CC BY
66
2007.02.010. РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1905 г.: СОВРЕМЕННЫЙ ВЗГЛЯД.
The Russian revolution of 1905: Contemporary perspectives / Ed. by Smele J.D., Heywood A. - L.: Routledge, 2005. - 284 p.
Ключевые слова: Россия, революция 1905 г., современная британская историография.
В сборнике статей четырнадцать авторов (в основном из Великобритании) исследуются различные аспекты первой российской революции, и прежде всего на местном материале южных, восточных, прибалтийских губерний, Казани, Воронежа, Харькова, Киева. Кроме того, в нем рассматриваются радикализм революционеров в свете «психоисторического подхода», роль в революции 1905 г. Ленина и Троцкого, сюжеты, связанные с деятельностью кадетов в I Государственной думе, с историей русской армии в Маньчжурии, откликами на революцию в Англии.
Статьи, помещенные в сборнике, представляют собой переработанные материалы XXX конференции Группы изучения российской революции (конференция состоялась 3-5 января 2004 г. в Ноттингене, Великобритания). По мнению автора вводной статьи А. Эшера, содержание книги проливает свет на событие, которое понято пока еще не в полной мере. А. Эшер «вписывает» ее в академические дискуссии о революции, подчеркивая, что история - это «бесконечные дебаты о прошлом» (с. 1, 11).
Горячие споры о революции начались сразу после того, как она закончилась. Яблоком раздора стал даже вопрос о хронологических рамках революции - о том, когда она началась и когда закончилась. Полемика об этом была связана с различными оценками роли либералов в революции, деятельности I и II Государственных дум, характера рабочего и крестьянского движения. На интерпретацию революции влияли также невероятная сложность ее событий и ее двойственный результат.
Советская историография основывалась на ленинских оценках революции, которая считалась генеральной репетицией Октября. Такое толкование подчеркивало «неизбежность» революции 1917 г. Западные историки также проявляли большой интерес к ней, особенно в последние четыре десятилетия. Написано большое количество работ.
При всем разнообразии трактовок, подходов к изучению революции, их, по мнению А. Эшера, можно свести к четырем.
Первый подход - социальных историков и большинства исследователей левых взглядов. Их интерпретация революции более тонкая и непредубежденная, чем у последователей ленинской концепции. Но они также были склонны полагать, что массы и особенно рабочий класс являлись движущими силами революции, что 9 января знаменовало собой начало революции и что пиком ее стало московское восстание. Уступки правительства, сделанные в ходе революции, они считают неадекватными и отрицают возможность мирного преобразования России в конституционную монархию по западному образцу.
Консервативные авторы, к которым относились и некоторые российские эмигранты (ученые и бывшие царские чиновники), напротив, упорно утверждали, что именно радикализм и непримиримость оппозиции подорвали возможность мирного выхода из революционного кризиса. Только монархический строй мог обеспечить жизнеспособность государства, и Николай II в той ситуации не имел иного выбора, чем делать то, что он делал.
Смысл третьей западной интерпретации: в 1905 г. вообще не было никакой революции. Возражая против подобной трактовки, А. Эшер указывает, что власть тогда устояла, напор на нее был тогда столь мощным, что режим зашатался. Гражданский порядок нарушился, и правительство в течение нескольких месяцев было дезорганизовано. В России действительно произошла революция.
Четвертая интерпретация - либеральная. В ее изображении революция предстает не как событие, которое сделало развитие страны неизбежным по какому-то одному определенному пути, но как открывшее дорогу нескольким вариантам ее развития. Под воздействием сначала либералов, потом рабочих, крестьян, национальных движений правительство в течение года начиная с осени 1904 г. колебалось, обращаясь то к реформам, то к репрессиям. Его политика не приводила к успокоению страны. Многие восприняли это как проявление его слабости и усиливали натиск на власть. Если бы оппозиционные силы были способны к сотрудничеству, результат революции мог быть другим. В ходе Октябрьской забастовки 1905 г. - апогея революции по либеральной интерпретации власть оказалась на грани краха. Многим казалось, что режим может быть низвергнут. Хотя этого не произошло, некоторые реформы, проведенные во время рево-
люции, пережили ее: действовала Государственная дума, легально существовали партии, профсоюзы и т.д.
