CC BY
147
А.И. Филюшкин. Андрей Михайлович Курбский: просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному. СПб., 2007. 624 с.
Андрей Михайлович Курбский безусловно является одной из знаковых фигур нашей истории. При этом его, как и большинство подобных фигур, характеризовали раньше и характеризуют теперь нередко с диаметрально противоположных позиций. Если для одних это предатель, изменник родины, то для других он первый русский «диссидент», борец с тираническим режимом Грозного царя. А каким же был на самом деле князь-эмигрант; что говорят о нем источники; где кончаются «свидетельские показания» современников (включая его собственные) и начинаются историографические конструкции; как воспринимался этот деятель XVI в. современниками и потомками - на эти и на целый ряд других вопросов, связанных с жизнью Курбского, и попытался ответить А.И. Филюшкин.
Сразу должен отметить, что эта попытка, на мой взгляд, получилась весьма удачной.
В первой части исследования, на протяжении шести глав, реконструируются все основные составляющие личности князя, его ипостаси, в которых он предстает в различные периоды своей бурной жизни. В завершающей же, седьмой главе первой части речь идет о том, в каких ипостасях выступал Курбский в общественном сознании последующих эпох. Сам автор даже предупреждает, что читателю придется иметь дело с «несколькими Курбскими».
Первая глава «Московский воинник», как это уже видно из названия, посвящена служебной карьере Курбского в России. Кратко охарактеризовав имеющиеся данные о происхождении рода Курбских и его месте в политической жизни России
© О.В. Скобелкин, 2007
первой трети XVI в., автор переходит к детальной реконструкции продвижения князя по лестнице чинов и связанных с этим событий, начиная с первого упоминания в официальных служебных разрядах в 1547 г. По мнению автора, должностной рост Курбского, вопреки расхожим представлениям, был медленным: сын боярский 1-й статьи по Ярославлю в 1550 г., «стольник в есаулах» во время похода на Казань 1549/50 г.; затем рутинная служба у южных границ: пронский воевода, второй полковой воевода в войсковых группировках в 1551 и 1552 гг. Определенным толчком в карьере князя стало участие в знаменитом казанском взятии 1552 г.: оправившегося от ран Курбского несколько раз назначают первым полковым воеводой, и он активно участвует в покорении и усмирении народов бывшего ханства. В 1556 г. он впервые упоминается с боярским чином, однако это мало сказалось на продвижении князя как военачальника; Курбский вновь оказывается на южном направлении и далеко не на первых ролях.
Собственно взлет Курбского как военачальника связан, по мнению автора, только с началом Ливонской войны. Отличившись в первые успешные полгода кампании на более высоких должностях, нежели в предшествующие годы, он вновь на полтора года оказывается на юге, чтобы весной 1560 г. достичь пика военной карьеры - поста первого воеводы большого полка на ливонском фронте. Но ни продвинуться выше, ни даже удержаться на этой вершине князю не удалось; Курбского посылают на воеводства в «прифронтовые» города, он участвует в неудачном сражении под Невелем, в Полоцком походе, но на малозначительных должностях и, наконец, оказывается первым воеводой в Юрьеве Ливонском; назначение, которое, по оценке А.И. Филюшкина, из-за объективных трудностей управления оккупированной Ливонией было весьма чревато опалой.
Подводя итог этой части своего исследования, автор приходит к совершенно обоснованному выводу об ординарности военной карьеры своего персонажа и о практически полном неучастии Курбского в делах управления государством. В то же время широкое использование компаративистского метода исследования позволило А.И. Филюшкину реконструировать credo и modus vivendi князя, выявив, с одной стороны, типичные черты православного воинника той эпохи, а с другой - индивидуальные составляющие личности Курбского, в частности явно завышенную самооценку. Правда, на мой взгляд, последняя могла сформироваться и позже, к моменту написания «Истории о великом князе Московском».
