CC BY
37
дит двусмысленный процесс канонизации: Бродский, бывший при жизни жизнерадостным человеком, отнюдь не хотел превратиться в бронзовый монумент, однако именно это и происходит (с. 358). Янгфельдт приходит к неутешительному выводу: политическая сила в России никогда не выучит один простой урок, заключающийся в том, что писатели торжествуют всегда, при жизни или после смерти. Из этого правила исключений не существует: «Государство, выгнавшее Бродского-паразита, заключило Бродского -лауреата Нобелевской премии в свои объятия» (с. 359).
В.И. Дёмин
Зарубежная литература
2011.04.035. ПЛАТИЦЫНА Н.И. ЧЕЛОВЕК И ВОЙНА В МАЛОЙ ПРОЗЕ ВОЛЬФГАНГА БОРХЕРТА. - Тамбов: Тамбовский гос. ун-т, 2009. - 280 с.
В своей монографии кандидат филол. наук Н.И. Платицына (Тамбовский университет) исследует произведения малой прозы немецкого писателя Вольфганга Борхерта (1921-1947) с учетом преломления в них одной из главных проблем немецкоязычной литературы ХХ в. - «человек и война».
Окончание Второй мировой войны немцы «восприняли неодинаково: предстояло ответить на вопрос о том, считать ли день победы над фашистской Германией днем освобождения или днем национального траура» (с. 26). Послевоенная Германия переживала болезненное состояние, пребывая между своим прошлым и началом новой жизни. Ощущение «переходного периода» отразилось в концепции «Stunde Null» («часа ноль», «нулевой ситуации»), воспринятой и сформулированной культурной средой. «Прошлому еще не было найдено адекватной замены, но предполагалось, что она будет найдена» (с. 31).
В послевоенной литературе Германии остро звучат темы «коллективной судьбы», «коллективной вины» и ответственности немецкого народа перед человечеством. Вопрос о вине был жестко поставлен и в самом известном произведении В. Борхерта, пьесе «На улице перед дверью» («Draussen vor der Tür», 1947). Ее главный герой, вернувшийся с войны унтер-офицер Бекман, в поисках «истинных виновных» отправляется к своему полковнику, отда-
вавшему приказы, которые стоили жизни многим его товарищам. В образе Бекмана узнало себя целое поколение немцев, вернувшихся с войны, с этого образа начинается вереница подобных героев в произведениях Г. Бёлля, Г. Зойрена, М. фон дер Грюна и др. Однако ни в одном из их произведений встреча обвиняемого и обвиняющего не закончилась реальным разоблачением и справедливым возмездием, и в этом - «показательный мотив западногерманской литературы, проницательно предвосхищенный Борхертом»1.
Описывая литературное пространство послевоенной Западной Германии, Н.И. Платицына отмечает присутствие в нем писателей-эмигрантов, проведших годы национал-социализма за границей, представителей так называемой «внутренней эмиграции», а также писателей молодого поколения, к которым принадлежал и В. Борхерт. Причем представители названных трех категорий фактически избегали контактов друг с другом - настолько, что известный немецкий критик Г. Л. Арнольд говорит даже о сосуществовании в этот период «трех литератур»: «...авторы из так называемой "внутренней эмиграции" имели с теми, кто возвращался из внешней эмиграции, так же мало общего, как те и другие с молодыми писателями...»2. Ведущая роль принадлежала представителям «внутренней эмиграции» (В. Бергенгрюн, В. Казак, Э. Лангэссер, Р.А. Шрёдер и др.). В этот период в литературе получили широкое распространение так называемые «человеческие документы» -воспоминания, дневники, письма, создателями которых были не профессиональные писатели, а реальные узники концлагерей и тюрем, солдаты, участники Сопротивления.
