CC BY
34
2003.02.010. ЗАВЕЛЬЕВ И. РОССИЯ И ЕЕ НОВАЯ ДИАСПОРА. ZAVELAV I. Russian and its new diasporas. - Wash. D.C.: USA Inst. of Peace press, 2001. - 219 p.
В монографии И.Завельева, российского ученого-обществоведа, работающего в настоящее время за границей, исследуются проблемы российской диаспоры в странах Ближнего Зарубежья, а также вопросы русской национальной идентичности.
В странах ближнего зарубежья находится примерно 23 млн. этнических русских в дополнение к 11 млн. русскоязычных и к гораздо большему числу нерусского населения, которое проживает за пределами территорий, считающихся для них родными, и предпочитает говорить на русском языке. В сумме они составляют почти 30% населения нерусских государств, являющимися наследниками Советского Союза (с. 175). По имеющимся у автора данным, среди людей других этнических диаспор (т.е. групп населения, являющихся не этническими русскими, не представителями коренного народа данной республики), для которых язык их этнической группы не является родным, русский язык распространен почти в 5 раз больше, чем язык коренного населения. Другими словами, гораздо больше этнических армян, живущих в Узбекистане, если для них армянский не является родным языком, говорят по-русски, чем по-узбекски. 11 из 19 млн. нерусского и в то же время некоренного населения, проживающего в бывших четырнадцати республиках, могут быть названы «населением, склоняющимся к использованию русского языка»; сюда относятся все те, кто называют русский в качестве родного или второго языка (второго после их родного, но не после коренного языка нации (с.94-95). Но и эта картина, считает автор, не может быть признана полной так как «имеются миллионы русскоговорящих людей коренной, «титульной» нации, указывающих язык этой нации в качестве родного, но в обиходе предпочитающих говорить по-русски. Количество таких людей особенно высоко в восточной части Украины и в Казахстане, где соответственно до 70 и 40% коренного населения является русскоязычным» (с. 95). Эти люди, которые идентифицируют себя как нерусские, но признают, однако, что они - «русские в культурном отношении» (с. 31).
Автор считает, что существуют «три основные формы русского культурного влияния в новых независимых государствах: во-первых, присутствие этнических русских; во-вторых, русификация части коренного населения, произошедшая в советский период, в особенности в
Белоруссии, Украине и Молдавии; в некоторых других случаях культурное влияние представляла собой социально выборочную русификацию городских коренных элит, что особенно верно в отношении Казахстана и Киргизии. В-третьих, русификация многих некоренных и в то же время нерусских групп, которые вместе с этническими русскими служат барьером на пути этнонацио-нализации (строительство нации на этнической основе) в новых независимых государствах: это является важным фактором в Украине, Молдавии, Казахстане, Киргизии и в трех балтийских государствах» (с. 101).
Несколько парадоксальным образом, наряду с русификацией, идет процесс относительного уменьшения роли русских. «Обладая такими очевидными преимуществами, как лучшее образование и проживание в городах, русские в бывших советских республиках тем не менее ощущают себя лишенными многих привилегий, которыми, по их мнению, пользовались коренные национальности», - пишет автор (с. 109). Эти настроения начали проявляться задолго до распада Советского Союза, в 70-80-х годах. «Институциональная структура СССР облегчала растущее доминирование нерусских в их республиках. Коренное население стало пользоваться возможностями, предоставляемыми по принципу этничности структуры СССР, и процесс передачи власти в руки местных элит в республиках получил ускоренное развитие в эпоху Брежнева. Местные народы активно занялись строительством собственных наций. Для проживавших в республиках русских союзные структуры, находившиеся в Москве и функционировавшие под руководством их этнических земляков, имели скорее символическое, нежели практическое значение, а республиканские институты, в которых доминировали коренные группы, влияли на их жизнь самым непосредственным образом», - отмечается в работе (с. 109, 111, 112).
