CC BY
50
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ И ЛИТЕРАТУРНОЙ
КРИТИКИ
2003.04.001-003. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ ХХ В. (Сводный реферат).
2003.04.001. КРИТИКА НАЧАЛА ХХ В. / Сост., вступ. ст., преамбулы и примеч. Ивановой Е.В. - М.: Олимп: АСТ, 2002. - 425 с.
2003.04.002. КРИТИКА РУССКОГО СИМВОЛИЗМА / Сост., вступ. ст., преамбулы и примеч. Богомолова Н.А. — М.: Олимп: АСТ, 2002. — Т. 1. — 396 с.
2003.04.003. КРИТИКА РУССКОГО СИМВОЛИЗМА / Сост., вступ. ст., преамбулы и примеч. Богомолова Н. А. — М.: Олимп: АСТ, 2002. — Т. 2. — 441 с.
Реферируемые книги вышли в серии «Библиотека русской критики».
В томе «Критика начала ХХ в.» представлены статьи авторов, чье творчество было либо прервано революцией, либо продолжалось в эмиграции. В этом ряду: А.Г. Горнфельд (1867—1941), Иванов-Разумник (1878—1946), Ю.И. Айхенвальд (1872—1928), А.А. Измайлов (1873—1921), П.М. Пильский (1879—1941), К.И. Чуковский (1882—1969). В начале каждого раздела приводятся краткие биографические сведения о них. Том предваряется вступительной статьей Е.В. Ивановой «Литературная критика начала ХХ в. в газетах и журналах».
А. Горнфельд, один из самых талантливых критиков 1900-х годов, много лет был постоянным сотрудником народнического журнала «Русское богатство» (вплоть до его закрытия в 1918 г.), хотя и не разделял многие позиции издания. Преимущественный интерес к психологии творчества определял особенности его творческой манеры. Уклоняясь от обсуждения «заветов отцов», он занимался темой в
достаточной степени нейтральной — поэтика и теория литературы, популяризация западноевропейской мысли и культуры. В его суждениях о писателях на первом плане сохранялся интерес к архитектонике литературного произведения. Критик стремился убеждать, доказывать, объяснять; ему важнее было понять писателя, чем оценить и «вынести приговор». Поэтическая культура символизма оказалась ему чуждой; единственное исключение он сделал для Ф. Сологуба. В реферируемую книгу вошли его статьи о романе «Мелкий бес» Ф. Сологуба, о рассказах Ф.Д. Крюкова (их главная тема — жизнь и быт донского казачества), о рассказе Л. Андреева «Тьма».
Антиподом Горнфельда во многих отношениях оставался Иванов-Разумник (Иванов Разумник Васильевич), принадлежавший к тому же молодому поколению народнической критики. Обладая темпераментом публициста и полемиста, он стремился включиться во все сколько-нибудь принципиальные полемики. Собственную позицию Иванов-Разумник называл «:новым народничеством», пытаясь соединить народническую критику с новыми эстетическими идеями. По его мысли, народнические «проповедь и учительство» не должны «исключать творчества и исканий», ибо борьба за моральные ценности, этический пафос литературы способны взаимодействовать с эстетическим новаторством. Однако литература для Иванова-Разумника оставалась прежде всего выразительницей некоторых идей, т.е. идеологией, а сам он — более учителем жизни, чем критиком. Мистические искания символистов и религиозно-философское движение начала ХХ в., были ему абсолютно чужды. Свой подход к современной литературе Иванов-Разумник называл «философски-этической критикой», цель которой видел в раскрытии того, что составляет «душу живу» каждого произведения, в определении «философии» автора, «пафоса» его творчества. В книгу вошли его статьи о современной ему литературе, о творчестве А.Н. Толстого, о пьесе В. Маяковского «Мистерия-буфф».
