CC BY
35
ЛИТЕРАТУРА XVIII в.
Русская литература
2009.03.021. РАСТЯГАЕВ А.В. АГИОГРАФИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ХУШв.: (КАНТЕМИР, ТРЕДИАКОВСКИЙ, ФОНВИЗИН, РАДИЩЕВ). - Самара: СамГПУ, 2007. - 410 с.
В монографии доктора филол. наук А.В. Растягаева (Самарский пед. ун-т) выявляются пути жанрово-стилевой трансформации агиографической традиции в творчестве русских писателей XVIII столетия - А. Д. Кантемира, В.К. Тредиаковского, Д.И. Фонвизина, А.Н. Радищева. Обозначены основные тенденции развития отечественной исповедальной литературы, которая сочетала в себе автобиографические черты и агиографическую топику. В монографии показано, каким путем трансформация древнерусской агиографии в контаминации с античной биографической традицией привела к образованию многочисленных жанровых модификаций просветительского романа, в том числе - к возникновению романа воспитания.
Автор подчеркивает, что труды С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, М.Н. Виролайнен, М.Л. Гаспарова, П.А. Гринцера, В.М. Живова, Д.С. Лихачёва, Ю.М. Лотмана, А.М. Панченко, А.Н. Ужанкова, Б.А. Успенского и других исследователей типологии культурных эпох не просто обновили «фундамент» прежней концепции литературного развития, а предложили принципиально новый язык описания для такого сложного феномена, каким явилось XVIII столетие. В своем исследовании А.В. Растягаев исходит из этих новаций.
В первой главе «Топика агиографической традиции» выявляются истоки агиографического жанра; дано определение понятий генезис, эволюция, трансформация житийной традиции; выясняется роль канона и структуропорождающих механизмов житийного текста; описаны культурологические концепты, связанные с представлениями средневекового человека о Божественной истине и образе мира. Житие как один из основных эпических жанров церковной словесности опирается на слова апостола Павла: «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13. 7). Под-
ражательная рамка является «структурообразующим принципом житийного жанра, когда реализация идеи святости в словесной форме (Логосе) уподобляет житийного святого первообразу-Христу (мотив imitatio Christi)» (с. 29).
Византийская традиция установила особые подвиды агиографических сочинений, соотнеся их с определенным ликом (типом) святости (мученик, проповедник, святитель, преподобный, юродивый и т.п.). Каждый тип, помимо единого первообраза-Христа, имеет еще и свой собственный первообразец данного чина. Взятая за основу типология жанра жития святых обусловлена византийской теорией символа, где лик и имя являлись ключевыми категориями1. Именно поэтому заглавие жития, помимо жанрового обозначения, обязательно включает имя и чин подвижника, «символизируя собой явленное в слове небесное изображение воина Христова» (с. 30).
Специфика агиографической литературы и канон житийного жанра были опосредованы религиозными воззрениями средневековой культуры. Анализ понятия святости показал пути трансформации старой дохристианской идеи. По мысли В.Н. Топорова, отмечает автор монографии, суть изменений состояла в «троякой переоценке локуса святости - с природы на человека, с материально-физического на идейно-духовное, с конкретного и зримого на абстрактное и незримое»2. Житийный текст приобрел ярко выраженную символическую природу... Святой - не земной персонаж, стремящийся к спасению, а единый из единого лика святых, пребывающий в вечности» (45-46). Этим объясняется то, что герой жития в качестве участника события назван святым уже в заглавии, т.е. не только до преставления, но до самого начала повествования. Общая схема «парада жизни святого» строится по принципу подобия евангельской истории. Собственно повествовательная часть житий всех типов включает: вступление - обязательный рассказ о рождении от благочестивых родителей, о детстве святого и его обращении на путь служения Богу; основную часть - повество-
1 См.: Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М., 1977. -С. 49, 115.
2
Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. - М., 1995. -Первый век христианства на Руси. - С. 490-491.
вание о деяниях и чудесах святого; заключение - о преставлении подвижника и о посмертных чудесах (с. 46).
Переход русской культуры от Средневековья к современности не может быть описан дуальной схемой, противопоставляющей древнее и Новое время. При углубленном рассмотрении культурная эпоха XVII в., с ее идеологическим расколом общества и религиозно-нравственной реформой (деятельность патриарха Никона, царя Алексея Михайловича и их противников), «оказывается не только кануном Петровских реформ», но также их «культурообразующим импульсом» (с. 60).
