CC BY
32
пространства: основная сцена как бы дополняется «второй сценой воображения» (с. 220), на которой разворачивается драма, порождаемая визионерским монологом Марвуд.
Итак, традиция использовать «аффективную силу» (с. 222) образов фантазии, восходящая к учению классической риторики, органично дополняет принципы просветительского театра, компенсируя тот «дефицит визуального», которым чревата психологизация действия, исповедуемая Лессингом и некоторыми другими теоретиками и практиками драмы в середине - второй половине XVIII в.
А.Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
2013.02.019. МЕЛЬНИК В.И. ГОНЧАРОВ. - М.: Вече, 2012. -432 с. - (Великие исторические персоны).
В монографии доктора филологических наук В. И. Мельника (профессор Государственной академии славянской культуры) исследуются жизнь и творчество И. А. Гончарова (1812, Симбирск -1891, Петербург). Биографические главы («В родном углу», «Москва», «Снова Симбирск», «На морях и океанах», «Елизавета Толстая». «На склоне жизни» и др.) перемежаются с главами исследовательского характера («Петербург. Первые опыты», «Обыкновенная история. Иллюзия первая: Мечтательность», «Обломов. Иллюзия вторая: Эстетика лени», «Обрыв. Иллюзия третья: Разрушение», «Необыковенная история», «Четвертый роман» и др.
В предисловии «От автора» В.И. Мельник пишет: «Несмотря на то, что при жизни Гончарова такие критики, как В. Г. Белинский, А.В. Дружинин, Н.А. Добролюбов, Ап. Григорьев и др. высказывали о его творчестве очень много поразительных замечаний... масштаб мыслей и своеобразие индивидуального стиля Гончарова-писателя остались закрытыми для глаз современников, которые видели в его романах лишь отражение текущей бытовой жизни. Недолгое прозрение наступило лишь в начале ХХ в., когда И. Анненский, Д. Мережковский и другие ведущие критики Серебряного века. уяснили вневременные пласты его творений. Однако слишком скоро наступила эпоха серого и однообразного "со-
циального" прочтения писателя» (с. 8). В канун 200-летнего юбилея дело идет к признанию всемирного значения И. А. Гончарова.
Исследователь отмечает, что литературная судьба писателя с самого начала складывалась счастливо. В первом его романе «Обыкновенная история» (1847) читающая публика обнаружила глубину замысла, прозрачность композиции, мягкий юмор и тонкий художественный вкус. После выхода «Обломова» (1959) и «Обрыва» (1869) стало понятно, что «Гончаров своими романами положил основание школы русской романистики, став родоначальником русского классического социально-психологического романа» (с. 3). Создатель упомянутых романов, лучшего описания кругосветного плавания («Фрегат "Паллада"»), увлекательных воспоминаний («На родине», «В университете»), критических и публицистических статей («Мильон терзаний», «"Христос в пустыне". Картина Крамского», «Нарушение воли» и др.), драматической писательской и общественной исповеди («Необыкновенная история»), своеобразного «платоновского диалога» («Литературный вечер»), многочисленных очерков («Иван Савич Поджабрин», «Слуги», «Уха» и др.) спустя 200 лет открывается читателю во всем объеме его «эпической личности» (с. 5).
Гончаров утверждал единство внешней и внутренней красоты человека. В очерке «Иван Савич Поджабрин» (1842) писатель затронул важную для последующего творчества тему стремления личности к красоте, которое переходит в религиозное отношение к жизни.
В исследовательских главах В.И. Мельник рассматривает романы «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» как трилогию, ссылаясь на признание Гончарова: «Только когда я закончил свои работы, отошел от них на некоторое расстояние и время, тогда стал понятен мне вполне и скрытый в них смысл, их значение -идея. Напрасно я ждал, что кто-нибудь и кроме меня прочтет между строками и, полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит, что именно говорит это целое» (цит. по: с. 121).
По мнению автора монографии, на протяжении двух столетий литературные критики не видели поставленной Гончаровым религиозной проблемы. Во всех трех романах заметно противопоставление патриархального романтика (Александр Адуев, Илья Обломов, Райский) прагматичному буржуа (Петр Иванович, Штольц,
Тушин), однако всеопределяющей является оппозиция «ада» и «рая». И, несмотря на практически полное отсутствие церковной лексики, личность в романах Гончарова оценивается с позиций православной религиозности (с. 120). На это, в частности, указывают фамилии главных героев (Адуевы в «Обыкновенной истории», Райский в «Обрыве»).
В. И. Мельник считает, что проблематика «Обыкновенной истории» восходит к Библии. Неслучайно старшего Адуева зовут Петр, что в переводе с греческого означает «камень». Этот образ по ассоциации несет в себе намек на каменный Петербург с его деловитостью и холодностью, на основателя города Петра Великого и вызывает в памяти слова Христа: «И Я говорю тебе: ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф., 7:24). По мнению исследователя, в финале романа можно обнаружить связь образа Петра Адуева с другим евангельским упоминанием: «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф., 7: 24-27).
