CC BY
17
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТШУЧНОМ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
4
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс серии 2
индекс серии 2.7
рефераты 98.04.001 -98.o4.030
МОСКВА 1998
вырабатываются на основе односторонне истолкованных, гротескно-утрированных представлений о "заветах" революционно-демократической критики. Рапповские постулаты об утилитарной роли словесности верой и правдой служат официозной литературной критике долгие годы...
В первый том реферируемого труда входят еще два раздела: "Пути изучения литературы Древней Руси" и "Пути изучения русской литературы XVIII и XIX веков". Помещенные в них материалы заслуживают отдельного реферирования. Это же следует сказать и о втором томе, имеющем подзаголовок "Пути изучения русской литературы XX века".
А.А.Ревякина
98.04.002. О ПУТЯХ ИССЛЕДОВАНИЯ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ (Обзор материалов научной конференции).
1. Дмитриев Л.А. Текст и его интерпретация в изучении древнерусской литературы // Освобождение от догм. История русской литературы: Состояние и пути изучения. — М., 1997.-Т. 1.-С. 98-107.
2. Кожинов В.В. С чего начинать историю русской литературы?//Там же. - С. 141-158.
3. Кусков В.В. Роль православия в становлении и развитии древнерусской литературы // Там же. - С. 108-122.
4. Робинсон А.Н. Права человека и права государства в памятниках средневековой письменности // Там же. -С. 159-179.
На проходившей в Институте мировой литературы РАН Всероссийской научной конференции - "История русской литературы: Пути изучения, проблемы периодизации" (Москва, 21-23 октября 1992 г.) — уделялось специальное внимание новым подходам к исследованию древнерусской литературы. Были затронуты методологические и теоретические вопросы. Часть докладов и выступлений вошла в коллективный труд "Освобождение от догм" (М., 1997. - Т. 1).
Чтобы осмыслить состояние изучения историко-литературного процесса и перспективы его дальнейшего исследования, необходимо, подчеркивают Л.И.Сазонова и М.А.Робинсон (ИМЛИ РАН), непредвзято оценить тот исторический путь, который прошла
отечественная медиевистика за послереволюционное семидесятилетие. Путь этот был очень непрост. Достижения в изучении древнерусской литературы (особенно за последние три десятилетия) в области текстологии и поэтики1, а также введение русской средневековой литературы в мировой контекст2 — все это во многом было связано с тем, " как удавалось избегать или нейтрализовать идеолого-методологические схемы, навязывавшиеся науке, начиная с 20-х годов" (5, с. 159). Наиболее открытой для официозной критики, продолжают авторы, наиболее "уязвимой и потому прежде всего пострадавшей, особенно в период ожесточенной государственной борьбы с "религиозным дурманом", оказалась самая существенная по объему область древнерусской литературы - литература церковная" (5, с. 164). Заниматься ею стало опасно (ученый Г.А.Ильинский был осужден к 10-летнему сроку заключения, а в 1937 г. расстрелян -объектом его интересов являлись евангелия, апостолы, служебные минеи и пр., что "позволяло" трактовать его деятельность как пропаганду религии).
Возможность подлинно научного, всестороннего изучения названной проблемы появилась только в недавнее время, подчеркивает В.В.Кусков (Московский ун-т), отмечая роль православия в становлении и развитии древнерусской культуры (3).
"Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство", — писал А.С.Пушкин в 1830 г. (Собр. соч.: В 10 т. - М.; Л., 1949. - Т. 7. - С. 46). Русь приняла христианство спустя почти тысячелетие после его появления на нашей планете, когда оно превратилось в одну из мировых религий, наряду с буддизмом и мусульманством (исламом). Принятие Русью христианства в его православном вероисповедании дало мощный толчок развитию славяно-русской письменности, "приобщило наших предков к сокровищам мировой письменной культуры и прежде всего к "вечной книге" - Евангелию, к Деяниям и посланиям апостолов, к книгам Ветхого Завета в виде Палей Толковой, Исторической, а также
' Лихачев Д.С. Текстология: На материале русской литературы Х-ХУН вв. -М.; Л., 1962; Л., 1983; Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. - Л., 1967; 1971; М., 1979; Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. — СПб., 1997.
1 Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе
Средневековья. — М., 1980; Древнерусская литература: Восприятие. Запада Х1-Х1У вв. - М., 1996; Древняя Русь и Запад: Науч. конф. - М., 1996.