В начале 1560-х годов Курбский разочаровывается в военной карьере и обращается к духовно-интеллектуальным исканиям - начинает жадно читать духовную литературу, собирает собственную библиотеку, включается в полемику по религиозным вопросам. Этой ипостаси князя посвящена вторая глава рецензируемой монографии - «Искатель истины». Имея неплохое начальное церковное образование, будучи сведущим в текстах Св. Писания, Курбский, кроме того, имел весьма авторитетных учителей и наставников, в число которых входили просветитель лопарей Феодорит Кольский, благовещенский священник Сильвестр, царский духовник Афанасий и Максим Грек. С 1562 г. князь вступает в переписку со старцем Псково-Печерского монастыря Вассианом Муромцевым о ложных и истинных богословских сочинениях, духовной литературе вообще и по эсхатологическим вопросам.
Анализируя послания Курбского к Вас-сиану, А.И. Филющкин выделяет две темы, «которые красной нитью проходят через все его творчество»: это проблема отношений между отступниками от истинной веры и праведниками и проблема поведения
праведника, узнавшего об угрозе его жизни от неправедных властей. При этом рефлексия князя на эти темы не была исключительно абстрактной: во Втором послании в русле сюжета об отступничестве уже содержится критика российских властей, которые поддались дьявольскому влиянию и привели страну к кризису. Полемизируя с теми исследователями, которые полагали, что все эти рассуждения Курбского были ничем иным как теоретическим оправданием будущей эмиграции или даже мятежа, А.И. Филюшкин на основе текстологического анализа посланий приходит к выводу, что в тот период князь видел выход лишь в одном - в обращении к Богу.
Одним из моральных эталонов для Курбского был его канонизированный предок кн. Федор Ростиславич. А.И. Филюшкин выдвигает гипотезу, что житийная литература, посвященная этому святому, лежит в основе формирования некоторых аспектов мировоззрения Курбского. Речь идет, в частности, о сюжете князя-скитальца, несправедливо изгнанного из своей вотчины, но и на чужбине не утратившего чистоты веры. Как полагает автор, «усвоение данной мысли делало для князя Андрея возможным и допустимым эмиграцию» (с. 47.). То, что А.И. Филюшкин, в отличие от многих предшественников, весьма осторожен в своих гипотетических построениях, является, на мой взгляд, сильной стороной рецензируемого исследования, однако для разъяснения своей гипотезы автор, кажется, излишне уделил много места подробному пересказу агиографической литературы о Федоре Ярославском в небольшой по объему второй главе.
Бегству Курбского из России посвящена следующая глава монографии - «Беглец», в которой автор анализирует причины и обстоятельства самого побега. Изучив скудные, к сожалению, данные источников и проанализировав имеющиеся в литературе точки зрения, А.И. Филюшкин
приходит к выводу, что, хотя назначение в Юрьев Ливонский и нельзя расценивать как опалу, ожидать царского гнева у князя основания были. Автор также полагает сам и подводит к тому же читателя, что бегство Курбского отнюдь не было спонтанным, а готовилось довольно долго: «...Можно считать доказанным факт переговоров князя с представителями враждебной державы, причем длились они не один месяц» (с. 55). Но можно ли считать, как это делают некоторые исследователи, Курбского шпионом? А.И. Филюшкин, полагает, что нет, поскольку в глазах современников предательство князя заключалось в отречении от своего господина-русского царя, в нарушении клятвы верности и соответственно в погублении своей православной души. Ни о каких других «изменах» князя источники достоверно не сообщают.
Реконструируя обстоятельства бегства князя 30 апреля 1564 г., автор убедительно показывает, что романтические легенды, мотивы которых проникли даже в исследовательскую литературу, ничего общего не имеют с тем, что было на самом деле. Выехав во главе отряда в 12-20 человек, с тремя лошадьми и 12 сумками с поклажей, Курбский был ограблен в первом же замке и на время задержан. Начало его новой жизни и службы новому господину - королю Сигизмунду - началось не самым удачным образом.
Завершая характеристику этой главы, нельзя не упомянуть о весьма интересном и важном для понимания основного сюжета отступлении, в котором автор анализирует практику склонения к отъезду представителей знати в Восточной Европе XVI в.
