CC BY
111
2016.03.004. АНДРЕЕВ Ю.В. ДОРИЙСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ: ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА В СВЕТЕ АРХЕОЛОГИИ / Под ред. Бочкарева В.С. - СПб.: Нестор-История, 2015. - 225 с. - Библиогр.: с. 196-203.
Ключевые слова: Южная Греция, Х11-Хвв. до н.э.; дорийское завоевание; микенская цивилизация; полисный этап развития; Аргос и Спарта.
Реферируемая монография является публикацией рукописи из архива одного из крупнейших отечественных историков античности Ю.В. Андреева (1937-1998), д-ра ист. наук, ведущего научного сотрудника Института истории материальной культуры РАН (Санкт-Петербург). Книга посвящена всестороннему исследованию проблемы дорийского завоевания Южной Греции - переломного события в древней истории страны, с которым связывают гибель микенской дворцовой цивилизации и переход к качественно новому, полисному, этапу развития греческого общества. Рассмотрев существующие на этот счет концепции, автор формулирует собственный подход к данной проблеме на основе сопоставления археологических материалов Х11-Х вв. до н.э., т.е. относящихся ко времени предполагаемого прихода дорийцев на Пелопоннес, с данными античной исторической традиции о так называемом «возвращении Гераклидов». Особое внимание исследователь уделяет двум главным центрам дорийского господства на Пелопоннесе -Аргосу и Спарте. Книга состоит из краткого предисловия, написанного ее редактором, канд. ист. наук В.С. Бочкаревым, вступительной статьи самого Ю.В. Андреева («Вместо введения»), двух глав и заключения.
Во вступительной статье автор подчеркивает тот факт, что проблема «дорийского завоевания» уже около ста лет остается предметом острой дискуссии в исторической науке. В зависимости от позиции, занятой в этой дискуссии тем или иным историком, все они могут быть разделены на три основные группы. К первой группе относятся те из них, кто настаивает на абсолютной достоверности античного предания о дорийском переселении, пытаясь подкрепить конкретными археологическими данными реальность каждого из составляющих его эпизодов. Вторая группа включает историков, решительно и полностью отрицающих достоверность
сообщений античных писателей. Они полагают, что сам вопрос о времени и обстоятельствах прихода дорийцев на Пелопоннес лишен смысла, поскольку они составляли интегральную часть населения полуострова на протяжении, по крайней мере, всего II тыс. до н.э. Наконец, ряд ученых занимает промежуточную позицию между этими двумя крайними точками зрения, выступая как против безграничного доверия к традиции, так и против столь же безграничного скептицизма. На данном этапе исследований такой компромиссный подход к решению проблемы, по мнению Ю.В. Андреева, представляется наиболее оправданным (с. 14).
В первой главе анализируется легенда о «возвращении Ге-раклидов», рассматриваются археологические материалы, относящиеся к периоду гибели микенской цивилизации в конце ХШ-ХП в. до н.э. и начальной фазе «темных веков» (Х1-Х вв. до н.э.), а также проблема дорийского этноса.
Как показывает автор, легенда об исходе дорийцев под руководством Гераклидов из области Дориды в Средней Греции была известна спартанцам уже в VII в. до н.э. Однако центром, в котором предание обрело свою первоначальную форму и из которого оно затем распространилось в другие дорийские полисы, был Аргос. Основная сюжетная линия легенды представляет собой результат искусственной контаминации, по крайней мере, двух изначально не связанных между собой преданий. Одно из них было призвано обосновать легитимность власти царей Аргоса и Спарты их кровным родством с самим Гераклом. Другое, возможно, более раннее, хранило память о чисто дорийском происхождении важнейших социальных и политических институтов этих двух государств.
О том, что античная легендарная традиция весьма сильно искажает реальную историческую картину периода миграций, свидетельствует уже тот факт, что она практически игнорирует основную драматическую коллизию конца микенской эпохи - столкновение племенного мира Северо-Западной Греции с постепенно деградирующей микенской дворцовой цивилизацией. В результате сложный процесс, приведший в конечном счете к смене значительной части населения материковой и островной Греции, оказался сведенным к довольно заурядному конфликту между двумя или тремя кланами ахейских династов.