Этот подход к изучению революции подчеркивает ее сложность и неоднозначность и не связывает ее с революцией 1917 г. Люди, участвовавшие в массовых движениях 1905 г., не считали, что они прокладывали путь какому-то будущему реальному событию. На деле они пытались изменить ситуацию в их настоящем. И их попытки вовсе не были обречены на неудачу. Власть делала уступки. Но недостаточные и запоздалые. Она даже вела переговоры о вступлении либералов в Кабинет. Однако противоречия между властью и оппозицией оказались слишком глубокими. Тем не менее революционный период 1904-1907 гг. можно рассматривать как одну из упущенных возможностей положить конец революции мирными средствами.
А. Гейфман, профессор Бостонского университета (США), в своей статье предлагает «психоисторическое» объяснение радикализма 1905 г. Она пишет, что, рассматривая политику в позднеимперской России, историки считают радикализм главным образом ответной реакцией на существовавшие социально-экономические и политические условия самодержавного режима. Поэтому ученые традиционно принимают экстремистские оправдания для подпольной деятельности и концентрируют внимание на идеологических точках зрения и противоречиях в правительственном лагере. А. Гейфман не согласна с таким подходом. Она полагает, что наличие объективных обстоятельств еще не объясняет рост политического радикализма и насилия. Перемещая акцент от идеологических объяснений революционной активности к психологическим, которые сказались в эскалации политического насилия в России в начале XX столетия, автор анализирует «воздействие быстрого слома традиционных коллективных тождеств» на развитие политического радикализма. Давление на личность, ее ограничение, приводили к тому, что бурный процесс развития личности и индивидуализма реализовывался как протест против этого подавления в агрессивных и разрушительных политических действиях. Но «новый подход» А. Гейфман к изучению начал экстремизма встречает сомнение у А. Эшера. Он считает, что психоисторический подход, если его применять без некоторых оговорок, угрожает «опасностью упрощения глубоких социальных, политических и экономических конфликтов и напряжений в России в начале XX столетия» (с. 6).
Английский историк Б. Уильямс, отметив изменения, происходящие в науке, и благотворность свободного доступа к российским архивам, подчеркивает, что это дает возможность заново обдумать и проблемы революции 1905 г. Она исследует причины революции и ее события в губернской глубинке, показывает роль местных событий и лидеров и значимость идей местного самоуправления. События на местах свидетельствовали, что революция приняла широкий размах.
Профессор Дж. Уайт (Великобритания) рассматривает развитие революции в прибалтийских губерниях. Он пишет об общем и особенном в революционном процессе в центре и в губерниях и отмечает воздействие региональных событий на ход революции.
К этой статье примыкает статья А. Куяла (Финляндия) «Финляндия в 1905: политическая и социальная история революции».
О. Айрапетов (Россия) пишет о состоянии российской армии в Маньчжурии в феврале и марте 1905 г. и отмечает связь между революциями 1905 и 1917 гг., объясняющую столь быстрый крах самодержавия в Феврале 1917 г.
Х. Ноак исследует действия полиции в Казани, которая пыталась обнаружить мерещившиеся ей всюду революционные и сепаратистские заговоры мусульман против царского строя. Мусульмане (13 млн. человек в Российской империи) в массе своей не придерживались радикальных позиций, и их поведение, подчеркивает автор, -своеобразный вызов марксистскому понятию классовой борьбы как движущей силы в истории. В основном по религиозным причинам мусульмане не участвовали в вооруженных действиях против властей и не приняли активного участия в революции. Усердие полиции, раскрывающей заговоры там, где их не было, вызывало недовольство местного населения и таким образом вместо защиты старого порядка лишь ослабляло его.
Фр. Шедеви (Германия) анализирует выступления крестьян Острогожского уезда Воронежской губернии. Сравнение различных путей взаимодействия крестьян с внешним, некрестьянским миром показывает, что их выступления, как считает автор, были не столько революционными по своему характеру, сколько отражали социальный протест против тягот модернизации.
Английский профессор М. Хэмм рассматривает проблему погромов в 1905 г. на примере Харькова, насчитывавшего 10 тыс. евреев и избежавшего погромов. Он пишет, что это удалось потому, что ме-
стные власти, политические активисты и фабричные рабочие предприняли меры, чтобы предотвратить насилие.