Оказавшись в Великом Княжестве Литовском и адаптировавшись к тамошним реалиям, Курбский продолжил начатую еще в России деятельность книжника и ревнителя православия. Об этой стороне литовского периода жизни князя-беглеца идет речь в четвертой главе исследования,
носящей название «Поборник православия». Охарактеризовав конфессиональную ситуацию в Литве и подчеркнув остроту проблемы нехватки переводов православной литературы на русский язык, автор подробно (насколько это позволяют источники) реконструирует историю создания и функционирования миляновичского кружка (в имении Миляновичи под Ковелем), ставшего сначала 1570-х годов на некоторое время центром перевода и переписывания православных книг. Курбский не только покупал книги, которые предстояло перевести, и подыскивал переводчиков; он сам изучил латынь и занялся переводческой деятельностью. При этом, как отмечает автор, деятельность миляновичского кружка была связана с работой типографии Петра Мстиславца.
Курбский пытался наладить взаимодействие и с представителями православной общественности (в частности, с кн. К. Ост-рожским и К. Мамоничем), а также участвовать в публичных дискуссиях по религиозным вопросам. Однако на этом поприще достичь успехов князю не удалось, и автор подробно анализирует причины его неудач. В то же время именно в ходе этих интеллектуально-религиозных штудий Курбский «довел до апогея свою идею о погублении Святорусского царства предтечей Антихриста - Ивана Грозного» (с. 73); формируется его историософская концепция, в которой неповиновение Грозному расценивалось как борьба с Антихристом.
Пятая глава «Воин и слуга польского короля» повествует о военной службе Курбского в ВКЛ, а затем - Речи Посполитой. Автор сводит воедино все имеющиеся данные об участия князя или сформированных им отрядов в военных действиях против России (в 1564 г. под Полоцком и Великими Луками, полугодовая служба в 1565 г., боевые действия в 1568 г., участие в боях под Полоцком и Соколом в 1579 г.), а также против татар (1575, 1577, 1578 и 1580 гг.). Кроме
того, приводятся любопытные сведения о взаимоотношениях заносчивого вельможи с представителями властей по военно-организационным вопросам.
Двумя другими основными сюжетами главы являются исполнение Курбским ряда гражданских обязанностей (ковельский и кревский державец, участие в сеймах и сеймиках, в заседании панов рад), а также неоднократное привлечение князя королем в качестве знатока России. В последнем случае А.И. Филюшкин предостерегает от переоценки влияния Курбского на выработку различного рода антимосковских акций и полагает, что доверять в этом плане инвективам Грозного вряд ли целесообразно. Антирусские настроения и антирусская политика в польско-литовском государстве существовали сами по себе, подпитывались внутренними источниками и «главное антигрозненское сочинение Курбского - ИВКМ - в Речи Посполитой в последней четверти XVI в. не пользовалось решительно никакой популярностью» (с. 86).
О более приземленных занятиях князя-эмигранта идет речь в шестой главе «Литовский помещик». Используя публикацию Н.Д. Иванищева, автору удалось собрать и проанализировать обширный материал о различных сторонах повседневной жизни Курбского в Литве; материал для реконструкции личности русского боярина уникальный, так как на отечественных источниках XVI в. подобную работу провести просто невозможно.
Перейдя на службу к Сигизмунду, Курбский получил весьма обширные земельные владения; по данным А.И. Филюшкина, в состав Ковельского имения князя входили замки в Ковеле и Вижве, дворец в Миля-новичах и 28 сел и местечек в трех волостях -Ковельской, Вижовской и Милянович-ской. Спустя несколько лет владения князя расширились за счет Смединской волости и десяти сел Упитской волости.
Оказавшись в новой землевладельческой среде, Курбскому пришлось столкнуться и с новым для него, как полагает А.И. Филюшкин, явлением - захватами чужих угодий и фактически разбойничьими нападениями соседей друг на друга. Однако с учетом того, что мы знаем о так называемой борьбе за рабочие руки в России того времени, о скупых, но крайне негативных оценках состояния нравов в годы малолетства Грозного, о земельных конфликтах в следующем столетии, могу предположить, что подобные явления не были чем-то совершенно не знакомым русскому князю, поскольку, вероятно, имели место и в Московском государстве. Другое дело, что состояние источников не позволяет выявить их масштабы и делает невозможным даже самую грубую реконструкцию. Но как бы там ни было, Курбский активно включился в «военные действия местного значения», ход которых подробно излагается автором исследования.
