Научная статья на тему '«А МОЖЕТ, И ПРАВДА ЛУЧШЕ НЕ МЕНЯТЬ ЛИЦО, КАК ПАЛЬТО?» или НАРИСОВАННЫЕ МИРЫ АНДРЕЯ МАКАРЕВИЧА'

«А МОЖЕТ, И ПРАВДА ЛУЧШЕ НЕ МЕНЯТЬ ЛИЦО, КАК ПАЛЬТО?» или НАРИСОВАННЫЕ МИРЫ АНДРЕЯ МАКАРЕВИЧА Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
285
72
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему ««А МОЖЕТ, И ПРАВДА ЛУЧШЕ НЕ МЕНЯТЬ ЛИЦО, КАК ПАЛЬТО?» или НАРИСОВАННЫЕ МИРЫ АНДРЕЯ МАКАРЕВИЧА»

С.Ю. ТОЛОКОННИКОВА Борисоглебск

«А МОЖЕТ, И ПРАВДА ЛУЧШЕ НЕ МЕНЯТЬ ЛИЦО,

КАК ПАЛЬТО?»

или НАРИСОВАННЫЕ МИРЫ АНДРЕЯ МАКАРЕВИЧА

Двоемирие - одно из изобретений эстетики романтизма. Как известно, его герой противостоит пошлому миру быта и обывателей и выстраивает собственную среду обитания романтическую. Многим представителям первой волны русского рока отнюдь не чужды романтические представления о мире и о себе в нем. Достаточно вспомнить Героя В Черных Одеждах В. Цоя1, Светлого Гуру Б. Гребенщикова2, Бешеного Демона К. Кинчева и т.д. Эпоху «причесанных» героев, сюжетов и форм социалистического реализма постепенно сменила эра неограниченных литературных возможностей.

Разрушение советского литературного этикета началось практически немедленно, еще в период его формирования (наиболее известным примером этого является творчество М. Булгакова). Но массовая публика приобщилась к не советским текстам с не советскими героями только в 1960-е годы. В частности, именно тогда широкую популярность завоевывают «блатные» песни В. Высоцкого, герой которых, будучи «плохим мальчиком», завоевывает симпатии самых рафинированных интеллигентских кругов как раз потому, что является прежде всего инструментом и приметой «взлома» литературного этикета соцреализма4. Так романтическое двое-мирие приобретает новые формы, и осваивающий его литературный персонаж, переселенный в авторскую песню, становится вначале уголовником, а потом просто самодеятельным туристом (желательно с альпинистским уклоном). Он мог бы стать джазменом и стилягой, но джазовая музыка в СССР была по преимуществу бессловесной и наличия литературного персонажа не предполагала.

Новое поколение битломанов изменило образ романтического героя-бунтаря. Он окончательно разочаровался в окружающем мире, почти поте-

1 См.: Доманский Ю.В. «Герой» // Доманский Ю.В. «Тексты смерти» русского рока. Тверь, 2000. С. 41-72.

2 О лирическом герое Б.Г. см., например: Скворцов А.Э. Лирический герой поэзии Бориса Гребенщикова и Михаила Науменко // Русская рок-поэзия: текст и контекст 2. Тверь, 1999. С. 159-166.

3 О «демонизме» как составляющей мифа «Алисы» см.: Назарова И.Ю. Алисоманы и киноманы: Опыт фольклорно-этнографического исследования // Русская рок-поэзия: текст и контекст 2. С. 171; Штепа В. Белый солнцеворот: Мистический путь АЛИСЫ // Кинчев К. Солнцеворот: Стихотворения, песни, статьи, интервью. М., 2001. С. 8, 9, 11.

4 См. об этом подробнее: Толоконникова С.Ю. Крестовый поход против литературного этикета // Владимир Высоцкий и русский рок. Тверь, 2001. С. 36-45.

рял надежду на его изменение и вследствие этого приобрел меланхолические черты. Во многом таков лирический герой текстов А. Макаревича 1970-х годов. И. Кормильцев и О. Сурова говорят о «шатобриановском типе» рок-поэзии «Машины времени» и «Воскресенья»: «Основные мотивы

- разочарование, усталость, намек на утраты, перенесенные в прошлом; тема путешествий, творчества как форм эскепизма; абстрактность лирического героя - это некий философствующий, страдающий и горько разочарованный интеллигент, ощущающий себя лишним человеком»5. У А. Троицкого читаем, что Макаревич «крепко вшиб в юные головы любовь к трем вещам: “серьезности” тем (равнодушие, предательство, карьеризм и т.п.), “красивости” языка (свечи, костры, замки...) и общей символичности

- аллегоричности - абстрактности (скачки, корабли с капитанами, барьеры, дома с окнами.). Гребенщиков чуть более интимен и вольнее в обращении с языком (сленг, англицизмы), но, в остальном, столь же божественно возвышен и глубокомысленен, как Макаревич. Для довершения картины добавьте нетленное наследие всевозможной Окуджавы, а также Созвездие Любви»6.

