CC BY
19
2006.03.014. ПАУЛЬ А.Т. «НЕМЕЦКАЯ ЖИЗНЬ ПОД КАРИБСКИМ СОЛНЦЕМ». МАЛАЯ СОЦИОЛОГИЯ ТУРИЗМА. PAUL A.T. «La deutsche Vita unter karibischer Sonne». Eine kleine Soziologie des Tourismus // Sociologie intern. - B., 2003. - Bd. 41, H.2. - S. 217-240.
Аксель Т. Пауль (сотрудник института социологии при университете Фрейбурга, ФРГ) обращается к проблемам туризма, считая, что они сравнительно редко превращаются в тему изучения социальных наук. Более того, среди исследований феномена туризма преобладают экономически ориентированные. Поэтому автор ставит перед собой задачу культурно-социологического анализа данного феномена. Туризм, или, более широко, «индустрия свободного времени» (Йорн Мундт) не представляет собой устойчивого феномена, трактовка которого с социологической точки зрения нередко сводится к сбору и систематизации его мотивов. Пауль приводит аргументы в пользу того, что туризм имеет корни в романтизме и что, казалось бы, естественные попытки его отождествления с путешествиями упускают суть дела. На его взгляд, речь должна идти скорее об авансированном менеджменте переживаниями и о специфически модернистских потребностях в общении. Главный тезис автора - символом современного туризма выступает сегодня «дачный клуб» или «летний лагерь». Именно он является естественной средой туриста с той ее особой атмосферой, которая, удовлетворяя любопытство и жажду приключений, отсутствует за пределами лагеря. Массовый туризм включает в себя, во-первых, протест против давления условий модерна на индивида, во-вторых - своеобразную форму сообщества людей (с. 217-218).
Чтобы обосновать свой тезис, автор предлагает обзор некоторых влиятельных теорий туризма, так или иначе рассматривающих указанные аспекты. Он обращается в первую очередь к работе Даниэля Борстина об «исчезающем искусстве странствования» (1961). В ней говорится, что для туриста сегодня основное - это поиски «псевдо-события», т.е. стремление пощекотать нервы, вместо того чтобы удовлетворять любознательность и расширять внутренние горизонты (как это было свойственно путешественникам предыдущих столетий). Приключения и опасности, обещающие встречу с чужим в натуральном виде,
составляют существенную часть намерений отъезжающих. При этом турист застрахован от неожиданностей всякого рода. Вступая в непосредственный контакт с иным миром, он требует, чтобы таковой превращался для него в сцену, инсценировку событий на которой производили бы с безопасного расстояния и, предпочтительно, без его участия. Отель и машина представлялись на чужбине местами отступления, где турист в случае необходимости мог получить защиту. Между тем в работе Борстина есть намек на сравнение туристических поездок в отпуск, с одной стороны, и научно-познавательных экспедиций - с другой. По мнению автора, в ней не только расплывчаты оценки соответствующей практики и ее мотивов, но и вряд ли возможно выявление сущности туризма вообще. Если туризм аккумулирует в себе необходимые современному человеку настоящие или поддельные впечатления, тогда их источник второстепенен, а путешествие превращается в случайную форму проведения отпуска.
Примечательна также теория туризма Х.М. Энценсбергера (1962), которую в большинстве случаев порицают за то, что она представляет туризм как реакцию на промышленную революцию. В действительности эта связь по меньшей мере проблематична, поскольку первые туристы были представителями высших слоев, которым индустриализация не принесла изменений образа жизни. Более важным для автора является интерпретация Энценсбергером туризма как попытки осуществления «сокровенных мечтаний романтизма», противопоставившего утилитаризму и нивелированию личности устремленность к безграничной свободе и «бесконечному», жажду совершенства и обновления, пафос личной и гражданской независимости. Его мечта связывалась с желанием разорвать оковы модерна, уйти от строгого диктата дисциплины и рациональной организации мира при помощи возвращения к традиции и природе. Разлад между этими мирами, разлад идеала и социальной действительности - основа романтического мировосприятия. Неприятие существующего вело к бегству из просвещенного мира в темные века прошлого, в далекие экзотические страны, в фантастику. Речь шла, по словам Х. Плеснера, о «восстановлении того, чего никогда не существовало», так как романтичная тоска о совмещении мечты и реальности берет начало в мире, который не знает единства, но позволяет думать о нем и стремиться к нему. Энценсбергер
обозначал туризм как удаление от мирской суеты, когда человек оставляет мир вместо того, чтобы изменять его. Свободная романтическая личность воспринимала жизнь как исполнение роли, театральное действо на подмостках мироздания. Туризм - уход в другую реальность, где упразднена амбивалентность, где царит иллюзия свободы и счастья.