Между тем воссозданная за последние десятилетия почти исключительно на основе археологических данных картина грандиозной катастрофы микенского мира в конце XIII - XII в. до н.э. не укладывается в рамки предания о возвращении Гераклидов. Тотальное разрушение микенских дворцов, цитаделей и неукрепленных поселений происходит почти одновременно или с небольшими временными интервалами на всем пространстве от Фессалии до южного побережья Пелопоннеса. Соотношение количества обитаемых поселений до и после катастрофы позволяет предположить, что некоторые области Средней и Южной Греции лишились большей части своего населения, а другие почти совсем обезлюдели (с. 31).
Наиболее популярной альтернативой традиционной версии событий, пишет автор, длительное время была созданная Фр. Шахермайром эффектная гипотетическая конструкция, включающая приход дорийцев на Пелопоннес, а также передвижения родственных им племен северо-западных греков (фессалийцев, бео-тийцев, этолийцев и др.) в чрезвычайно широкий исторический контекст «Великого переселения народов», охватившего в ХШ-Х! вв. до н.э. почти все Центральное и Восточное Средиземноморье. Сторонники этой концепции ставят падение микенских цитаделей в один ряд с такими событиями, как разгром Хеттского царства, опустошение Сирии и Палестины и нападение на Египет так называемых «народов моря». Все эти хронологически близкие эпизоды рассматриваются как звенья одной цепи военных столкновений и катастроф, вызванных вторжением на Балканы и в страны Передней Азии большой массы варварских племен из Центральной Европы и Подунавья. Находки на территории Греции ряда изделий из бронзы центрально-европейского и северо-балканского происхождения, из зоны так называемой «культуры полей погребальных урн», казалось бы, свидетельствуют в пользу данной теории.
Впрочем, как отмечает Ю.В. Андреев, предметы, которые могут быть гипотетически ассоциированы с носителями этой культуры, встречаются в сугубо микенском археологическом контексте, представляя собой в основном случайные и разрозненные вкрапления в местную культурную среду. Их наличие вполне может быть следствием существовавших в конце эпохи бронзы достаточно тесных экономических контактов. Примечательно и то, пишет автор,
что почти неизвестным оставался в Греции до конца XII в. до н.э., т.е. в период непосредственно следующий за катастрофой, и обычай кремации и захоронения кремированных останков в специальных урнах, являющийся наиболее характерным признаком культуры Подунавья и Центральной Европы. Следовательно, нет оснований говорить о вытеснении микенской культуры, хотя и находящейся в состоянии упадка, привнесенной извне культурой пришельцев (с. 57-58).
Отсутствие надежных, независимых от самой античной традиции данных, подтверждающих реальность переселения дорийцев, позволило ряду историков полностью отвергнуть концепцию внешнего вторжения в качестве причины гибели микенских государств. Так, с точки зрения Дж. Чедвика и Дж. Хукера, дорийцы вообще не были пришельцами, а составляли низший класс населения этих государств, восстание которого явилось одной из главных причин упадка микенской цивилизации. Перед традиционной концепцией, пишет Ю.В. Андреев, эта идея имеет одно неоспоримое преимущество: она дает достаточно правдоподобное объяснение давно уже смущавшему историков факту абсолютной археологической стерильности дорийской культуры. Однако, полагает он, было бы не вполне правильным полностью отказываться от разделяемого всеми античными писателями представления о дорийцах как пришлом, чужеродном элементе среди населения Пелопоннеса, появление которого на полуострове собственно и можно считать историческим ядром легенды о «возвращении Гераклидов».
Кроме археологических данных косвенного характера (тотальные разрушения поселений, которые могут быть следствием не только внешних вторжений), имеются и прямые подтверждения гипотезы варварского нашествия. Строительство в последние десятилетия XIII в. до н.э. новых фортификационных сооружений в Микенах, Тиринфе, Афинах, а также циклопической стены на Ист-ме, преграждавшей сухопутную дорогу в Пелопоннес, говорит о том, что обитатели ахейских дворцов и цитаделей явно готовились к отражению какой-то опасности, надвигающейся на них с севера (с. 72).