При чтении текстов А. Макаревича 70-80-х годов складывается ощущение, что лирический герой - обитатель сразу двух сфер бытия: черно-белой и цветной. Черно-белый мир настоящего полон пошлости, безысходности и фальши; цветной мир - мир мечты лирического героя. Эти миры пересекаются, и в текстах 70-х годов их взаимоотношения по большей части складываются не в пользу цветного. Приведем пример:

Я

Раскрасил свой дом В самый праздничный цвет,

Написал На небе своем Бесконечный рассвет.

<...>

Но

Случилась беда В ярком мире моем,

И все краски,

Что выдумал я,

Были смыты дождем. («Круг чистой воды»)7

5 Кормильцев И., Сурова О. Рок-поэзия в русской культуре: Возникновение, бытование, эволюция // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь, 1998. С. 10.

6 Дядюшка Ко (Артем Троицкий). Песни городских вольеров. (М. Науменко и другие) // Майк из группы «Зоопарк» / Авторы-составители А. Рыбин, А. Старцев при участии А. Липницкого. М., 2000. С. 117.

Макаревич А. Семь тысяч городов: Стихи и песни. М., 2000. С. 26. Далее ссылки на это издание даны в тексте в скобках с указанием номера страницы.

Таким образом, романтический мир мечты героя Макаревича может быть создан им самим: а герой - сам себе художник-демиург. Часто нарисованный разноцветный мир бывает связан с темой дома (замка, города). Дом, с одной стороны, тоже является воплощением мечты:

Скоро

и мы с тобою Разом

из города уйдем.

Г де-то

в лесу дремучем Или

на горной круче Сами

себе построим дом. («Наш дом». С. 17)

С другой стороны, дом, как отмечает М.Н. Капрусова, - это и пространство души героя Макаревича (например, в песнях и стихах «Новый дом», «Три окна», «Он пригласил нас в дом в последний раз.», «Наш остров», «Там, где будет новый день.» и др.)8. Но душа оказывается тоже творением, и творением непрочным, если не разрушающимся, то претерпевающим всяческие метаморфозы. Так, герой песни «Это было так давно.» оказывается навсегда изгнанным из «старого, как утес», дома - гармоничного мира его детства, которое воспринимается как потерянный рай:

Там был ясный день и чистая вода.

А сегодня срок истек,

На двери висит замок,

Дверь закрыта, ключ потерян навсегда. (С. 32)

Однако хуже всего для героя оказалось то, что он смог-таки войти в дом снова, пусть и во сне:

А вчера приснилось мне,

Что нашел я ключ во сне,

И упал замок, и дверь уж отперта.

Я сдержать себя не смог,

И ступил я за порог,

И за дверью оказалась пустота. (С. 32)

Вторжением в дом прошлого собственной души герой сам себя наказывает. Мечта хрупка, ее легко может разрушить даже реальность сна, и попытка проникнуть в нее оборачивается страшным разочарованием:

Все очень просто: сказки - обман,

Солнечный остров скрылся в туман,

Замков воздушных не носит земля.

Кто-то ошибся:

ты или я? («Ты или я». С. 24)

См.: Капрусова М.Н. Владимир Высоцкий и рок-поэзия // Владимир Высоцкий и русский рок. Тверь, 2001. С. 17.

Черно-белый мир реальности в текстах Макаревича тоже нарисован, но он оказывается гораздо более прочным, его краски не смываются дождем. Этот мир - создание «самого среднего в мире человека»:

Ты его затер до дыр,

И веселых красок в мире нет.

Ты сам,

Сам закрыл свои глаза

И весь мир раскрасил в черно-белый цвет. («Черно-белый цвет». С. 35)

Это область лжи, обмана, имитации (как в одноименной песне 80-х годов), мир стен и дорог, ведущих по кругу. При описании его актуализируются темы маски и куклы:

Лица стерты, краски тусклы -То ли люди, то ли куклы,

Взгляд похож на взгляд,

А день - на день. («Марионетки». С. 40)

В тексте песни «Маски» намечается интересный парадокс. С одной стороны, констатируется, что «Ходят невежды / В масках умных людей», с горькой иронией предлагается надеть маску участья, «Если у друга / Случилась беда», а потом смеяться над этим другом сколько угодно (С. 51-52). С другой стороны, песня начинается и кончается призывом, в котором, очевидно, заключается не только ирония:

Носите маски;

Носите маски:

Лишь только под маской

Ты можешь остаться собой. (С. 51-52)

Это призыв героя к себе подобным, тем, кто не хочет и не может жить в черно-белом мире по его законам, но еще не нашел дороги в мир разноцветный. Такой парадокс - еще один показатель того, что герой Макаревича 70-х годов драматически раздвоен. С одной стороны, он ассоциирует себя с черно-белым миром «средних людей»: «Ах, за что же, милый Боже, / Сделал ты меня на них похожим?» («Это новый день». С. 36); «Цели у всех разные, / Души у всех грязные, / Правда иль ложь - нам все равно» («Молитва». С. 76) и др. Беспомощное осознание собственных никчемности и «тиражности» придает герою подобных песен меланхолические черты, делает его инертным фаталистом, который говорит:

Ты думал собой осчастливить весь свет,

Сияньем его озарить.