Несколько иная тональность в трактовке туристической практики у Д. МакКэнела (1976). Для него турист - это постпилигрим, который вслед за верующими, ищущими знаки святого, разыскивает подлинное. Туристический поиск подлинности обозначается как функциональный эквивалент религиозного самоубеждения. Особого внимания заслуживают при этом ритуальные аспекты. Массовое «паломничество» туристов во время путешествия к достопримечательностям или к тому, что таковыми считается, не только формирует в сознании индивидов чувство принадлежности к культуре, но и соприкосновения с ней. Общественные изъяны в одинаковости делают туристический ритуал совершенно убедительным. Тем не менее социологическая версия туризма как паломничества представляется Паулю слишком узкой. Только часть путешествующих направляется к классическим достопримечательностям. Если верующий устремляется к духовной сердцевине мира, то турист, напротив, остается на его периферии. Еще более спорным кажется автору использование объективистского понятия подлинности. Турист ожидает как раз не псевдовпечатлений, а настоящего открытия. Это, однако, скрывает то, что он, как правило, не может проверить подлинность предлагаемого и принимает за него увиденное, не учитывая масштабов «дезинформации».
Безусловно, интересна для Пауля попытка группы молодых авторов ввести в научный оборот термин «посттуристы». В отличие от гедонизма, утверждающего наслаждение как опыт самосовершенствования, ставка делается не столько на чувство удовольствия, сколько на управление переживанием удовольствия. Отмечается, что человек относится к пустой беседе, физическим трюкам или вкушению пищи с тем же интересом и удовольствием, что и к посещению музеев, концертам серьезной музыки или поездке в природный заповедник. «Посттурист» является типичным обитателем постмодернизма, эпохи, когда противостояние традиции и авангарда утратило свою прежнюю остроту и сменилось
принципиальным плюрализмом. Это эпоха, когда исчезает обязательность легальных норм, определяющих критерии хорошей и достойной жизни, стираются грани между игрой и серьезностью, когда стандарты становятся гибкими, теряя потенциал различения оригинала и копии, когда потребление товаров переходит в потребление впечатлений. Само собой разумеется, что постмодернизм ускоряет процесс индивидуализации и, хотя вырабатывает новые отличия, но все же не обладает силой и волей, чтобы обозначить эти различия посредством весомых аргументов или авторитарно.
«Посттурист» признает и ставит на повестку дня то, о чем классический турист еще умалчивает: открыв самоценность всех культурных эпох и типов, он путешествует не для того, чтобы узнавать мир, а чтобы иметь повод усилить свои переживания. Он выступает компетентным менеджером впечатлений, который вместо товаров планирует и аккумулирует всякого рода «сенсации». Его характеризуют как «непревзойденного потребителя», для которого важно не удовлетворение материальных нужд посредством приобретения необходимых благ, а получение услуги или предмета для чувственного или интеллектуального наслаждения. Потребление такого рода, конечно, имеет свою цену: оно требует сопровождения и поддержания нужного знакомства, так как иначе будет проиграна та прибыль, к которой стремится «посттурист». Наконец, его ориентация на переживание не поддается никакому учету. Она не подчинена диктату материального удовлетворения, поэтому освобождается от принципа оплаты по количеству и качеству труда. В фокусе внимания - постоянный эмоциональный успех. Для Пауля очевидна проблематичность этой теории. Так же как взгляд социологии религии на смысл туризма представлялся ему слишком узким, понятие посттуризма оценивается им как слишком широкое. По его мнению, остается неясным: что же является собственно туристическим в туризме? Откуда вообще появился и продолжается бум индустрии туризма, ее универсальность? Рассуждения о «посттуризме» всегда оставляют вне поля зрения представления о контрмирах, о попытках пересоздания действительности в соответствии с идеалами.
