CC BY
67
М. Я. Дымарский
А У МЕНЯ В КАРМАНЕ ГВОЗДЬ: НУЛЕВАЯ СВЯЗКА ИЛИ ЭЛЛИПСИС СКАЗУЕМОГО?
MIKHAIL YA. DYMARSKY
AND I HAVE A NAIL IN MY POCKET: A ZERO LIGAMENT OR AN ELLIPSIS OF THE PREDICATE?
Заглавная синтаксическая модель рассмотрена на фоне смежных с ней моделей бытийных и локативных высказываний. Доказывается, что рассматриваемая модель двусоставна, опущенный в ней глагол является не связкой, а полноценным сказуемым. Утверждается, что заглавная конструкция представляет собой результат конкурирующего взаимодействия двух семантических категорий — посессивности и локативности, приводящего к контаминации в высказывании двух базовых синтаксических моделей — посессивной (У меня есть велосипед) и локативной (В сарае лодка и велосипед). Следствием этой контаминации оказывается изменение в соотношении глагольной и «безглагольной» реализаций (по корпусным данным): если в отсутствие локального детерминанта это соотношение близко к равнозначному (1 : 1), то при наличии локального детерминанта количество реализаций с эллипсисом глагола втрое больше, чем без эллипсиса. Делается вывод о целесообразности дальнейшего изучения речевых синтаксических моделей, демонстрирующих свойства, не предсказываемые ни одной из существующих версий синтаксической теории.
Ключевые слова: речевая синтаксическая модель; связка; эллипсис сказуемого; семантическая категория; посессивность; локативность.
The author explores the above mentioned syntactic pattern against the background of existential and locative utterances. It is proved that the model in question is a subject-predicate, not a nominative one, and the lacking verb is not a copula, but a meaningful predicate. It is asserted that this model must be regarded as a result of a competing interaction between the two semantic categories, possessivity and locativity, which leads to the contamination of two basic syntactic models in one utterance: the possessive (U menya est' velosiped = 'I've got a bicycle') and the locative model (Vsaraje lodka i velosiped = 'There are a boat and a bicycle in the shed'). The consequence of this contamination is the following change in the correlation of the verb-lacking and the verb-present types of the model realization: when the local determinant is absent, this correlation is close to 1 : 1; when the local determinant is present, this correlation is close to 3 : 1, that is, the amount of the verb-lacking realizations is three times bigger than with the verb present. It is concluded that the speech syntactic patterns are worth studying, since they show features not predicted by any of the existing syntactic theories.
Keywords: speech syntactic model; copula; predicate ellipsis; semantic category; possessiv-ity; locativity.
Введение. Конструкция (1) кажется простой и устроенной вполне прозрачно — может быть, потому, что она с детства знакома каждому носителю русского языка:
(1) А у меня в кармане гвоздь (С. Михалков. А что у вас?).
Исследование выполнено при поддержке РФФИ (проект № 18-012-00650 «Семантические категории в грамматическом строе русского языка»)
Михаил Яковлевич Дымарский
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка филологического факультета
Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена Наб. реки Мойки, 48, Санкт-Петербург, 191186, Россия
Старший научный сотрудник Отдела теории грамматики
Институт лингвистических исследований РАН Тучков пер., 9 Санкт-Петербург, 199053, Россия ► dym2005@list.ru
Mikhail Ya. Dymarsky
Herzen State Pedagogical University of Russia 48 Moika Embankment St. Petersburg, 191186, Russia
Institute for Linguistic Studies, RAS 9 Tuchkov per., St. Petersburg, 199053, Russia
Между тем она заслуживает внимания по ряду причин. Прежде всего, неочевидна ее синтаксическая структура: если мы видим в ней нулевую связку, то она принадлежит к классу номинативных предложений; если же мы видим в ней опущенное сказуемое, то она относится к классу двусоставных предложений. Далее, если причислять (1) к номинативным предложениям, возникает вопрос о том, в какую группу внутри этого класса следует ее включить, поскольку она обладает отличиями от всех известных семантических групп номинативных предложений. Таким образом, (1) представляет собой интересный объект для анализа, позволяющий уточнить ряд теоретических положений. Небесполезным представляется ее анализ и в методических целях: как известно, именно подобные — хорошо знакомые — конструкции нередко фигурируют в каверзных вопросах любознательных студентов.