Старообрядцы восприняли гонения со стороны никониан как подобие гонений первых веков христианства. Традиционная церковная культура закономерно явила тип мученика - свидетеля истинной веры. Протопоп Аввакум, формально придерживаясь древнерусской традиции «писательства по принуждению», трансформировал ее основополагающий принцип. Он снял противоречие между теорией и практикой писательской деятельности, предложив свой индивидуальный способ литературного творчества. В «Житии протопопа Аввакума» «концепция духовного роста автобиографического героя» обретает сюжетообразующую функцию, предвосхищая будущее утверждение «сюжета становления» (с. 69).
Петровские реформы окончательно трансформировали церковный тип культуры в светский; на смену канону пришла парадигма (В.Н. Виролайнен)1. Идеология Нового времени актуализирует канонические жанры, связанные с самопознанием автора. При этом «далеко не последнее место в художественной системе XVIII столетия заняло трансформированное житие - один из традиционных жанров, в свое время оттесненный на задний план, но не покинувший вечного града культуры»2 (с. 72-73). При всех новациях светская литература оставила за собой право на посредничество между сакральным и профанным мирами. В новых условиях XVIII в. житие преобразовалось в жанровые варианты исповедально-покаян-
1 Виролайнен М.Н. Исторические метаморфозы русской словесности. -СПб., 2007. - С. 201.
2 См.: Панченко А.М. Русская культура в канун Петровских реформ // Из истории русской культуры. - М., 1996. - Т. 3: ХШ-Х^П вв. - С. 246.
ных текстов А.Д. Кантемира, В.К. Тредиаковского, Д.И. Фонвизина и А.Н. Радищева.
Во второй главе «Агиографический контекст творчества А.Д. Кантемира» рассматривается диалог традиций в творческой практике писателя; определяется автобиографический контекст обращения к житийной традиции; в аспекте рецепции агиографической топики автор интерпретирует «Житие Квинта Горация Флакка».
Среди представителей «нового стиля интеллигенции» фигура Кантемира наиболее показательна1 (с. 84). Взгляды писателя сложились под сильным влиянием Петровских реформ и секуляризации государственной и культурной жизни общества. А.В. Растягаев полемизирует с утверждением О.А. Крашенинникова об отсутствии «влияния церковно-славянской культуры» на Кантемира2, ибо нельзя однозначно отрицать роль древнерусской культурной традиции в формировании мировоззрения человека XVIII в. Вопреки идеологической установке на отказ от литературно-религиозного наследия допетровского времени оно не было исключено из русского художественного сознания. Послепетровский период характеризуется состоянием потенциальной преемственности, когда старая литературная традиция вновь активизируется и начинает вторую жизнь, не повторяя прошлого, а рождая новые структуры и тексты, содержащие память большинства средневековых жанров.
Кантемир, с одной стороны, воскресил античную мудрость, с другой - запечатлел себя на века в мировой культуре. Опора одновременно на античную и древнерусскую традиции предопределила роль его творчества в отечественной словесности - он стал «связующим звеном между литературой древних и книжностью XVIII в.» (с. 92). За два года до смерти Кантемир перевел послания Горация, а в качестве вступительной статьи предложил читателям историко-литературный очерк. Генетическая связь с житийной традицией подчеркивается и заглавием - «Житие Квинта Горация Флакка» (1742). «Принципиальным отличием произведения Канте-
1 Зеньковский В.В. История русской философии. - М., 2001. - С. 89.
2
Крашенинников О. А. «Пишу по должности гражданина...»: (Проблемы национального самопознания в творчестве А. Д. Кантемира) // Русская литература как форма национального самопознания. XVIII век. - М., 2005. - С. 227.
мира становится временная перспектива, не свойственная ни Античности, ни Средневековью» (с. 97). Перевод «Посланий, или писем Горация» (1740) Кантемир предпосылает переводу «Жития» древнеримского поэта. Исповедальный характер «Посланий» заключал в себе последнюю попытку писателя придать законченность собственному поэтическому творчеству и встретить смерть с чувством исполненного гражданского долга и христианского смирения (с. 111).