Если Иванов-Разумник и Горнфельд как критики не стремились выйти за рамки сложившихся традиций, то Ю. Айхенвальд предпочитал сохранять независимое положение в литературном процессе. Он отрицательно относился к революционно-демократической критике и высоко ценил поэтов круга А. Фета. По жанру его критика была близка эссеистике символистов. Избранный Айхенвальдом жанр «силуэтов», предлагавший читателям «наброски», «штрихи к
портрету», отвечал задачам импрессионистической критики. Его портретные характеристики были построены на нагнетании цитат, причудливом сцеплении мыслей и нарочитом отсутствии системного подхода к литературному произведению; он избегал любых классификаций, повторяя, что писатель — не правило, а исключение. Другое название, которое использовал Айхенвальд для обозначения своего кредо, — имманентный метод. Признавая социальную роль искусства, наличие в ней нравственного содержания, Айхенвальд отказывался признавать утилитарный, прикладной характер произведений искусства, оценивать их с точки зрения социальной и какой-либо иной пользы. При этом он отделял свой метод от так называемого «чистого искусства», от эстетизма, оценивающего художественное творчество с точки зрения исключительно эстетических критериев. Автор вступительной статьи к реферируемому тому Е.В. Иванова называет подход критика к литературе «пристальным чтением» (термин американской школы «новой критики»). Сам же Айхенвальд стремился выступать в статьях как «квалифицированный читатель», как посредник и участник художественного текста. В книге публикуются три его статьи — о В. Брюсове, М. Горьком и Н. Гумилеве.
Главное достоинство мозаичных по подходу к литературе статей А. Измайлова составляло обилие в них тонких и точных наблюдений. Свои задачи он видел в том, чтобы оказывать помощь новым литературным веяниям, способствовать утверждению новых понятий. И он гордился тем, что в своих суждениях не опирался ни на авторитеты, ни на партийные платформы направлений. Известность пришла к нему благодаря его сотрудничеству в газете «Биржевые ведомости», на страницах которой он на протяжении почти двадцати лет (с 1898 по 1916 г.) отзывался на все сколько-нибудь заметные явления текущей литературы. Кумиром А. Измайлова был А.П. Чехов. В том включены также его статьи об А. Куприне и В. Брюсове.
Имена других газетных критиков — П. Пильского и К. Чуковского — в 1910-е годы часто произносились вместе, поскольку оба относились к числу тех, кто не столько создавал и открывал литературные имена, сколько сокрушал устоявшиеся авторитеты. «Одна из важнейших проблем, которую решали начинающие критики: поиск новой аргументации, новой системы доказательств и убеждения читателя» (001, с. 24). Однако, как критик, Пильский «больше любил изрекать, чем убеждать» и «по части убеждения его больше вы-
ручал острый стиль, чем аргументация», что полностью устраивало и публику, и писателей, наградивших его эпитетом «блестящий» (там же). Сам критик серьезно относился к своей роли законодателя литературных нравов, и потому в его статьях часто звучала забота о том, чтобы не дать литераторам отступить от либеральных ценностей, впасть в реакционность. Это было проявление ответственности за культуру. В книгу вошли его статьи о В. Брюсове, Ф. Сологубе,
А. Куприне.
К. Чуковский, как критик, считался мастером разгромного фельетона. Он избирал в качестве жертвы литераторов из числа минутных любимцев публики, о которых «все говорят», и потому его выступления производили эффект разорвавшейся бомбы. Хвалебные статьи писал чаще всего о писателях-классиках. Его излюбленный жанр — литературный портрет, обычно публиковавшийся в тот момент, когда писатель оказывался в центре обсуждения и когда его репутация более или менее определилась. Тогда-то и появлялась «карикатура» (по определению В. Брюсова), созданная Чуковским. Выделив в творческом облике писателя некую доминанту, критик строил портрет на ее укрупнении так, чтобы она заслоняла все остальное. Портреты Чуковского «часто упрощали облик писателя, но в то же время и углубляли проникновение в его творческую лабораторию, приближали к сути» (001, с. 27). Самая яркая сторона его критической деятельности заключалась в ниспровержении ложных авторитетов. Такова и публикуемая в книге статья «Вербицкая». После Октябрьской революции критическая деятельность Чуковского именно в этом жанре прекратилась.
* * *
В первый том двухтомной «Критики русского символизма» вошли статьи писателей, относившихся к плеяде «старших» символистов: Н.М. Минский, Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус,
К.Д. Бальмонт, А.М. Добролюбов, В. Брюсов, Ф. Сологуб, И. Коневской, Б. Садовской, А. Березин (А. Ланг). Наряду с известными статьями публикуются и несправедливо забытые. Так как кри-тиков-профессионалов среди символистов практически не было, все работы создавались почти исключительно людьми, зарекомендовавшими себя на поприще изящной словесности. Особенности литера-
турной критики «старших» символистов рассмотрены в статье Н.А. Богомолова «У истоков символистской критики» (002).