Следует пояснить утверждение относительно нулевой связки из предыдущего абзаца. Предпочтительной мне представляется та точка зрения, что связку быть, включая ее нулевую форму настоящего времени, категорически нельзя отождествлять со сказуемым, хотя недостатка в подобных суждениях нет, ср. из относительно недавних работ целую главу под названием «Являются ли односоставными номинативные предложения?» в [4: 54-79], там же и обзор литературы. Аргумент прост: в тех случаях, когда быть является не грамматической связкой, а пол-нозначным глаголом (и, соответственно, действительным сказуемым), он не обращается в нуль в настоящем времени:
(I) У тебя есть время, чтобы поговорить?;
(II) *У тебя время, чтобы поговорить?
Предложения типа (1) действительно двусоставны; в тех же случаях, когда быть только формальная связка с нулевым экспонентом в наст. вр., перед нами номинативные предложения:
(III) У вас, милейший, грипп, надо лечиться.
См. также [7: 78]. Трудность, однако, состоит в том, что, как будет показано ниже, в некоторых случаях полноценное сказуемое регулярно опускается, в результате чего предложение ста-
новится практически неотличимым от предложений с нулевой связкой.
1. Отграничение от смежных конструкций. Анализ конструкции (1) полезно начать с отграничения ее от близких, но не тождественных ей. Материал для этого предоставляет то же стихотворение С. В. Михалкова:
(2) А у нас сегодня гость;
(3) А у нас в квартире газ.
1.1. Субъектный детерминант и семантическая категория посессивности. Общим для (1-3) является наличие элемента у меня / у нас — в терминах Н. Ю. Шведовой, субъектного детерминанта в форме личного местоимения в Род. п. с предлогом у (далее будем называть его «у меня-детерминант», подразумевая под «у меня» личное местоимение или одушевленное существительное в этой форме1). Этот вид субъектного детерминанта хорошо отвечает самому понятию, введенному Н. Ю. Шведовой: он в буквальном смысле детерминирует семантику предложения, ограничивая сферу действия дальнейшей предикации личной сферой говорящего (или иного субъекта).
Из 6 значений у меня-детерминанта, перечисляемых Н. Ю. Шведовой: 1) субъект владеющий, 2) субъект — носитель постоянного признака, 3) субъект внутреннего или внешнего состояния, 4) субъект деятельности, 5) субъект состояния + субъект действия, 6) субъект ситуации [13: 152], — первое можно считать, вероятно, прототипическим: ведь нахождение чего-л. в личной сфере субъекта осмысляется прежде всего как владение, обладание. Поэтому можно сказать, что у меня-детерминант задает, в общем случае, и одну из организующих высказывание в целом семантических категорий — категорию посессив-ности (см. [1; 12]), ср.:
(4) У них (есть) квартира в городе и дом в деревне;
(5) Молчалин. Есть у меня вещицы три...
(Грибоедов. Горе от ума).
Под семантической категорией в данном случае понимается тип наиболее общих языковых значений (ср. понятийные категории в трактовке И. И. Мещанинова, связанной с концепцией О. Есперсена и др.: [9]) — таких, как темпо-
ральность, модальность, личность / неличность и мн. др., — в той или иной мере универсальных и выражаемых в разных языках и в пределах одного языка различными грамматическими, лекси-ко-грамматическими и лексическими средствами. В частности, категория посессивности выражается в русском языке притяжательными местоимениями (мой, твой...) и прилагательными (Митина любовь), синтаксемой родительного беспредложного с соответствующим значением (кабинет Любы), синтаксическими конструкциями вида (4-5) (модель У N2 Vexist■ Nt; см. также: [7: 160-161]), глаголами с ядерной семой обладания (иметь, располагать, владеть и др.), которые организуют соответствующие высказывания. Используемая трактовка понятия семантической категории опирается, в частности, на работы [2; 3; 9].
Посессивное значение и семантическая роль Посессора, выполняемая у меня-детерминантом, очевидны при переводе предложений, подобных (4-5), на любой из иметь-языков: например, (4) будет переведено на английский конструкцией They have (got)..., на немецкий — Sie haben... и т. д.
Однако категория посессивности организует высказывание в целом не только при наличии у меня-детерминанта, но также при том обязательном условии, что имя в Им. п. имеет предметную семантику и употребляется референтно (ср.: гвоздь, квартира, дом в (1, 4), но не гость в (2); о газ в (3) см. ниже).
В самом деле, значение обладания реализуется лишь в том случае, когда речь идет о чем-то таком, чем в принципе можно обладать, ср. еще:
(6) У ей керенки есть в чулке (А. Блок. Двенадцать).