Для Кантемира поиск Горацием золотой середины стал образцом для подражания. Он «был первым, кто контаминировал го-рацианскую парадигму умеренности и гармонии с евангельским учением» (с. 113). Христианская традиция дала ему возможность из «принципа умеренности» вывести идею «гармонии» - одну из важнейших эстетических ценностей классицизма.
В третьей главе «Социальное творчество В.К. Тредиаков-ского в аспекте агиографической традиции» автор осмысляет принцип imitatio Christi как тип писательского поведения. Рассматриваются этапы эволюции переводческой доктрины Тредиаковско-го и теологическая концепция его поэтического творчества; выявлены основные особенности поэтики «Жития канцлера Франциска Бакона».
В творческой судьбе писателя-мыслителя воплотились важнейшие черты духовного развития послепетровского периода. В переводческой деятельности и поэтическом творчестве автора «Езды в остров любви» и «Жития канцлера Франциска Бакона» обнаруживается «эволюция взглядов на культурный диалог России и Запада в XVIII в.: от идеи приоритета культурного импорта до осознания ценности духовного наследия допетровской Руси» (с. 115). Тредиаковский - один из первых, кто «предложил новый взгляд на русское прошлое»1. Установка на первенство во всех сферах словесного творчества была реализована Тредиаковским через тот особый тип писательского поведения, который стал одним из трансформированных вариантов христианской аскезы: сознательно приспосабливаясь к внешним обстоятельствам, он вы-
1 Клейн И. Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII в. - М., 2005. - С. 249.
страивал свою жизнь в духе imitatio Christi, «совмещая типы поведения мученика, просветителя народов и юродивого» (с. 363).
Эклектика его суждений в области поэтики, перевода и орфографии была обусловлена попыткой объединить взаимоисключающие принципы европейских теорий. Исследуя литературную практику Тредиаковского, А.В. Растягаев выявляет в его произведениях синтез трансформированных европейских образцов и национальной литературной традиции, которая в теории была под запретом. Однако даже самые смелые поэтические инновации молодого филолога «вписывались в церковно-славянскую литературную традицию». Дальнейшие опыты 1750-х годов по переложению Псалтири, а также использование агиографической традиции в «Житии канцлера Франциска Бакона» (1760) подтвердили «легитимизацию традиционных элементов поэтики древнерусской книжности в литературе Нового времени» (с. 137).
Обращение Тредиаковского к переводу жизнеописания английского подвижника Просвещения Ф. Бэкона было обусловлено кардинальной сменой типа писательского поведения. Теперь русский писатель следует социальной модели ученого-наставника и просветителя. Русский переводчик использовал не одну какую-либо европейскую модель: текст «Жития канцлера Франциска Ба-кона» одновременно ориентирован на общехристианскую агиографическую традицию (православную и католическую), на оба варианта античной биографии (Плутарха и Светония) и на западноевропейскую схему описания жизни великих людей, созданную в частности Д. Моллетом и А. Делейром1. Рассказывая историю Ф. Бэкона, повествователь «фокусирует внимание читателя на основных вехах биографии английского канцлера, при этом практически все эпизоды соотносятся им с собственной судьбой» (с. 155).
Таким образом, «Житие... Бакона» у Тредиаковского - это ключ к пониманию того, как в XVIII в. провинциальный попович на волне переходного времени стал в истории отечественной куль-
1 Автором первоисточника биографии Ф. Бэкона был англичанин Д. Моллет; его текстом воспользовался литератор и общественный деятель А. Делейр, написавший биографию Ф. Бэкона на французском; Тредиаковский в свою очередь перевел эту французскую книгу.
туры «первым русским светским поэтом, первым отечественным профессором красноречия, первым русским филологом: теоретиком, критиком, историком литературы, реформатором стихосложения и орфографии» (с. 116).
В четвертой главе «Традиции жития и исповеди в творчестве Д.И. Фонвизина» автор описывает агиографические мотивы в прозаических произведениях писателя, исследует поэтику заглавия и художественные особенности автобиографизма в «Чистосердечном признании в делах моих и помышлениях», изучает поэтику «Жизни графа Никиты Ивановича Панина», «Рассуждения о суетной жизни человеческой (на случай смерти князя Потёмкина-Таврического)».