к шедевру религиозной лирики — Псалтыри. Эти памятники достойны рассмотрения и с точки зрения литературной, подчеркивает В.Кусков(3,с. 111).
Недаром Пушкин писал: "Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира, из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов"; и мы "не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие" (Собр. соч.: В 10 т. - М., 1949. - Т. 7. - С. 443).
В. Кусков считает важным, исходя из современных понятий обратить внимание на то, как интерпретировались тексты Евангелия, как евангельские цитаты использовались и применялись к "различным обстоятельствам жизни" Древней Руси, как они входили в обиход литературного языка - становились пословицей.
Для древнерусского книжника Евангелие "служило образцом при создании различных жанров древнерусской письменности. Так, описание земной жизни Иисуса, его земной биографии дало основу для создания агиографии святых подвижников, которые стремились уподобить свою жизнь жизни Христа, достигнуть нравственного совершенства, "увенчавшись венцом бесстрастия", т.е. одержать полную победу над плотскими греховными страстями во имя торжества бессмертного духа" (3, с. 112-113). Поучения-проповеди Христа явились образцом распространения в древней литературе жанра поучений.
Кроме того, Евангелия содержали в себе и великолепные примеры лирики, связанной с чувствами и переживаниями страдающего человека (например: "моление о чаше" в Гефсиманском саду; обращение распятого к Богу-Отцу).
Образцы высокой лирики давала Псалтырь, содержащая 150 псалмов-песнопений, автором которых считался царь Давид. Эта книга Ветхого Завета была квинтэссенцией религиозной лирики, она "выражает тончайшие оттенки переживаний страдающей и мятущейся личности, является настоящей энциклопедией человеческой психологии" (Розов H.H. Древнерусский миниатюрист за чтением Псалтыри // Труды Отдела древнерусской литературы. -М.;Л., 1966.-Т. 22.-С. 66).
"Важную роль в становлении и развитии древнерусской литературы, — продолжает В.Кусков, — сыграли творения восточно-христианских "отцов церкви": Василия Великого, Иоанна Златоуста, Афанасия Александрийского, Ефрема Сирина, Исаака Сирина, Григория Назианзина, Нила Синайского, псевдо-Дионисия Ареопагита, Климаха (Иоанна Лествичника), Иоанна Дамаскина (ГУ-УШ вв.) и др. В своих "беседах", словах-поучениях они разъясняли смысл Священного писания, догматов православия, утвержденных семью вселенскими соборами, обличали еретические лжеучения и нравственные пороки, пропогандировали нормы христианской морали, прославляли и объясняли смысл христианских праздников. В связи с этим в их творениях большое место занимает экзегеза (объяснение, толкование), изложенная в вопросно-ответной форме, либо в форме учительного слова (гомилии-проповеди), либо обличительного слова (инвективы), либо панегирического слова". (3, с. 144).
Нельзя, продолжает В.Кусков, проходить мимо древнерусских сборников — древнейший из них Симеоновский изборник (переведен с греческого на древнеславянский в конце 1Х-Х вв., получив название "Изборника великого князя Святослава 1073 года"); цель его - дать разъяснения трудных для понимания мест Евангелия, Апостола и подобных книг. Сюда относятся и такие древнерусские сборники, как "Златоуст", "Измарагд", "Златая цепь", "Торжественник", где наряду с произведениями переводной византийской литературы - "слов и поучений отцов церкви" - содержались слова и поучения древнерусских писателей: Феодосия Печерского, Климента Смолятича, Кирилла Туровского, Луки Жидяты и др.
Из поля зрения отечественного литературоведения выпала гимнография, а между тем "каноны, кондаки, тропары, стихиры, созданные замечательными поэтами Византии - Романом Сладкопевцем, Козьмой Маюмским, Андреем Критским, Ефремом Сириным, Иоанном Даманским, — живы до сих пор, поются в православных храмах на богослужениях ... и продолжают волновать слушателей" (3, с. 116). Не случайно Пушкин в 1836 г. создал гениальное переложение великопостной молитвы Ефрема Сирина в стихотворении "Отцы пустынники и жены непорочны".