После распада Советского Союза все бывшие советские республики «взяли на вооружение этнополитические мифы, в которых государство отождествлялось с очагом проживания особо выделяемого "коренного" народа» (с. 112). Коренной этнос становится государствообразующим.
Приводя цифры, иллюстрирующие процесс иммиграции этнических русских из стран ближнего зарубежья, автор отмечает, что их принимают в России далеко нерадушно. «Можно сказать, - пишет далее автор, - что мигранты переселяются из одной России в другую. На них
часто смотрят как на конкурентов в борьбе за скудные ресурсы или как на чужаков с иными обычаями и другим стилем жизни» (с. 122, 121).
По мнению И.Завельева, скорее всего проблемы русской диаспоры «останутся инструментами, а не целями российской политики в ближнем зарубежье. В этом смысле не будет радикального отхода от курса Ельцина». Практически исключается и сценарий военного вмешательства России с целью защиты соотечественников в соседних странах (с. 168). Миллионы русских, которые оказались за пределами России ощущают свою принадлежность к «русскому народу».
Анализируя проблему русской национальной идентичности, автор определяет ее несколькими концентрическими кругами. «Ядро», или внутренний круг, составляют этнические русские, проживающие в Российской Федерации. Более широкие, окружающие это ядро, включают в себя этнически нерусских жителей России (вместе с коренными русскими они образуют новую гражданскую общность россиян); русских, проживающих в ближнем зарубежье, в которых принадлежность к этническому ядру может сочетаться с другой гражданской этничностью (например, те этнические русские в Украине, которые в то же время определяют себя в качестве украинских граждан); и часть русскоговорящих в стране ближнего зарубежья, которые могут обладать русской «культурной» идентичностью наряду с несколькими другими (например, русскоговорящий этнический украинец, являющийся гражданином Казахстана). Все это еще больше осложняется смешанными браками. Такая многослойная иерархия идентичностей в Евразии, считает автор, привели к тому, что русское самосознание как признак нации является размытым. Отсюда и сложность в определении границ обитания русской нации (с. 32, 33).
И. Завельев придерживается мнения, что вообще не существует такого определения нации, которое оказалось бы неуязвимым. Общность языка явно недостаточна, поскольку имеется немалое число народов, говорящих на одном языке, но при этом не составляющих единую нацию (немцы и австрийцы, англосаксы, сербы с хорватами и боснийцами, латиноамериканцы и т.д.). Общность религии также не гарантирует наличия единой нации (например, отнюдь не родственные и даже не дружественные взаимоотношения таких соседних православных народов, как болгары, сербы, греки и румыны, или же мусульман: арабы и курды). Общие этнические корни? В таком случае, например, славянские народы - поляки, русские, украинцы, чехи, словаки должны были бы ощущать
себя одной семьей, чего нет и в помине. Общая государственность? Еще более слабый фактор (пример, Австро-Венгрия или африканские страны). Это же относится и к наличию государственного образования на единой территории: курды никогда не имели своего государства, но единодушно считают себя полноценной нацией. Евреи не имели своего государства до 1948 г., но на протяжении тысяч лет составляли явно выраженную общность, вполне отвечавшую тому, что сейчас обычно считают нацией. Из этого И.Завельев заключает: «... совпадение между государством и нацией - это исключение, скорее, чем правило. а государства в различных частях мира оказались неудачливыми строителями нации» (с. 32). Видимо, полагает автор, ни один из обычно упоминаемых признаков нации, взятый отдельно, еще не образует то, что можно определить данным термином. И.Завельев признает, что вследствие отсутствия четких критериев, определить, какая общность является нацией, а какая -нет, можно лишь на уровне интуиции, общего понимания реальной обстановки, а главное - с учетом самосознания данной общности. И здесь на первый план автор выдвигает два фактора: во-первых, общность культуры, и во-вторых, то, что можно назвать осознанием общности исторической судьбы, понимание единства данной общины, ее солидарности в борьбе за сохранение идентичности, самобытности, что питается передаваемой из поколения в поколение исторической памятью, мифами. Оба эти фактора тесно связаны - они создают основу культурно-исторической идентичности.