Открывающая сборник статья В. Ходасевича «О символизме» служит введением в проблематику и поэтику русского символизма.
Статья Н. Минского «Старинный спор» (1884) — одна из первых публикаций, предшествовавших собственно символистским декларациям; за восемь лет до Мережковского в ней провозглашались положения, которые легли в основу «нового искусства». Полемика Минского о смысле существования литературы была направлена против сугубого утилитаризма, господствовавшего в обществе под влиянием воззрений, привычно связываемых с духом 1860-х годов. В литературно-критических статьях символистов одновременно и обозначались новые ориентиры, и критически анализировалось творчество современников.
В статье «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (отд. изд. — 1893 г.) Мережковский демонстрировал и то, что должно быть этому упадку противопоставлено. В качестве идеала он выдвинул творчество Гончарова, Тургенева, Достоевского, Л. Толстого. С именами этих классиков критик связывал понятия «символы» и «импрессионизм». Для него символизм «в первую очередь будет заключаться не в словесном строе, а в особом напряжении художественной мысли, теснейшим образом связанной с мистическими ощущениями любой природы», и прежде всего с религиозными (002, с. 8). Позднее критика Мережковского стала значительно более идеологичной, ориентированной не на анализ, а на публицистические выводы. В реферируемом томе также опубликованы его статьи: «Мистические движения нашего века», «Грядущий Хам», «Балаган и трагедия».
Иначе влиял на ход литературного процесса В. Брюсов, ставший центральной фигурой в литературно-критических опытах раннего символизма. В его первых статьях основным предметом внимания являются не новые темы, а новое отношение к слову. К концу века критик провозглашал целью «нового искусства» «даровать творчеству полную свободу». В начале 1900-х годов Брюсов берет на себя две главные задачи — «формулирование наиболее широкой концепции символизма и создание иерархии художественных ценностей внутри него» (002, с. 10). Избегая крайностей, Брюсов осторожно и с постоянной оглядкой на поэзию золотого века русской литературы
формулирует те принципы, которые излагает в статьях «Ключи тайн» (1904) и «Священная жертва» (1905). Он писал: «Выразить свои переживания, которые и суть единственная реальность, доступная нашему сознанию, вот что стало задачей художника... Сознав, что предмет искусства — в глубинах чувства, в духе, пришлось изменить и метод творчества. Вот путь, приведший искусство к символу» (002, с. 142). Для Брюсова не существовало заведомых авторитетов, он свободно говорил в печати о том, что казалось ему недостатком даже у самых близких по духу авторов, но в то же время он почти никогда не оставался в плену собственных суждений. Один из примеров этому изменение оценки творчества А. Блока. В томе опубликованы его предисловия ко второму и третьему сборникам «Русские символисты», статьи цикла «Вехи» о Мережковском, ответ на статью А. Белого «Апокалипсис в русской поэзии» (ее текст напечатан во втором томе антологии) — «В защиту одной похвалы», а также статья «О “речи рабской”, в защиту поэзии» — ответ на статьи Вяч. Иванова «Заветы символизма» и Блока «О современном состоянии русского символизма» (обе опубликованы во втором томе).
З. Гиппиус не придавала своей критике начала века особого значения, издав лишь один сборник статей, печатавшихся, главным образом, на страницах журнала «Новый путь», где она играла ведущую роль. В ее критике «естественно сочетались изысканность стиля, разветвленность и сложность мысли с прихотливостью женской логики в композиционном строении статьи. Этой двойственности вполне соответствовало и желание быть “андрогинной”» (002, с. 12— 13). Для Гиппиус литература никогда не была самоцелью, а существовала ради чего-то главного, понимаемого на рубеже веков чаще всего как построение «нового религиозного сознания» и связанного с предчувствием конца христианской эпохи и наступления царства «Третьего Завета». В томе представлены ее статьи: «Торжество в честь смерти» — о трагедии Минского «Альма»; «Два зверя» — о московских альманахах «Северные цветы» (изд-во «Скорпион», 1903) и «Альманах» (изд-во «Гриф», 1903); «Нужны ли стихи?», где утверждалось, что «стихи необходимы, естественны и вечны», ибо «поэзия вообще, стихосложение, словесная музыка в частности — одна из форм, которую принимает в человеческой душе молитва» (002, с. 184); «Влюбленность» — статья, которую отличает стремление решать метафизические проблемы на основе литературного материала (книга
В.В. Розанова «В мире неясного и нерешенного» и ее разбор в статье Д.С. Мережковского «Новый Вавилон»); «Декадентство и общественность»; «Трихина» — статья, являющаяся образцом внутрисимво-листской полемики, в ней рассматривается символистский журнал «Перевал» за 1907; и, наконец, статья «Братская могила».