Вторым, не менее важным для темы исследования и не менее драматичным сюжетом главы являются семейные дела Курбского и связанные с ними проблемы земельных владений князя. Женившись в 1570 г. на княгине Марии Козинской (урожденной Голыпанской), Курбский получил, с одной стороны, богатую жену и родственные связи с видными литовскими родами, а с другой - пасынков от первого и второго браков княгини, запутанные владельческие права жены на земли и нескончаемые имущественные столкновения семьи Гольшан-ских. Семейное счастье было недолгим, а череда скандалов, конфликтов, судебных разбирательств и даже разбойных нападений тянулась вплоть до смерти Курбского. Развод и женитьба князя в 1579 г. на Александре Семашке, если и привели к некоторой, по выражению автора, стабилизации на семейном фронте, то явно подлили масла в огонь (особенно после рождения дочери и сына) в отношениях с прежней женой и ее родственниками. Перипетии этой
борьбы, а также еще нескольких конфликтов Курбского с соседями и слугами подробно рассматриваются на страницах исследования. Характеризуя положение, в котором оказался князь-беглец со второй половины 1570-х годов, А.И. Филюшкин замечает, что «последние годы его жизни счастливыми назвать нельзя» (с. 110).
Седьмая глава «След в истории», завершающая первую часть исследования, посвящена анализу того, «какие составляющие жизни и творчества реального Курбского XVI в. были востребованы его потомками, какие трансформации они претерпевали в разные эпохи, как образы Курбского-дис-сидента и Курбского-предателя зажили в Новое и новейшее время самостоятельной жизнью и стали частью национальной памяти» (с. 124). Автор последовательно рассматривает, как воспринимали Курбского в Речи Посполитой в XVTI-XVIII вв., в России того же времени; как формировались историографические мифы о Курбском в работах исследователей и какими чертами наделяли его и как трактовали этот образ литераторы XIX в.; что можно было узнать о Курбском из дореволюционных учебников; каким представал князь перед советскими читателями, кинозрителями, школьниками и студентами; что говорят о нем учебники постсоветского периода и, наконец, как используется этот образ в Internet-пространстве сегодняшнего дня.
Такой подход к событиям и личностям прошлого, к сожалению, чрезвычайно редок в исторических исследованиях, авторы которых обычно ограничиваются характеристикой историографической ситуации. Отдельные попытки такого рода имели место в немногочисленных публикациях рубежа 80-90-х годов прошлого века, но не переросли в традицию. Вместе с тем изучение восприятия обществом своего прошлого через призму отдельных фигур и сюжетов представляется весьма перспективным направлением исторических исследований
и хочется надеяться, что почин автора рецензируемой работы будет подхвачен.
Вторая часть исследования целиком посвящена герменевтическим комментариям посланий Курбского к Ивану Грозному. Они занимают большую часть книги и заслуживают отдельного анализа. В настоящей рецензии мы сосредоточились на просопографической части исследования А.И. Филюшкина. Подводя итог всему сказанному, хочу подчеркнуть, что книга является удачной попыткой восполнить давний пробел нашей историографии - отсутствие монографического исследования жизненного пути Андрея Михайловича Курбского. После ее прочтения личность князя, безусловно, становится рельефнее, объемнее и понятнее. Разумеется, возникают и вопросы. Например, как и когда московский воевода стал медленно, но верно превращаться в книжника, начетчика, пожалуй, даже теоретика? Как сочетались его рефлексии в религиозных и историософских областях с повседневной жизнью вообще и военной службой в частности? Но, как справедливо предупредил А.И. Филюшкин своего читателя еще во введении, «убежден, что смысл некоторых сюжетов навсегда останется неразгаданным и есть вещи, которые мы никогда не узнаем - если не будут найдены новые архивные источники» (с. 10). Да и сам факт того, что у читателя появляются вопросы, желание погрузиться в проблему еще глубже, свидетельствует, на мой взгляд, что автор достиг поставленных целей.
О. В. Скобелкин
