CC BY
54
партнер мирового сообщества. Этому способствовала ее позиция в отношении террористического акта 11 сентября 2001 г.
В заключение С. Богатырев, под чьей редакцией вышла в свет эта книга, подчеркивает: «Локализм - не препятствие интеграции. Правящие элиты России объединяли различные территории и народы идеологическими средствами, созданием сложных административных и экономических связей, и последовательным стремлением приобрести и сохранить статус великой державы. Различные влиятельные центральные и местные группы продвигали свои собственные интересы через эти механизмы и таким образом взаимодействовали друг с другом и с государством. Все эти политические, культурные и экономические факторы вносили вклад в долговременную сплоченность России» (с. 272).
В.М. Шевырин
2005.04.011. ТОЛЬЦ В. ОРИЕНТАЛИЗМ, НАЦИОНАЛИЗМ И ЭТНИЧЕСКОЕ МНОГООБРАЗИЕ В ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ РОССИИ. TOLZ V. Orientalism, Nationalism, and Ethnic Diversity in Late Imperial Russia // Hist. J. - 2005. - № 1. - P. 127-150.
Ключевые слова: национализм, ориентализм, национальная политика, Россия конца XIX- начала ХХ в.
Вера Тольц из Манчестерского университета анализирует концепции российских ученых-востоковедов конца XIX - начала XX в., предложивших политику, ориентированную на создание российской нации, т.е. культивирование осознания единства населения полиэнического государства, а не имперского доминирования русских над национальными меньшинствами. При этом автор во многом оспаривает известную концепцию Эдварда Саида, трактовавшего ориентализм (изучение Востока), осуществлявшееся европейцами, в качестве инструмента их империалистической политики. Автор также полагает, что сформулированная учеными позднеимперской России концепция национальной политики была во многом взята на вооружение большевиками в 1920-х годах.
Рубеж XIX-ХХ столетий был периодом, когда национализм стал силой, игравшей ключевую роль в формировании политического и социального пейзажа Европы. Не только передовые западноевропейские государства, но и европейские континентальные империи, в т.ч. империя Романовых, должны были дать свой ответ на вызов национализма. Уже в годы правления Алексан-
дра II среди российской политической и интеллектуальной элиты начинает доминировать представление о том, что правительство страны должно взять за образец политику, проводимую Англией и Францией по созданию монолитных национальных сообществ в пределах метрополии, а также опыт создания единых государств - Германии и Италии.
Таким образом, подчеркивает В. Тольц, многие политики и интеллектуалы полагали, что Россия может быть превращена в государство-нацию со своим специфическим типом социального, политического и, возможно, даже культурного единства. Однако российские элиты не смогли прийти к согласию относительно средств, с помощью которых эта масштабная цель может быть достигнута. Были предложены различные варианты политики, ориентированной на превращение русского и нерусского населения Империи в единый народ, среди которых культурная и административная русификация являлась лишь одним из сценариев нациестроительства, основанным на этническом восприятии национального единства.
Исторические исследования последних лет показали, сколь разнообразны были взгляды современников относительно ассимиляции нерусских; стало ясно, что оппозиция политике агрессивной русификации, стремившейся превратить представителей меньшинств в русских в языковом и культурном отношениях, была намного более распространенной, чем это представлялось ранее. Многие оппоненты политики культурной русификации считали необходимым создание полиэтничной нации, базирующейся на гражданском принципе политической и социальной интеграции, не предполагавшем лингвистической и культурной гомогенизации.
Начиная с 1860-х годов среди российских интеллектуалов шли активные дебаты по проблеме формирования российской идентичности. При этом достаточно четко были сформулированы альтернативные концепции нации. Многие представители интеллектуальной элиты России делали акцент на этнической природе национальной идентичности; соответственно, расовые теории, интерпретировавшие нации как сообщества, связанные «общей родословной» и находящиеся в иерархическом соотношении друг с другом, нашли отражение и в российской прессе, и в академических кругах. Другие же говорили о том, что нация создается территориально и институционально в границах существующей государственной территории, при этом роль государства в процессе нациестроительства трактовалась как критически важная. Исследователи, отстаивавшие такое понимание нации, утверждали, что у различных этнических сообществ в России формируется ощущение исторически сложившегося социального, культурного и политического единства.
Автор отмечает, что в распространении в России понимания нации как образования, создающегося при решающей роли государства, ключевую роль сыграли литературовед А. Веселовский, историк искусства Н. Кондаков и один из основоположников российского востоковедения В. Розен. Они утверждали, что задачей ученых должно стать исследование исторического взаимодействия различных народов, населявших Российскую империю, в процессе создания общенациональной культуры при определяющей роли государства. Отождествление культуры с этничностью и утверждения о том, что любая культура может иметь лишь один этнический корень, они считали проявлениями «узко понимаемого патриотизма».
Представление о ключевой роли государства в процессе создания российской нации не только сформировало круг научных интересов этих ученых и их единомышленников, но и определило направленность их общественной деятельности. Они заявляли о необходимости достигнуть единства, политического и духовного «слияния» русских и представителей иных этнических групп на основе общего гражданского правопорядка («гражданственности»). Причем это слияние казалось им вполне совместимым с сохранением этнического, лингвистического и религиозного многообразия. Так, Н. Ядринцев, идеолог сибирского регионализма («областничества»), утверждал, что формирование единства в Сибири происходит не только через русификацию инородцев, но и через усвоение русскими традиций и обычаев последних (в особенности бурят, якутов и тунгусов). Примечательно, что в стремлении к единению на основе сохранения этнического, религиозного и языкового многообразия ученые, представлявшие это направление, не делали исключения и для Туркестана, являвшегося, по преобладавшему тогда мнению, единственной настоящей колонией России.