Назрела необходимость изучения всего корпуса древнерусской литературы, в том числе - агиографий, житий, сказаний о чудесах,
духовных стихов, сказаний о чудотворных инонах и т.п. Обновить и активизировать изучение связи древнерусской литературы с православием - одна из насущных задач литературоведения, заключает В.Кусков.
Об этом пишет и Л.А.Дмитриев (ИРЛИ РАН):' "... гимнографии, гомилетики, церковно-служебные тексты... теперь эта часть древнерусской письменности должна будет привлечь к себе внимание литературоведов-медиевистов" (1, с. 99). Без сомнения, продолжает автор, будет расти интерес к житиям святых; тема агиографии должна занять подобающее ей место в изучении древнерусской литературы, ибо это - "наиболее литературный из церковно-религиозных жанров и наиболее близкий к реальной жизни" (там же). При этом "плодотворным изучение древнерусской литературы будет в том случае, если "древники" не изменят основному правилу - строить свои умозаключения как об общих тенденциях истории древнерусской литературы, так, тем более, и об отдельных произведениях, на данных текстологии" (1, с. 98). В настоящее время Отдел древнерусской литературы Пушкинского Дома готовит многотомное издание "Библиотека литературы Древней Руси". В первые тома войдут житийные, апокрифические, учительские произведения. Будут изданы и древнейшие переводы отдельных библейских книг. Необходима современная интерпретация древних текстов.
В.В.Кожинов в своей статье (2) стремится доказать, что историю русской литературы следует начинать так же, как историю западноевропейских литератур — с изучения героического эпоса; на Руси это, в первую очередь, былины. Наукой доказано, что образцы героического эпоса были принесены на Север, в Поморье, переселенцами из Южной (собственно Киевской) Руси не позднее IX в. "Здесь, в землях, не без основания названных впоследствии "Исландией русского эпоса" (ибо в Исландии наиболее полно сохранились многие образцы скандинавских и даже немецких эпосов), осуществилась своего рода консервация былин, почти исчезнувших на остальной территории Руси. И это севернорусское наследие дает нам широкие возможности для изучения и осмысления того богатейшего искусства слова, которое родилось и развивалось на Руси до XI века, т.е. до возникновения письменного искусства слова" (2, с. 143).
Полноценной письменной фиксацией былин стал "Сборник Кирши Данилова" (1750-е годы). Однако и западноевропейские эпосы письменное воплощение получали чаще всего через несколько столетий после своего возникновения. В.Кожинов приводит несколько примеров с указанием вероятного времени рождения эпоса и времени его письменного воплощения: английский "Беовульф" — V! и X вв.; германская "Песнь о Нибелунгах" — У-У1 и XIII вв.; французская "Песнь о Роланде" - VIII и конец XII в. и т.п. Таким образом, разрыв во времени между возникновением эпоса и его письменной фиксацией составляет от четырех до восьми веков. Этот последний срок превышает время, прошедшее от создания русских былин до их письменного закрепления в "Сборнике Кирши Данилова". "Письменные воплощения западноевропейских эпосов, осуществленные в 1Х-Х1У веках, были ... забыты и стали извлекаться из архивов и публиковаться лишь в ХУШ-Х1Х веках... То есть их судьбы были по сути дела аналогичны судьбе русского эпоса, о котором "вспоминали" в те же самые времена" (2, с. 146).
Между тем, замечает В.Кожинов, этот древнейший этап истории русского искусства слова как бы отсекался - не входил ни в новейшие историко-литературные курсы, ни в обобщающие размышления о пути русской литературы.
Однако стоит вспомнить первые опыты осмысления русского эпоса, относящиеся еще к 1770-1780-м годам. Поэт и директор Московского университета М.М.Херасков писал в своем "Рассуждении о российском стихотворстве" (1772): "В происхождении своем стихотворство российское имеет начала, всем народам общие... предки наши, провождавшие жизнь свою в предприятиях воинских, покорявшие врагов своих, имея мужей отважных предводителями и соратниками, всего первее прославляли подвиги их в песнях, кои-от поколения к поколению предавали памятные приключения победоносных рыцарей наших. Доселе сохранились остатки сих творений пиитических, кои повествуют нам о событиях древности. Таковы суть песни об Илье Муромце, о пирах владимирских и им подобные" (цит. по: Русская литературная критика XVIII в.: Сб. текстов. - М., 1978. - С. 276).