Именно поэтому в (2) посессивное значение исключено, предложение имеет значение актуального события в указанной личной сфере (у нас сегодня гость). Газ в (3) тоже явно не предмет обладания, и предложение в целом имеет значение наличия в указанной сфере ('в нашей квартире имеется газоснабжение'), то есть относится, скорее, к бытийным, хотя при желании можно усматривать здесь и оттенок посессивности ('мы располагаем необходимым оборудованием и возможностью пользоваться газом'). Возможность
различного толкования (4) объясняется разговорным употреблением имени газ одновременно в прямом ('природный газ') и метонимическом ('газовое оборудование') значениях.
Следует оговорить, что семантическая категория посессивности может трактоваться и узко, и широко. При узкой трактовке посессивными признаются только конструкции со значением собственно обладания, фактического владения, отторжимой принадлежности (4-6), при широкой — и многие другие со значением несобственно обладания, объединяемые понятием неотторжимой принадлежности [12: 100-102]. Различные частные значения в сфере несобственно обладания формируются прежде всего использованием в конструкции У меня есть... имен, обозначающих части тела, лиц, опредмеченные качества, свойства, внутренние состояния, а также события [Там же: 102]. Заметим, что в двух последних случаях, то есть при использовании имен состояний (7) и событий (2, 8), видеть посессивное значение отнюдь не обязательно, поскольку у меня-детерминант с большей или меньшей отчетливостью приобретает семантическую роль не Посессора, а Экспериенцера:
(7) У нее постоянно мигрень;
(8) У нас сегодня праздник!
Таким образом, близкие к (1) конструкции (2-3) отличаются от нее прежде всего в семантическом плане. Если в (1) у меня-детерминант в сочетании с референтным конкретно-предметным именем в Им. п. формирует собственно посессивное значение как основное значение конструкции, то в (2-3) это значение или вытеснено на периферию (3), или отсутствует (2). Конструкция (7), с именем состояния в Им. п. (чаще это названия негативно оцениваемых психологических состояний, болезней, ситуаций: депрессия, грипп, беда и т. п.), резко отличается от (1) и от (2-3) еще и тем, что субъектный детерминант в ней воплощает компонент, входящий в элементарную семантическую структуру предложения, без которого предложение невозможно. Между тем конструкции вида (4-5) могут модифицироваться из посессивных в экзистенциальные путем замены субъектного детерминанта обстоятельственным:
(9) Не помнишь, у нас есть еще сахар? ^ Не помнишь, там в кладовке есть еще сахар?
Возможность такой модификации означает, что семантическая связь детерминанта с предикативным центром в случаях типа (4-5, 9) значительно слабее аналогичной связи в (7). Иначе говоря, можно полагать, что, несмотря на внешнее тождество у меня-детерминанта в приведенных примерах, семантические различия между его ролями в разных конструкциях значительны: Экспериенцер мыслится как носитель предикативного признака в существенно большей мере, нежели Посессор, и детерминант с ролью Экспериенцера имеет больше оснований претендовать на статус неканонического подлежащего (о неканонических подлежащих см., в частности: [11]). Поэтому и возможны «безглагольные» трансформации типа:
(10) У него депрессия ^ Он в депрессии, но невозможны или маловероятны:
(11) У них квартира в городе и дом в деревне ^ ??Они с квартирой в городе и домом в деревне.
Следует оговорить, что суждения о выражении посессивности в русском языке (как и в других быть-языках) могут восприниматься адекватно лишь с учетом того, что в быть-язы-ке посессивные конструкции всегда опираются на бытийное значение. По сути дела, русская посессивная конструкция типа (4-6) — это исходно бытийная конструкция, в которой базовое экзистенциальное значение благодаря взаимодействию у меня-детерминанта и предметного имени в Им. п. модифицируется в посессивное. Не случайно К. Г. Чинчлей, противопоставляя конструкции типа У нас есть фиалки и В лесу есть фиалки, называет их экзистенциально-посессивными и экзистенциально-локативными [12: 106]. Собственно же посессивное значение в наиболее «чистом» виде выражается в конструкциях с предикатами обладания иметь, владеть, располагать, обладать и под. Тонкую игру на различиях по степени проявления то бытийно-локативно-го, то посессивного значений и, соответственно, на менах ролей Посессора и Экспериенцера (с локативным оттенком) у однотипных субъектных
детерминантов можно наблюдать в строчках известной песни группы «ДДТ»:
(12) У тебя есть сын, у меня — лишь ночь, У тебя есть дом, у меня — лишь дым (Ю. Шевчук. У тебя есть сын).
