CC BY
48
2013.01.021. О РОМАНЕ И. А. ГОНЧАРОВА «ОБРЫВ». (Сводный реферат).
1. КАЛИНИНА Н.В. Дантовы координаты романа «Обрыв» // Рус. литература. - СПб., 2012. - № 2. - С. 67-80.
2. ГУСЬКОВ С.Н. Полемика, которой не было: (Из истории критики романа «Обрыв») // Там же. - С. 80-90.
Прослеживая «Дантовы координаты» в романе И. А. Гончарова «Обрыв», кандидат филол. наук Н.В. Калинина (ИРЛИ) подчеркивает, что «Божественная комедия» является наиболее известным литературным произведением, построенным по принципу «верх-низ». На это указывал Ю.М. Лотман: «Ось "верх-низ" организует всю смысловую архитектонику текста: все части и песни "Божественной комедии" отмечены относительно расположения на этой основной координате. Соответственно движение Данте в тексте - всегда спуск или подъем. Понятия эти всегда имеют символический характер: за реальным подъемом или спуском просвечивает духовное вознесение или падение. Все грехи, построенные Данте в строгую иерархию, получают пространственное закрепление»1.
До романа «Обрыв» доминирующее пространственное соотношение Гончарова - «центр-периферия», с горизонтальным членением. Оно проявилось в «Обыкновенной истории», «Обломове». В «Обрыве» соотношение «центр-периферия» используется лишь в функции зачина, дальнейшее содержание организуется за счет вертикальной оси «верх-низ»: «Именно эта оппозиция объединяет в единое целое богатство различных смыслов в романе, что прямым образом отражено в его названии. Распределение значимостей в вертикальном пространстве выстраивается как шкала моральных и духовных ценностей, фабула сюжета - как прохождение испытаний, обретение истины и нравственное перерождение» (1, с. 68).
Название «Обрыв» отсылает к Данте, к первой, наиболее известной во времена Гончарова кантике - «Ад». Первоначально обрыв описывается автором романа в прямом «предметном» значении (дом в имении Райского на Волге), в дальнейшем «от сцены к
1 Лотман Ю.М. Заметки о художественном пространстве: 1. Путешествие Улисса в «Божественной комедии» Данте; 2. Дом в «Мастере и Маргарите» // Труды по знаковым системам. - Тарту, 1986. - Т. 19: Семиотика пространства и пространство семиотики. - С. 29.
сцене четко прослеживается логика развертывания сюжета, проецирующая этапы нарастания темы любовной страсти на местоположение героев в пространстве (точнее, их втянутости в движение по вертикальной оси) и неуклонное расширение семантического объема слова "обрыв", вырастающего до масштаба понятия, абстрагированного от каких-либо признаков предметности» (1, с. 75). Критерием нравственной оценки персонажей становится их способность / неспособность выбраться со дна обрыва. На возможность достижения высшей точки пространственной иерархии указывает фамилия главного героя - Райский.
Аналогия сюжетно-тематического компонента «страсть - обрыв» выявляется в рукописных редакциях романа. Например: «Ты не видишь, что в колесе, в пытке, в огне этой страсти... О, Дантовы муки: вы воскресаете, вы не умирали, не надо Вергилия, чтобы показывать их»1. В окончательном варианте межтекстовые связи с дантовским наследием были закамуфлированы. Однако целиком уничтожить следы воздействия «Божественной комедии» на «Обрыв» оказалось невозможно, так как «"дантовский тон" слишком глубоко проник в самые основы гончаровского замысла» (1, с. 76).
Кроме пространственных принципов организации повествования влияние Данте сказалось в большей (по сравнению с предыдущими произведениями писателя) ориентации на библейские сюжеты. Включение библейского пласта в художественную ткань романа позволило придать частной любовной истории масштаб универсального события.
Ведущим библейским мотивом «Обрыва» выступает предание об искушении человека Змеем-соблазнителем и потере рая. Все сопутствующие этому сюжету атрибуты - образ рая, запретный плод, змей-искуситель, женщина, поддавшаяся соблазну, - присутствуют в романе. Мотив змея разрабатывается в «Обрыве» в двух основных вариациях: «удава страсти, угрожающего сокрушить жизнь человека извне» и «"змеи любви", подтачивающей его существование изнутри» (1, с. 77).
1 Гончаров И.А. Полн. собр. соч.: В 20 т. - СПб., 1997. - Т. 8, Кн. 1. -
С. 345.
Н.В. Калинина обращает внимание на то, что строгая лаконичность текста-источника (Бытие, 3:1-22) осложнена в «Обрыве» яркой изобразительностью текста-посредника, каким является поэма Данте. Автор полагает, что «выразительная живописность гон-чаровской "бестиарной" метафоры восходила к "Божественной комедии", точнее к знаменитому описанию змея Гериона, "отца лжи" и символа измены, на спине которого Вергилий и Дант спускались в восьмой круг ада» (1, с. 78). К дантовскому сюжету восходит и второй компонент метафоры («змея-любовь»).
Кандидат филол. наук С.Н. Гуськов (доцент СПбГУ) размышляет над причинами, по которым «Обрыв» был принят критикой резко отрицательно (2). Отзывы, появившиеся в прессе после выхода романа, Гончаров назвал «собачьим критическим концертом»1. Негативную общественно-политическую и литературную репутацию «Обрыву» сформировали два издания: «Отечественные записки» и «Дело». Последующим публикациям задала тон статья М.Е. Салтыкова-Щедрина «Уличная философия» в «Отечественных записках»2, которая по сути явилась демонстрацией революционно-демократического направления журнала. Щедрин рассматривал «уличную философию» Гончарова в контексте споров об отношении писателей 1840-х годов к радикальному направлению общественной мысли.