Здесь же автор предостерегает от опасности: если никто не знает, что собственно считать нацией, можно назвать нацией и незначительные по численности народы Севера России или африканские племена, которые могут потребовать получение собственной государственности. Но тогда может восторжествовать крайне опасный националистический принцип «каждой нации - свое государство».
Автор считает, что такая опасность угрожает и России, если за основу решения проблем, вытекающих из многонациональности федерации, будет взят принцип этнонационализма, в итоге ведущий к сепаратизму, требованиям собственной государственности для каждого этноса. «Русский этнонационализм является одной из самых значительных угроз безопасности в Евразии, и стимулирование строительства национального государства <...> может привести к взрывоопасному процессу перекройки государственных границ по этническому признаку» (с. 165).
Единственный выход из положения автор видит в разграничении проблемы нации, национальной идентичности и проблемы государственности, утверждении принципа, в соответствии с которым нация может быть достаточно самостоятельной, самодостаточной и полноправной в рамках не обязательно собственного государства, а, скажем, культурной и административной автономии (как, например, в Испании или, частично, в Индии).
Возвращаясь к проблеме русской нации под этим углом зрения, автор выдвигает предположение, что в России всегда было четкое и прочное ощущение этнической общности и осознание общности исторической судьбы, особенно в критические моменты, но не было культурного единства: образованные верхи и неграмотное крестьянство, а между ними - пустота (результатом чего и стала гражданская война и революция 1917 г.). А раз не было культурного единства, общности традиций, стиля поведения, то не было ощущения принадлежности к единому сообществу, то нельзя говорить о самосознании национальном и о сложившейся нации. И.Завельев даже высказывает предположение, что формирование русского народа не было завершено до того, как начала образовываться Российская империя, иначе говоря, русский народ является продуктом строительства своего государства (с. 108). Он говорит здесь о «народе», т.е. об этносе, но не о нации, которая так и не сложилась ни в царский, ни в советский период. К моменту Октябрьской революции русские «еще не представляли собой современную сплоченную нацию» (с. 44), но и после краха советской власти они остались «неполноценной нацией с поразительно низким уровнем национального самосознания и отсутствием национального движения, имеющего массовую базу. Этот факт, считает автор, кардинальным образом отличает Россию от остальных бывших республик, особенно от балтийских стран, Грузии и Армении.
«Национальный вопрос» для русских не был решен и с распадом Советского Союза. Напротив, полагает И.Завельев, он был усугублен. Все остальные республики (кроме России) стали исходить из этнополитического принципа, на сцену вышла этнократия, и «подлинная беда в Евразии начнется, если Россия также будет руководствоваться подобной доктриной строительства нации - попросту говоря, если русские "ударятся в этничность"» (с. 24). Строительство «национальной России» может привести к отчуждению неэтнических россиян в Российской Федерации. В виде противовеса «этнонационалистической России» или же
неоимпериалистической концепции автор выдвигает идею интеграции, способной «предотвратить подъем воинствующего реваншистского русского этнонационализма». Интеграция мыслится автором на основе цивилизованной общности народов бывшего СССР, и Россия видится потенциальным «центром возрожденной, особой цивилизации» (с. 175).
На поставленный самим же автором вопрос, какого же рода общность (называть это нацией или нет) будет существовать в России вне зависимости от проблем диаспоры и от взаимоотношений с соседними республиками, четкого ответа у автора нет. Тем не менее в заключение он подходит к нему, говоря о развитии «гражданской идентичности», для которой требуются такие элементы, как общая идея, история, наследие, традиции, законные границы, признаваемые всеми гражданами, и сильные, эффективные государственные институты.
В.М. Соломатина