Собственно посессивное значение можно констатировать только в предложении У тебя есть дом (сын не может рассматриваться как объект владения); в остальных трех случаях оно в той или иной мере приглушено или практически вытеснено бытийным. Игра в том и состоит, что ожидается реализация посессивности, но вместо объекта владения возникают ночь, дым — то есть то, чем владеть в принципе невозможно, и ожидание оказывается обманутым.
1.2. Локальный детерминант и семантическая категория локативности. Второй существенный элемент структуры (1) — локальный детерминант в кармане. Сочетание субъектного детерминанта с локальным не является уникальным: оно наблюдается, например, и в (3). Более того, локальное значение может ясно прочитываться и в субъектном детерминанте, как в (2): У нас сегодня гость 'В нашем доме сегодня гость'; аналогично и в (8). Однако (1) отличается от других случаев тем, что сочетание семантических категорий посессивности и локативности в нем дано в наиболее чистом виде. В конструкции (3), как показано выше, использование непредметного имени газ в разговорном диффузном значении ослабляет посессивное значение до лишь оттенка при доминирующем бытийном значении. Дополнительными примерами «беспримесного» сочетания семантических категорий посессивно-сти и локативности могут служить следующие:
(13) У отца в гараже мастерская;
(14) У девочки в коляске кукла.
Как и категория посессивности, лока-тивность опирается на категорию бытийности: «О близости экзистенциальных и локативных высказываний говорили еще древние греки: если нечто существует, оно существует где-то, т. е. „существовать" само по себе является пространственной метафорой» [Там же: 105] (со ссылкой на [14: 257]). Однако существенное различие ме-
жду посессивными и локативными высказываниями состоит в том, как оформляется предикативный центр. Если в первых — в нормативных реализациях — он оформляется полнозначным глаголом существования (есть, имеется), на что указывает и К. Г. Чинчлей [12: 102], то во вторых столь же нормативен нуль, ср.: (13-14).
При этом необходимо упомянуть о том, что нормативность полнозначного глагола уб. нуля глагола (или нулевой связки) — свойство лишь минимальных реализаций указанных моделей. Распространение модели может оказывать на это свойство прямое влияние. Например, квантифи-кация отторжимого абстрактного объекта владения (располагания) в посессивных высказываниях ведет к нормативной замене полнозначного глагола на нуль:
(15а) У меня есть время / *У меня время. Но: У меня много времени — при значительно менее вероятном ?У меня есть много времени;
(15б) У вас есть шанс попасть в сборную / ?У вас шанс попасть в сборную. Но: У вас большие шансы попасть в сборную — при менее вероятном ?У вас есть большие шансы попасть в сборную;
(15в) У меня есть возможность сделать это / *У меня возможность сделать это. Но: У меня много возможностей сделать это — при столь же вероятном У меня есть много возможностей сделать это.
Как видно из (15а-в), соотношение вероятностей вариантов с наличием / нулем глагола в разных случаях различно, но несомненно, что вариант с нулем глагола при квантифицирован-ном отторжимом абстрактном объекте обладания выглядит абсолютно приемлемым — при неприемлемости или сомнительности вариантов с нулем глагола в отсутствие квантификации объекта.
1.3. У меня в кармане гвоздь — речевая синтаксическая модель. Таким образом, конструкция (1) может быть интерпретирована как результат контаминации двух базовых моделей, принадлежащих системе языка: 1) модели с у ме-ня-детерминантом с посессивным значением, ср. (4-6), и 2) модели с локальным детерминантом и, соответственно, с локативным значением (В коляске кукла; В руке — граната). Иными словами, перед нами производная — речевая — синтаксическая модель (о речевых моделях подробнее см.:
[6]). Контаминация же базовых моделей возникает вследствие взаимодействия в высказывании двух семантических категорий — посессивности и локативности.
Само по себе взаимодействие в высказывании различных семантических категорий — стандартное явление. Относительно категории посес-сивности К. Г. Чинчлей, например, пишет, цитируя Т. М. Николаеву: «Как правило, значение посессив-ности не является изолированным, оно выступает „в непосредственной координации с другими содержательными компонентами высказывания, образуя с ними связанные смысловые комбинации" [10: 74]» [12: 106]. Однако обычно категориальное взаимодействие ведет к такой модификации синтаксической модели, которая не затрагивает ее основ. Например, актуализация семантической категории модальности, которая выражается введением в высказывание дополнительного модального значения с помощью специализированной глагольной связки (Она всегда была красива ^ Она всегда казалась красивой), не влияет на общее устройство модели: основным ее значением остается характеризация субъекта, сказуемое остается именным и т. д. Актуализируемая семантическая категория не претендует на то, чтобы стать в высказывании ведущей.