Однако Петр Адуев «слушал и не исполнял» слов Христа, имел каменное сердце и потерпел «падение великое». Возможность соединить «младенческие верования» с цивилизационными принципами, благодаря которой роман приобрел бы смысловые рамки притчи о блудном сыне, выпадает племяннику Петра Адуева -Александру. Однако и здесь никакого синтеза «христианства» и «деятельности» не происходит. У героя не оказывается должного мужества, чтобы выстроить личную жизненную философию, противостоять соблазнам окружающей среды: «"Обыкновенная история" потому и обыкновенна, что она повествует о человеке, выбравшем торную дорогу: от одних иллюзий к другим, от тезы к антитезе, минуя "синтез"» (с. 130).
Задуманный еще в 1847 г. роман «Обломов» не мог состояться, пока в жизни писателя не появилась Е. Толстая. Гончаров не сумел завоевать личное счастье, но обрел творческое «раздраже-
ние», благодаря которому появился образ Ольги Ильинской. Единственная попытка Ильи Ильича Обломова проявить волю, отстоять жизненные идеалы, «подняться с дивана» - это его любовь к Ольге.
Есть в романе и другая женщина Агафья Матвеевна Пшени-цына. Если Ильинская окружена ореолом поэзии (музыка, сирень), любовь к ней требует от главного героя напряжения душевных сил, то Пшеницына погружена в бытовую атмосферу (кулебяки, перины). Однако именно в ней, утверждает В.И. Мельник, сконцентрирован духовно-нравственный смысл романа. Героиня выступает как образец бескорыстной любви к ближнему. Тем не менее романист не выносит приговора остальным персонажам, только рассуждающим о любви, но с сочувствием относится к их мучительной рефлексии (с. 234).
Исследователь считает «Обыкновенную историю» своеобразной модификацией притчи «о блудном сыне», тогда как «Обло-мова» он связывает с евангельским сюжетом «о зарытом таланте». Илья Ильич Обломов - самый одаренный из всех героев романа, однако его способности и духовные возможности остаются нереализованными. Вместе с тем Гончаров оставляет герою надежду на спасение души, ибо «кто только случайно или умышленно заглядывал в эту светлую, детскую душу - будь он мрачен, зол, - он уже не мог отказать ему во взаимности или если обстоятельства мешали сближению, то хоть в доброй и прочной памяти» (с. 227). Писатель намекал на «заповеди блаженства», вызывая у читателя евангельские ассоциации: неслучайно упоминается о «чистом сердце» героя, о его «детской» душе («. аще не обратитеся, и будете яко дети, не внидете в царство небесное.» - Мф., 18: 1-4), о голубиной кротости («Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби» -Мф., 10: 16), о том, что он тоскует о правде («Блажени алчущи и жаждущии правды, яко тии насытятся» - Мф., 5:6), а в самые патетические минуты своей жизни плачет («Блажени плачущие, яко тии утешатся» - Мф., 5: 4) (с. 226-227).
Жизнь Обломова только с первого взгляда не имеет никаких результатов, однако он воздействует на окружающую жизнь самим фактом своего существования, «золотым сердцем», кротостью и душевностью. После смерти Ивана Ильича одна общая симпатия связывала Штольца, Ольгу и Агафью Матвеевну, «одна память о чистой, как хрусталь, душе покойника» (цит. по: с. 230). Обломов и
погибает иначе, чем Адуев. Он не «человек-стереотип» и не «человек-толпа», как герой первого романа, а «выдающийся чудак, Гамлет и Дон Кихот вместе». Обломов «еще не Райский, с его постоянной работой души, но уже и не Адуев, который спит гораздо более беспробудным нравственным сном, чем Илья Ильич» (с. 223).
Последний роман, завершающий трилогию - «Обрыв» -Гончаров замыслил в 37 лет, а закончил в 56. По словам писателя, он вложил в роман все свои «идеи, понятия и чувства добра, чести, честности, нравственности, веры - всего, что ... должно составлять нравственную природу человека» (цит. по: с. 260). Как и в предыдущих романах Гончаров напряженно размышляет об «обрывах» между чувством и рассудком, верой и наукой, цивилизацией и природой.
Одной из важных тем «Обрыва» становится тема доверия Богу. Если герои-преобразователи в «Обыкновенной истории» и «Об-ломове» плохо слышали органику жизни, ее естественный ритм, то герои «Обрыва» уже понимают, что важнее вслушиваться в глубины природы, чем ее перекраивать. Они отличаются гармонией природной, а не приобретенной в ходе самопеределки. Такой гармонией обладает и Марфинька; ее жизненный путь проходит под покровом евангельской святой Марфы.
Христианская тема романа вылилась в русло поиска «нормы» человеческой любви. В этом поиске находится не только Борис Райский, но и Марфинька, Вера, Бабушка, Марк Волохов, Тушин. Писателя интересует философия любви как таковой. Гончаров и прежде использовал пушкинский принцип проверки героя любовью: этого испытания не выдержали ни Адуевы (Александр и Петр), ни Обломов, ни Штольц. В последнем романе трилогии любовь не только средство моральной проверки героев, но и «архимедов рычаг» жизни, ее главное основание: «До "Обрыва" Гончаров утверждал равновесие "ума" и "сердца", ощущая в обществе, переходящем на рельсы капитализма, недостаток "ума". В последнем романе равновесие устанавливается при явном, ощущаемом автором дефиците "сердца", дефиците "идеализма"» (с. 273).
