CC BY
125
А. А. Долин НА ПЕРЕПУТЬЯХ КАРМЫ*
Александр Аркадьевич Долин - известный российский востоковед-культуролог, писатель, поэт, переводчик классической и современной японской поэзии и прозы. С 1990 г. живет и работает в Японии. Во вступительной статье к сборнику осуществленных им переводов японской поэзии он пишет, что в известном смысле вся японская поэзия может быть истолкована как поэзия странствий, поскольку в буддийской традиции жизнь предстает недолгим странствием в сансаре, юдоли земных страстей и страданий. Смерть и перевоплощение венчают каждый отрезок бесконечного пути, уготованного смертным. Таково заложенное в буддийском Законе кредо - извечное непостоянство всего сущего (мудзе), воспринимаемое в ритме вселенских метаморфоз. Следуя по своей, предрешенной кармой, стезе в иллюзорном мире соблазна, греха и искупления, каждый ощущал себя странником в череде бесчисленных перерождений. Скитания избрал и Будда Гаутама, оставив свою беззаботную мирскую жизнь. Странствие стало обязательной или желательной составляющей монашеской схимы в ряде буддийских сект (например, скитания нищенствующего монаха в дзен-буддизме - ангя).
Опыт странствия, сопровождаемый печалью расставаний и радостью встреч, становился ценнейшим духовным опытом для людей творчества. Сотни подтверждений тому мы находим в японской поэзии с древности до наших дней.
* Долин А.А. На перепутьях кармы // Странники в вечности. Японская классическая поэзия странствий. - СПб.: Гиперион, 2012. - С. 5-30.
Каково бы ни было странствие - долгое или короткое, дальнее или ближнее, тяжкое или приятное - в поэзии оно всегда приобретало особую значимость и наполнялось неким высшим смыслом. Уже в эпоху Хэйан (794-1185) разного рода путешествия составляли важную и неотъемлемую часть жизни аристократической элиты. Придворные вельможи, назначенные губернаторами отдаленных областей, отправлялись со свитой в путешествие, которое могло продлиться несколько недель. Но и новое место назначения воспринималось обычно как временное пристанище, поскольку лишь столица, славный Хэйан (ныне Киото), могла считаться средоточием политической, общественной и культурной жизни. Как следствие, любая отлучка из столицы на долгое время приобретала характер растянувшегося на месяцы и годы странствия. Стихи, сложенные в пути или на новом месте, отражали тоску по оставленной столице, горечь разлуки и надежду на возвращение.
Стоит ли говорить о том, что отъезд опального вельможи и пребывание в ссылке, пусть даже на высокой должности, зачастую становились поводом для лирической исповеди несчастного странника. Великий поэт и каллиграф Сугавара Митидзанэ (845903), павший жертвой придворного заговора, был сослан на южный остров Кюсю. Пост наместника не мог утешить его скорби, которая вылилась в проникновенные строки стихов на японском и китайском, полные тоски по родному краю. Митидзанэ, скончавшийся в изгнании, стал героем бесчисленных легенд и преданий, а впоследствии был обожествлен как Покровитель наук и искусств.
Как повод для написания стихов использовались также сравнительно краткие паломничества императора и вельмож двора в храмы за пределами столицы, которые нередко приурочивались весной к сезону цветения сливы или сакуры, а осенью - к сезону любования листвой кленов в горах.
Уже в первой императорской антологии «Кокинвакасю» («Старые и новые песни Японии», 920 г.) мы находим разделы «Песни странствий» и «Песни разлуки», присутствующие и во всех многочисленных последующих изборниках куртуазной лирики (текусэнсю), составленных по высочайшему указу.
Наряду с темой странствий - и отчасти в ее развитие - в хэй-анской поэзии также прочно укоренилась тема «ухода от мира», избавления от «скверны больших городов» на стезе отшельничест-
ва в отдаленной горной хижине. Мотивы отшельничества пришли в японскую лирику из Китая, где они зародились на тысячу лет раньше и с тех пор неизменно питали вдохновение поэтов. Изначально в основе лирики «горной хижины» лежали предания о даосах - отшельниках (кит. сянь, яп. сэн), питающихся энергией космоса, черпающих божественное вдохновение в природе и обретающих сверхъестественное духовное могущество.
В дальнейшем на сюжет даосского отшельничества наложи-лась буддийская концепция «ухода», отрешенности от греховного мира страстей. Отшельничество и подвижничество пропагандировали все крупнейшие буддийские школы в Японии - сингон, тэн-дай, дзёдо, нитирэн и дзен. Практика почти всех этих сект включала как один из способов психотренинга - при обучении, а возможно, и в дальнейшей жизни подвижника - временное или постоянное пребывание в скиту (например, анго в дзен-буддизме).