В нашем же случае взаимодействие двух семантических категорий имеет конкурирующий характер, что выражено грамматически: каждая из них экспонирована детерминантом, и предикативный центр вынужден семантически сопрягаться с каждым из них. Можно полагать, что именно конкурирующее взаимодействие в (1) двух семантических категорий, каждая из которых располагает собственными прототипиче-скими синтаксическими моделями, имеет следствием ту грамматическую особенность рассматриваемой конструкции, о которой упоминалось во Введении. Обратимся к этой особенности.
2.1. Нулевая связка или эллипсис сказуемого? Конструкции типа (1) довольно широко распространены. НКРЯ в ответ на запрос «у меня в кармане» (поиск точных форм) выдает выборку объемом в 273 вхождения. Ср. дополнительные примеры:
(15) У меня в кармане сто рублей. Я их не истратил вчера, и они со мной — мало ли куда мы можем пойти сегодня (Ю. Казаков. Голубое и зеленое (1956));
(16) У меня в кармане зеленая книжица, выданная мне эмигрантскими властями Америки — она позволяет мне вернуться в страну «желтого дьявола»... (Дм. Шляпентох. Конец Истории: благословенный Иов (Сибирские огни. 2013));
(17) У меня в кармане две копейки, Не хватает даже на трамвай (М. Петров. Поэт забвения (Сибирские огни. 2012).
При переводе предложения в план прошедшего значение сохраняется:
(18) К счастью, у меня в кармане пиджака была зажигалка (В. Пелевин. Бэтман Аполло (2013));
(19) У меня в кармане был пакетик с леденцами, и я решил угостить младшего работника (В. Астафьев. Затеси (Новый Мир. 1999));
(20) У меня в кармане была получка, новые украинские деньги (А. Кузнецов. Бабий яр (1965-1970)).
Если исходить из представления, которое А. Б. Летучий формулирует следующим образом: «Основным критерием для выделения нулевой связки мы считаем возможность замены в прошедшем или будущем времени на ненулевую форму глагола быть» [8], — мы должны прийти к решению, что в примерах (1; 15-17) и подобных перед нами один из случаев нулевой связки. Однако такое решение представляется преждевременным.
Дело в том, что, если нулевой глагол в (1; 15-17) и форма есть в (5-6; 18-20) является связкой, то эти группы примеров должны различаться значением. А. Б. Летучий, обобщая наблюдения Н. Д. Арутюновой, О. Н. Селиверстовой, Т. В. Булыгиной, К. Г. Чинчлей и др., пишет (в цитате сохранена нумерация примеров оригинала): «Конструкции с нулевой связкой и со связкой есть имеют разную коммуникативную структуру. Например, в посессивных конструкциях с есть подчёркивается наличие / существование предмета (собственно посессивное отношение), а в конструкциях с нулевой связкой — его определённые свойства. Конструкции с нулевой связкой всегда подразумевают сопоставление двух компонентов (например, предмета и его свойства). Не случайно из двух предложений:
а) У него есть большая квартира;
б) У него есть квартира
только одно естественно преобразуется в конструкцию с нулевой связкой:
У него большая квартира.
Данное предложение означает не 'У него есть большая квартира', а 'Его квартира — большая'» [Там же].
Между тем никаких подобных различий между группами примеров (1; 15-17) и (5-6; 1820) не наблюдается. Дополнительной проверкой для этого утверждения может служить обратный тест — на «обнуление» глагола:
(21) У меня в кармане есть такая автомашина!
(Ю. Казаков. Свечечка (1973))2; ^ ОКУ меня в кармане т а к а я автомашина!;
(22) Прошу вас помнить, что у меня в кармане есть
вчера только что подписанное духовное завещание вашего мужа, которым он все свое состояние отказал вам (Н. С. Лесков. На ножах (1870)); ^ ОКУ меня в кармане вчера только подписанное завещание...;
(23) — Герман, у меня в кармане джинсов есть брелок,
ножик-«бабочка» (А. Ростовский. По законам волчьей стаи (2000)) ■ ОКУ меня в кармане брелок, ножик-«бабочка».
Тест на «обнуление» глагола показывает, что семантического различия между вариантами с есть и с нулем глагола нет. Отсюда следует, что (21) не означает 'автомашина в моем кармане — такая' (ср.: У него большая квартира 'Его квартира — большая'), (22) не означает 'духовное завещание вашего мужа — только что подписанное' или 'только что подписанное завещание — духовное завещание вашего мужа', (23) не означает 'брелок в кармане моих джинсов — ножик-бабочка'.