Свои мысли Гончаров, в отличие от Гоголя, принципиально не выводит за рамки изображения обычной жизни. Он не показывает современного человека в полуфантастической, сатирической
или пафосной подсветке. Для него важнее обнажить пороки и достоинства в обычном ходе жизни, в котором постоянно возникают коллизии евангельского плана. Образ Райского - не абсолютно положительный, не надуманный, не исключительный; он не Гамлет и не Дон Кихот. В этом образе, пишет В.И. Мельник, «зерно христианской мысли заключается не в том, что Райский достиг "рая", а в том, что во всех обстоятельствах жизни, всегда, везде, при любых своих несовершенствах и падениях, не унывая и отчаиваясь, он стремится к воплощению христианского идеала. В этом и вся реально возможная задача для современного человека-мирянина - так считал Гончаров» (с. 275).
Три его романа построены по типу духовного возрастания (от Ад-уевых к Рай-скому), однако среди персонажей (Александр Адуев - Обломов - Райский) нет героя-подвижника. Идеалом Гончарова, несомненно, был «подвижник» (с. 308).
Обращаясь к статьям Гончарова, написанным в 1870-х годах: «Мильон терзаний» (1872), «"Христос в пустыне". Картина г. Крамского» (ок. 1874), «Опять "Гамлет" на русской сцене» (1875) и др., В.И. Мельник приходит к выводу, что в них воплотился замысел, вполне соответствующий поступательному развитию его романной трилогии: «Все три указанные статьи объединены мыслью о герое-подвижнике, способном приносить себя в жертву и противостоять пошлой толпе. Прежде всего это, разумеется, Христос, а затем и литературные герои: Чацкий и Гамлет» (с. 309).
Под общим названием «Лики эпохи» в книге помещены очерки, так или иначе связанные с перипетиями жизненного и творческого пути И.А. Гончарова: «Пушкин», «Гоголь», «Достоевский», «Л. Толстой», «Великие князья Романовы», «Цесаревич Николай Александрович», «Константин Константинович», «Сергей Александрович».
В заключение автор отмечает воздействие Гончарова на современников, прежде всего - на Л. Толстого, а также на писателей ХХ в. - Д. Мережковского, М. Пришвина, В. Шукшина, Р. Киреева, Ф. Искандера и др. Здесь могут быть упомянуты имена столь известных классиков мировой литературы ХХ в., как С. Беккет. Дж. Джойс, В. Вульф. Начиная с 1990-х годов и до настоящего
времени идет неуклонный процесс все большего мирового признания писателя1.
Книга дополнена иллюстрациями и приложением «Основные даты жизни и творчества И. А. Гончарова».
К.А. Жулькова
2013.02.020. ЩЕЛЫКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ, 2011: АН. ОСТРОВСКИЙ И ЕГО ЭПОХА: Сб. ст. / Науч. ред., сост. Едошина И. А. -Кострома: Авантитул, 2012. - 292 с.
Ежегодно в усадьбе Щелыково, где располагается музей-заповедник А.Н. Островского, организуются «чтения», посвященные драматургу; на основе прочитанных докладов выходят сборники статей2. Их авторы - литературоведы, лингвисты, театроведы, краеведы - рассматривают различные аспекты биографии и творческой деятельности драматурга, касаются проблем театральной интерпретации его пьес.
В данном сборнике раздел «Поэтика пьес А.Н. Островского» открывается статьей «"Бесприданница" как развернутый "эпиграф" к пониманию игровой природы "поздней" драматургии А.Н. Островского». Автор статьи И.А. Едошина (Кострома) имеет в виду «структурирующую функцию» мотива игры, т.е. «формирование тайных пружин в развитии действия» (с. 76), проявившееся позднее в «театральных пьесах» - «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые», а также в пьесах «Сердце не камень», «Невольницы», «Красавец-мужчина», «Не от мира сего». В них «внешне похожие события отражаются друг в друге, но при этом полностью не совпадают... Изысканно интеллектуальная художественная игра Островского с тем, что было когда-то им написано, придает его "поздней" драматургии особый оттенок» (с. 74-75). Жанр «Бесприданницы»
1 См.: Мельник В.И. И.А. Гончаров в контексте русской и мировой литературы - М.: ГАСК, 2012. - 355 с. В монографии исследуются связи писателя с античной и фольклорной традициями, с творчеством Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого; с наследием Гёте, Шиллера, Байрона, Диккенса, В. Скотта. Предпринята попытка осветить факты влияния Гончарова на современную русскую литературу, а также на польскую, чешскую и японскую.
Начиная с 2000 г. «Щелыковские чтения» публикуются ежегодно под ред. И.А. Едошиной; всего вышло 12 сб.