Э. Хейвуд (Великобритания) на основе новых архивных материалов рассматривает появление, крах и политическое значение Киевского отдела Союза Союзов. Во время революции режим очень опасался, что в ходе нее возникнет союз либеральной интеллигенции с рабочими и крестьянами. Всеобщая забастовка 1905 г. победила благодаря такому союзу. Если бы он укрепился, то это могло бы оказать серьезное влияние на ход событий в 1906-1907 гг. и, возможно, даже привести к успеху революции. Но союз имел шаткое основание: еще и до издания Манифеста 17 октября либералы и социалисты в Киеве функционировали обособленно. Автор считает, что на пути создания либерально-социалистического союза возникли политические препятствия: острые противоречия в стратегии и тактике. Они оказались сильнее общего для либералов и социалистов стремления свергнуть самодержавие. Так, в сущности, было и в других больших городах России (с. 191).
Профессор Ш. Галай (Израиль) освещает роль кадетов в I государственной думе. Победив на выборах, они сформировали в ней самую большую фракцию - 153 депутата (34,1% от общей численности Думы). Представитель кадетов С.А. Муромцев стал председателем Думы. Практически по всем вопросам, возникавшим в палате, кадеты находились в оппозиции к правительству. Автор выясняет вопрос о том, в какой мере кадеты были ответственны за неудачу «конституционного эксперимента», - так и не было создано правительство с их участием. По мнению автора, шансы на то, чтобы царь согласился на правительство, ответственное перед Думой, были очень невелики и сделались еще призрачнее, когда стало очевидно, что кадеты неспособны создать твердое большинство в нижней палате (с. 213). Кроме того, противниками «кадетского министерства» выступили и радикалы.
А. Эшер пишет, что этот вопрос затрагивает фундаментальную дилемму, стоявшую перед либералами в течение революции: если они поддержат левых, которые выступали за дальнейшее развитие революции, то либералы окажутся перед опасностью одного из двух горьких для них результатов, - в случае победы власти она бы уничтожила и оппозицию, а успех радикалов был неприемлем для либералов. Для России было несчастьем, что буржуазная революция, как можно бы
определить события 1905 г., произошла тогда, когда уже существовало мощное радикальное движение, стремившееся играть решающую роль в политике (с. 9).
Профессор К. Рид (Великобритания) в статье «Ленин и революция 1905 г.» замечает, что сторонники и противники Ленина исказили его истинный облик: первые сделали его идолом, вторые - монстром. В действительности он не был ни тем, ни другим (с. 218). Автор пишет, что во время революции ее события больше влияли на Ленина, чем он на них. Ленин долго откладывал возвращение в Россию, а когда приехал в Петербург, то больше занимался партийной и публицистической работой, чем участвовал в практической работе (советы, профсоюзы, демонстрации). Тем не менее период 1902-1907 гг. был очень важен для появления «Ленина» как лидера социал-демократии. В годы революции он стремился к тому, чтобы партия бросила вызов кадетам и эсерам, имела свою стратегию и тактику. Он вырабатывал их. Ряд его идей этого времени был использован в 1917 г., хотя, например, его взгляды на подготовку вооруженного восстания были весьма наивны.
Я. Тэтчер (Великобритания) в статье «Лев Троцкий и 1905» отмечает, что революция глубоко воздействовала на Троцкого. Он был одним из создателей теории «перманентной революции», воспринятой большевиками в 1917 г. Тэтчер упоминает, что Троцкий считал обещанное Манифестом 17 октября законодательство «законосовещательным». Если Троцкий действительно полагал так, то он, по мнению А. Эшера, не понял главного, что произошло во время стачки в октябре 1905 г. Публикация этого документа фактически означала и решающий момент революции (с. 10). Заявив, что ни один закон не может обрести силу без одобрения Думы, царь сделал то, чего он никогда не делал: отменил принцип самодержавия. Правда, вскоре он изменил свое мнение.
Заключает сборник статья профессора Д. Саундерса (Великобритания) об откликах на революцию 1905 г. в английской глубинке.
В.М. Шевырин