Аналогичные примеры с нулем глагола:
(24) У меня в кармане бутылка белого, у тебя — портвейн (В. Шукшин. Два письма (1966)) # 'Моя бутылка с белым вином, твоя — с портвейном';
(25) Как ни перегибается мой конвоир — ничего ему не слышно за стуком вагона. У меня в кармане — открытка домой. Сейчас объясню моему простецкому собеседнику, кто я, и попрошу опустить в ящик (А. И. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг (1958-1973)) # 'Моя открытка — домой'.
Таким образом, во всех рассмотренных примерах (15-25), соответствующих конструк-
ции (1), ни нулевая, ни ненулевая формы глагола быть не являются связками. Следовательно, это полнозначные глаголы-сказуемые, которые в данной конструкции регулярно опускаются без ущерба для смысла. Это же касается и других глаголов с семой существования (иногда наведенной самой конструкцией), весьма частотных в рассматриваемой модели:
(26) Не знают они, дураки, что лежит у меня в кармане! (В. Голявкин. Рисунки на асфальте (1965));
(27) — А ну-ка, глянь, что у меня в кармане водится! (Д. Рубина. Терновник (1983));
(28) Эх, Петя, у меня в кармане трояк завалялся, давай что-нибудь сообразим! (В. Розов. Удивление перед жизнью (1960-2000)).
Во всех этих случаях (26-28) глагол-сказуемое может быть опущен без ущерба для смысла. Регулярность сохранения одного и того же смысла в реализациях модели как с выраженным глаголом, так и без него может служить дополнительным свидетельством в пользу признания и глагола быть в модели (1) полнозначным.
2.2. Роль локального детерминанта. В п. 1.2 отмечалось, что распространение исходной модели может оказывать существенное влияние на нормативность / аномальность эллипсиса сказуемого. В данном случае распространение исходной собственно-посессивной модели локальным детерминантом связано, как указывалось в п. 1.3, с совмещением в высказывании двух семантических категорий — посессивности и локативно-сти. Известно, что для локативных высказываний (типа В коляске кукла, В руке граната, Напротив окна шкаф и кровать) в настоящем времени нуль глагола типичен. По-видимому, появление в исходной собственно-посессивной модели локального детерминанта сказывается на грамматических свойствах получаемой речевой модели в том смысле, что вариант с нулевым сказуемым становится предпочтительным.
Для проверки этого положения при помощи НКРЯ был создан рабочий подкорпус, объем которого составил 1326 вхождений3. Подсчеты, произведенные по нескольким первым страницам выборки, показали, что соотношение глагольных и безглагольных реализаций модели без локаль-
ного детерминанта — примерно 1 : 1. Между тем в выборке, полученной по запросу «У меня в кармане», соотношение иное: 1 : 3, то есть безглагольных реализаций в три раза больше. Эти данные убедительно свидетельствуют о том, что именно локальный детерминант, реализующий семантическую категорию локативности, не просто лицензирует эллипсис сказуемого в результирующей контаминированной речевой модели, но делает его предпочтительным.
3. Заключительные замечания. Речевые синтаксические модели, одна из которых была рассмотрена в данном случае, пока не только недостаточно изучены — далека от своего решения задача их выявления и систематизации. Между тем, как показывают опыты их изучения, они демонстрируют свойства, не предсказываемые ни традиционной, ни структурно-семантической, ни функционально-коммуникативной версиями синтаксической теории (см. также: [5]). Изучение конструкции (1) показало, что взаимодействие семантических категорий, организующих высказывание, может носить конкурирующий характер, следствием чего оказывается контаминация базовых моделей, соответствующих каждой из этих категорий. Эллипсис полнозначного глагола, хорошо известный для случаев типа Татьяна в лес, медведь за ней, распространен, как выясняется, намного шире, нежели может казаться, и чередование с нулем отнюдь не может служить достаточным основанием для вывода о связочной природе глагола. Нет сомнения, что дальнейшее изучение производных синтаксических моделей способно принести новое знание, существенное для синтаксической теории в целом — независимо от версии этой теории.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кроме удобства, выбор именования объясняется тем, что, по данным Национального корпуса русского языка, формы у меня и у нас обладают наиболее высокой встречаемостью среди местоименных реализаций синтаксемы у + Род. п., уступая только субстантивным реализациям (соответственно 143511, 126955 и 385491 вхождение) (шш^гшсог-pora.ru; дата обращения 29.07.2018).