В общественно-политическом ракурсе оценил роман и П.А. Гайдебуров в журнале «Дело»3. Сосредоточившись на споре двух партий - «благонамеренных» и радикалов, персонифицированных, по его мнению, в фигурах Райского и Волохова, критик пришел к заключению: «Мораль романа та, что старые основы жизни и верований, несмотря на некоторые их недостатки, все-таки лучше новых»4.
1 Гончаров И. А. Письмо М.М. Стасюлевичу (ноябрь 1869) // М.М. Стасю-левич и его современники в их переписке: В 4 т. - СПб., 1912. - Т. 4. - С. 89.
2
[Салтыков-Щедрин М.Е.] Уличная философия: (По поводу 6-й главы 5-й части романа «Обрыв» // Отечественные записки. - СПб., 1869. - № 6: Современное обозрение. - С. 127-159.
Гайдебуров П.А. Внутреннее обозрение // Дело. - СПб., 1869. - № 7. -
С. 16-20.
4 Там же. - С. 19.
В ежемесячной фельетонной рубрике того же номера «Дела» к «Обрыву» обратился Д.Д. Минаев1. Перечислив типологические характеристики Волохова (спит в телеге, не возвращает долгов), он недоумевал, как такое «фантастическое пугало» можно выдавать за «нового русского человека»2.
В следующих номерах журнала появились статьи о романе «Обрыв» Н.В. Щелгунова «Талантливая бесталанность»3 и С.С. Окрейца «Новые романы старых романистов»4. В «Русском вестнике» отрицательную оценку роману дал Г. А. Ларош5.
«Невероятно, но факт, - замечает С.Н. Гуськов, - журнальная публикация "Обрыва" не получила ни одного положительного отклика» (2, с. 82). Удивительно, что не только в революционно-демократических, но и в консервативно-охранительных («Заря», «Русский вестник») изданиях появлялись рецензии, пополняющие непрерывный поток уничижительных характеристик. Едкая статья вышла даже в «Вестнике Европы», опубликовавшем роман: «Ситуация выглядит еще более интригующей, если вспомнить о грандиозном успехе "Обрыва" у публики и, соответственно, о коммерческом успехе публиковавшего роман журнала» (2, с. 83). М.М. Стасюлевич сообщал, что с января по май 1869 г., когда печатается «Обрыв», «едва наступит первое число, как за книжкой "Вестника Европы", с раннего утра, как в булочную... толпами ходят посланные от подписчиков»6.
С.Н. Гуськов считает упрощением объяснение отрицательной оценки «Обрыва» художественной объективностью Гончарова, не вставшего на сторону ни радикалов, ни консерваторов. «Дополнительный свет на эту историю может пролить деятельность Гончарова в Совете по делам книгопечатания, и детали жур-
1 Аноним [Минаев Д. Д.] С невского берега // Там же. - С. 80-81.
2 Там же. - С. 81.
Щелгунов Н.В. Талантливая бесталанность // Дело. - СПб., 1869. - № 8. -
С. 1-42.
4 Окрейц С.С. Новые романы старых романистов // Там же. - С. 76-88.
5 Нелюбов Л. [Ларош Г.А.] Новый роман Гончарова // Русский вестник. -М., 1869. - № 7. - С. 335-378.
6 Стасюлевич и его современники в их переписке: В 4 т. - СПб., 1913. -Т. 2. - С. 331.
нальной борьбы конца 1860-х годов, и многие другие обстоятельства, в ряду которых идейно-художественные особенности произведения не являлись определяющими» (2, с. 84), - полагает исследователь.
К.А. Жулькова
2013.01.022. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX в. В ЖУРНАЛЕ «TORONTO SLAVIC QUATERLY» (ПУШКИН, ДОСТОЕВСКИЙ, ТОЛСТОЙ). (Сводный реферат). Toronto Slavic quaterly. - Toronto, 2012. - N 40.
Из содерж.:
1. СОКОЛЯНСКИЙ М. «Памятник мгновенью» (о сонетной форме в поэзии А.С. Пушкина). - С. 91-100. - Режим доступа: http://www. utoronto.ca/tsq/40/tsq40_sokolianski.pdf
2. ЖОЛКОВСКИЙ А. Время, деньги и секреты авторства в «Кроткой» Достоевского. - С. 23-56. - Режим доступа: http://www.utoron to. ca/tsq/40/tsq40_zholkovsky.pdf
3. БОГОМОЛОВ Н. Другой Толстой. Писатель глазами русских символистов. - С. 7-22. - Режим доступа: http://www.utoronto.ca/ tsq/40/tsq40_bogomolov.pdf
Жанр сонета, зародившийся в итальянской поэзии XIII в., замечает М.Г. Соколянский (Любек, Германия) (1), начинает входить в русскую литературу лишь в середине XVIII столетия. Впервые к этой форме обратился В.К. Тредиаковский, который перевел в 1735 г. сонет французского поэта де Барро. Первый оригинальный сонет спустя 20 лет вышел из-под пера А.П. Сумарокова («Не трать, красавица, ты времени напрасно...»).
Подлинное усвоение сонетной формы в русской литературе происходит в эпоху романтизма. «Интерес к возможностям сонета, -пишет исследователь, - сосуществовал в эстетике романтиков с их сознательным отталкиванием от канонов классицистской поэзии с ее жанровой иерархией. Если Тредиаковский в переводе, а Сумароков в собственном "Сонете" осознанно использовали александрийский стих с его "уравновешенностью и гармонической расчлененностью синтаксиса", то романтики прибегали и к другим размерам, в которых не было столь явного "расчленения", не только способного привычным образом структурировать сонет, но ино-
