Там же. С. 98-109; Акаев В.Х. Ислам: социокульутрная реальность на Северном Кавказе. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004. 247 с.
9. Хоперская Л.Л. Современные этнополитические процессы на Северном Кавказе: Концепция этнической субъектности. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1997. 327 с.
10. Дугин А.Г. Кавказский узел // Современные проблемы геополитики Кавказа. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2001. 196 с. С. 28-33; Смирнов В.Н. Северный Кавказ - новая геополитическая реальность // Там же. С. 178-182; Кузнецов А.Г., Сидоренко С.Я. Мифы этнорелигиозного традиционализма на Северном Кавказе в контексте геополитических реалий // Политическая мифология и историческая наука... С. 112-121.
11. Лубский А.В. Северный Кавказ - периферия российской цивилизации // Научная мысль Кавказа. 2000. № 2. С. 34-38; Черноус В.В. Кавказская горская цивилизация - субъект цивилизационно-культурного взаимодействия и черноморско-каспийский регион // Традиционализм и модернизация на Северном Кавказе. С. 178-191; Добаев И.П., Немчина В.И. Новый терроризм в мире и на Юге России: сущность, эволюция, опыт противодействия. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 2005. 297 с.
12. Макаренко В.П. Кавказ как предмет концеп-тологического анализа // Региональный политический процесс... С. 18.
13. Милованов Ю.Е. Факторы развития сепаратизма в Северо-Кавказском регионе // Там же. С. 82.
14. Макеев В.В., Гулиев М.А. Политическая толерантность в межэтнических конфликтах. Ростов н/Д: РЮИ МВД, 2003. 145 с. С. 75-85, 89.
15. Чернобровкин И.П. Этнонациональный конфликт: природа, типы и социальный контроль. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 2003. 227 с. С. 82.
16. Соловьев В.А. Проблемы урегулирования этнотерриториальных конфликтов и ликвидации их последствий // Ксенофобия на Юге России... С. 111.
17. Волков Ю.Г. Политическое состояние общества Юга России в постперестроечное время: состояние, перспективы, ожидания // Проблемы этнополитологии и политологии. С. 90.
18. Лубский А.В. Региональный политический процесс на Юге России: методология и результаты исследований (вместо введения) // Региональный политический процесс... С. 3-15.
19. Лубский А.В. Северный Кавказ в условиях глобализации: методологические проблемы исследования // Северный Кавказ в условиях глобализации: Тез. Всерос. науч.-практ. конф. Майкоп, 2001. С. 45-49.
20. Кобищанов Ю.М. Место исламской цивилизации в этноконфессиональной структуре Северной Евразии - России // Общественные науки и современность. 1996. № 2. С. 14-27.
21. Неклесса А.И. Россия в новой системе координат - цивилизационных, геоэкономических, геополитических // Научный альманах "Цивилизации и культуры". Вып. 3. Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения. М.: Ин-т востоковедения, 1996. С. 66.
22. Хантингтон С.П. Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка (отрывки из книги) // Pro et Contra. 1997. Т. 2. № 2. С. 114-154.
23. Лурье С.В. Национализм, этничность, культура. Категории науки и историческая практика // Общественные науки и современность. 1999. № 4. С. 103.
24. Здравомыслов А. Релятивистская теория наций // Свободная мысль. 1999. № 1. С. 66.
25. Ефимов В. Исламский фундаментализм: угроза для России? // Свободная мысль. 1993. № 16. С. 65-66.
26. Малашенко А.В. Мусульманский мир СНГ. М.: Моск. центр Карнеги, 1996. 182 с. С. 10-11.
27. Малышева Д. Исламско-фундаменталистский проект в реалиях современного мира // Мировая экономика и международные отношения. 1999. № 7. С. 116.
28. Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: теоретико-методологические и прикладные аспекты. М.: МОНФ, 1999. 106 с. С. 42.
11 июня 2008 г.
ББК К 63.01
ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В СИСТЕМЕ ФИЛОСОФСКИХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ОСНОВАНИЙ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИИ
О.Ю. Копейкина
Переломная эпоха 90-х годов поставила для России вопрос об историческом выборе и одновременно с особой яркостью продемонстрировала роль исторической науки в преобразовании общества. Именно историки наиболее остро почувствовали исторический пафос происходящих в России событий этого периода, подтвердив свою функцию посредников между прошлым и настоящим.
В то же время активная динамика исторических событий вызвала методологический кризис в исторической науке: "В кризисах историографии сказываются не только ее же внутренняя логика, но и, разумеется, актуальные онтологические метаморфозы самой
Копейкина Ольга Юрьевна - кандидат философских наук, доцент кафедры гуманитарных и естественных наук филиала Московского государственного лингвистического университета в г. Михайловске, 356245, Ставропольский край, г. Михайловск, ул. Новая 10, т. 8(86553)69950.
всемирной истории, радикальные изменения в способах ее реального структурирования и движения" [1, с. 66]. Начавшиеся в исторической науке "колоссальные изменения, свидетельствующие о ее вступлении в качественно новый период развития" [2, с. 10] А.Л. Гуревич первым обозначил как "кризис исторического знания" [3, с. 18]. Анализу кризиса исторической науки в России на исходе ХХ в. и начале XXI в. посвящены многочисленные работы как историков, так и публицистов, писателей, общественных деятелей [2, 4].
Такая ситуация в исторической науке вызвала необходимость по существу формирования нового исторического сознания, приобретения историей нового интеллектуального
Kopeikina Olga - candidate of philosophy, assistant professor of Humanities Sciences of the Branch of the Moscow State Linguistic University in the Mikhailovsk city, 10, Novaya street, Mikhailovsk, Stavropol region, 356245, ph. (007 86553)69950.