Исходя из этого Пауль ставит задачу описания романтических мотивов туризма и задается вопросом о том, в какой мере практики странствования и туризм связаны друг с другом. Он очерчивает контуры историко-антропологической концепции туризма, не
претендуя на объяснение всех форм проявления туризма, не говоря уже об индивидуальных мотивах и решениях. Речь идет о том, чтобы убедительно представить появление туризма как нового типа поведения начиная с XVIII в., обозначить его существенные черты и проследить, что унаследовала практика туризма от классических путешествий (с. 222-227). Отталкиваясь от факта, что большие географические открытия давно сделаны, а последние белые пятна на карте мира исчезли в течение XIX столетия, Пауль констатирует серьезные перемены функций странствования. Наряду с классическими мотивами научных экспедиций эпохи европейской колонизации отчетливо проявилось в охоте к странствиям и желание бегства от житейских обстоятельств, и поиск удачи на чужбине. Однако, по мнению автора, никакой из этих мотивов не сыграл определяющей роли для зарождения практики туризма, хотя, и указывают на функциональные преобразования в интересе к перемене мест. Для рыцаря Печального образа путешествия не служат средством подстегивания воображения. В своих вторжениях в чужое пространство он наталкивается на собственные фантасмагории. Но и Дон Кихот, и турист наших дней используют реальность как материал своих мечтаний. Эта функциональная перемена, согласно Паулю, страсть к фантазии лежала и лежит в основе современного туризма. Правда, она стала возможной лишь по завершении освоения пространства. Только укрощение и колонизация подлинного мира -пишет Пауль - позволили постигать его фиктивно и туристически (с. 223).
Автор пытается объяснить саму потребность в иллюзорных характеристиках мира и их объединение с реальными турне. Разговор, по его мнению, должен вестись о протесте романтизма против преобладания и давления Просвещения и его институтов. Пауль делает ссылку на наличие в этом протесте внутренней и внешней стороны. В первом случае говорится об ослаблении самодисциплины в ходе рационализации образа жизни. Здесь имеет место отмена строго синхронизированной меры времени, каковая ориентирована не столько на «биоритмы» индивидов, сколько на необходимость координации основанного на разделении труда и работе за вознаграждение общества, и упразднение нормативно оформленных требований поведения, и опыт бесцельного существования, а также об открытии «настоящей», внутренней природы. Потребность
освобождать скрытую природу имеет тем не менее внешнюю сторону. Таковая, представляющая, по Паулю, туристический аспект романтического протеста, с одной стороны, говорит о потребности открытия «вновь» растущих городов и экзотического окружения, которые на самом деле оказываются эмоциональными фантазиями. С другой стороны, о потребности чувственной достоверности памяти в собственной истории.
Романтический образ странствия с характерным вниманием к внутреннему миру человека, отразившийся в культе субъективного и в тяге к эмоционально-напряженному, представляется у Пауля прототипом туристической практики. Общее здесь - это явная свобода выбора цели передвижения. Туристы-романтики путешествуют добровольно и не ищут в отдалении ни благодушия, ни приумножения и укрепления богатства и репутации. Для них путешествие - средство компенсации издержек цивилизации. В ней важнее не столько цель, сколько форма впечатлений или само существование в это время. Только турист-романтик соединяет свой эскиз контр-миров с их реальным посещением, предпочитая верить в силу ярких впечатлений, вместо того чтобы искать их начало в собственных капризах. Для понимания феномена туризма существенно выявить роль воображения и его чувственных параметров.