Размышления о «человеке и войне» представителей «потерянного поколения», в отличие от «молодого», принимали преимущественно романную форму, «в то время как почти всю европейскую литературу, возникшую в первые годы после окончания Второй мировой войны, отличало тяготение к малым формам» (с. 52). Исследовательница полагает, что обращение В. Борхерта к
1 Харитонов М. Вольфганг Борхерт, прочитанный сегодня // Иностранная литература. - М., 1973. - № 2. - С. 224.
2 Цит. по: Фрадкин И.М. Литература первых послевоенных лет, (19451949) // История литературы ФРГ / Под ред. Затонского Д.В., Павловой Н.С., Фрадкина И.М. - М.: Наука, 1980. - С. 11.
малой прозе было обусловлено как социокультурной, так и литературной ситуацией в послевоенной Германии. С одной стороны, сказывалось влияние американской литературы и популярности жанра short story, с другой - короткий рассказ наследовал лучшим образцам немецкой классической традиции.
В 1941 г. Вольфганг Борхерт, молодой литератор, едва получив признание публики и критики, был отправлен на Восточный форнт, участвовал в зимней битве под Москвой, в боях под Кали-нином и Витебском. Позднее несколько раз подвергался арестам за «враждебные государству и партии высказывания», сидел в Нюрнбергской и Моабитской тюрьмах. В 1945 г., бежав из французского плена, вернулся в разрушенный Гамбург, а через два года умер от тяжелой болезни, приобретенной на войне. В его судьбе отразилась судьба целого поколения, а его тексты, написанные за два послевоенных года, нашли отклик у огромного числа читателей. Главные принципы искусства, провозглашаемые Борхертом, - «честность и строгое следование факту» (с. 70); наиболее близок ему был экспрессионизм, хотя Н.И. Платицина видит в его творческом методе черты и других направлений: «Творческий метод писателя соединил наиболее выразительные элементы экспрессионистической (чрезвычайная эмоциональность языка, сознательное нарушение синтаксиса, взаимодействие апокалиптических картин с призывами к возрождению, монтаж) и импрессионистической (преобладание эпитетов и сравнений, наслоение деталей, постепенно проступающих из общего фона, установка на визуальность) стилистики. Однако доминирующим направлением, в русле которого следует рассматривать малую прозу Борхерта, с нашей точки зрения, является реализм» (с. 71).
Н.И. Платицына вслед за С.Х. Кашиньски выделяет в малой прозе Борхерта истории о войне, истории о вернувшихся с войны и антивоенные истории. К первым она относит подробно анализируемые в книге рассказы «Четыре солдата», «Ради» (1946), «Много-много снега», «В этот вторник», «Кегельбан» (1947). В них раскрываются серьезные онтологические ракурсы проблемы «человек и война» - существование человека в условиях войны, смерть на чужой земле. Война, по Борхерту, провоцирует человека на жестокость по отношению к ближнему, проявляет худшие свойства его натуры, но и, уравнивая людей перед лицом смерти, объединяет их.
Война мучительна и невыносима, а пребывание в чужом географическом пространстве многократно усиливает ощущение потерянности и внутренней безысходности («Много-много снега»). Человек не должен погибать на чужой земле и быть похороненным там («Ради»). «В полной мере осознавая бессмысленность жестокой бойни, писатель переносит изображение реальных событий в пространство абсурдной игры. Именно в таком ключе - солдаты как персонажи нелепого театрального или иного игрового действа -выстраиваются "истории о войне". Игра, таким образом, предстает развернутой метафорой самой войны» (с. 111).
К историям о «вернувшихся» относятся «Три темных волхва», «Голоса там - в воздухе, в ночи» (1946), «В мае, в мае кричала кукушка», «По длинной, длинной улице» (1947). Проблема «человек и война» раскрывается в этих текстах в основных категориях индивидуальной эстетики Борхерта - одиночество и бесприютность («В мае, в мае.», «Голоса.»), отторжение обществом человека («По длинной, длинной улице»), гуманность и сострадание («Три темных волхва»). «Судьба послевоенного поколения уподобляется писателем судьбе птенцов кукушки, брошенных на произвол судьбы» (с. 140). Образ кукушки глубоко метафоричен и необходим Борхерту, чтобы передать внутреннее состояние его собственного поколения, обреченного на неприкаянность, одиночество и духовную опустошенность.