Не подлежит сомнению и факт радикальной трансформации материальной культуры Греции уже в начальной фазе периода «темных веков». Если в XII в. до н.э., несмотря на потрясения и
катастрофы, она еще сохраняла микенский облик, хотя и отмеченный чертами деградации, то с наступлением субмикенского (СМ) периода наблюдается резкий разрыв с традициями микенской эпохи. Но примечательно, пишет автор, то, что в некоторых особенно характерных своих чертах (способ погребения, типы жилищ, основные принципы вазовой живописи) археологическая культура СМ и протогеометрического (ПГ) периодов (Х^Х вв. до н.э.) выглядит как буквальное повторение культуры среднеэлладской эпохи (ХХ-ХУП вв. до н.э.). Греческое общество как бы возвращается к той исходной черте, с которой в XУII-XУI вв. до н.э. началось становление микенской цивилизации. Можно, следовательно, предположить, что волна племенных миграций, прокатившаяся через всю Грецию в конце XIII - XII в. до н.э. начисто смыла непрочный слой элитарной дворцовой культуры, после чего на поверхности остался более глубокий и мощный пласт более древней «крестьянской» культуры. Так называемое «дорийское завоевание», последовавшее за этой первой волной и завершившееся созданием первых дорийских поселений на Пелопоннесе, на Крите, Родосе и в других местах, носило уже иной характер. Оно представляло собой продолжавшееся не менее двух столетий (Х^Х вв. до н. э.) хаотичное передвижение разрозненных родоплеменных групп северо-западных греков, выходцев с территории Дориды, Этолии и Эпира, кочевавших со своими стадами по всей территории балканской Греции и лишь постепенно переходивших к оседлому образу жизни. Их передвижения происходили в чрезвычайно близкой им по языку и культуре этнической среде и именно этим, а также самим характером подвижного пастушеского быта, объясняется отсутствие явных следов пришельцев на всей охваченной «вторжением» территории, за исключением сожженных и разрушенных поселений.
Самоопределение дорийского этноса и его обособление от других северо-западных греков произошло уже на территории Пелопоннеса, скорее всего в Арголиде, после того, как северные пришельцы перешли к прочной оседлости. Но окончательно этот процесс завершился, как полагает автор, лишь в УШ-УП вв. до н.э. вместе с основанием первых дорийских полисов - Аргоса, Спарты, Коринфа и др. При этом исторический приоритет Аргоса среди них не вызывает сомнений. На это, помимо античной легендарной тра-
диции, указывают и археологические данные, согласно которым дорийское поселение (или группа поселений) в Аргосе возникло намного раньше, чем в Спарте. Из этого первоначального центра идея дорийского единства распространилась на другие районы Пелопоннеса, но не на все, а только на те, где к тому времени уже начала складываться новая форма политической организации - полис. За пределами дорийского сообщества оказались те районы полуострова, хотя и населенные родственными дорийцам племенами северо-западных греков, но в отличие от них еще не достигшие в своем развитии полисной стадии. Таким образом, заключает автор, собственно дорийцев можно рассматривать как общность скорее культурно-политического, чем этнического порядка (с. 145).
Во второй главе «Дорийцы в Лаконии. Первые поселения на месте Спарты (в свете письменной традиции и археологических данных)» автор анализирует две противоречащие друг другу версии предания о дорийском завоевании Лаконии - Эфора (в передаче Страбона) и Павсания. Их сопоставление с археологическими материалами дает основание полагать, что ситуация в Лаконии после прихода дорийцев характеризовалась длительным, продолжавшимся не менее полутора столетий сосуществованием северных пришельцев и коренного ахейского населения, которое сильно сократилось за период послемикенского регресса в ХП-Х! вв. до н.э. Из 39 поселений, существовавших здесь в ХШ в. до н.э., в ПГ период осталось только девять, известных, впрочем, в большинстве случаев, лишь по находкам подъемного керамического материала. Среди них важнейшим пунктом для всего периода «темных веков» на территории Лаконии остаются ахейские Амиклы - древний культовый центр и центр сопротивления дорийской экспансии.