К.Д. Бальмонту особенно удавались статьи о писателях -классиках. Н.А. Богомолов связывает это с особой позицией, которую Бальмонт занимал в литературе, — позицией воспевателя и фиксатора «мига», «сиюминутности», ежесекундно меняющегося впечатления. Ценность опубликованных в томе статей «Элементарные слова о символической поэзии» и «Поэзия как волшебство» в том, что они больше говорят о самом Бальмонте-художнике, чем о символизме как о литературном направлении.
И. Коневской как в своей поэзии, так и в нескольких написанных им критических статьях характерен прежде всего насыщенностью мысли, стремлением дойти до корней явления. Друживший с ним Брюсов в конце Х1Х в. возлагал на его творчество едва ли не самые главные надежды. Однако поэт ушел из жизни, когда ему не исполнилось и двадцати четырех лет. В реферируемом томе литературная критика Коневского представлена статьями «К исследованию личности Александра Добролюбова» и «Об отпевании новой русской поэзии».
Б. Садовской как литератор был далек от символизма. Но в каких-то устремлениях, и прежде всего в резко критическом переосмыслении того, что называлось «наследство шестидесятых годов», он был един с устремлениями символистов. В томе опубликованы его статьи «О старой и новой критике» и «Н.К. Михайловский».
Ф. Сологуб в своих критических опытах стремился дать ответы на некоторые волновавшие его вопросы литературы. Это своеобразные литературно-теоретические трактаты, облеченные в форму критических статей («За стихи», «Демоны поэтов», «Искусство наших дней»).
* * *
Во втором томе антологии представлено литературнокритическое творчество символистов «младшего поколения». Здесь опубликованы работы Вяч. Иванова, А. Белого, А. Блока, а также близких к ним И.Ф. Анненского, М. Волошина и М. Кузмина. Новое
поколение от «старших» отделял не возраст, а круг разрабатываемых ими идей.
Особенности символистской критики второго этапа ее развития, связанного с деятельностью поколения «младших», рассматриваются в статье Н.А. Богомолова «Литературная критика “младших” символистов» (003).
Вяч. Иванов, тонкий интерпретатор творчества русских и зарубежных писателей, одной из задач современного искусства провозглашал создание нового мифа. Таким мифом стала его собственная теория символизма — «мифом как нерасчленимым единством научного объяснения и художественной фантазии, предназначенным для постижения как реального мира, так и высших реальностей, его оправдывающих» (003, с. 5). Путь к подобным реальностям представлялся Иванову в разные периоды его творчества различным: «мистическая соборность», оккультная практика, представление о народном единстве перед грозящей гибелью опасностью, как в годы мировой войны, и т.д. Поэтому и в своей собственной поэзии, и в творчестве других писателей Иванов особенно ценил способность перешагнуть в иной мир, «увидеть за внешним — внутреннее, в конечном счете определяющее» (там же). В томе представлены его статьи о Пушкине, Тютчеве, Сологубе, о свободе художественного творчества, а также известные работы «Две стихии в современном символизме» (вошла в кн. «По звездам», СПб, 1909) и «Заветы символизма» (включена в сб. «Борозды и межи», М., 1916).
Если Иванов в своих статьях представал прежде всего как теоретик, который даже статьи о конкретных текстах или авторах использовал как повод для формулирования некоторых общих представлений, то А. Белый в эссе и рецензиях значительно чаще откликался на текущую литературу, «делая нервом своих литературнокритических опытов характеристики различных явлений современного искусства. При этом Белый в первую очередь все-таки слушает свой внутренний голос, и его волнует не столько творчество того писателя, о котором он пишет, сколько отношение к нему, складывающееся в данный момент» (003, с. 6). Особенно это заметно в его статьях о Блоке. Любой автор, о котором писал Белый, «непременно вписан в историю всей мировой литературы и философии, напряженнейших духовных исканий человечества» (там же). И все это соседствует с разбором чисто технических приемов творчества, анализом
эпитетов автора или ритмических особенностей его стихотворного размера. В статье «Будущее искусства» Белый писал, что творец «должен стать своей собственной художественной формой. Тут и лежит путь будущего искусства» (003, с. 203). И в своей поэзии, и в прозе, и в критике он исходил из убеждения, что настоящий художник должен выработать такую систему самореализации в литературе, чтобы «стать своей собственной художественной формой». В томе также напечатаны его статьи: «Символизм как миропонимание», «Апокалипсис в русской поэзии», «Магия слов», «Символизм и современное русское искусство» и др.