Позднее, в 1806 г., анонимный историк литературы писал на страницах московского журнала "Аврора": "Что Карл для Западной Европы, то был Великий Владимир для России. Подобно первому
прославил сей Великий Князь имя свое войнами, победами, расширением своего государства, распространением христианской Религии... Сии-то причины, без сомнения, заставили Русских романистов избрать двор Владимиров местом чудных богатырских подвигов. Как при дворах Карловом и Артуровом Роланды, Оливьеры, Ринальды, Амадисы и другие отличались невероятными деланиями, удивительною силою и мужеством, — так при дворе Владимировом Добрыня Никитич, Илья Муромец, Чурило Пленкович и проч. блистают между могучими богатырями того времени..." (цит. по: Сиповский В.В. Из истории русского романа и повести: Материалы по библиографии, истории и теории русского романа. - Спб., 1903. - 4.1. - С. 249).
Итак, "в представлениях давних русских литераторов, -обобщает В.Кожинов, - отечественный богатырский эпос является, во-первых древнейшей стадией искусства слова (сочинения, связанные с Церковью, создаются значительно позже) и, во-вторых, типологически совпадает с западноевропейскими героическими эпосами" (2, с. 148).
Почему же так изменился подход к делу по сравнению с дореволюционной историко-литературной наукой, - задается вопросом исследователь, - почему в советское время изучение древнерусской литературы начинали с памятников, относящихся к середине и второй половине XI в. ("Слово о Законе и Благодати" киевского митрополита Илариона; жития преподобного Феодосия и святых мучеников Бориса и Глеба, принадлежащие перу преподобного Нестора; первоначальная летопись и т.п.)? Видимой причиной (внешней) было признание былин феноменом народного творчества, и с этой точки зрения предметом фольклористики, а не литературоведения. В действительности же, отмечает В.Кожинов, своего рода изоляция эпоса, выведение его из истории литературы (тенденция, определившаяся в 1930-х годах) объясняются прежде всего "широкомасштабной и жестокой идеологической кампанией, направленной против основных предшествующих работ о русских былинах, - кампанией, предпринятой в конце 1936 г." (2, с. 149). Речь идет прежде всего о сокрушительной борьбе с так называемой "теорией аристократического происхождения былин" (см.: Емельянов Л.И. Методологические вопросы фольклористики. - М., 1978.-С. 123-164).
Исследования, основывающиеся на идеологических по своему происхождению методологических критериях, ставших основными признаками "марксистского литературоведения", со всей очевидностью демонстрировали оторванность своих выводов от реальной картины историко-культурного развития Древней Руси, — отмечают Л.Сазонова и М.Робинсон (5). В частности, это касается и работ о русской литературе "переходного" XVII в. Качественный перелом в русской культуре XVII в. ставился в прямую зависимость от городских и крестьянских восстаний (так называемые "соляной" 1648 г. и "медный" 1662 г. бунты, разинщина), а тезис об абсолютной национальной самобытности русского литературного процесса практически исключал всякие литературные влияния. Реальная картина была иной: "... новые виды литературного творчества — книжная силлабическая поэзия в многообразии ее жанров и драматургия, безусловно, отражали усвоение русской культурой художественного опыта Западной Европы и вместе с другими видами искусства - партесное пение, а в живописи — школа Симеона Ушакова, - также связанные с европейской традицией, составили особое историко-культурное явление - барокко, которое знаменует у нас завершение древнерусского периода и начало новой русской литературы" (5, с. 167).
Для изучения больших культурных эпох, какими являются средневековье и барокко, очень важен принцип компаративизма и сравнительного анализа литератур разных народов и русской литературы на фоне других. Эта область исследований развивалась до революции в трудах А.Н.Веселовского, Ф.И.Буслаева, А.И.Кирпичникова и др., были сделаны первые попытки включить славянское и русское средневековье в мировой литературный процесс. Однако судьба компаративистики в целом в послереволюционное время была полна драматизма: погромы этой науки в конце 40-х - начале 50-х годов и дальнейшие гонения.