Тема уединения в горной хижине, будучи символом подлинно буддийского отшельничества, стала к тому же еще и «модной» при дворе темой. Читая патетические строки о блужданиях по горным тропам и тяготах жизни в скиту, хэйанские придворные, вероятно, испытывали те же эмоции, что и современные западные читатели, смакующие поэзию отшельничества, лежа на диване в богато обставленной гостиной с бокалом в руке. Во всяком случае даже те из них, кто никогда не проводил и двух-трех дней вдали от своей роскошной городской усадьбы, с наслаждением слагали вака1 об одиночестве и печали аскета в затерянной пустыни, дорога к которой заросла сорными травами.
Уход от истерзанного междоусобной враждой мира, залитого кровью после многолетней войны кланов Тайра и Минамото, стал излюбленной темой талантливых поэтов конца XII - начала XIII в., объединившихся вокруг известного придворного литератора Фуд-зивара Сюндзэй (1114-1204), а также вокруг его сына и преемника Фудзивара Тэйка (1162-1241). Сюндзэй впервые ввел в оборот эс-
1 Вака (буквально «японская песня» - название классического направления японской лирики в противоположность поэзии на китайском (си). По формальным признакам вака разделялись на короткие песни танка и длинные тека. Встречались также промежуточные формы, например, шестистишия сэдока. Сюда же относятся «нанизанные строфы» «рэнга». Однако к периоду позднего Средневековья понятие «вака» закрепилось преимущественно за танка. - Прим. авт.
тетическую категорию «сокровенного мистического начала» (югэн), таящегося зачастую в обыденных элементах бытия, но доступного взору просветленного творца. Наивысшее воплощение эстетика югэн нашла в творчестве авторов императорской антологии «Синкокинвакасю» («Новая Кокинвакасю», 1205 г.), составленной под редакцией Тэйка. Видные клирики Дзякурэн и Дзиэн привнесли в антологию мотивы «странствия духа» в поисках вселенской гармонии. К тому же кругу принадлежал и величайший поэт раннего Средневековья Сайгё (1118-1190), монах секты Син-гон, потомок знатного и благородного рода, неутомимый странник и великий знаток человеческой души, годами бродивший по дорогам Японии в поисках нетленных истин бытия и оставивший множество путевых зарисовок.
О какая печаль!
Скоро высохнет росная россыпь на траве луговой в час, когда над равниной Мияги пролетает ветер осенний!.. (с. 10)
К тому времени, когда Сайгё в конце XII в. отправлялся в свои путешествия, сложилась уникальная «поэтическая карта» страны, которая продолжала расширяться и дополняться в течение веков усилиями писателей, поэтов и художников. Интерес к «эстетическому краеведению» был также навеян культурными традициями Китая, предлагавшими красочные описания провинций в связи с различными историческими событиями и деятельностью выдающихся исторических личностей Поднебесной.
Уже в первой поэтической антологии «Манъёсю» (VIII в.) можно найти немало аллюзий, отсылающих читателя к легендам, мифам и сказам тех или иных мест.
В эпоху Хэйан такого рода отсылки стали непременным атрибутом как поэзии, так и прозы.
География страны стала существенной частью культурного наследия - и поэты были первыми, кто осознал богатейшие возможности ее использования. Уже в антологии «Манъёсю», которой, видимо, предшествовали не сохранившиеся древнейшие сборники «японских песен» вака, упоминаются десятки мест, которые имели к тому времени отчетливые эстетические коннотации: земля Ямато (колыбель японской цивилизации), край Адзума (еще не до конца отвоеванные у айну восточные провинции, «пограничная территория»), гора Фудзи, мыс Кара, пролив Акаси, остров Авадзи и т.д. 82
Поэты начиная с IX в. широко использовали семантику странствий, превратив, говоря современным языком, геопозиционирование в часть нормативной поэтики вака. Так, появился поэтический прием утамакура - использование в начальной строке танка известного топонима, который уже одним своим звучанием должен был воспроизводить определенный исторический фон и задавать лирический настрой.
На горе Токива
багрянцем не тронуты клены — только издалека вдруг повеет духом осенним налетевший с посвистом ветер...
Ки-но Ёсимоти (с. 13)
На протяжении веков странствия продолжали питать японских поэтов жанра танка, а затем и рэнга. В не меньшей степени осваивали тематику странствий приверженцы поэзии на китайском, кан-си. Начиная с XV в. канси были наиболее популярным видом поэзии в интеллектуальной среде так называемых Пяти монастырей. Пять дзенских обителей, расположенных в Киото, с десятками филиалов по всей стране стали крупнейшими центрами учения дзен, но одновременно в них активно изучался весь комплекс конфуцианских классических дисциплин. Настоятели и монахи-насельники, будучи воспитаны на китайской классике и абсолютно билингвистичны, видели в канси наилучшую возможность воплощения дзенской философии суггестивного творчества - не в столь сжатой форме, как танка, но тем не менее с соблюдением всех требований дзенской эстетики.