2 Разрядка принадлежит оригинальному тексту рассказа (в НКРЯ она отсутствует). Смысл фразы, произносимой
^^^ [лингвистические заметки]
отцом, который в темноте потерял сына, увлекшегося игрой и не слышащего его, состоит в том, чтобы привлечь его внимание, заставить его услышать отца. Разрядка указывает на рематический акцент; предложение читается как сообщение о наличии у говорящего нового и интересного для адресата предмета.
3 Запрос был сформулирован следующим образом: у PR на расстоянии 1 от я SPRO,gen на расстоянии 1 от S,nom,sg & S r:concr & (t:stuff | t:tool | t:tool:instr | t:tool:device | t:tool:weapon | t:tool:cloth). Иными словами, были запрошены реализации конструкции У меня Nj^ с конкретными именами существительными нескольких семантических групп (материал, инструмент, оружие, устройство, одежда). Условиями запроса не запрещалось появление глагола после существительного, но случаи предшествования глагола были исключены. Ясно, что при изменении запроса изменится состав выборки и соотношение глагольных и безглагольных реализаций, однако и анализ данного подкорпуса позволяет сделать некоторые предварительные выводы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бондарко А. В. Вступительные замечания [к гл. III. Посессивность] // Теория функциональной грамматики. Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность / Отв. ред. А. В. Бондарко. СПб., 1996. С. 99-100.
2. Бондарко А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. Л., 1983.
3. Булыгина Т. В., Крылов С. А. Понятийные категории // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред.
B. Н. Ярцева. М., 1990. С. 385-386.
4. Долин Ю. Т. Вопросы теории односоставного предложения (на материале русского языка). 2-е изд. Оренбург, 2008.
5. Дымарский М. Я. Прагматика синтаксической произ-водности: игра «своего» и «чужого» в случае Я не безумец лезть под пули // Acta Slavica Estonica VIII. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика XVII. Свое — чужое в языке и речи / Отв. ред. И. П. Кюльмоя. Тарту, 2016.
C. 64-77.
6. Дымарский М. Я. Трехуровневая система синтаксических моделей и проблема порождения высказывания // Функционально-лингвистические исследования 2005: Сб. ст. в честь проф. А. В. Бондарко. СПб., 2005. С. 13-25.
7. Ильенко С. Г., Дымарский М. Я., Мартьянова И. А. и др. Современный русский язык: Синтаксис. Учебник и практикум для академического бакалавриата / Под общ. ред. С. Г. Ильенко; отв. ред. М. Я. Дымарский. М., 2016.
8. Летучий А. Б. Нулевая связка // Русская корпусная грамматика [rusgram.ru]. 2018.
9. Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. 2-е изд. Л., 1978.
10. Николаева Т. М. Иерархия категориальных корреляций посессивности в рамках высказывания и приименного словосочетания // Категория притяжательности в славянских и балканских языках: Тезисы совещания. М., 1983.
11. Циммерлинг А. В. Неканонические подлежащие в русском языке // От значения к форме, от формы к значению: Сб. ст. в честь 80-летия члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко / Отв. ред. М. Д. Воейкова. М., 2012. С. 568-590.
12. Чинчлей К. Г. Поле посессивности и посессивные ситуации // Теория функциональной грамматики. Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность / Отв. ред. А. В. Бондарко. СПб., 1996. С. 100-118.
13. Шведова Н. Ю. Распространение предложения в целом (детерминация) // Русская грамматика: В 2 т. / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. Т. 2. Синтаксис. М., 1980. С. 149-163.