В последние десятилетия проблема литературного барокко стала предметом постоянных, систематических исследований как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении. "Барокко суждено было соединить две культурные эпохи - средневековье и Новое время. Развитие барокко в России в XVII в. имело широкое историко-культурные последствия и во многом определило дальнейшие пути развития русской культуры. Барокко послужило
творческой основой для перенесения на русскую почву западноевропейского опыта классицизма... В своей последующей судьбе барокко становится той культурной школой, на опытах которой воспитывались первые деятели русского классицизма" (5, с. 174), — обобщают Л.Сазонова и М.Робинсон. Восстановление недостающего звена в цепи историко-литературного развития подтверждает, например, что Ломоносов вырос не только из немецких поэтов (Гюнтер, Юнкер, Штелин), но также из русской придворно-церемониальной поэзии XVII в., которую в советское время как искусство, прославляющее монарха, фактически не изучали.
Статья А.Н.Робинсона (ИМЛИ РАН), в отличие от других, носит явно выраженный публицистический характер. Исходным для автора является убеждение, что "ростки цивилизации, которые в Западной Европе стали появляться с VI в., на Руси начали едва-едва пробиваться с X в. Поэтому отставание Руси и России (до XVII в.) от Западной Европы на 5-7 Столетий стало основным хронологическим законом во всех областях восточно-славянской цивилизации" (4, с. 124). Автор ставит "неизученный вопрос о том, в каком направлении законы Московского государства (ХУ-ХУП вв.) влияли на самосознание русских, как народа, так и элиты" (4, с. 134). Итоги осмысления этого вопроса более чем неутешительны: законы Московского государства своей жестокостью заложили основы самосознания "нации рабов".
По мнению А.Н.Робинсона, это роковым образом сказалось и продолжает сказываться на русской истории: "Нация рабов" ... способна к высоко-эффективным и самоотверженным действиям только в условиях большого террора и большой войны, именно тогда она становится непобедимой. В условиях же относительного затишья, псевдонаучных "экспериментов" и бюрократических интриг такая нация вдохновляется привычными разглагольствованиями ее "философских" адептов, которые способны только повторять давно заученные тирады об "особом пути России", о "загадке русской армии", о спасительности "соборности", о специфической "духовности" и т.п. В таких условиях неспособность благоустроить свое существование требует, как и всегда это было, сотворения себе "кумиров" (якобы "другой альтернативы нет") и "мифов" (то "коммунизм", то "рынок"). И постоянное стояние либо в "тупике", либо "на краю пропасти". И страстное ожидание то "светлого
будущего", то хотя бы "света в конце тоннеля". А пока что, в начале этого "тоннеля", господствует "тьма"; каждая почтенная бумага, сфабрикованная в канцелярии, объявляется "судьбоносной". Происходит традиционная "игра": все знают, "кто виноват", но никто не знает, "что делать". Вся "игра" сопровождается покаянными возгласами "перестроившихся" публицистов, которые, признаваясь в собственном рабстве и наскоро отряхнув его прах со своих ног, воображают, что таким способом можно излечить самосознание нации, существовавшее и существующее на протяжении половины тысячелетия" (4, с. 139).
Однако на протяжении четырех веков, предшествовавших законам Московского государства, "нации рабов" на Руси не было, подчеркивает автор; и "этот исторический факт позволяет надеяться, что и в будущем, впрочем, не близком, ее снова не будет" (там же).
Обозначенный в реферате круг вопросов может быть дополнен проблематикой книг, вышедших в 1993-1997 гг.1
А.А.Ревякина
98.04.003. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XVIII И XIX ВВ. (Сводный реферат).
1. Курилов A.A. Русская литература XVIII века: Новые понятия -новая история // Освобождение от догм. История русской литературы: Состояние и пути изучения. - М., 1997. — Т. 1. — С. 201-215.
2. Маркович В.М. Вопрос о литературных направлениях и построение истории русской литературы XIX в. // Там же. — С. 241-249.
3. Смирнов A.A. Смена направлений в русской литературе XVIII века //Там же. - С. 180-200.
4. Сохряков Ю.И. О критико-обличительном пафосе русской классики // Там же. — С. 269-290.
' Ольшанская Л.А, Травников С.Н. Древнерусская литература и русская литература XVII в. - М., 1993; Древнерусская литература: Изображение природы и человека. — М., 1995; Труды Отдела древнерусской литературы. - Спб., 1996. - Т. 50; Демкова Н.С. Средневековая русская литература: Поэтика, интерпретация, источники: Сб. ст. - Спб., 1997; Ковалев Н.С, Древнерусский литературный текст: Проблемы наследия, смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки. — Волгоград, 1997.