Неудивительно поэтому, подчеркивается в статье, что ученые-востоковеды стали критиками национальной политики царского правительства, которая, по их мнению, не облегчала, а подрывала объединительные процессы.
Автор анализирует проекты интеграции в единое общество русского и нерусского населения в восточных и южных пограничных областях Российской Империи, сформулированные теми, кто, по их собственным утверждениям, знал эти регионы лучше, чем кто бы то ни было, - учеными, специализировавшимися на исследованиях «собственного Востока» России (Кавказа, Средней Азии, инородцев Сибири и Среднего Поволжья), такими как В. Радлов, Л. Штернберг, Г. Потанин, Д. Клеменц и др. При этом российские ученые-востоковеды предлагали политику, во многом отличную от концепций
других критиков практики культурной русификации, проводившейся царским правительством. И, хотя имперские власти пренебрегли их советами, большинство их идей было осуществлено в 1920-х годах уже советским правительством, которое стремилось позиционировать СССР как антиимперское государство. Более того, проектируя и осуществляя свою национальную политику, советское правительство привлекало ученых-востоковедов в качестве экспертов. Большевики, так же как и ученые, взгляды которых анализируются в реферируемой статье, полагали, что политика «коренизации», означавшая активное нациестроительство на субгосударственном (союзно-республиканском) уровне, должна в конечном итоге облегчить интеграцию, а не стимулировать сепаратизм. Соответственно, привлечение к выработке и реализации национальной политики Советского государства 1920-х годов целого ряда известных «востоковедов», например авторитетнейшего исследователя Средней Азии В. Бартольда, оказалось вполне закономерно. Сейчас, с учетом роли национальных элит в распаде СССР в 1991 г., такая политика кажется непонятной; однако В. Тольц показывает, что подобные воззрения архитекторов советской национальной политики имели глубокие корни в российской интеллектуальной традиции и для своего времени могли представляться вполне обоснованными.
Размышления над указанными вопросами побудили автора затронуть более широкую проблему - взаимосвязь между востоковедением (ориентализмом) и империализмом. По ее словам, любой исследователь, занимающейся сегодня данной проблематикой, не может пройти мимо вопросов, поднятых Э. Саидом, утверждавшим, что исследования европейских востоковедов были использованы в качестве одного из инструментов империалистической идеологии и политики; однако это заключение представляется В. Тольц весьма спорным. Автор полагает, что приоритетное внимание именно к проблеме взаимосвязи между востоковедением и колониальной политикой имперских правительств не позволило Саиду и многим другим ученым всесторонне осмыслить не только цели, но и идеологические основы, а также практические последствия деятельности ученых-востоковедов. Не только в случае с Россией, но и применительно к другим европейским государствам следует адекватно оценить роль национализма и целей нациестроительства - целей, направленных не на колонии, а на сами европейские народы, - для того чтобы понять отношение европейцев к «Востоку», начиная с XIX столетия.
Автор солидаризируется с мнением Дж. Маккензи об отсутствии прямой связи между этапами активизации политики имперской экспансии и периодами подъема или, наоборот, снижения интереса к Востоку среди европей-
цев. В то же время влияние националистических идей на развитие востоковедения исследовано гораздо хуже. Между тем оно представляется В. Тольц весьма значительным. Поэтому автор, не отрицая важности исследования взаимосвязи между ориентализмом и империализмом, считает необходимым обращать должное внимание и на воздействие результатов нациестроительст-ва (т.е. создание ощущения единства, общности среди всего населения государства) на содержание исследований ученых-востоковедов, на их общественную деятельность и на формирование их собственной идентичности. Кроме того, по мнению Тольц, Саид и его последователи зачастую не дифференцируют с необходимой четкостью различные группы экспертов-«ориенталистов», расхождения во взглядах которых носили принципиальный характер (это, по мнению автора, характерно для работ, посвященных как российскому, так и западноевропейскому «ориентализму»). В завершающей части статьи автор утверждает: тот факт, что российский (точнее, советский) проект интеграции, осуществлявшийся под влиянием идей ученых-востоковедов, в конечном итоге провалился, не может служить основанием для того, чтобы ставить под сомнение искренность их побуждений. Так же, как некоторые российские интеллектуалы надеялись модернизировать Россию, избежав при этом «ужасов» капиталистической индустриализации, эти ученые стремились построить полиэтническую общность в пределах существующих государственных границ без стирания местных культур и традиций, подобную той, которая образовывалась в процессе национальной гомогенизации в Европе. Достижение Россией этого идеала должно было продемонстрировать ее превосходство над Европой. Как говорил В. Бартольд (выражая при этом взгляды многих ученых-востоковедов), крупные государственные образования способны обеспечить лучшие условия для взаимодействия различных культур, народов, в т.ч. принадлежащих к различным расовым группам, чем более мелкие государства с одной преобладающей национальной группой. Такая позиция являлась не защитой Российской империи, а верой в то, что именно Россия была способна дать наиболее успешный ответ на вызов национализма. Востоковеды надеялись через свои исследования и через свою общественную деятельность облегчить интеграцию различных российских этносов в единый народ в рамках существовавших государственных границ, народ, объединённый прежде всего общей историей. И, несмотря на то, что единое государство в конечном итоге распалось, пропагандировавшаяся ими идея общей родины, полагает автор, возможно, позволила ему просуществовать дольше, чем это было бы в ином случае.
С.В. Беспалов