Наиболее очевидной инновацией в археологической культуре Лаконии ХНХ вв. до н.э. является местный вариант ПГ стиля, представленный несколькими десятками сильно фрагментирован-ных сосудов, найденными в ходе раскопок в Амиклах, в Спарте и еще в пяти-шести местах. В целом, отмечает Ю.В. Андреев, имеющийся археологический материал крайне незначителен и мало информативен. Примечательно, однако, и трудно объяснимо явное сходство амиклейского и спартанского керамических комплексов, учитывая разное происхождение и разные культурные традиции ахейского и дорийского этносов, длительное время, согласно пре-
данию, находившихся во враждебных отношениях. Попытки решить эту проблему путем признания античной традиции абсолютно недостоверной нельзя признать оправданными. Не вызывают доверия и попытки напрямую связать возникновение лаконского варианта ПГ стиля вазописи с приходом в долину Еврота первых дорийцев. По мнению автора, новая манера росписи керамики могла скорее появиться среди местного ахейского населения, а пришельцы, только начавшие переходить к оседлому образу жизни, переняли как основы самого гончарного ремесла, так и местный репертуар орнаментальных мотивов (с. 180-181).
В заключительном разделе рассматриваются археологические материалы, относящиеся к первым векам истории дорийской Спарты, а также причины возвышения именно этого центра дорийского расселения в долине Еврота. В течение Х-ГХ вв. до н.э. ни одна из дорийских или ахейских общин Лаконии не выделялась сколько-нибудь заметно среди своих соседей. Лишь с конца IX в. до н. э. началось постепенное возвышение Спарты и установление ее господства над другими лаконскими общинами. И это было, как отмечает автор, по своей сути второй фазой дорийского завоевания южной части Пелопоннеса (с. 186).
Изначальное ритуальное единство четырех сельских общин, основанных дорийцами на территории будущей Спарты, общим культовым центром которых было святилище Артемиды Орфии, не означает, что эти общины уже тогда составляли единый политический организм. Скорее всего, это было весьма аморфное, похожее на амфиктионию объединение, отношения между членами которого не всегда были мирными. Их слияние в единое государство -полис, в состав которого, по-видимому, в VIII в. до н.э. вошли ахейские Амиклы, вероятно, и стало основой военного и политического превосходства Спарты (с. 188).
Первые дорийские полисы и специфическая дорийская форма трибальной организации, вероятно, сложились в Арголиде и Коринфии - в районах, где концентрация враждебного дорийцам автохтонного ахейского населения оставалась довольно значительной. Отсюда эта форма, а вместе с ней и самоназвание дорийцев, были заимствованы другими пелопоннесскими общинами, созданными северо-западными греками. «Первой среди этих общин, -пишет автор, - по всей видимости, была Спарта, по крайней мере,
начиная с ГХ в. до н.э. вступившая в ожесточенное соперничество с Аргосом и одновременно испытавшая на себе его все усиливающееся культурное и политическое влияние» (с. 195).
А.Е. Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2016.03.005. МЕРЕМИНСКИЙ С.Г. ФОРМИРОВАНИЕ ТРАДИЦИИ: АНГЛИЙСКОЕ ИСТОРИОПИСАНИЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XI - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХП в. - М.: Ун-т Дм. Пожарского, 2016. - 496 с.
Ключевые слова: Англия, вторая половина XI - первая половина XIIв.; историография; источники.
Монография Станислава Мереминского, научного сотрудника ИВИ РАН, посвящена периоду, который справедливо считается эпохой наивысшего расцвета средневекового английского исто-риописания. Хотя данному периоду посвящено множество работ английских и американских исследователей, С. Мереминский первым поставил перед собой задачу проанализировать весь корпус источников, так или иначе затрагивающих историческое прошлое Англии. В круг внимания исследователя попадают хроники (на древнеанглийском языке, латыни и англо-нормандском диалекте старофранцузского языка), короткие записи летописного характера, жития, картулярии и другие собрания документов, фрагменты юридических трактатов, посвященные истории, стихи, письма и пр.
В первой главе «Гардероб Клио: типология и номенклатура исторических текстов» автор характеризует по отдельности каждый тип используемых им источников. Далее дается информация об имеющихся текстах; рассматриваются их предположительные датировки, авторство, текстологическая история, особенности и пр. Результаты этих исследований сведены вместе в таблице, помещенной в приложениях к книге.
Глава вторая «Историографический ландшафт: авторы, тексты, центры и их взаимодействие» начинается с краткой характеристики историографической ситуации в Англии и в Нормандии до нормандского завоевания. С. Мереминский высказывает гипотезу, что в поздней англосаксонской Англии существовали две различ-