Именно этот чувственный момент делает, по мнению автора, поездку значительным коммуникативным средством для туриста. Поездка является движением, дающим ощущение жизненно важной подлинности, конкретности желаний. В последнее время все популярнее становятся пункты назначения, предлагающие конкретную тематику обозрения: так называемые парки впечатлений, истоки которых, впрочем, уходят в XIX в. Настоящие аттракционы, обрамленные суетой ярмарки и народных гуляний или же позволяющие наблюдать жизнь диких животных и аборигенов. Но во всем этом заметен рост механизации переживаний, стимулируемый техническим усилением эффекта подражания - от чириканья птиц и львиного рычания до аромата китайских садов и шума прибоя. Тем не менее ощущение «подлинности» происходящего приводит к повышению ценности сегодняшних парков впечатлений искусственного рая, где никакое желание не остается неисполненным. Здесь организуются экспедиции по дымящимся джунглям и
обледеневшим горам, на слонах можно покататься, а южноафриканские бушмены показывают туристам, как из кактусов готовят джем. При этом парковый смотритель гарантирует, что ассортимент услуг соответствует наивысшим стандартам. Странствие заменяется у посетителей парка прогулкой со «сгущением переживаний». Однако, заключает Пауль, при этом расплываются туристические и нетуристические параметры активности.
Автор указывает еще на один важнейший аспект туризма, который был существенен уже для романтиков, но стал особенно ощутим в современном массовом обществе - это тоска по общности (комьюнити). Не только чувственная реальность воображения привлекает в контр-мирах туризма, но и маргинальное для современного общества ощущение содружества. Им может стать круг семей или приятелей, группа единомышленников или сексуальных партнеров, возникающие только для отпуска и благодаря ему. Пауль задается вопросом, почему вообще существует потребность в сплоченности за пределами ежедневной рутины, которую, однако, можно удовлетворить именно по отдельности и на чужбине. Ответ, по его мнению, кроется в том, что, во-первых, очень многие, если не большинство людей открыто не разделяют этого индивидуального запроса. Во-вторых, чужая (а лучше анонимная) среда освобождает путешественников от скованности и ответственности. В-третьих, сама свобода такого рода может непосредственно реализоваться лишь в новой и поэтому «тотальной» роли туриста. Жизненный контр-мир туриста характеризуется по сравнению с обычным не столько отстранением от противоречивых переплетений самых разных ролевых требований, сколько комплексностью. В какой роли оказывается турист в месте отдыха, менее важно, чем то, что она заполняет его на время отпуска полностью, т.е. как «неразделимого человека» или как члена сообщества.
При всех недостатках выдвигаемой теории туризма автору кажется осмысленным идеально-типическое разбиение туристов на путешественников и отдыхающих. Оно подчеркивает, с одной стороны, виртуальный и чувственный аспекты международного туризма, связанного с желанием объехать по возможности весь мир и документировать знакомство с ним. С другой - поиск общности, когда туристу, напротив, безразлично, где он находится, он не хочет
приобретать иной мир, а создает желаемый самыми простыми средствами.
Эту модель Пауль иллюстрирует обращением к круизной практике, возникшей в Европе в конце XIX столетия. Она любопытна по двум причинам: с одной стороны, ее история относительно коротка; с другой стороны, в этом виде развлекательных поездок типы путешественников и отдыхающих сближаются (с. 227-235). Опираясь на яркие зарисовки жизни на борту крейсеров во время отпуска, Пауль показывает, что здесь можно собрать богатый материал для более обширных исследований. Он также выделяет еще одну категорию развлекательных перемещений - палаточные лагеря. На его взгляд, именно палаточные лагеря, как и круизные суда можно отнести к разряду клубов отдыха или «дачных клубов», к тем локализованным в пространстве и времени социальным ситуациям, где нашла олицетворение романтическая мечта туристов (с. 235-239).
Итак, по мнению Пауля, большую часть туристов сегодня следует отнести, в первую очередь, к отдыхающим (с. 239). Искусственный рай даже на борту кораблей или в джунглях способен превратить путешественника в отдыхающего.
Приведенные аргументы того, что туризм покоится на утверждении самоценности духовно-творческой жизни личности и способен сегодня удовлетворять любопытство, жажду острых ощущений и специфические потребности в общения в рамках дачного клуба, позволяют, полагает автор, изменить угол зрения на индустрию досуга, и в том числе туризма. Примечательно, что романтизм странствий породил этнофильство. Человек, осознавая равноценность культур, устремлялся к поиску исторических корней своей культуры, к ее истокам (правда, нередко и к их идеализации). А сравнение самобытности своей культуры с традициями других народов рождает целостный образ многоликого мира.
С.Г. Ким