В «Чистосердечном признании...» Фонвизин попытался сочетать житийную традицию и сатирический пафос. При этом как западноевропейский культурный опыт была усвоена трансформация исповедальной модели, предпринятая Руссо. Однако проблему собственной исповеди Фонвизин решает не только в контексте идей французского и русского Просвещения, но и обращается к агиографической традиции. Писатель создал русскую исповедальную модель XVIII в. в духе средневековой агиографии. Именно поэтому в тексте «Чистосердечного признания в делах моих и помышлениях» происходит возвращение к топике и риторике житийной традиции.
«Жизнь графа Никиты Ивановича Панина» тематически примыкает к «Чистосердечному признанию.». Смерть Н.И. Панина 31 марта 1783 г. была воспринята Фонвизиным как рубежное событие отечественной истории. Создавая литературный облик патрона, он использует несколько традиций: христианскую агиографию и светскую практику философов и писателей, искавших в античной истории и современности примеры для доказательства собственных воззрений на положительные человеческие качества.
«Рассуждение о суетной жизни человеческой (на случай смерти князя Потемкина-Таврического)» - непосредственный отклик на неожиданную смерть князя Г.А. Потёмкина по пути из Ясс в Николаев в октябре 1791 г. Текст «Рассуждения.» с цитатами из Псалтири уподобляется Фонвизиным части обряда погребения и отпевания православного христианина. Как и средневековые тексты, «Рассуждение.» имеет двусложную архитектонику, включающую конкретный и символический уровни. Небольшое по объ-
ему, написанное по конкретному поводу произведение Фонвизина продолжает агиографическую традицию и генетически связано с православной средневековой догматикой.
Для анализа исповедально-покаянных произведений А.В. Рас-тягаев привлекает биографические данные, послужившие поводом к их написанию: тяжелая болезнь, паралич, смерть патрона, смерть Потёмкина и др. Однако, по убеждению автора, «причиной их написания были постоянные мысли Фонвизина о собственной кончине и утверждение в христианской вере и смирении» (с. 367).
В пятой главе «Трансформация жанра жития в творчестве А.Н. Радищева» исследуется структура «Жития Федора Васильевича Ушакова»: проблема автора и героя, функции персонажей и особенности их взаимодействия, особый «смеховой мир». Изучается корпус текстов, входящих в духовное завещание писателя, в том числе «Житие Филарета Милостивого».
Трансформированные формы жития, созданные Радищевым, занимают особое место в русской литературе XVIII в. Он предложил композиционные структуры в духе Нового времени, где религиозные мотивы уступили центральное место общечеловеческим ценностям. «Житие Федора Васильевича Ушакова» - пример становления нового для русской литературы жанра романа воспитания, созданного на привычной для русского сознания жанровой форме жития. «Оригинальная черта жития - отчетливо явленный образ автора» (с. 367).
Анализ сочинения позволил выделить два сюжета: риторический, связанный с образом автора, и сюжет героя. При таком подходе образ Федора Ушакова можно причислить к образу готового героя, «поскольку в сюжете, связанном с биографическим временем персонажа-характера, настоящего становления личности героя не происходит» (там же). В риторическом сюжете создается образ автора, в котором отмечаются черты «становящегося человека»; «хронотоп этого сюжета гораздо шире пространственно-временных рамок жизни Ф.В. Ушакова» (с. 377). Сюжетное развертывание «Жития.» обращается к реальному жизненному опыту и вступает в противоречие с традиционной агиографической риторикой и топикой. «Эти художественные потенции в будущем во многом определят жанровую доминанту романа воспитания, традиция которого в русской литературе восходит к Радищеву».
Создание «Жития Филарета Милостивого» связано с размышлениями писателя о возможности религиозного подвига в миру. Пример праведной жизни обусловил создание «типа писательского поведения» самого Радищева: он «облек собственную биографию в форму жития Филарета. причислив себя вслед за Ф.В. Ушаковым к лику праведных» (с. 368).
Таким образом, в Новое время агиографическая традиция продолжилась именами Кантемира, Тредиаковского, Фонвизина, Радищева. Трансформированные формы светского жития в их творчестве стали следствием культурной преемственности, совместной деятельности начинателей и продолжателей, единством традиции и новаторства.
А.А. Ревякина