Но ветер подул - и тебя уже нет,

Кого ты хотел удивить?

Скажи мне, чему ты рад?

Постой, оглянись назад!

Постой, оглянись назад -И ты увидишь,

Как вянет листопад И вороны кружат

Там, где раньше был цветущий сад. («Скажи мне, чему ты рад?» С. 79)

С другой стороны, герой Макаревича ощущает настоятельную потребность уйти из черно-белого мира и отправиться на поиски Страны Своей Мечты, даже если стену между ними придется пробивать собственной головой, как в песне «Я думал.» (С. 63-64). В таких случаях в текстах часто актуализируются темы ветра и корабля (лодки). Ветер врывается в пыльную комнату (жизнь, душу) героя:

И в окна хлынул Сумасшедший день.

<...>

И это было словно Избавленье.

<.>

Я бросил все

И стал самим собой. («Избавленье». С. 73)

А если ветра нет, а на море штиль и судно не может двигаться, то герой восклицает: «Я молю, чтоб каплю ветра / Мне послали небеса, / Пусть сильнее грянет буря!» («Штиль». С. 57). Образ корабля стал одним из знаков эстетики романтизма, средством перехода в романтический мир. Корабли играли немаловажную роль в творчестве Г. Ибсена (вспомним, например, его пьесу «Пер Гюнт») и через его призму были восприняты русскими символистами. Итак, тема корабля (лодки) у Макаревича функционирует вполне традиционно:

Утром к морю вышел я.

И я заметил, что мне легко,

И мир

совсем не так уж плох,

И наша лодка может плыть легко Мимо

дивных берегов

и островов. («Люди в лодках». С. 55) и: Пусть в мире каждый одинок,

Пускай нелегок груз сомнений,

Но больше в мире нет дорог

С такой свободой направлений. («Наш остров». С. 159)

Герой таких песен и стихов уже не ощущает себя подобным людям черно-белого мира, так как становится бунтарем и бродягой в старых добрых романтических традициях. И вот в песне «День гнева» (С. 23) раздается призыв к битве с дураками, а в «Повороте» (С. 89-90) поется о неизведанных путях. Теперь герой стоит перед осознанным выбором:

Каждый, право, имеет право На то, что слева, и то, что справа,

На черное поле, на белое поле,

На вольную волю и на неволю. («Право». С. 84)

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Этот герой понимает:

Нас мотает от края до края,

По краям расположены двери.

На последней написано: «Знаю»,

А на первой написано: «Верю».

<...>

И загадка останется вечной,

Не помогут ученые лбы:

Если знаем - ничтожно слабы.

Если верим - сильны бесконечно.

(«Нас мотает от края до края.». С. 80) Религия лирического субъекта - свобода выбора, состояния и поиска. В таких текстах цветной мир перестает быть целью героя, но остается его путеводной звездой. Цель же оказывается сам поиск и эволюция в его процессе собственной души.

Драматическая раздвоенность не окончательно оставляет лирического героя Макаревича и в 80-е годы (о чем свидетельствуют «Бег по кругу», «Весь мир сошел с ума», «Новогодняя» и др. - и одновременно «Песня про собственное лицо», «Наш остров», «Песенка про кошку» и др). В текстах же 90-х годов герой становится гораздо более гармоничным, возможно, потому, что вырывается из противоречий двоемирия. Теперь между внешним миром абсурда и миром души лирического героя проложена хорошо видимая граница, через которую герой не пропускает тех, кого не желает пропускать. Он научился быть собой вопреки всему, «строить свой храм» так, как хочет (см. «Песня Нестора». С. 274-275). Однако, хотя герой стал реалистом и в чем-то даже циником, ему продолжают сниться корабли:

<...>

И на миг паруса закрывают небо,

И вода бурлит, и корабль отходит,

Я стою у окна и глотаю слезы,

Потому что больше его не будет.

Остается слякоть московских улиц,

Как на дне реки - фонарей осколки.

И еще - прохожих чужие лица.

И остывший чай,

И осенний вечер.

(«И опять мне снится одно и то же.» С. 308) Единственная издержка трезвой цельности изменившегося героя - невозможность уплыть на корабле мечты, потому что мечты пока больше нет и плыть особенно некуда.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.