Здесь, от мира вдали, только птичий гомон вокруг. На облака гляжу — вспоминаю старых друзей. Одинокий монах у врат в обитель стоит. Половину горы озаряет вдали закат.
Муган Соо (с. 17)
Разумеется, поэзия странствий была для них чрезвычайно важным аспектом, ибо в такой лирике наиболее полно реализовались и дзенская концепция странствия в мире наваждения, и буддийский идеал отрешенности, ухода в обитель покоя и гармонии.
Наряду с вака и канси доминирующим жанром японской поэзии в XV-XVI вв. становится рэнга («сцепленные строфы» или «стихи-цепочки»). Так называемые малые рэнга, опровергая само
название жанра, цепочками еще не являлись, но представляли собой отличную от танка комбинацию слоговых интонационных групп в рамках почти такой же строфы: в танка 5-7-5-7-7; в малой рэнга обычно 7-7-5-7-7. Пионерами создания малых рэнга были монахи Соги и Соин, проведшие много лет в странствиях, что наложило отпечаток на их творчество.
Зародившийся в XVI в. новый жанр хайку1 поначалу трактовался как открытый вызов серьезной «духовной» поэзии танка и рэнга. Трудно было предположить, что спустя несколько десятилетий именно этот жанр станет основным в японской поэзии и поднимется до высот интеллектуальной суггестивной дзенской лирики. Еще труднее было предположить, что хайку на много веков станет фактически синонимом поэзии странствий, но именно это и произошло.
Сам основатель «духовного» направления в хайку Мацуо Басё (1644-1694), добившийся перехода жанра из категории поэтической забавы в категорию интроспективного философского поиска, тоже начинал как поэт легкомысленной школы юмористических хайку Даприн. Лишь отправившись в поэтическое паломничество, он пришел к выводу о необходимости привести в неприхотливые забавные трехстишия истину дзен, заключенную в духе «вечного странствия». Все лучшее, созданное Басё - шедевры пейзажной лирики и написанные в стиле хайкай дневники странствий, - было создано им в скитаниях по стране. Он прошел тысячи ри, следуя по маршрутам, проложенным на «поэтической карте» Японии: посещая знаменитые храмы, любовался красотами, которые пятью веками раньше воспел великий Сайгё, участвовал в поэтических вечерах с местными любителями хайку и хайкай-но рэнга. Изголовье из трав. Под холодным дождем среди ночи скулит собака.
Басё (с. 19)
Долгие странствия привели Басё к пониманию основ истинной поэзии, которые в дальнейшем были приняты всеми поэтами не только жанра хайку, но и танка и канси, а в ХХ в. - и многими авторами лирики новых европеизированных форм - гэндайси.
1 Хайку - традиционный жанр японской поэзии, представляющий собой трехстишие в 17 слогов (5-7-5). Поэтика хайку ориентирована на «сезонные» циклы и отличается суггестивностью образов. - Прим. авт.
Без сомнения, именно странствия сформировали Басё как личность, как дзенского философа и как мастера тончайшей лирической словесной зарисовки. Басё не был в буквальном смысле слова первооткрывателем, но он сумел переосмыслить и приложить к хайку в совокупности кардинальные принципы дзенской эстетики, которые ранее уже по отдельности существовали в том или ином виде искусств. Он тщательно разработал категории своей поэтики и обосновал необходимость этих ключевых принципов: ваби (чувство извечного одиночества человека во Вселенной), саби (осознание бренности, «патины», меняющегося мира), фуэки рюко (ощущение вечного в текущем), сибуми (терпкая горечь бытия, щемящая проникновенность), каруми (легкость и простота выражения). Басё также обосновал необходимость сезонного деления хайку и введения в каждое трехстишие «сезонного слова» киго, указывающего на время года, что особенно важно для поэзии странствий, изобилующей пейзажными скетчами.
Дождик весенний. Ощетинилась жесткой полынью тропинка меж трав...
Басё (с. 20)
С легкой руки Старца Басё странствия стали не категорически необходимым, но наиболее желательным занятием и состоянием дзенского поэта хайку, взыскующего прозрения в стихах. Десятки и сотни мастеров хайку отправлялись по стопам великого Старца, повторяя маршруты его скитаний, в особенности маршрут наиболее знаменитого его путешествия на северо-запад Хонсю, воспетый в дорожном дневнике «Глухими тропами». Результатами их паломничества становились мириады трехстиший, пополняющие сокровищницу японской поэзии странствий.
Крупнейший после Басё патриарх поэзии хайку и талантливейший художник Ёса-но Бусон (1716-1783) собственноручно переписал дневник Старца, снабдив его десятками великолепных иллюстраций.