14. Kahn Ch. The Greek verb «to be» and the concept of being // Foundations of Language. Vol. 2, № 3. 1966.
REFERENCES
1. Bondarko A. V (1996) Vsupitel'nye zamechaniia [k glave III. Posessivnost'] [Introductory notes [to the Chapter III. Possessivity]]. In: Bondarko A. V., ed. Teoriia funktsional'noi grammatiki. Lokativnost'. Posessivnost'. Obuslovlennost' [Theory of Functional Grammar. Locativity. Possesiviiy. Conditionally]. St. Petersburg, pp. 99-100. (in Russian)
2. Bondarko A. V (1983) Printsipy funktsional'noi grammatiki i voprosy aspektologii [Principles of Functional Grammar and Issues of Aspectology]. Leningrad. (in Russian)
3. Bulygina T. V., Krylov S. A. (1990) Poniatiinye kategorii [Conceptual Categories]. In: Yartseva V. N., ed. Lingvisticheskii entsiklopedicheskii slovar' [Linguistic Encyclopedic Dictionary]. Moscow, pp. 385-386. (in Russian)
4. Dolin Yu. T. (2008) Voprosy teorii odnosostavnogo predlozheniia (na materiale russkogo ya-zyka) [Questions of the Theory of Mononuclear Clause (on the Material of the Russian Language)]. 2nd ed. Orenburg. (in Russian)
5. Dymarskii M. Ia. (2016) Pragmatika sintaksicheskoi proizvodnosti: igra «svoego» i «chu-zhogo» v sluchae Ia ne bezumets lezt'podpuli [Pragmatics of Syntactic Derivativeness: The Play of the "Own" an the "Alien" in the Case of Ia ne bezumets lezt'pod puli [I am not a madman to crawl under the bullets]]. In: Kiul'moia I. P., ed. Acta Slavica Estonica VIII. Trudypo russkoi i slavianskoi filologii. Lingvistika XVII. Svoe — chuzhoe v iazyke i rechi [Acta Slavica Estonica VIII. Works on Russian and Slavic Philology. Linguistics VIII. Own — Alien in Language and Speech]. Tartu, pp. 64-77. (in Russian)
6. Dymarskii M. Ia. (2005) Trekhurovnevaia sistema sintaksicheskikh modelei i problema porozhdeniia vyskazyvaniia [The Three-level System of Syntactic Models and the Problem of Generating an Utterance]. In: Funktsional'no-lingvisticheskie issledovaniia 2005: Sb. st. v chest' prof. A. V. Bondarko [Issues in Functional Linguistics 2005: In Honour of prof. A. V. Bondarko]. St. Petersburg, pp. 13-25. (in Russian)
7. Il'enko S. G., Dymarskii M. Ia., Mart'ianova I. A. et al. (2016) Sovremennyi russkii iazyk: Sintaksis. Uchebnik i praktikum dlia akademicheskogo bakalavriata [The Contemporary Russian Language, Syntax. Textbook and Practical Work for the Academic Baccalaureate]. Moscow. (in Russian)
8. Letuchii A. B. (2018) Nulevaia sviazka [Zero Copula]. In: Russkaia korpusnaia grammatika [rusgram.ru] [Russian Corpus Grammar]. Moscow. Available at: http://www.rusgram.ru (accessed 29.07.2018). (in Russian)
9. Meshchaninov I. I. (1978) Chlenypredlozheniia i chasti rechi [Sentence Constituents and Parts of Speech], 2nd ed. Leningrad. (in Russian)
10. Nikolaeva T. M. (1983) Ierarkhiia kategorial'nykh korreliatsii posessivnosti v ramkakh vyskazyvaniia i priimennogo slovosochetaniia [The Hierarchy of the Possessivity Categorical Correlations within the Frameworks of an Utterance and an adnominal phrase]. In: Kategoriia pritiazhatel'nosti v slavianskikh i balkanskikh iazykakh: Tezisy soveshchaniia [The Category of Possessivity in Slavic and Balkan Languages: Meeting Abstracts]. Moscow. (in Russian)
11. Tsimmerling A. V. (2012) Nekanonicheskie podlezhashchie v russkom iazyke [Non-canonical Subjects in Russian]. In: Voeikova M. D., ed. Otznacheniia k forme, ot formy k znache-niiu: Sb. st. v chest' 80-letiia chlena-korrespondenta RAN A. V. Bondarko [From Meaning to Form, from Form to Meaning: In Honour of the Corresponding Memeber of RAS A. V. Bondarko]. Moscow, pp. 568-590. (in Russian)
12. Chinchlei K. G. (1996) Pole posessivnosti i posessivnye situatsii [The Field of Possessivity and the Possessive Situations]. In: Bondarko A. V, ed. Teoriia funktsional'noi grammatiki. Lokativnost'. Bytiinost'. Posessivnost'. Obuslovlennost' [Theory of Functional Grammar. Locativity. Possesivity. Conditionally]. St. Petersburg, pp. 100-118. (in Russian)
13. Shvedova N. Iu. (1980) Rasprostranenie predlozheniia v tselom (determinatsiia) [Spreading of a Clause in Whole (determination)]. In: Shvedova N. Iu., ed. Russkaia grammatika [Russian Grammar], in 2 vols., vol. 2. Sintaksis [Syntax]. Moscow, pp. 149-163. (in Russian)
14. Kahn Ch. (1966) The Greek Verb «to be» and the Concept of Being. Foundations of Language, vol. 2, no. 3. (in English)