Если Вяч. Иванов и А. Белый основывались на глубоких философских позициях, «осознавали свои критические убеждения как порождение особых духовных исканий», то Блок, не обладая научным складом мышления, «реализует те потенции лирической критики, которые столь много значили для всей русской литературы в начале ХХ в.» (003, с. 7). Блок убеждал читателя не столько логическими доводами, сколько особой интонацией, потоком образов, требующих дополнительной интерпретации, а также трудноопределимым движением мысли, развивающейся по присущим поэту ассоциациям. В книгу входят следующие работы Блока: «Народ и интеллигенция», «Стихия и культура», «О современном состоянии русского символизма», «Без божества, без вдохновенья» и др.
Ин. Анненский и М. Волошин никогда не воспринимались в качестве ведущих фигур русского символизма, однако представить символизм без них невозможно.
Главный предмет интереса и внимания Анненского составляла классика, но он писал и о современной поэзии. Импрессионистич-ность стиля, необычные ассоциации, «а главное — сугубая индивидуальность мышления могли сделать и делали эти статьи непонятными обычному читателю, — и тогда делу помогало то, что речь шла о произведениях общеизвестных» (003, с. 8). В книге представлены статьи «Что такое поэзия?» и «О современном лиризме», в которой были задеты многие писатели, особенно Сологуб.
Статьи Волошина, отмечает Н.А. Богомолов, затрагивают несколько существенных границ критики — прежде всего речь идет о попытках внести субъективное начало в литературно-критическую практику. Возникает вопрос о том, насколько обстоятельства частной жизни художника могут подлежать анализу и критическим суждени-
ям. Волошин, выдвигая на передний план определенные свойства писателя, мог предавать забвению другие стороны его творческой индивидуальности — субъективность порой оказывалась не только органическим свойством статей Волошина, но и заведомым заблуждением критика.
Статья М. Кузмина «О прекрасной ясности» находится на грани символизма и постсимволистских течений. По мнению Н.А. Богомолова, она не имеет непосредственного отношения к акмеизму. Из дневниковых записей Вяч. Иванова известно, что слово «кларизм», которое было положено в основу «прекрасной ясности», принадлежит именно ему — как характеристика определенных устремлений в современном мышлении, а Кузмин лишь подхватил сам термин и развил его внутреннее содержание. Кроме того, статья Кузмина писалась незадолго до того, как Иванов создал свои «Заветы символизма». В контексте этой работы, утверждает Н.А. Богомолов, становится понятным, что «кларизм» должен представлять одну из крайностей символического искусства. Таким образом, статья Куз-мина лишь оформила те идеи, которые Иванов вписывал в символистский канон. Кузмин выразил тенденции, существовавшие внутри символизма, но в то же время ощутил нечто, ставшее позднее, в акмеизме, особой реальностью.
Т. Г. Петрова
2003.04.004. ЕГОРОВ П.А. В.В. РОЗАНОВ — ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРИТИК. — М., 2002. — 93 с.
Возросший с конца 80-х годов ХХ в. интерес к творчеству
В.В. Розанова обусловил выход фундаментальных исследований, где преобладающим стало внимание к биографии и философско-эстетическим взглядам мыслителя. Однако его литературнокритические работы остаются мало изученными. Автор реферируемой работы П.А. Егоров предпринимает попытку восполнить этот пробел, рассматривая обращение Розанова-критика к памятникам литературы Древней Руси, к движению славянофилов, к творчеству Пушкина.
В главе «В.В. Розанов и консервативная критика» утверждается, что преимущественно дидактической подход писателя к литературе сформировался в его университетские годы под влиянием таких хранителей русской духовности, как С.М. Соловьев, Ф.И. Буслаев,