Антивоенные истории представлены рассказами «Хлеб»
(1946), «Все-таки ночью крысы спят», «Суррогатный кофе», «Война и ему принесла немало неприятностей», «Кухонные часы»
(1947). В этих историях, как считает автор книги, проблема «человек и война» раскрывается наиболее выразительно. Писатель сосредоточивает внимание на раскрытии внутреннего состояния каждого героя, показывая, что в художественной формуле «человек и война» его интерес обращен в первую очередь к человеку. «Борхерта интересует сам человек и та особая "пограничная" ситуация, в которой он оказывается вследствие войны ("Хлеб", "Все-таки ночью крысы спят", "Кухонные часы"). <.> Особую смысловую нагрузку выполняет время ("большое историческое" / частное), "расколотое" войной на прошлое и настоящее» (с. 171). Временная категория будущего в этих историях, как правило,
2011.04.036-038
отсутствует. Все они воспринимаются как страстные призывы к тому, чтобы война никогда больше не повторилась.
Е.В. Соколова
2011.04.036-038. ЭЛЬФРИДА ЕЛИНЕК: ТЕЛО, ПОВЕРХНОСТЬ, ОБЪЕМ. (Сводный реферат).
2011.04.036. БЁМИШ С. Елинек: Игры с Абъектным. BÖMISCH S. Jelinek'sche Spiele mit dem Abjekten // Elfriede Jelinek: Sprache, Geschlecht und Herrschaft / Hrsg. von Rétif F. und Sonnleitner J. - Würzburg: Königshausen & Neumann, 2008. - S. 33-46.
2011.04.037. ФОГЕЛЬ Ю. «Я хотела бы быть поверхностной»: Концепты поверхности в текстах Эльфриды Елинек.
VOGEL J. «Ich möchte seicht sein»: Flächenkonzepte in Texte Elfriede Jelineks // Lob der Oberfläche: Zum Werk von Elfride Jelinek / Hrsg. von Eder Th., Vogel J. - München: W. Fink, 2010. - S. 9-18.
2011.04.038. НАКФИ Ф. Невозможные возможности: Парадоксальная топология в эссе «Страх. Течение» Эльфриды Елинек. NAQVI F. Unmögliche Möglichkeiten: Elfriede Jelineks paradoxe Topologie in «Angst. Strömung» // Ibidem. - S. 131-142.
Сюзанна Бёмиш в своей статье (036) рассматривает роль «абъекного» («abjekt») в текстах австрийской писательницы, Нобелевского лауреата 2004 г. Эльфриды Елинек. Немецкоязычные понятия «абъектное» («abjekt»), «абъект» («das Abjekt») восходят к соответствующим терминам в английском и французском языках и обозначают нечто «низкое, пошлое, вульгарное, дурное, порочное». В качестве одной из ведущих категорий анализа «искусства отвратительного» вошли в научный обиход после выхода работы Ю. Кристевой «Могущество Ужасного: Эссе об абъекции» («Pouvoirs de l'Horror. Essai sur l'abjection», 1980), до сих пор фундаментальной для исследователей подобного искусства.
Понятие «абъекции» происходит от латинского «ab-jicere», что буквально обозначает «отбрасывать от себя», «выбрасывать», «низвергать», «удалять». По мнению Ю. Кристевой, «абъект» представляет собой нечто, что отщепляется от субъекта и низвергается им в пространства несуществования, откуда тем не менее то и дело всплывает, угрожая разрушить самоидентификационные конструкции субъекта. Все, что относится к телесным отверстиям, размыванию границ между внутренним и внешним, поглощению и