Другой поклонник Басё и великий поэт хайку Кобаяси Исса (1763-1827) не был, как Старец, странником по призванию, но его лирика представляет новый оригинальный разворот сюжета «одинокого приюта». Живя в отдаленной деревеньке, Исса сумел создать свой удивительный микрокосм, очень близкий по духу к поэтике «горной хижины» и «приюта отшельника», отличающийся
особо интимным, очеловеченным восприятием феноменов окружающей природы.
С блаженным видом Смотрит на горы вдали зеленая лягушка.
Исса (с. 21)
После нескольких десятилетий застоя поэзия танка и хайку к середине эпохи Мэйдзи воспрянула к новой жизни усилиями Ма-саока Сики (1867-1902), Ёсано Тэккана (1873-1935) и целой плеяды блестящих мастеров, вышедших на литературную арену в конце XIX - начале ХХ в.
Масаока Сики в 1890-е годы осуществил радикальную реформу поэзии обоих магистральных традиционных жанров, стремясь приблизить танка и хайку к требованиям стремительно меняющейся жизни в Японии периода модернизации. Сформулированный Сики принцип «копирования жизни» (сясэй) был заимствован из средневековой китайской эстетики, но переосмыслен в свете реформации поэтики. Отказавшись от канонических ограничений, Сики приветствовал введение в танка и хайку «не-поэтичной» тематики (например, игра в бейсбол, поездка на поезде или на пароходе) и лексики (например, рельсы, мотор, паровоз).
Обновленная поэзия танка в первые десятилетия ХХ в. породила славную плеяду романтиков, символистов и реалистов, сумевших дать древнему жанру второе дыхание. Воспитанные в духе верности безвременно почившего Сики, поэты его школы продолжали утверждать в своем творчестве принцип сясэй. Поскольку поэтика сясэй подразумевала предельную «фотографическую» точность в передаче впечатлений момента, авторы этой школы постоянно нуждались в новом материале для стихов - как нуждаются в новой натуре настоящие фотографы.
Свет вечерней зари багрянцем окрасил долину. Вдаль с пригорка гляжу — и луга цветущие тают, в знойном мареве переливаясь...
Сайто Мокити (с. 23)
В поэзии хайку Нового времени «отражение натуры» было положено в основу поэтики созданного учениками Сики литературного объединения «Хототочису» («Кукушка»), которое вот уже
более ста лет занимает ведущее положение в литературном мире Японии. Более полувека во главе журнала и общества «Хототочи-су» стоял Такахама Кёси (1874-1959), преемник Сики на посту общепризнанного патриарха реформированной поэзии хайку.
Храмовый гонг на луне отдается эхом. Гора Курама...
Такахама Кёси (с. 25) Кёси, непревзойденный автор пейзажной лирики, был великим энтузиастом «зарисовок с натуры» и заядлым путешественником. С его легкой руки всеяпонские турниры хайку стали проводиться в красивейших местах, осененных традицией поэтического паломничества, куда съезжаются поэты со всей страны.
В японскую поэзию новых форм, развивавшуюся по пути от метрического регулярного стиха сиптайси к вольным ритмам кин-дайси и далее к верлибру гэндайси поэтика странствий пришла из двух источников: из классической лирики танка, хайку и канси, с одной стороны, и из европейской литературы - с другой. В конце
XIX в., когда стало очевидно, что реформа поэзии не может ограничиваться модернизацией древних классических жанров, более радикально настроенные стихотворцы обратились в поисках вдохновения к западному романтизму. Симадзаки Тосон (1872-1943), поклонник Шелли и Китса, проникшийся поэтикой ухода от скверны больших городов на лоно очистительной природы, сумел создать несколько шедевров ностальгической лирики странствий в духе английских романтиков, наполнив их чисто японским колоритом.
Я найду ночлег в той хижине над рекою. Будет за стеной Тикума журчать невнятно. Выпью я сакэ, мутной влагой хмельной утешусь, Чтобы забыться вновь на травяном изголовье...
Симадзаки Тосон (с. 28) Многие японские символисты, а затем и модернисты начала
XX в. вдохновлялись примером французских «проклятых поэтов», отвергая реалии филистерской буржуазной цивилизации и выбирая неприкаянное богемное существование. Так, Накахара Тюя (1907-1937), видевший себя наследником Рембо и стремившийся во всем подражать своему кумиру, никогда не отлучаясь слишком далеко от дома, сумел создать удивительно проникновенные образцы лирики «одинокого странствия».
Понятие Пути постоянно переосмысливалось в японской поэтической традиции, но главные установки поэзии странствий оставались неизменными: постижение ритмов вселенских метаморфоз и ритмов человеческого бытия, слияние с возвышающей и утешающей нас природой, осмысление вечного в текущем и познавание собственного эго как части изменчивого мироздания.
Э.Ж.
